Подопечный безучастно смотрел перед собой, словно голос санитара был для него не важнее жужжания назойливой мухи, на которую при желании можно не обращать внимания.

ЛАБИРИНТ

День первый

06:00

Раннее утро. За окном ещё очень темно. Я лежу в постели и наблюдаю за снежинками, подсвечиваемыми уличным фонарём. Они кружатся и переливаются слабыми бликами, а затем мягко ложатся на карниз. Снег белый и холодный, такой же, как стены этой комнаты. Я слышу, как живёт огромный удивительный мир за окном. Шум машин где-то далеко, завывание ветра. Зима. Скоро Рождество. Однако это уже не имеет значения. Для меня давно не существует праздников. Когда-то я умел им радоваться. Потом стал их ненавидеть, в эти дни моя душа наполнялась невыразимой тоской, а сейчас мне нет до них никакого дела. Ёлка, подарки, каникулы, вкусная еда и катание с горки в городском парке вместе с братом, а потом, когда прибежишь домой, можно облизывать маленькие комочки снега, прилипшие к перчаткам – всё прошло. Этого больше не будет никогда. Никогда – самое точное слово, характеризующее мою жизнь. У меня никогда не будет нормальной жизни, не будет собственного дома, я никогда не познаю женщину, у меня не будет семьи, детей, жены, с которой хотелось бы просыпаться по утрам, не будет работы, путешествий и даже счетов за квартиру. Никогда. Каждый мой день похож на предыдущий. Безликие, сонные, бессмысленные минуты, часы, дни, месяцы, годы, плавно перетекающие друг в друга и образующие сплошную серую невнятную массу, заполняющую мою душу. А я лежу и не могу ничего поделать со всем этим.

Я – пациент в больнице. Психиатрической больнице.

Клиника погружена в душную тревожную дрёму, которая бывает только ранним утром. Воздух насыщен предчувствием нового дня, но ещё слишком рано, сны и полубредовые иллюзии – пока полноправные хозяева тёмных коридоров. Палаты, скрытые за массивными стальными дверьми с кодовыми замками, надёжно охраняют свои тайны. Скоро утренний обход, начнётся новый скучный день, время станет густым и тягучим, словно смола, и все будут вовлечены в этот неспешный, бесконечный и бессмысленный круговорот.

Щелкнул замок, дверь открылась, и в палату вошёл санитар – высокий, плечистый рыжеволосый парень в светло-голубой форме. Жёлтый свет люминесцентных ламп мгновенно залил палату, изгоняя из углов остатки притаившихся теней.

– Доброе утро, Штефан! Как спалось? – санитар посмотрел на зажмурившегося от яркого света пациента и улыбнулся краешком тонких губ. Зная, что не получит от своего несговорчивого подопечного ответа, он споро начал отвязывать его от кровати, насвистывая какую-то мелодию. Затем пересадил в кресло-каталку и повёз в душ, который находился в конце длинного коридора.

– Хей! Что ты сегодня такой хмурый? Приснился плохой сон?

Парень, если бы ты знал, какие сны мне снятся, то сам бы стал клиентом этого милого заведения. И это не меня, а тебя бы привязывали каждую ночь к кровати и кормили таблетками.

Губы Штефана тотчас растянулись в ехидной улыбке, когда в сознании возник образ санитара в смирительной рубашке. Он прекрасно знал, какое впечатление производила его улыбка на персонал больницы. Она вызывала какое-то неприятное ощущение, словно этот пациент играл с тобой, будто знал нечто такое, что тебе самому неведомо, знал все твои тайны, читал твои мысли и забавлялся этим. Да, здесь Штефан знал, как применить это оружие. Оно имело воздействие на всех, так или иначе. Всех, кроме этого добродушного санитара. Наверно, поэтому ему удаётся работать со Штефаном так долго.

06:40

Прохладная вода хлестала по затылку, шее и плечам, скатываясь струйками вниз, к ногам, пробуждая тело ото сна и наполняя его энергией. Штефан равнодушно разглядывал синие кафельные квадратики душевой, пока санитар ловко намыливал его голову. Пушистая ароматная пена под струёй воды стала стекать на лицо, поэтому глаза пришлось закрыть. В этой вынужденной темноте он прислушивался сквозь шум воды, который с закрытыми глазами казался ещё громче, к действиям санитара. Постепенно звуки смешивались, и вскоре он перестал их различать, полностью отдавшись ощущению от упругих, колких струй, барабанящих по телу. Когда вся пена была смыта, на его плечи опустилось мягкое махровое полотенце, Штефан нехотя открыл глаза.

– Ты какой-то сонный, Штеф. Не выспался? – с усмешкой спросил санитар, энергично растирая полотенцем грудь и плечи подопечного.

После обязательных утренних процедур санитар ещё раз проверил, насколько крепко затянуты ремни на запястьях пациента.

