Ренате Шипке, 35, сотрудница отдела уголовной полиции по 5 страница

Мы шли и напрягались. Обе Тины хотели героин, Стелла же не торопилась – она боялась, что Тины, получив порошок, отвалят. Кроме того, мы все хотели сплавить третьего чёрного, который в нашем договоре вообще никак не фигурировал. Стелла повернулась, показала пальцем на третьего и понесла: «Але! Если черножопый идёт с нами, мы отваливаем!» Ей ничего не стоило назвать турка черножопым!

Эти трое, однако, взялись под ручки, и пропустили слова Стеллы мимо ушей. Стелла сказала, что в таком случае нам ничего не остаётся, кроме как бежать. У меня были туфли без каблуков, и я была за. Первый раз за три года я была не на шпильках… Потом, правда, засомневалась: «Мы же определённо встретим их ещё раз, вот будет весело!» Я забыла, что сегодня в последний раз на панели…

Стелла призадумалась. Сдала немного назад и заговорила с чёрными. Мы шли как раз под лестницей в Европа-центре, как вдруг сзади стало тихо. Я обернулась – Стеллы там уже не было! Как сквозь землю провалилась! Со всем героином! Турки тоже заметили пропажу и заволновались.

Я только подумала: «Вот так Стелла! Действительно!» Я страшно рассердилась!

Подумав, что она может быть только здесь, в Европа-центре, я взлетела на пешеходный мост. Детлеф за мной. Обе Тины – ни с места. Чёрные мёртвой хваткой схватили их. Мы как сумасшедшие облетели весь Европа-центр. Я слева, Детлеф справа – никаких следов Стеллы! Я так и не нашла её, и кроме того, мне было очень неудобно перед Тинами. Я видела, как турки отволокли их в какой-то пансион, и ждала снаружи несколько часов, прежде чем они вышли, разделавшись с грязной работой. Ну а теперь они должны были, как минимум, получить свой дозняк, ради которого и работали! Я знала, где искать Стеллу, и мы пошли вниз на Курфюрстендамм. Там уже никого не было: сцена в это время переезжала к теплице.

Но мы же искали Стеллу и пошли прямо в туалеты! Только мы вошли, как услышали Стеллу – жива и здорова, она ругалась с кем-то. В этом туалете целая куча дверей, но по воплям я сразу угадала, за какой из них Стелла. Я заколотила кулаками в дверь и заорала: «Стелла, открой сейчас же или что-то случится!» Дверь тут же отворилась. Вышла полностью обдолбанная Стелла. Маленькая Тина с размаху вмазала ей по морде. Стелла сказала: «Там, там весь порошок! Мне он не нужен!» И удрала.

Враньё! Стелла проколола добрую четверть, только чтоб нам не досталось. Обе Тины и я смешали в кучу эти остатки с тем порошком, который мы только что купили, и разделили между собой. Для меня это было больше чем достаточно после выхода. Пришлось приложить усилия, чтобы подняться с толчка. Поехали к теплице.

Там снова была Стелла. Посредничала теперь. Мы сразу: «Пойдём, ты должна нам ещё четверть!» Она повернулась без рассуждений. Всё-таки, какие-то остатки совести у неё ещё были.

Я сказала: «Стелла, ты – последнее говно! Я больше не хочу с тобой знаться!» Я зашла в теплицу, вмазалась Стеллиной герой и купила себе колы. Сидела одна в углу. Первые минуты дня, когда я могла посидеть в покое. Сначала я немного надеялась, что гденибудь всплывёт Детлеф. Но нет – было уже слишком поздно! Я стала думать…

Эти раздумья начались вполне безобидно. Я думала себе: вот – это настоящее говно. Сначала тебя кидает твой единственный друг, потом лучшая подруга. Нет дружбы среди нарков! Ты совершенно одна! Ты всегда будешь одна! Все остальное – игра воображения. И весь этот террор ради одной дозы! Каждый день такой террор.

На меня как просветление снизошло. Меня иногда озаряло ведь… Всегда под героином. Когда я была чистой, я была совершенно невменяема. И сегодняшний день снова доказал это. Да нет, ничего страшного! Я была совершенно спокойна, потому что основательно втёрлась. Обратно в больницу не пошла. Было уже половина двенадцатого.

