Аннотация 10 страница. Я оборачиваю вокруг шеи салфетку и экспериментально тяну

И я чувствую... ревность?

Я оборачиваю вокруг шеи салфетку и экспериментально тяну. Это будет замечательная петля. Я ревную к любви? С каких это пор? Когда я вообще об этом заботилась? НИКОГДА. Это фальшивое обещание, золотая сказочка для дурачков, то, что не происходит с людьми вроде меня. И вот она я. Ревную! Не Джека, нет. Кайлу. Я ревную к сладкой любви, которая сияет в её глазах. Она всё еще может чувствовать любовь. Она до сих пор думает, что это замечательная, господствующая, чистая вещь. Даже если это и наивно, все-таки лучше видеть любовь так, нежели как я, будто это ядовитое следует-избегать-любой-ценой болото.

Мне больше не четырнадцать. Я не могу вернуться к этому видению чистой любви. Всё прошло. Навсегда.

Я ревную Кайлу и то, что ей никогда не причиняли боль.

Несомненно, Джек-задница несколько раз оскорбил её своим чрезмерным скажи-как-есть рационализмом. Может, Эйвери сказала ей, что у него в больнице девушка, и это тронуло её. Но она не была разрушена изнутри. Над ней не смеялись, не набрасывались, не толкали.

Она всё еще чиста.

Я позволяю салфетке упасть с моей шеи и прижимаю руку ко рту, чтобы остановить внезапный рвотный позыв, поднимающийся к моему горлу. Больно. Рана открыта, и мне снова больно, мне нужно домой. Мне необходимо найти темную комнату и свернуться там калачиком, пытаясь забыть. Я, пошатываясь, выхожу за дверь, позади меня звенит колокольчик на ней. Я едва его слышу. Всё расплывается, и я не могу дышать. Пытаюсь вздохнуть, но в моих легких разгорается пожар, разрывая всё мое тело. Я дрожу. Может, я умираю. Отстойно умирать из-за ничего. Умирать из-за чего-то глупого и идиотского как любовь. Здесь Лежит Глупая Маленькая Девочка, Которая Слегла Из-За Обычной Паники И Жалких Рыданий По Любви. Р.S. Купидон Выиграл Этот Раунд, Сука. Это будет высечено на моем надгробии, на него будут гадить голуби, а тинэйджеры будут заниматься на нем сексом, и когда будет всемирное наводнение от глобального потепления, оно потонет, а мои жалкие кости всплывут, я буду бродить как привидение и стонать в уши парочек...

...ты, – сквозь тошноту прорывается голос. – Ты в порядке?

Я поднимаю глаза. Надо мной нависает расплывчатый Джек.

И меня элегантно тошнит на его ботинки.

***

Я целых десять минут блюю перед моим заклятым врагом, прежде чем понимаю, что он засунул меня в машину, и я блюю не на обочину, а на пассажирское сидение его черного седана. Он сидит в кресле водителя, и всё это время что-то печатает в телефоне. Когда в моих рвотных позывах наступает небольшая пауза, он смотрит на меня.

– Ты закончила? – спрашивает он.

Я сразу же пытаюсь выбраться из его машины и побежать к своей, чтобы засунуть голову в выхлопную трубу и милостиво умереть, но он хватает мою кофту и затаскивает обратно.

– Просто позволь мне умереть! – причитаю я.

– Пока нет. У меня на тебя планы.

– Ты такой противный! Ты такой противный, а мне так тошно, что я тихо ненавижу всё в этой постижимой вселенной.

– Включая Кайлу?

Я прекращаю причитать, чтобы сердито посмотреть на него.

– Так как я только что заплатила тебе две сотни баксов, чтобы сделать её счастливой, определенно нет, она единственная, кого я не ненавижу. Её и, например, выпечку. И маленьких котят. Но всё остальное может поджариться в клоаке Сатаны! – я дико кручу головой вокруг. – Кстати говоря, а где она?

– Уехала домой.

– Тебе... тебе тоже стоит поехать домой, – я медленно передвигаю ногу из машины наружу. – Я просто...

