Сцена третья. Полночная прогулка

Полночная прогулка

Свинарник. Прошло много времени. Стена теперь исписана ругательствами и изображениями свиней. В начале сцены животные ведут себя спокойно. Ночь. На столе зажженная свечка. ПАВЕЛ лежит на своем топчане. Он выглядит очень больным человеком, дышит сдавленно, прерывисто. ПРАСКОВЬЯ ухаживает за ним. Здесь же разложены предметы женского туалета: платье, шаль, головной убор, туфли.

ПАВЕЛ (говорит с трудом): Скоро уже?

ПРАСКОВЬЯ: Еще немного.

ПАВЕЛ: Ты говорила это час назад.

ПРАСКОВЬЯ: В нескольких окнах еще горит свет. Нужно дождаться, пока вся деревня заснет. Потерпи.

ПАВЕЛ: «Потерпи»! Я умираю… От удушья… А она говорит: «Потерпи»!

ПРАСКОВЬЯ: Хочешь, я буду тебя обмахивать?

ПАВЕЛ: Бесполезно. Ты только развеиваешь вонь… Мне нужен свежий воздух… свежий воздух… свежий воздух…

ПРАСКОВЬЯ: Будет тебе свежий воздух. Потерпи еще несколько минут. Скоро все улягутся, и мы попробуем этим воспользоваться… (крестится) Господи, помоги нам. Имей в виду, Павел, я не просто нервничаю, я боюсь. Тебе здесь много всяких странных идей приходило в голову, но эта… Если бы не твое состояние, я бы никогда не согласилась. Так не забудь, что ты мне обещал. После того, как мы выйдем отсюда, никаких пререканий. Ты не помнишь окрестности, поэтому дорогу указывать буду я. Мы дойдем до большого тополя и повернем назад. Если ты будешь в силах, и все будет тихо, мы сможем сделать небольшой крюк по дороге назад. И все. Согласен?

Замечает, что ПАВЕЛ плачет.

ПРАСКОВЬЯ: Ну что еще теперь? В самом деле, Павел, последнее время ты слишком часто плачешь.

ПАВЕЛ: Дай руку. Послушай мое сердце.

ПРАСКОВЬЯ: Ну что происходит?

ПАВЕЛ: Мне страшно.

ПРАСКОВЬЯ: Тогда давай откажемся от этой безумной затеи.

ПАВЕЛ: Нет, нет. Я не только этого боюсь. Я всего боюсь. Боюсь всю жизнь. Все пятьдесят с лишним лет своей жизни Павел Иванович Навроцкий прожил в страхе. Я так устал бояться, Прасковья. Устал… устал…

ПРАСКОВЬЯ: Тебе нельзя нервничать. Успокойся. Старайся думать о хорошем.

ПАВЕЛ: Нет, я должен сказать. Есть вещи, которые я скрывал, в которых не смел признаться. Я задыхаюсь от невысказанного. Это еще хуже, чем вонь.

ПРАСКОВЬЯ: Ну хорошо, Павел, я слушаю.

ПАВЕЛ: Прасковья, я трус. Пожалуйста, не возражай. Я должен сказать это. Павел Иванович Навроцкий трус. Там где другие действовали из патриотизма или из тщеславия, мною двигал только страх. Я знаю, мне осталось недолго. Прошлой ночью я пытался вспомнить детство, воскресить в памяти какие-то мгновения из того беспечного, счастливого времени невинности. Но в памяти возникал один единственный образ: маленький, напуганный Павлик, который до смерти боится уличной шпаны, боится отца с его ремнем для порки… Я прятался под кроватью, в шкафу, под лестницей, в сарае… У меня была секретная тетрадь, куда я записывал все укромные местечки, где можно было спрятаться. Я думал, что если у меня будет сотня таких местечек, и я буду лежать тихо, как мышь, со мной никогда не случится ничего плохого. Я дошел до шестидесяти семи… Но детство прошло, Прасковья, а страх остался. Я лишь совершенствовался в искусстве прятаться. Я научился прятаться даже в толпе людей. На нашей свадьбе, к примеру. Я должен сделать страшное признание, Прасковья: ты вышла замуж за мой черный костюм. В тот момент я в нем скрывался. Или этот бравый солдат, отправляющийся на войну. Все, что в нем было бравого, это его военная форма. Я и в ней прятался. И где же я заканчиваю жизненный путь? В свинарнике. Угадай, что такое свинарник для Павла Навроцкого? Укромное местечко номер шестьдесят восемь.

Обессиленный, откидывается на подушки.