* * *

Я бы всё равно удрала оттуда – рано или поздно, и меня не приняла бы ни одна клиника. Врачиха сказала маме, что моя печень буквально в шаге от цирроза. Что если я продолжу в том же духе, то протяну никак не больше двух лет. С консультациями всё было кончено. Мне даже не надо было звонить туда – они находились в постоянном контакте с больницей. Ну, будет даже справедливо, если они меня не примут… В конце концов, в Берлине много наркоманов и действительно мало мест в клиниках. Ясно, что эти места должны получить те, у кого ещё есть воля.

У меня её нет – это очевидно! Я слишком рано начала, чтобы теперь остановиться…

Всё было совершенно ясно. Я подвела баланс и теперь допивала колу. Куда же идти этой ночью… Мама захлопнет передо мной дверь. Или известит полицию, и меня засунут в приют. Я бы так и поступила на её месте… Отец в Таиланде. О Стелле нечего и думать. Детлеф… Я даже не знала, у какого фраера дрыхает сегодня Детлеф.

А может он у отца, если серьёзно собрался лечиться. Значит – утром уйдёт. Итак, кровати у меня не было. Ни на эту ночь, ни на следующую.

В последний раз, раздумывая об этом, я уяснила перед собой две возможности.

Или окончательно выйти или – золотой укол. Первая возможность, к сожалению, отпала теперь совершенно. Пять или шесть попыток без малейших результатов – достаточно, в конце концов! Я была не хуже и не лучше других игловых. Почему именно я должна быть в тех двух процентах, что бросают наркоту?

Я не была какой-то особенной!

Я шла по Кудамм и завернула на Курфюрстенштрассе. Я ещё никогда не работала там ночью, слишком уж много профессионалок там. Теперь я не боялась. Быстро сделав двух клиентов, я пошла обратно к теплице. У меня было сто марок, и я купила себе полграмма.

В туалетах на Курфюрстендамм ночью слишком оживлённо. Я купила себе колы, сидела и раздумывала, в какой бы сортир мне отправиться. Я вспомнила о сортирах на Бундес-плац. Ночью там тихо. По утрам тоже.

Ну что ж, пешком на Бундес-плац. Спокойна, я была совершенно спокойна…

Дошла. Пустой туалет ночью был немного жутковат. Но здесь я чувствовала себя в безопасности. Туалеты. Они были чистые и светлые. Они все были для меня одной.

Туалеты на Бундес-плац – лучшие в Берлине. Кабины огромны. Как-то раз мы влезли туда вшестером… Двери до пола, Никаких дыр в стенах. Туалеты на Бундес-плац – лучшие: там много наркоманов свели счёты с жизнью.

Никаких бабушек, никаких стрёмщиков, никаких полицаев. Можно не торопиться.

У меня было время. Я вымыла лицо и причесалась, прежде чем чистить шприц, взятый напрокат у Тины. Я была уверена, что полграмма хватит. После выхода всегда хватало и четверти грамма, чтобы вырубить меня с концами. А я ведь уже вколола сегодня больше четверти… И моё тело должно быть порядочно ослаблено желтухой.

Лучше бы, конечно, целый грамм… Но ещё двух фраеров сделать было выше моих сил.

Не торопясь, я спокойно выбирала самый чистый туалет. Я действительно была совершенно спокойна. Я не боялась. Я никогда не думала, что самоубийство так не драматично. Я не думала о моей жизни. Я не думала о маме. Я не думала о Детлефе.

Я думала только об игле.

Как обычно, я разбросала свои пожитки по сортиру. Размешала героин на ложке – ложка Тины. Я подумала, что вот теперь и я кидаю бедную Тину. Она сидит наверняка в теплице и всё ждёт свой шприц и свою ложку. Плачет, наверное… Ух ты, я забыла лимон! Но порошок был хорош и размешивался без лимона.