Я порываюсь убежать прочь и утопить себя в ближайшей луже мочи бездомных, но Джек снова затаскивает меня обратно, перегибается через меня и захлопывает дверь. Я дергаю ручку.

– Ты заблокировал её! – я открываю рот от удивления.

– Оставайся здесь, пока тебе не станет лучше, – ворчит он.

– Я хорошо себя чувствую! Я, по крайней мере, шестнадцать раз прекрасно себя чувствую, – уверяю я его. – Смотри! Я могу дышать! Могу пользоваться ногами! – Я делаю движения «на велосипеде». – Я могу трясти головой!

Я дважды трясу головой, и Джек по случайной интуиции опускает окно за секунды до того, как меня снова стошнит. Когда избавляю свой желудок от последних остатков лапши, я задыхаюсь и засовываю голову обратно внутрь.

– Что? Ты возбуждаешься, наблюдая за моими фантастическими желудочно-кишечными фейерверками? Поэтому ты держишь меня в заложниках?

– Ты не в порядке, – настаивает он с каменным лицом. – Посиди и расслабься, пока не станет лучше.

– Расслабься! Пожалуйста, скажи мне, как, черт побери, я могу расслабиться, когда самый большой снежный человек сидит рядом со мной, разговаривая так, словно у него есть сердце?! Это на него не похоже! Это... это отвратительно! Ты не Джек! Ты какой-то чокнутый пришелец из Забаду, который пришел сюда забрать его тело для своей прекрасной коллекции образцов, не так ли?

Джек заводит машину. И я в два раза сильнее дергаю за дверную ручку.

– Да ладно, ты, кусок детского дерьма из пробирки! Я уверена, что у детей достаточно дерьма, чтобы попытаться разоблачить тебя, но я не стану этого делать! Потому что меня будет тошнить следующие двадцать четыре часа. Но я разоблачу тебя, клянусь, а если не сделаю этого, меня захватят внеземные разумы и, ну что ж, было приятно с тобой познакомиться, но на самом деле я думаю, что тот, кто тебя создал, сделал огромную ошибку в суждении, так как они не приняли во внимание Забадуйца, который заманил в ловушку, к себе машину, сказочную девочку-тинэйджера…

Джек резко поворачивает налево, и импульс вдавливает мое лицо в окно. Я быстро пристегиваю ремень безопасности.

– Куда мы едем? – спрашиваю я.

– Я приглашаю тебя на свидание.

Я сразу же жалею о том, что наняла его на этот вечер. И о том, что живу. Джек, должно быть, заметил мою панику, потому что вздыхает.

– Это твое первое свидание, верно?

– Ммм, да? Но, ты действительно не должен этого делать? Если учесть, что это не то, что ты хочешь сделать? И мне действительно не нужно свидание, и я даже не хочу на свидание? Они для тех людей, которые любят, а со мной это снова никогда не случится, поэтому не думаю, что это необходимо...

– Это извинение. За то, как я повел себя вчера. Ничего личного и никакой романтики.

– Ох, – я радуюсь, но какая-то скрытая часть меня угасает. И я оставляю это чувство нашей вселенной наряду с последним из Забадуйцев. – Точно. Извинение. Хорошо.

– Ты как будто разочарована.

– Не хочу тебя огорчать, но я думаю, что ты, скорее всего, сумасшедший. Я напротив не разочарована. Я очарована. Заворожена. Нет ничего лучше, чем пойти на не-свидание с моим худшим врагом, который только что был на свидании с моей подругой, за что, кстати, я ему заплатила...

– Ты, кстати, болтлива.

– И я болтлива! И это круто! Так что, мы можем просто поехать и покончить с этим, инопланетянин!

Он ухмыляется и жмет на газ.