ПРАСКОВЬЯ: Хорошо, что ты сбросил с плеч этот груз. Теперь тебе легче?

ПАВЕЛ: Нет… Мне еще хуже. Если через минуту я не вдохну свежего воздуха, тебе придется спрятать меня в могиле еще до рассвета.

ПРАСКОВЬЯ: Ну что ты, Павел, что ты. Пойду-ка взгляну еще раз.

ПРАСКОВЬЯ уходит и через несколько секунд возвращается.

ПРАСКОВЬЯ: Все окна погасли. Теперь можно попробовать.

С помощью ПРАСКОВЬИ ПАВЕЛ встает и с трудом начинает влезать в женскую одежду. Учитывая его состояние, это довольно сложная процедура. Пока он закончил, он так измучился, что едва стоит на ногах и вынужден опереться на стол.

ПАВЕЛ: Зеркало.

ПРАСКОВЬЯ: Что?

ПАВЕЛ: Зеркало!!!

ПРАСКОВЬЯ достает зеркало и протягивает его ПАВЛУ так, что он может посмотреться в него. ПАВЕЛ выпрямляется и вглядывается в свое отражение.

ПАВЕЛ: У тебя есть что-нибудь вроде брошки?

ПРАСКОВЬЯ выходит. ПАВЕЛ расправляет платье. ПРАСКОВЬЯ возвращается с маленькой шкатулкой, украшенной морскими ракушками. Здесь она хранит свои драгоценности. ПАВЕЛ перебирает содержимое коробочки и выбирает брошь. ПРАСКОВЬЯ прикалывает ее к платью.

ПРАСКОВЬЯ: Очень хорошо.

ПАВЕЛ: Не слишком свободно в талии?

ПРАСКОВЬЯ: Нет. На самом деле это платье намного лучше смотрится на тебе, чем на мне.

ПАВЕЛ: В самом деле?

ПРАСКОВЬЯ: Ну да. Если бы не твоя щетина, тебя вполне можно было бы принять за чью-нибудь добрую матушку или верную жену. Просто прикрывай лицо и ничего не говори, и никто ни о чем не догадается. Но не забывайся. Если кто встретится, скажу, что ты моя двоюродная сестра Дуняша, приехала из Якутска. Скажу, что ты глухонемая. Все ясно? Ну хорошо… (Крестится) Только бы не нарваться на местных хулиганов. Они уж точно не упустят возможность пристать к двум одиноким женщинам.

Они выходят на улицу. ПАВЕЛ испытывает настоящий шок, вдыхая свежий ночной воздух, запахи земли, деревьев, видя звезды, слыша стрекотание кузнечиков и лай деревенских собак. Для него все это слишком. Сделав несколько шагов, он начинает шататься, как пьяный.

ПРАСКОВЬЯ: Господи, что с тобой? Павел? Тебе нехорошо? Пожалуйста, не умирай. Только не здесь…

ПАВЕЛ: Воздух, Прасковья, свежий воздух…Я опьянел. Пожалуйста, поддержи меня. Я сейчас грохнусь в обморок…

ПРАСКОВЬЯ: Назад! Назад в свинарник. И никаких разговоров. Идем же, Павел, пока ты еще можешь стоять на ногах. С самого начала было ясно, что это безумная затея…

ПАВЕЛ: Нет, нет… Сейчас все пройдет. Все будет хорошо.

Тихо стонет.

ПРАСКОВЬЯ: Только не шуми.

ПАВЕЛ: Звезды, Прасковья. Посмотри – звезды…

ПРАСКОВЬЯ: Да, я вижу. Но ради Бога, говори тише. Иначе перебудишь всю деревню.

ПАВЕЛ: И кузнечики… Слышишь, стрекочут? Мне это снится?

ПРАСКОВЬЯ: Нет, но Богом клянусь, лучше бы ты спал.

ПАВЕЛ: Еще один сон, еще одна мука пробуждения в куче свиного дерьма. Ущипни меня, Прасковья. Пожалуйста, ущипни меня.

Она щиплет его.

ПАВЕЛ: Да! Я почувствовал! Это не сон. Вся эта красота, эта чарующая красота существует на самом деле. Мать моя, Земля, я предаю себя тебе.

Раскрыв руки, словно желая обнять весь мир, устремляется в ночь. ПРАСКОВЬЯ в панике следует за ним.

ПРАСКОВЬЯ: Не туда, Павел! Налево. Павел…Дуняша, нам нужно налево.

ПАВЕЛ добегает до высокого тополя. Через несколько секунд его догоняет запыхавшаяся ПРАСКОВЬЯ.