Жила на левой руке. Все как обычно. Это – моя последняя… Со второй попытки я нашла вену. Кровь… Я влепила полграмма. Подумала потянуть снова, чтобы добрать остатки, но, к сожалению, сердце моё разорвалось, и череп буквально разлетелся на куски…

Когда я очнулась, снаружи было уже светло. Грохотали машины. Я лежала рядом с толчком. Игла в вене. Очень хотелось встать, но я заметила, что правая нога парализована. Я могла ей только чуть-чуть подвигать, и эти движения причиняли адскую боль в суставах. В бедре. Как-то я открыла дверь. Носом. Сначала ползла, потом встала. Можно было прыгать на одной ноге, держась за стену.

Перед туалетом стояли два парня, так пятнадцати где-то лет. Тесные джинсы, сатиновые куртки. Два маленьких гомика. Я была рада, что они голубые. Они быстро подхватили меня на руки, когда увидели, как я привидением выпрыгиваю из туалета.

Сообразили, что к чему, и одни сказал: «Что, мать твою, за вещи, мать твою, ты тут делаешь?!» Я их не знала, но они видели меня на вокзале. Парни посадили меня на скамейку. Было холодное октябрьское утро. Один дал мне «Мальборо». Я подумала: «Смешно, что голубые всегда курят „Мальборо“ или „Кэмел“. Должно быть, из-за этой рекламы…» О, я была даже счастлива, что не грохнула себя этим полграммом…

Я рассказала парням, как меня надула Стелла, и что было потом. Милые ребята…

Спросили, куда меня проводить. Ох, как меня нервировал этот вопрос, думать я не хотела! Я сказала, чтобы они меня оставили на скамейке. Но я тряслась от холода, и они сказали, что мне надо к врачу.

Я не хотела к врачу. Они сказали, что знают одного совершенно классного типа, врача, голубого, к которому могли бы меня отвести. Меня успокоило, что врач – голубой. Голубым я больше доверяла в таких ситуациях. Парни тормознули такси и отвезли меня к этому голубому доктору. Крутой тип! Он сразу положил меня на свою кровать и осмотрел. Хотел поговорить о вреде наркотиков, но я не хотела. Я попросила его дать мне снотворное. Он дал мне снотворное и ещё какие-то медикаменты.

Меня лихорадило, и опять это дурацкое кровотечение из носа… Два дня я проспала, как убитая. На третий день голова снова стала работать. О, нет, я не могу, я не хочу думать…! Мне приходилось буквально сдерживать себя, чтобы не начать думать и не сломаться, в конце концов. Я сконцентрировалась на двух мыслях: «Дорогой бог не захотел, чтобы ты откинула коньки!» И другая: «В следующий раз возьму целый грамм…» Я хотела на улицу, на точку, добыть, не раздумывая, героина на следующий золотой, но еле могла ходить. Голубой доктор обо мне позаботился. Раздобыл мне костыли. Я выпрыгнула от него на костылях и потом выбросила их где-то по дороге.

Я не хотела всплыть на точке с костылями. Можно было и без костылей попрыгать – недолго уже оставалось…

Я допрыгала до вокзала и сделала фраера. Черножопого. Правда, он был не турок, а грек. Какая разница!

Мне давно уже было наплевать на тот торжественный договор, который мы когда-то заключили со Стеллой и Бабси. Теперь мне на всё было наплевать.

Может быть, у меня таилась ещё маленькая надежда, что мама – мама придёт искать меня на вокзал. Если бы она меня искала, то пришла бы на вокзал. Поэтому я не пошла на Курфюрстенштрассе. Но, собственно говоря, у меня было такое чувство, что меня уже никто не ищет. И я подумала на минутку: ах, как это было бы хорошо, если бы моя мама ещё ждала меня…

Я купила героин, вмазалась и пошла обратно на Цоо. Мне нужны были деньги на тот случай, если я не найду клиента на ночь, и придётся ночевать в пансионе.

На вокзале встретила Рольфа – бывшего клиента Детлефа, у которого мы часто спали на выходных. Детлеф последние недели снова жил у Рольфа, но Рольф уже не был его клиентом. Он давно сидел на системе, и сам ходил работать на вокзал. Ему в его двадцать шесть было тяжеловато найти клиента. Я спросила Рольфа о Детлефе.