-12-

3 года

17 недель

5 дней

Мы едем вечность. Пять вечностей. Шесть вечностей. Семьсот вечностей. Мы проносимся мимо ветхих зданий, покрытых дряхлостью и граффити. Стая ворон дерется на смерть за буханку хлеба, которую кинул бездомный. Огромные неоновые вывески на корейском и китайском ярко светятся всеми цветами радуги. В машину проникает запах жареного цыпленка и подливки из семян кунжута. Это полная противоположность чистому, модному району города, в котором я всюду блевала.

– Ты везешь меня к мяснику с черного рынка, чтобы продать на органы? – вежливо спрашиваю я. Джек заезжает на парковку и достает ключ из зажигания.

– Выходи. Немного прогуляемся.

Он выходит, и я следую за ним по темному тротуару.

– Знаешь, если ты хотел мою печень, то нужно было всего лишь вежливо попросить. Уверена, мы смогли бы что-нибудь придумать. Нечто, связанное с моим кулаком на твоем лице.

– С тобой части тела сегодня не в меню. Ни сегодня, ни в любой другой вечер в будущем.

– Ого! Это было двусмысленное выражение? Спасибо, но когда ты настолько фантастичен как я, то не можешь позволить себе спать с занудами.

Он резко сворачивает направо в маленький переулок. Вот здесь я и встречу свою смерть, в переулке китайского квартала, разрубленная на множество кусочков и отправленная кораблем в Китай, чтобы мной заменили зараженную циррозом печень какого-то старого богатого бизнесмена. Мои глаза расширяются, когда он открывает крошечную дверцу и спускается приблизительно на три ступеньки вниз в ресторан. В центре установлена стойка, а на стеклянных витринах разложены сверкающие рубиновые упаковки тунца и тусклые ряды желтохвостов. Суши-повара профессионально нарезают тонкими ломтиками, кубиками и месят рис. В баре находятся всего несколько человек и администратор – невысокая японка с рябоватым лицом, которая сразу же бросается к нам.

– Джек!

– Фудживара-сан, – склоняет голову Хантер. Она поднимает руки и, к моему величайшему удивлению, зажимает его щеки, словно он ребенок.

– Посмотри на себя! Сплошные кости, никакого жира! Ты что вообще не ешь!

– Я питаюсь достаточно хорошо, – настаивает Джек, даже не пытаясь оттолкнуть её, когда та поправляет воротничок его рубашки. Темные глаза японки фиксируются на мне, и она улыбается.

– Кто это? Друг? Ты раньше никогда не приводил никого из своих друзей. Я начала думать, что у тебя их и нет!

– Она не мой др… – начинает он, затем сдается. – Фудживара-сан, это Айсис Блейк.

– Аххх, Айсис-сан! – женщина делает поклон, и я отвечаю ей тем же, при этом практически роняя крохотный бамбук с прилавка. – Приятно познакомиться.

– Взаимно, – отвечаю я. Фудживара поворачивается к Джеку.

– Как обычно?

Он кивает.

– Пожалуйста.

– Сюда! – ликует японка. Она ковыляет в традиционных деревянных сандалиях к бару и усаживает нас на два стула. Затем быстро приносит напитки – пару чашек горького, но освежающего зеленого чая. Женщина подает нам меню и похлопывает меня по спине, её черные глаза просто блестят.

– Пожалуйста, наслаждайтесь.

– Эм… Спасибо.

Джек внимательно рассматривает в тишине меню. Азиатская пара рядом с нами ест и смеется, разговаривая со своим поваром суши на японском языке.

– Как ты нашел это место? – шепчу я.

– Дочь Фудживары была моим клиентом, – отвечает он. – Однажды она привела меня сюда. Здесь самые лучшие суши в Огайо.

– И… что насчет клиентки?

– Уехала. На самом деле, она вышла замуж за американского бизнесмена и вернулась обратно в Японию. – Он открывает свой кошелек и достает фотографию толстого, счастливого японского ребенка в шапке Санты, показывая её мне. – Она присылает мне фотографии своего сына.

– Они всё это делают?

Он убирает фото обратно.

– Нет. Юкико была особенной. Она… понимала меня намного лучше, чем большинство. И была единственной клиенткой, которая привлекала мой интерес к себе дольше пяти секунд. Так что, теперь мы поддерживаем связь.