ПРАСКОВЬЯ: Ради всего святого, Павел, остановись. Что с тобой? Хочешь, чтобы нас поймали? Мы две приличные женщины, вышли на прогулку, подышать свежим воздухом перед сном. А ты ведешь себя так, будто за тобой гонится насильник. Слава Богу, не объявился какой-нибудь заступник. (Оглядывается) Ладно, давай пару минут передохнем и пойдем назад. Но прошу тебя, иди медленно, пожалей мои старые ноги.

ПАВЕЛ глубоко втягивает в себя воздух, принюхиваясь, как голодная собака.

ПРАСКОВЬЯ: Да, дикие розы… В этом году их столько везде наросло…

ПАВЕЛ (все еще хмельной от ощущения свободы): Это грех, грех!

ПРАСКОВЬЯ: Что еще теперь?

ПАВЕЛ: Эти дивные звезды, эти восхитительные запахи… Я не в праве наслаждаться ими. За свои грехи я стал изгоем на этой земле, как согрешивший Адам стал изгоем в райском саду. Я пытаюсь проскользнуть мимо ангела, охраняющего врата в рай, чтобы в последний раз вдохнуть райский аромат…

ПРАСКОВЬЯ: Пусть это тебя не волнует. Судя по всему, Всевышний закрыл глаза на наши деяния, а то бы нас давно постигла кара. А пока… тьфу-тьфу-тьфу…

ПАВЕЛ: Знаешь, Прасковья, мне казалось, что за все эти бесконечные годы, проведенные среди свиного говна, моя душа сгнила навеки. Но это не так! У меня еще есть душа!

ПРАСКОВЬЯ: Что это за выражения, Павел? Приличные женщины так не выражаются.

ПАВЕЛ: Несомненно. Я чувствую ее, чувствую ее волнение.

ПРАСКОВЬЯ: Хорошо, Павел, я верю. Но пожалуйста, теперь, когда ты знаешь, что она у тебя есть, постарайся ее больше не волновать.

ПАВЕЛ: Я не в силах сдерживать себя. Этот легкий ветерок, доносящий запах цветов, обрушивается на меня словно ураган. Я испытываю неодолимое желание…

ПРАСКОВЬЯ: Ради Бога, Павел, что еще за желание?

ПАВЕЛ: Эта дорога! Дорога, что лежит перед нами. Она манит меня…

ПРАСКОВЬЯ (твердо): Нет!

ПАВЕЛ: Да, Прасковья, да! Давай пойдем дальше.

ПРАВСКОВЬЯ (еще более твердо): А я говорю, нет! Дальше мы не пойдем. У нас мало времени. Мы должны вернуться затемно, а летом ночи короткие. Уже скоро чириканье воробьев сообщит нам о приближении рассвета.

ПАВЕЛ: Нет, ты не поняла. Я не клянчу у тебя еще несколько жалких минут для нашей тайной прогулки. Я говорю: пойдем дальше по этой дороге, вперед, в Будущее.

ПРАСКОВЬЯ: Куда? Павел, эта дорога ведет в Барабинск.

ПАВЕЛ: Очень хорошо. Значит, мы пойдем в Барабинск. А потом еще дальше. В Будущее, Прасковья, к Новой Жизни.

ПРАСКОВЬЯ: Не понимаю, что ты предлагаешь?

ПАВЕЛ: Побег.

ПРАСКОВЬЯ: Ты хочешь сказать…

ПАВЕЛ: Да. Я предлагаю невозможное, немыслимое. Побег! Избавление! Что с тобой, Прасковья? Или тебе так промыли мозги, что ты забыла значение слова «побег»?

ПРАСКОВЬЯ: А как же наш дом, Павел? Наши вещи? Свиньи…

ПАВЕЛ: Пропади они пропадом. Давай просто уйдем. Прочь отсюда. Пути назад не будет. Если мы вернемся, то уже никогда не сделаем это.

ПРАСКОВЬЯ: То есть ты предлагаешь отправиться прямо сейчас?

ПАВЕЛ: Да. Немедленно.

ПРАСКОВЬЯ: Ты пойдешь в женском платье? Без копейки денег?

ПАВЕЛ: Будем жить, как цыгане.

ПРАСКОВЬЯ: Что ты знаешь про цыган! Ты просто сошел с ума, и я не желаю больше тебя слушать.