Рольф захныкал. Да – Детлеф в клинике… Да – очень херово без Детлефа… Рольфу жизнь казалась бессмысленной, он хотел отколоться, любил Детлефа, хотел покончить с собой. И так далее… Меня расстраивала эта болтовня о Детлефе. Я не понимала, какие собственно права на Детлефа может иметь этот опустившийся голубой! А он даже хотел, чтобы Детлеф бросил свою терапию и вернулся к нему.

Даже отдал ему ключ от квартиры… Когда я это услышала, то просто вскипела: «Какой же ты всё-таки говнюк! Дал ему ключ, чтобы он знал, куда бежать, если в клинике ему не понравиться, да? Да если ты его любишь, то должен всё сделать, чтобы Детлеф откололся! Но ты просто мерзкая голубая свинья, что с тебя взять!»

Рольфа ломало, и я легко могла его уничтожить. Передумала, мне пришло в голову, что могу у Рольфа переночевать. Я сказала, что сделаю ему одного фраера и куплю героина. Рольф был бесконечно рад, что я буду у него спать. Он знал вообще только двоих людей: Детлефа и меня.

Я спала с ним в его французской кровати. Мы понимали друг друга – Детлефа с нами не было. Эх, он всё-таки был просто бедной свиньёй, этот Рольф! Хотя я и находила его тошнотворным.

Так, два любовника Детлефа лежали рядом, и Рольф каждый вечер заводил одну и ту же пластинку: как сильно он любит Детлефа! Регулярно перед сном он рыдал.

Меня это раздражало страшно, но я держала рот на замке – мне же нужно было место в кровати. Я молчала, даже если он начинал рассказывать, как они обставят с Детлефом квартиру, когда оба будут чисты. Мне всё это было чертовски всё равно! Я говорила себе, что и этот Рольф на нашей с Детлефом совести, и мы в ответе за него…

Он бы так и оставался бедным одиноким голубым крановщиком, регулярно пьющим, если бы не встретил нас…

Так прошла неделя. Отсос, укол, отсос, укол и эти завывания Рольфа. Потом я проснулась рано утром оттого, что кто-то хлопнул дверью и теперь громыхал в прихожей. Я подумала, что это Рольф и заорала: «Тише там, ты, я хочу спать!» Детлеф стоял в комнате…

Поцелуи и радость! Пока до меня не дошло: «Чёрт, да ты сбежал из клиники?» Он кивнул и объяснил почему.

Как и каждый новенький, первые три недели Детлеф работал будильником. Это самое сложное для каждого иглового – быть пунктуальным. Каждое утро просыпаться в семь – нет, это просто нереально! Потому этого и требовали в клинике, чтобы отобрать для лечения тех, у кого ещё есть воля. Детлеф не выдержал: проспал три раза и был вынужден собирать чемоданы.

Детлеф сказал, что ему очень понравилось в клинике. Тяжеловато было, но в следующий раз он точно выдержит, да. Теперь он собирался оставаться по возможности чистым и попробовать получить ещё одно место. Сказал, что с ним в клинике были ребята, которых мы хорошо знали по сцене. Франк, например, чей друг Инго умер в четырнадцать лет, как Бабси.

Я спросила Детлефа, что он собирается делать, и он сказал: «Для начала – разжиться кое-чем!» Я попросила его принести и мне порошка. Детлеф ушёл и явился только через два часа. Привёл с собой своего бывшего фраера, Пико. Пико вытащил из сумки пластиковый пакет и положил его на стол. Я подумала, что плохо вижу…

Мешок, набитый доверху героином! Десять грамм! Столько героина я ещё не видела в своей жизни. После того, как столбняк прошёл, я спросила Детлефа: «Ты что! Сдурел? Десять грамм сюда в квартиру?» Он сказал «Определённо я не сдурел, нет! Я же дилер теперь!» Я спросила: «Ты хоть раз подумал головой? Если тебя поймают, ты гарантировано въедешь на новую квартиру. Так это – на пару лет подальше от окон!» Детлеф сказал: «Нету у меня времени думать о полицаях! Посмотрим немного, как я вообще справлюсь! И кончай грузить!» Он принялся отмерять на перочинном ножике дозы и заворачивать их в фольгу. Я заметила, что чеки что-то слишком маленькими получаются, и сказала: «Приглядись, старик! Люди хотят быть обманутыми. Ты должен брать побольше фольги, совать туда поменьше ширева и как следует закручивать. Чеки кажутся больше. Люди клюют на оптику! Вспомни: универмаг, стиральный порошок! Огромные пачки и только на две трети полные.»