– На самом деле это очень круто, ну то, что ты должен встречаться со столькими разными людьми.

Он пожимает плечами. Суши-повар говорит ему что-то по-японски, и Джек отвечает, к моему удивлению, на чистом японском. Затем смотрит на меня.

– Ты уже выбрала?

– Эту штуку, – я тычу пальцем в меню. – Что бы это ни было, я хочу две порции.

Хантер хохочет и говорит что-то повару, который кивает, достает рис и начинает рубить рыбу. Мы наблюдаем за его работой, так как я не знаю, что сказать, а Джек молчит.

– Они годами промывают рис, – наконец произносит он.

– Что?

– Чтобы стать суши поваром, они проводят годы, промывая рис. Два года, если хочешь работать в дешёвых ресторанах. Десять, если в дорогих, традиционных.

Я втягиваю воздух.

– Господи! Просто чтобы готовить рис? Целых десять лет?!

Он кивает. И я смотрю на рис с вновь обретенным восторгом. Это, должно быть, чертовски хороший рис.

Я потягиваю чай и нервно понимаю, что я на свидании с ДЖЕКОМ ХАНТЕРОМ! Я слишком быстро глотаю чай, обжигая при этом гортань. Начинаю откашливаться, и Джек любезно стучит мне по спине несколько раз, убеждаясь, что я не задохнусь. Повар обеспокоенно смотрит на меня, но Хантер отмахивается.

– Почему? – задыхаюсь я.

– Что почему? – Джек смотрит на меня, пронзая своим ледяным взглядом.

– Почему ты привез меня сюда?

– Ты никогда не была на свидании, – он произносит это как утверждение, а не вопрос. Я сердито смотрю на него.

– Это и ежу понятно.

– Итак. Значит, это твое первое свидание. Считай его обучающим.

– Что я должна делать? Говорить о своих волосах? Спрашивать тебя о работе? Мои волосы безупречны, и я уже знаю, кем ты работаешь!

– Как правило, нормальные мужчина и женщина на свидании говорят обо всем, что происходит.

– Ух, верно, но ты и я не совсем «нормальные».

– Непоколебимый объект встречается с непредотвратимой силой, – весело произносит Джек.

– Две непредотвратимые силы сталкиваются и летят с обрыва к своим преждевременным смертям, – исправляю я.

– Огонь и вода.

– Огонь и зажигательная бомба.

Он приподнимает бровь, частично соглашаясь, и делает глоток чая. Подают суши, и в моем рту просто тают осьминог, угорь и тунец. Всё такое свежее и восхитительное, что я едва могу справиться. Я ерзаю попой и издаю удовлетворенный стон. Джек не отрывает от меня взгляд.

– Ты в порядке?

– Я счастлива! Вкус потрясающий!

– Значит, ты извиваешься и тихо постанываешь, когда счастлива?

Я хмурюсь, осознавая это. И продолжаю есть с большей благопристойностью, но Джек ухмыляется:

– Я не имел в виду… всё в порядке. Просто… это интересно. Ты почти милая.

Я чувствую, как по моему позвоночнику поднимается и обосновывается в мозгах жужжащая электрическая волна. Милая. Милая. Джек назвал меня милой…

– Как страдающий психическим расстройством щенок, – добавляет он. Электричество уходит, и я осознаю, какой глупой была, думая, что кто-то сознательно назовет меня милой. Я не милая. Громкая, конечно. Грубая, да. Не милая. Никогда не милая.

Суши быстро заканчиваются, поэтому мы заказываем по второму кругу и ждем.

– Итак, я имею в виду, – начинаю я. – Как ты попал в, эм… ну, ты знаешь.

Джек задумчиво потягивает чай, затем ставит чашку.

– Существует хирургическое лечение. Конечно, это дорогая и экспериментальная вещь. Зато имеется приличный процент успеха, что оно даст Софии годы жизни. Может быть, даже навсегда избавит её от болезни. Я брал двойные смены, чтобы сделать первый взнос, и заработал почти нужную сумму. Две сотни, которые ты заплатила мне за Кайлу, хорошо продвинут дело.