ПАВЕЛ: Если я и сошел с ума, то это блаженное безумие, оно позволило мне увидеть мою Свободу. Да, Прасковья! Лучше я умру в придорожной канаве, под звездами, овеваемый ветерком, чем вернусь в свинарник, чтобы задохнуться от вони свиного дерьма и сдохнуть.

ПРАСКОВЬЯ: Павел, прошу тебя, успокойся и послушай меня. Если ты пойдешь по этой дороге, то умрешь не под звездами, а в тюремной камере или от пули в затылок. Возьми себя в руки и посмотри на себя. Твое великолепное «будущее» закончится, как только ты дойдешь до соседней деревни. Там тебя и сцапают. Подумай сам, Паша, мы оба слишком стары для таких великих замыслов. Давай просто тихонько вернемся домой.

ПАВЕЛ: Домой? Не произноси этого слова. Я не помню, что оно значит. Там меня ждет вонючий загон с его дюжиной мерзких обитателей. Нет… Нет… Нет… Теперь, когда я добрался сюда, я больше не вернусь.

ПРАСКОВЬЯ: Ну хорошо, Павел. Я сделала все, что могла. Поступай, как знаешь. Шагай дальше. Поверь, я буду молиться, чтобы ты обрел твою «свободу» и насладился долгим и счастливым «будущим».

ПАВЕЛ: Что? Ты не пойдешь со мной?

ПРАСКОВЬЯ: Нет. Ты пойдешь один, Павел. С меня довольно.

ПАВЕЛ: Ты бросаешь меня одного?

ПРАСКОВЬЯ: Наоборот, это ты бросаешь меня. Ты уходишь. Так чего ты ждешь?

ПАВЕЛ: Ты словно спешишь избавиться от меня, Прасковья.

ПРАСКОВЬЯ: Я просто хочу вернуться домой затемно. А тебе желаю счастливого пути.

ПАВЕЛ: Ну что ж, я пойду. (Оправляет платье) Прощай, Прасковья.

ПРАСКОВЬЯ: Прощай, Павел.

ПАВЕЛ делает несколько неуверенных шагов по дороге.

ПАВЕЛ: Послушай, давай так договоримся. Если мы останемся здесь до восхода солнца, я вернусь. Пожалуйста, Прасковья. Подумай только, сколько лет я не видел солнечного света, не видел своей тени на земле. Это все, о чем я прошу. Ведь уже не долго осталось, верно? Смотри, небо уже сереет.

ПРАСКОВЬЯ: Если это так, то нас скоро ждут очень большие неприятности. Еще до того, как взойдет солнце, полдеревни уже будет на ногах, люди начнут заниматься хозяйством. Нет, Павел. Это все. Не думай, что я не люблю тебя. Просто я не могу больше все это выдерживать. Когда тебя арестуют, скажи, что я буду дома.

Она оставляет ПАВЛА под тополем и поспешно идет в направлении дома.

ПАВЕЛ: Ты уходишь от меня?

ПРАСКОВЬЯ (голос из темноты): Да.

ПАВЕЛ: Ты не можешь!

ПРАСКОВЬЯ: Я это уже сделала.

ПАВЕЛ еще какое-то время пытается держаться, но как только небо освещается первыми лучами солнца, мужество оставляет его.

ПАВЕЛ: Прасковья!

Торопливо следует за женой.

Свинарник. ПРАСКОВЬЯ ждет. Влетает ПАВЕЛ – он совершенно измучен и опустошен, весь его вид выражает крайнюю степень отчаяния. Ему требуется несколько секунд, чтобы отдышаться.

ПАВЕЛ: Твоя праведная душа несомненно обрадуется этому известию. Явился Карающий Ангел Господа и изгнал Адама из рая. Он явился в облике огромного и свирепого чудовища с черной мордой и длинными белыми клыками. Я могу показать раны от этих клыков. (Оглядывается, словно не веря собственным глазам) Не могу поверить. Я опять здесь! Я был на свободе, я снова оказался в мире мужчин и женщин, деревьев и цветов, в мире, где солнце восходит и заходит. И прямо передо мной лежала дорога к новой жизни, но я, по доброй воле, повернулся и бегом …, да, да, именно бегом вернулся сюда. О Боже. Я был почти свободен. Мне не хватило какой-то последней капли мужества. Если бы ты, хоть чуть-чуть поддержала меня, я нашел бы в себе это мужество. Все что от тебя требовалось, это протянуть мне руку и сказать: «Идем, Павел». Пусть это длилось бы всего несколько часов. Зато каких часов! Они были бы дороже вечности, проведенной здесь. Разве не так? Но нет, вот я снова здесь. И знаешь, почему? Потому что ты окончательно решила, что здесь и только здесь мое место. Что это мой дом. Нет, ты не оговорилась, когда просила меня вернуться домой. Ты сказала, что думала.