Детлеф сказал: «Прекрати меня нервировать! Я и так сую туда больше! И это замечают люди! Пойдёт молва, что у меня в чеках больше героина, чем у других».

Я спросила: «Скажи-ка, а чей это, собственно, героин?» Конечно Пико, маленького мошенника! Раньше он еле-еле сводил концы с концами, пробавляясь грабежами. Его только что выпустили из тюрьмы на поруки. И теперь он хотел сделать быстрые деньги на добродушном и глуповатом Детлефе… Пико покупал порошок у сутенёров на Потсдамерштрассе. Тюремные знакомства – понятно… Пико брал героин на дилерских условиях, только сам барыжить не хотел, а поручил это Детлефу. Пико не имел никакого понятия ни о героине, ни о сцене… Только пьянствовал.

Когда Детлеф закончил расфасовку, мы посчитали четверти, половины и целые граммы, которые он приготовил. Я никогда не была сильна в математике. Но то, что я положила перед Детлефом, составляло только восемь грамм в общей сложности.

Вместо того, чтобы класть в чеки немного поменьше, он клал намного побольше. Если бы он так и дилерствовал, то нам бы пришлось доплатить за два грамма!

Так, – весь порошок обратно в пакет! Пыльцу с оберток я соскоблила для собственного употребления.

Теперь Детлеф нарезал побольше фольги и как сумасшедший раскатывал порошок пивной бутылкой вширь, чтобы казалось больше. Сейчас делали только четверти, и, в конце концов, получили ровно двадцать пять чеков.

Два чека продавили сами, чтобы протестировать героин. Это был отличный героин!

Прямо вечером мы погнали с порошком к теплице. Товар спрятали в мусорных контейнерах. В карманах у нас максимум было по три чека. Как дилеров бы нас не запрягли, случись облава. Торговля шла достаточно бойко. Сразу прошёл слух, что и порошок хорош и дозы приличны. Только Стелла всё пыталась засрать наш товар, но потом она всё-таки пришла и сказала, что хочет посредничать. Я, глупая овца, позволила ей. За пять четвертей, которые она сбыла, одна четверть ушла ей. Нам самим уже ничего не оставалось, мы ведь не получали от Пико ни копейки за работу… Если мы продавали десять грамм, то оставляли себе полтора. При этом нам приходилось платить ещё и нашим посредникам. То есть, получается, что за всю работу мы получали как раз нашу дневную дозу.

Пико приходил каждое утро, и мы рассчитывались с ним. Касса, как правило – около двух тысяч марок. Тысяча – чистая прибыль Пико. Мы же получали наши полтора грамма. И Пико здесь почти никак не рисковал, если мы его не сдадим, конечно…

Но тут Пико заранее принял меры. Он пригрозил, что если нас схватят, и мы скажем полиции хоть слово, то нам конец. Его товарищи на Потсдамерштрассе разделаются с нами. От них не ускользнёшь и в тюрьме! У них везде свои люди! Он угрожал нам своими сутенёрами и на тот случай, если мы захотим крутить динамо при расчёте. И причин не верить ему не было. Я очень боялась сутенёров. С тех пор, как они замучили Бабси.

А Детлеф словно не хотел видеть, что Пико использует нас. Он говорил: «Чего ты хочешь? Самое главное, что тебе не надо работать! Я же не хочу, чтобы ты отсасывала! Да и у меня тоже нет ну никакого желания обрабатывать вонючих фраеров! Так чего же ты хочешь?» Большинство уличных дилеров работали так же, как и мы. У них никогда не было столько денег, чтобы купить сразу десять грамм. Кроме того, у них не было связей.

Как мы могли выйти на сутенёров с Потсдамер-плац? Более того, уличным дилерам, которые и сами были зависимы, приходилось ещё нанимать посредника и платить тому натурой. В общем, именно такая мелочь, вроде нас, рано или поздно садилась за решётку… На типов уровня Пико полиция уже не выходила. А тем ничего не стоило найти нового уличного дилера. Каждый нарк готов торговать за две дозы в день.