– Это… замечательно. Это действительно отличная новость.

Он вздыхает и откидывается на спинку.

– Я обслуживал столики. Во французском ресторане в Колумбусе. Это были хорошие деньги, и держали её счета «на плаву», но потом состояние Софии стало ухудшаться. Необходима операция в Швеции. Моих денег было недостаточно, чтобы это оплатить. А затем, однажды вечером, я обслуживал столик одного из основателей Клуба «Роза». Бланш Морейлез. Она предложила мне гораздо лучший вариант с более высокой зарплатой. Достаточно высокой, чтобы накопить деньги на операцию за полтора года. Я не знал, как долго продержится София, так что я…

Джек качает головой:

– Пока она чувствует себя хорошо. Мне нужен еще месяц, и тогда денег будет достаточно. Ей необходимо продержаться всего один месяц.

Я помешиваю свой напиток, и Джек хмурится.

– Я знаю, о чем ты думаешь.

– Сомневаюсь, – отвечаю я.

– Ты думаешь, что я не должен работать в эскорте. Думаешь, что это плохо или незаконно, в общем, нечто подобное.

– Ты… ты должен спать с людьми…

– Спать с людьми легко, – говорит он лаконично. – Это ничего не значит. Простое механическое действие. Оно не требует от меня ничего такого, что я не захотел бы давать. Женщины, как правило, тактичны, учтивы и добры. Иногда с ними трудно или они увлекаются темными вещичками, но я приспосабливаюсь.

– Они используют тебя.

– И я соглашаюсь на это. Вообще, на самом деле они меня не используют. Во всяком случае, я использую их в равной степени. Это не одностороннее использование. А взаимное соглашение. И пока продвигается эскортный бизнес, оно действует хорошо. Никаких мужчин. Бланш не заставляет меня обслуживать мужчин, и за это я ей благодарен. Это хорошая сделка. Хорошая, легкая работа, которая может спасти Софию. Так что, я буду продолжать это делать столько времени, сколько потребуется.

Заканчивает он жестким, решительным голосом. Подают следующую порцию суши. Мы едим в полнейшей тишине.

– Ты… ты в порядке? – спрашиваю я.

– Все хорошо, – отвечает он, ледяным инертным тоном.

– Да, ладно, знаешь, немного тяжело разговаривать, учитывая, что испытывающие запор камни показывают больше эмоций, чем ты.

– Мне не нужно, чтобы идиотка спрашивала, как я себя чувствую.

– Я просто пытаюсь быть милой! Ты такой толстый какашечный фекальныйребенок!

– Временами у меня есть фантазии насчет интеллектуального разговора, – вздыхает он. Я настолько зла, что резко подрываюсь со стула и врезаюсь в Фудживару, которая позади меня несет поднос с чаем. Кипящим чаем. Он выплескивается и впитывается в мою куртку. Я визжу, быстро расстегивая молнию, а затем бросаю её на пол.

– Ох, Айсис-сан, мне так жаль! – плачет Фудживара. – Мне очень, очень жаль. Я тебя не заметила, это моя вина…

– Все в порядке! – уверяю я её. – Всё в порядке, правда. Это я, идиотка, не посмотрела…

– Нет, нет, это всё моя вина…

Джек встает, и мы втроем собираем чайные чашки и помогаем Фудживаре убрать беспорядок, несмотря на её отказ и бесконечный поток извинений. Она бормочет что-то вроде: «я компенсирую это», и исчезает за двойными дверями кухни. Мы с Джеком садимся, и в баре все успокаиваются. Проходит тридцать секунд после снятия куртки, прежде чем я понимаю, какую ужасную ошибку совершила.

Розовая блузка. Я совсем о ней забыла. Она переливается и колышется с каждым моим движением. Плечи обнажены. Сквозь просвечивающийся материал практически можно рассмотреть, где находится мой бюстгальтер в горошек. Я выгляжу глупо. Я чувствую, как все смотрят на меня, и знаю, о чем они думают, что я выгляжу глупо, уродливо, а эта блузка мне не подходит.