ПРАСКОВЬЯ пытается что-то сказать.

ПАВЕЛ: И кто же я в таком случае? Свинья?!

ПРАСКОВЬЯ еще раз пытается что-то сказать.

ПАВЕЛ: Свинья высшего ранга, которую Бог одарил способностью думать и говорить? Твоя любимая свинья. Которую кормят щами и супом с клецками, в то время как остальные довольствуются помоями. Вот, значит, кто я для тебя теперь?

ПАВЕЛ прохаживается по свинарнику, собираясь с силами для последней декларации.

ПАВЕЛ: Тридцать лет, живя здесь, я изо всех сил пытался остаться человеком. Я защищал свое достоинства от нападок со всех сторон. Я защищал мое тело, мой разум, мою душу. Твое предательство стало последней каплей. Я сломлен. И это последние слова, которые ты от меня слышишь. Я утратил человеческую сущность. Отныне, Прасковья, корми меня помоями вместе со всеми.

Он срывает с себя одежду и голый прыгает в один из загонов со свиньями. Пауза: ПРАСКОВЬЯ обдумывает произошедшее. Потом подходит к загону, где находится ПАВЕЛ.

ПРАСКОВЬЯ: Надеюсь, ты валяешь дурака, Павел?

Никакого ответа.

ПРАСКОВЬЯ: Потому что если все это серьезно, имей в виду, что на этот раз ты зашел слишком далеко. Ты оскорбил меня, ты оскорбил Бога. Я вышла замуж за мужчину, а не за свинью. А что касается Всевышнего, позволь напомнить тебе, что Он создал тебя по образу и подобию своему. Поэтому, ради меня и ради Него, пожалуйста, вылезай оттуда.

Никакого ответа.

ПРАСКОВЬЯ: Павел, не доводи меня. Предупреждаю тебя, я могу сделать такое, о чем мы оба потом будем очень сильно сожалеть. Последний раз прошу тебя: вылезай.

ПРАСКОВЬЯ становится на колени и произносит молитву.

ПРАСКОВЬЯ: Господь наш всемилостивейший, я знаю, что не гоже обращаться к Тебе с молитвой в таком месте, но сейчас я, как никогда, нуждаюсь в Твоем сочувствие и прощении. Господи, я испытываю греховное искушение. Чувства, ранее мне неведомые, завладевают моей душой и искушают меня совершить греховный поступок. И я прошу, умоляю тебя, не мешай мне поддаться этому искушению. Аминь.

ПРАСКОВЬЯ встает с колен и берет палку ПАВЛА. Она закатывает рукава, сбрасывает туфли, заправляет юбку в шаровары и забирается в загон.

ПРАСКОВЬЯ: Это причинит мне не меньшую боль, чем та, которую сейчас испытаешь ты.

Наносит ПАВЛУ удар палкой. Тот кричит от боли.

ПРАСКОВЬЯ: Выходи! Немедленно!

Еще один удар и еще один крик боли.

ПРАСКОВЬЯ: Хочешь, чтобы я прекратила? Тогда попроси меня об этом.

Удар… Крик…

ПРАСКОВЬЯ: Лучше ответь мне, Павел, потому что как это ни ужасно, я не испытываю никакой боли.

ПАВЕЛ (не в силах больше терпеть): Прекрати! Ты убьешь меня!

ПРАСКОВЬЯ: Не волнуйся, до этого не дойдет. Но я хотела бы услышать еще несколько слов.

ПАВЕЛ: Прекрати, Прасковья, ты с ума сошла!

ПРАСКОВЬЯ: А теперь вставай.

ПАВЕЛ: Нет. Оставь меня…

ПРАСКОВЬЯ изготовляется, чтобы нанести последний удар.

ПАВЕЛ: Ну хорошо, хорошо…

Встает.

ПРАСКОВЬЯ: Вот так-то лучше.

ПАВЕЛ: Помоги мне, Прасковья, прошу тебя…

ПРАСКОВЬЯ берет полное ведро и выливает воду на ПАВЛА.

ПРАСКОВЬЯ: Ну вот, ты снова стоишь на двух ногах, к тебе вернулся дар речи. Это все, что я могла для тебя сделать. В остальном помоги себе сам.

ПРАСКОВЬЯ уходит. ПАВЕЛ один – голый, весь в грязи – воплощение ничтожества.

Дата добавления: 2015-09-05