Торговля у теплицы через некоторое время стала чересчур горячей, там постоянно слонялись мусора. Такого стресса я не выносила, и тогда мы организовали торговлю по-новому. Я агитировала у теплицы, а Детлеф болтался в это время у вокзала Штеглиц. Если у меня был покупатель, я отсылала его к Детлефу.

Когда Детлеф в следующий раз появился с героином у теплицы, рядом с ним внезапно притормозила машина, и водитель спросил, как попасть на Цоо. Детлеф пересрался и побежал. Героин он выкинул где-то в кустах.

Мы встретились, и он сказал, что тип, который спрашивал, где тут Цоо, был точно из полиции. Потому что только идиот не знает, где Цоо…

Это было плохо. Теперь мы видели в каждой машине, в каждом типе, который шатался по Кудамм, полицейского. Мы так и не отважились искать героин, который сбросил Детлеф. Думали, что полицаи уже в засаде, только и ждут нашего появления в поисках утерянного товара.

Мы пошли в афинский гриль держать совет. Рассчитываться с Пико было нечем…

Было только двести марок. Героина не было. Да он всё равно не поверил бы этой истории… Мне в голову пришла идея рассказать ему, что нас кинули черножопые.

Отняли у нас все деньги и весь порошок, да! Я сказала: «Всё равно у нас будет шумная вечеринка с Пико! Мы можем, конечно, отдать ему эти двести марок. Но это же свинство, что мы не получаем ни копейки, а эта свинья зарабатывает на нас тысячу в день! А мне надо что-то из одежды купить всё-таки! У меня вообще нет тёплых вещей. Я же не могу всю зиму проходить в халате, в котором ещё из больницы сбежала!» Ясно: мы не были рождены для торговли, а Детлеф всё никак не хотел этого понять! Но всё-таки и ему стало ясно, что разницы нет, сдадим мы Пико двести марок или вообще ничего.

Следующим утром мы гуляли на барахолке. Если мне нравилась какая-то тряпка, то её сначала примеривал Детлеф, а потом я. Мы покупали только то, что подходило обоим – чтобы можно было иногда меняться. Я, в конце концов, купила себе кроличью куртку, в которой Детлеф выглядел очень мило. Мы купили себе ещё духи, и часы с музыкой. Деньги ушли не все, потому что бессмысленные вещи мы покупать не хотели. Остаток припрятали.

Только мы вошли в квартиру Рольфа, как следом ввалился Пико. Детлеф сказал, что он ещё не вмазался, и что ему надо бы вмазаться, прежде чем он будет способен рассчитываться. Это было, конечно, неправдой, потому что мы вмазались, едва только встав с кровати! Детлеф просто боялся…

Пико сказал «окей» и начал листать какой-то роман. Детлеф приготовил себе четверть. Двинул. И тут же вырубился, не вытащив даже иглы из руки.

Я подумала: неудивительно, что он отвалился – он же имел уже четверть внутри. Я вытащила шприц из руки, потому что мне такой беспорядок не нравился. Кровь стекала в иглу – так её никогда не вычистишь. Это же была наша последняя машина!

Я протёрла его руку ваткой, смоченной в водке, и – не почувствовала жизни. Подняла его руку, и она тотчас вяло опустилась. Я потрясла Детлефа, чтобы он очнулся. Он только чуть съехал с кресла. О боже, тактак! Лицо серое, губы посинели… Что это?!

Расстегнула рубашку, чтобы нащупать сердце. Сердце не билось!

В трусах и майке я выбежала на площадку. Пико сзади: «Не делай ерунды!» Позвонила пенсионерке напротив и сказала, что мне срочно нужно позвонить в полицию. Лихорадочно набрала номер и крикнула: «Мой друг не дышит! У него передоз!» Я уже давала адрес, но тут вбежал Пико и заорал: «Прекрати, он уже встал!» Я сказала полицаям: «Ага, спасибо, не надо приезжать – ложная тревога!» И повесила трубку.