Джек замер с наполовину поднесенной ко рту чашкой чая. Его взгляд прикован ко мне, к каждой части моего тела, он медленно и пристально рассматривает меня сверху вниз.

Я начинаю обратно натягивать свою куртку, но рука Джека останавливает меня.

– Что ты делаешь?

– Это неправильно, – шиплю я. – Я не хотела… я не собиралась её снимать. Эта блузка смотрится на мне глупо…

– Нет, – перебивает он. – Вовсе нет.

– Просто… – я тянусь за курткой.

– Она красивая, – говорит он мягко, затем прочищает горло. – Ты выглядишь… красиво.

Железный кулак сжимает мое сердце, горло, живот, а потом отпускает. По моему телу как пожар распространяется горьковато-сладкий жар. Я наслаждаюсь им в один момент, а в другой начинаю сомневаться, и затем понимаю, что происходит на самом деле.

– Поняла! – улыбаюсь я. – Ты до сих пор не отошел от эскортного поведения после свидания с Кайлой! В конце концов, прошло всего несколько минут, как закончилось ваше свидание.

– Что? Нет, я…

– Всё в порядке, правда! Ты просто забыл щелкнуть выключатель эскортного поведения, который обычно используешь. И это понятно. Трудно разделить работу и жизнь. Однако, спасибо за комплимент! Держу пари, я была бы должна заплатить как минимум десять баксов, чтобы услышать это, если бы была твоим клиентом, да? Но я получила его абсолютно бесплатно. Повезло!

– Айсис…

Джека прерывает щебечущая извинения Фудживара, когда подходит к нам с подносом крошечных чайных булочек, печеньем и несколькими порциями мороженого из зеленого чая. Я надеваю на себя куртку, застегивая её до подбородка. И болтаю с Фудживарой взахлеб всё время, пока ем десерт. Говорю о том, какие вкусные были суши, интересуюсь, где она достает рыбу, прошу совет: как лучше вывести пятно от зеленого чая с моей куртки, и благодарю её за сладкое. Джек молчит, ковыряя печенье, и Фудживара приносит ему счет.

– Я заплачу половину, – предлагаю я, наклоняясь, чтобы заглянуть в чек. Мои глаза практически выпучиваются. Джек машет конвертом, в котором я дала ему деньги:

– Ты уже это сделала.

Мы возвращаемся в тишине к парковке у Красного Папоротника. Я вожусь с телефоном, пытаясь не смотреть на побелевшие костяшки Джека на руле.

– Ты, должно быть, устал, – произношу я, когда он заезжает на парковку, и я выхожу из машины. – Отдохни немного, хорошо? И спасибо за практическое свидание! Не то, чтобы мне нужна практика, поскольку с тех пор как, ну ты знаешь, этого никогда больше не произойдет, но это была отличная идея! Мне было весело.

– Ты будешь развлекаться еще больше, – говорит Джек, засунув руки в карманы и смотря на меня с легкой болью в глазах. – Ходить на свидания с другими парнями. И весело проводить время.

Я отрицательно качаю головой.

– Не буду. Я уже говорила тебе, что эти вещи не для меня.

– Для тебя, – настаивает Джек. – В один прекрасный день ты влюбишься.

Я смеюсь.

– Неа. Больше никогда. Прошло три года и пройдет еще лет сто. Езжай осторожнее, окей?

Я разворачиваюсь и иду к своей машине. Клянусь, что чувствую прикосновение пальцев к моей руке, но они слишком быстро отдергиваются. Или может это ветер. Я не оглядываюсь назад. Я еду домой. Когда проверяю комнату мамы, успокаиваюсь, потому что она милостиво спит в целости и сохранности. Я снимаю свою блузку настолько быстро, насколько могу, и бросаю её гнить в шкаф.

Красивая.

***

Часть меня хотела схватить её. Притянуть обратно. Держать её.