07:30

Едем завтракать. Вообще, я плохо ем – честно говоря, этот процесс вызывает у меня отвращение, да и кормят меня чаще в палате. Однако пару дней назад врач решил, что, если меня возить в столовую, то это, якобы, будет стимулировать мой аппетит. Готов поспорить, что более эффективно мой аппетит улучшили бы хороший кусок жареного мяса и чашка кофе, а не та пресная бурда, которая тут называется едой и которую санитары упорно заставляют меня глотать. Кофе… я отдал бы что угодно за один-единственный глоток кофе, но мне нельзя. Заметил, что холл украсили к Рождеству. Дешёвый безвкусный блеск праздничной мишуры и фонариков из цветной бумаги. Всё это совершенно не прибавило мне энтузиазма. Отчего-то это только ещё больше ухудшило моё настроение, хотя я каждое Рождество чувствую себя плохо. Вот и приехали.

Санитар подвёз Штефана к одному из столиков с клеёнчатой скатертью в крупную красную клетку и закрепил коляску. Затем, принеся поднос с едой, он виртуозным жестом поставил перед ним тарелку с омлетом и чашку какао.

В столовой было довольно много пациентов, однако все вели себя достаточно тихо. Многие ещё сонно помаргивали, лениво водя вилками по тарелкам. Казалось, что сны не желали отпускать своих пленников, несмотря на хмурый зимний рассвет за окном.

– Приятного аппетита! – санитар подцепил вилкой кусочек омлета и поднёс ко рту Штефана, но тот лишь плотнее сжал губы. – Давай, Штеф. Не упрямься. Ты должен поесть.

Подопечный безучастно смотрел перед собой, словно голос санитара был для него не важнее жужжания назойливой мухи, на которую при желании можно не обращать внимания.

– Франц! – окликнула санитара подошедшая к ним женщина в больничном халате. Она была невысокого роста с густыми тёмными волосами, небольшими узкими глазами и тонкими строгими губами. Несмотря на вполне радушную улыбку, её цепкий и пристальный взгляд словно сканировал собеседника, будто стараясь уличить в чём-то, что по её мнению могло бы навредить заведённому порядку. Это была доктор Леманн. Заведующая отделением.

Ненавижу её! Впрочем, она меня тоже. Считает, что я должен быть ей благодарен за то, что не провёл эту ночь в карцере, обитом матрацами. Чёртова обезьяна! Только ты сама не знаешь, чего добилась! Думаешь, что всё тут решаешь, но я тоже принял одно решение по твою душу. Я устал терпеть…

Доктор Леманн представить себе не могла, как вчерашний скандал повлиял на упрямого пациента, угрюмо изучающего сейчас содержимое своей тарелки. Эти двое уже давно находились в состоянии холодной войны, и никто не хотел уступать, не скрывая друг от друга явную неприязнь.

Вчера Штефан решил поразвлечься на терапии, и ему здорово влетело впоследствии от доктора Леманн. Он ненавидел эти сборища, но главврач считал, что находиться в обществе полезно для него, даже если он не идёт ни с кем на контакт. Однако Штефан невообразимо скучал на терапии, просто-таки изнывая от необходимости тратить своё время, которое он мог бы посвятить более приятным вещам, на выслушивание невнятного бреда очередного сумасшедшего, мнящего себя стаканом с апельсиновым соком по вторникам или Великим Кайзером – по четвергам… ***

– Всем доброе утро! – поприветствовала пациентов терапевт. Подопечные любили эту пожилую улыбчивую леди с добрым задорным взглядом и мягким приятным голосом. Однако сегодня она пришла не одна: за её спиной маячил сутулый полноватый парень-аутист с опущенной головой, нервно теребивший в руках какой-то шнурок. На вид ему было лет тридцать или около того, хотя из-за круглого розового лица, коротких белёсых волос и почти бесцветных бровей он выглядел намного моложе своего возраста. – Прошу минуту внимания! Я бы хотела представить вам нового участника нашей терапии – Паскаля Берга. С сегодняшнего дня он будет заниматься с нами. Присаживайся, Паскаль. – она легонько подтолкнула его к свободному стулу.

Штефан равнодушным взглядом скользнул по новичку и снова уставился в пустоту. В воздухе парили светлые пылинки, напомнившие ему снежинки за окном. Он отрешенно наблюдал за их ленивым движением в нагретом воздухе комнаты.

После общего утреннего приветствия терапевт раздала подопечным планшеты с белыми листами бумаги, стаканчики и тюбики с краской. Штефан тоже получил свой набор, но на его лице не дрогнул ни один мускул – он по-прежнему сидел в полной прострации, отгородившись от происходящего.

– Штефан, смотри, тут есть краски и бумага. Может быть, тебе захочется что-нибудь нарисовать? Как считаешь? – терапевт ласково потрепала его по плечу и перешла к следующему пациенту, уже успевшему забрызгать холст синей краской и пытавшемуся открутить присохшую пробку следующего тюбика.

Скучающий Штефан сонно оглядывал группу, склонившую головы над бумагой и скрипевшую от усердия кисточками, когда взгляд вдруг споткнулся о новичка, сосредоточенно водящего сухой кисточкой по своей ладони. Аутист с присвистом втягивал носом воздух и часто моргал слезящимися глазами.

Что, Новенький, не любишь рисовать?

Штефан задумчиво разглядывал парня, и в его голове неожиданно созрела одна занимательная мысль. Откуда-то ему было известно, что психика душевнобольных довольно податлива и неустойчива, интересно, этот откормленный поросёнок так же чувствителен к воздействию чужой мысли?

Дата добавления: 2015-09-01