Детлеф лежал на спине, глаза открыты. Пико спросил, что я там брякнула о наркотиках и дала ли им адрес. Я сказала: «Да нет, в общем-то, не так прямо. Я думаю, они даже не просекли, в чём дело…» Пико совершенно взбеленился и сказал: «Да ты глупая истеричная корова!» Как сумасшедший, бросился он на Детлефа, надавал ему пощёчин и сказал, что Детлеф срочно должен встать. Я сказала, что Детлеф должен, наверное, сначала отдышаться!

Он заорал: «Заткни пасть, корова, и принеси мне воды!» Когда я вернулась из кухни, Детлеф был уже на ногах, и Пико говорил ему что-то. Я была страшно счастлива, что Детлеф снова был жив, и хотела его обнять, но Детлеф отодвинул меня. Пико плеснул ему в лицо воды и сказал: «Пойдём, парень, нам надо сейчас идти!» У Детлефа лицо было ещё совершенно серым, и он едва держался на ногах. Я сказала ему, что он должен прилечь. Пико: «Заткнись!» И Детлеф сказал: «Нет у меня времени теперь!» Пико поддерживал Детлефа, и они вдвоём вышли из квартиры.

Я уже вообще ничего не понимала. Меня просто трясло. Ведь я думала, что Детлеф умер! Я легла на кровать и почему-то стала читать, наконец, этот роман. Тут позвонили. Я выглянула в глазок. У двери стояла полиция.

У меня сердце замерло от страха, но вместо того, чтобы тихо свалить через окно, я открыла дверь. Сказала, что да, это я звонила. Квартира принадлежит голубому, который сейчас в отъезде. И сегодня с утра приходили какие-то два парня, кололись, потом одни из них упал, и я позвонила в полицию.

Полицаи хотели знать, как звали парней и как они выглядели. Я им что-то наговорила. Попросили документы. Небольшая заминка, они позвонили в управление и сказали потом: «Ну, пойдём с нами, ты в розыске!» Полицаи были хорошо воспитаны. Позволили взять с собой два романа ужасов и написать письмо Детлефу. Я написала: «Дорогой Детлеф, меня повязали. Скоро напишу. Куча поцелуев. Твоя Кристина».

Записку прилепила на дверь.

Сначала меня отвезли в участок на Фридрихштрассе, а потом – в приёмник-распределитель, где заперли в клетку, как в настоящем вестерне. Вместо стен – железные прутья. Дверь тяжело захлопнулась, как в «Шерифе Додж-сити», и замок гремел. Я стояла, руки сквозь прутья, и была немного подавлена. Постояла, потом легла на нары и заснула – наширялась всё-таки неплохо… Мне принесли сосуд для анализов и к нему подстилочку, чтобы я не обоссала всё вокруг. Все, кто проходил мимо, могли отлично видеть, как я писаю. Весь день мне не давали ни пить, ни есть.

Вечером пришла мама. Проследовала мимо клетки, даже не взглянув на меня. С полицаями ей, видишь ли, интереснее было говорить! Клетку отперли, мама, как чужой, сказала мне «добрый вечер», и крепко схватила меня под локоть. В машине уже ждал Клаус, мамин друг. Мама затолкала меня на заднее сидение и сама села рядом. Молчали. Клаус, видимо, сбился с пути, и мы пересекали Берлин поперёк. Я подумала: «Совсем спятили, не могут найти дорогу в Кройцберг!»

* * *

Мы остановились у заправки, я сказала маме, что голодна, и попросила купить мне три «Баунти». Она вылезла и купила мне три «Баунти».