Другая часть меня знала, что она возненавидит первого же мужчину, который сделает это спустя столько времени.

А третья часть меня боится. Боится её осуждения. Боится, насколько она убеждена в том, что никогда не полюбит снова. Боится, как привлекательно она выглядела в этой блузке. Боится, как печально она звучала, когда уверяла себя, что я не имел в виду то, что сказал.

Я боюсь тех вещей, которые начинаю чувствовать.

Потому что уже очень давно не чувствовал ничего нового к кому-то иному.

***

Я просыпаюсь от смс Кайлы, заполненного смайликами и восклицательными знаками, описывающими её свидание: «каким милым был Джек, какой хорошей была еда, которую они ели, и как он поцеловал, словно любил её». Она собирается пригласить его снова в понедельник и миллион раз благодарит меня за всё, что бы я ни сделала, заставляя пойти с ней на свидание.

Мама сидит за столом, попивая кофе.

– Хорошо спалось? – спрашиваю я.

Мама улыбается и кивает.

– Очень хорошо. Ты, должно быть, вернулась поздно, я не слышала тебя. Весело провела время?

Я вспоминаю ресторан суши, и насколько восхитительно вкусно это было. Вспоминаю чай, тошноту и мягкие глаза Джека…

Красивая.

– Да, – отвечаю я, заставляя себя улыбнуться. – Было весело.

– Мальчики?

– Всего один.

Мама играет бровями, улыбаясь.

– Ох, в самом деле? Не дюжина парней в этот раз? Только один? Он, должно быть, особенный. Не хочешь рассказать мне о нем?

– Ничего не было! Я просто… там был парень.

– Выпивка?

– Даже ни капле саке.

– Так ты была в суши-баре? С мальчиком? Звучит очень подозрительно, юная леди. Вы использовали защиту?

– Мам! – огрызаюсь я, моё лицо вспыхивает. – Я уже говорила тебе неоднократно: у парней вши и плохая гигиена. Никто их не любит, кроме других парней и людей без обоняния.

– Значит, мне стоит ожидать, что однажды ты приведешь в дом девушку? Я постараюсь сыграть шок, – улыбается она.

– Я никого не приведу домой! – воплю я. – Знаю, в это очень сложно поверить, но некоторые люди моего возраста совсем не одержимы идиотской игрой под названием «свидание»! У некоторых из нас есть жизнь! И, как правило, более высокие цели, чем валяться в грязи с противоположным полом! Мне нужно подать заявления в колледжи! И у меня есть друзья, с которым я развлекаюсь! И целая жизнь, чтобы планировать!

– Как скажешь, – произносит нараспев мама, сознательно улыбаясь. Я вытаскиваю сковороду и зажигаю горелку, достаю несколько яиц и ломтиков бекона. Чувствую мамин взгляд на своей спине, наблюдающий за мной, обдумывающий, насколько я повзрослела, ну, или нечто подобное раздражающе родительское. Запах шипящего жира от бекона заполняет кухню. Снаружи щебечут птички, солнышко пробивается сквозь занавески. Как красиво.

Красивая.

По коже пробегают мурашки, когда его голос раздается в моей голове. Сковородка скользит в руках и практически посылает весь мой завтрак на пол. Черт бы его побрал! Даже если он и не имел это в виду, слово до сих пор прочно сидит в моей голове как чертополох на одежде.

И поставим дерьмо-вишенку на вершину дерьмо-фруктового-мороженого: я даже не могу наброситься на него за это! Война закончена.

Я знаю это наверняка, потому что Кайла выглядела очень счастливой. Так как она удовлетворена, у меня нет никаких оснований нападать на него, кроме общей неприязни и скуки. А данные причины незначительны. Настолько незначительны, что я не знаю, смогу ли бороться с ним.

Всё кончено.

Предполагалось, что я буду счастлива. Ведь я победила более или менее. Или мы закончили почти на равных, я слегка опережаю его в очках. Или наоборот проигрываю? Может, назвав меня ужасно неправильным словом, означает, что он выиграл? Имеет ли вообще значение, кто победил, а кто проиграл? Всё кончено, и у меня не осталось к чему стремиться. Нечего замышлять, нечего планировать. Только пустота в том месте, где раньше была война. И почему-то это причиняет боль сильнее, чем должно. Я настолько привыкла ко всему: к обмену колкими словами с Джеком, когда мы пересекались в коридоре, или к освистанию его оскорблениями, что забыла, как быть нормальной. Должна ли я просто ему улыбаться? Нет, это омерзительно, совершенно, определенно, несомненно. Все остальные девчонки так делают.

Я провожу остаток дня, заканчивая заполнение заявлений в колледжи. И смотрю на них: Сиэтл, Орегон, но втайне я знаю, что отправлю только одно – в Университет Огайо. Это учебное заведение располагается ближе всех. Только оно позволит мне присматривать за мамой и в то же время сделать карьеру. У меня нет ни братьев, ни сестер – я единственная, кто у нее остался. Я не могу покинуть её, тем самым причинить боль, как сделали все остальные. Я запустила руку в свои сбережения на путешествие по Европе, чтобы оплатить вчерашнее свидание Кайлы. В любом случае, у меня есть множество причин, чтобы отказаться от этой мечты.

Но это к лучшему. Это правильный выбор. Не тот, который я хочу сделать, но правильный. И это всё, что имеет значение.

-13-

3 года

19 недель

0 дней

Если и существует хоть одна вещь в нашем мире, в которой я точно уверена, то это: Джек Хантер должен умереть.

Или же он может рыдать как огромный зануда.

Я не капризна.

Просто он перешел черту слишком много раз. Теперь она поблекла и стерлась, мне придется заново тщательно её прорисовать, а это, вероятно, займет часы, после которых моя спина будет адски болеть. Серьёзно, Джек не имел права целовать меня или водить на свидание, даже если всё это было ненастоящим, и уж точно, безусловно, абсолютно, категорически не имел ни малейшего права называть меня красивой без моего согласия. Этот комплимент был неуместен и представлял собой гигантскую толстую ложь, а вранье карается смертной казнью. Или должно. Эм, за исключением меня. Поскольку я много лгала. Маме, папе. Себе. Вместо этого меня нужно сослать. Ммм. На Мауи!

Я паркуюсь и вспыльчиво вздыхаю в машине. Война могла бы закончиться, и я должна быть истощена, но я обязана отомстить ему в последний раз. Только один раз. За беспорядок в моих чувствах. Не то чтобы он в этом виноват. Просто, ух, Джек вроде как, ммм, поиграл с ними, правда я знала, что всё это было фальшью, поэтому на самом деле он не играл. Но всё же! Тот факт, что он хотя бы осмелился сказать мне подобную ложь, объективно заслуживает какой-нибудь незначительной смертной казни.

А также, потому что теперь Джек встречается с Кайлой.

Я выхожу из машины и направляюсь к офису директора Эванса.

В первый же день Кайла схватила Джека за руку, и он ей позволил. Они вместе вышагивали по коридорам, и практически можно было услышать, как сердца сотен девушек разбиваются пополам. Девочка-поэт сожгла свою записную книжку. Плакальщица из драмкружка исполнила величайший трагический визгливый монолог из Шекспира, который когда-либо видела преподавательница этого предмета. Девочка, которая лепит статую, практически разрушила свое творение, но учительница по искусству убедила несчастную сделать передышку и закончить её позже, когда та будет в лучшем расположении духа. Огромное количество преподавательниц взяли больничный, чтобы поплакать в окружении коробок с мороженым и посмотреть «Секс в большом городе».

Я вижу легендарную пару, когда прохожу через четырехугольный двор перед утренним звонком. Они сидят на скамейке. Кайла целует его в щеку, и он кивает. Всего лишь кивает, не улыбается. Не благодарит или целует в ответ. Как будто Джек просто её терпит. Но Кайла этого не замечает.

Дата добавления: 2015-09-05