После второго «Баунти» мне стало плохо. Клаусу пришлось остановиться, чтобы я могла проблеваться. Мы гнали по северному автобану, и мне стало ясно, что в Кройцберг мы сегодня явно не попадём. Я думала, что меня везут в интернат – ну, оттуда я быстро сольюсь… Увидела табличку «Аэропорт Тегель» и подумала: «А – тебя хотят выкинуть из Берлина! Круто…» Мы вылезли в аэропорту. Мама сразу схватилась за меня обеими руками. Второй раз за наше свидание я открыла рот и, озвучивая каждое слово, сказала: «А не могла бы ты меня отпустить сейчас. Пожалуйста!» Она меня отпустила, но держалась буквально в сантиметре. Клаус шёл в арьергарде, тоже весь начеку. Я безвольно перебирала ногами. Что они делают? Со мной уже нечего не сделать! Я потерянный человек! Регистрация на Гамбург, и я в последний раз оглянулась, нет ли возможности бежать. Возможность была – сил не было…

Гамбург – это конечно жестко! Там, в деревне, в пятидесяти километрах от города, жили мои бабушка, тётя, дядя и кузина. Последние обыватели в моих глазах. Дом в таком порядке, что это чистый ад! Ни пылинки! Я могла часами бегать босиком, и вечером мои ноги были такими же чистыми.

В самолёте я притворялась, будто читаю свой роман, и действительно – одолела пару страниц. Мама была нема, как рыба. Она так и не сказала мне, что тут происходит…

Когда стюардесса понадеялась, что мы приятно полетали, я заметила, что мама плачет. И тут она начала говорить, быстро-быстро. Она хочет мне только лучшего.

Недавно ей приснилось, что я лежу мёртвая в туалете – ноги перекручены и вся в крови. Убита каким-то дилером, и её вызвали опознать труп…

Я всегда верила, что у мамы есть парапсихологические способности. Когда она говорила: «Ребёнок, останься дома, у меня плохие предчувствия!» – то меня или прихватывали в облаве, или обували с ширевом, или ещё какой-то террор случался. Я вспомнила Пико и его друзей-сутенёров. Что ж, может быть, мама спасла мне жизнь…

Я перестала думать. После неудачной попытки самоубийства я вообще не хотела думать, думать было противно…

В аэропорту Гамбурга мы с моей тётей, встречавшей нас, зашли в ресторан. Мама улетала следующим рейсом. Я заказала себе «Флорида-Бой», так в этой говённой лавочке его не было! Я подумала, что за дыра этот Гамбург, если у них нет даже «Флорида-Бой»! Решила вообще ничего не пить, хотя меня и долбил зверский сушняк…

Мама и тётка говорили обо мне. В какие-то полчаса они расписали всю мою будущую жизнь. Я пойду в школу, найду новых друзей, получу образование, и вернусь в Берлин. Всё было так просто. На прощание мама снова всхлипнула. Я сдержалась. Это было 13 ноября 1977 года.

Мама Кристины:

Весь этот день я пыталась сохранять спокойствие, – чего бы мне это ни стоило, – но на обратном пути в Берлин не выдержала и от перенапряжения последних недель разревелась, как девочка. От слёз на душе полегчало… Мне было и грустно и радостно. Грустно, потому что пришлось отдать Кристину. Радостно, потому что я всё-таки вырвала её – почти из рук смерти…

Наконец-то я была уверена, что поступаю правильно. После неудачи в «Наркононе» мне стало ясно, что у Кристины есть только один шанс выжить – там, где нет героина. Пока Кристина жила у отца, я имела возможность немного передохнуть и подумать. Именно тогда я поняла, что Кристина пропадёт в Берлине, что бы мы ни делали. Правда, мой муж уверял меня постоянно, что Кристина чиста, но этим, конечно, и не пахло! Я не думаю, что можно так бояться, как я боялась за жизнь Кристины! Но после смерти её подруги Бабси у меня в жизни не было ни одной спокойной минуты, и я хотела немедленно отправить Кристину к родственникам в Западную Германию. Отец не позволил… За то время, когда Кристина жила у него, он успел выбить себе право самостоятельно определять её место жительства. Все мои слова были как о стену горохом… Он не понимал – может быть, потому что моего опыта у него ещё не было, может, просто не хотел признавать поражение…

В это время я получила готовящееся обвинительное заключение против Кристины. Дело в связи с незаконным оборотом наркотиков. Фрау Шипке из полиции подготовила меня к этому и в утешение сказала мне, что я не должна винить себя за Кристину. «Кто колется, тот колется, – сказала она. – Каждый решает сам». Она знала много наркоманов из хороших семей, которые вот так же должны были предстать перед судом. «Не стоит себя терзать!» – сказала она.

Дата добавления: 2015-09-05