Александр Исаевич Солженицын. Двести лет вместе (1795 - 1995). Часть I 26 страница

инструкций, оставались в бездействии", "были разбросаны отдельными частями

по городу без определенной цели и связи", "занимались лишь рассеянием

бушующей толпы". (Гарнизон-то был сильно второстепенный по качеству, да еще

-- по Пасхе -- многие офицеры и солдаты в отпуску196.) "Нераспорядительность

полиции... породила новые слухи о том, что правительство разрешило бить

евреев, так как они являются врагами отечества", -- и пьяный буйный погром

жесточел. "Евреи, опасаясь за свою жизнь и имущество, окончательно

растерялись и обезумели от страха... Часть евреев, вооружась револьверами,

прибегла к самозащите и начала стрелять в громил... из-за угла, из-за

заборов, с балкона... бесцельно и неумело, так что выстрелы эти, не принеся

евреям ни малейшей помощи", только вызвали у громил "дикий разгул страстей.

Толпа громил озверела, и всюду, где раздавались выстрелы, она немедленно

врывалась и разносила все в дребезги, чиня насилия над попадавшимися там

евреями". И "особенно роковым для евреев" был "выстрел, коим был убит

русский мальчик Останов". С 1-2 часов дня "насилия над евреями принимали все

более и более тяжелый характер", а с 5 часов сопровождались "целым рядом

убийств".

В 3 с половиной часа дня окончательно растерявшийся губернатор

фон-Раабен сдал командование начальнику гарнизона генералу Бекману, "с

правом употребления оружия". Бекман тотчас разделил город на участки и стал

передвигать части, до тех пор "бессистемно разбросанны[е] по городу". "С

этого же времени войска начали производить массовые аресты бесчинствующих" и

принимали энергичные меры. К ночи погром в городе стих.

Акт подводит итоги жертв. "Всех трупов... обнаружено 42, из коих 38

евреев"; "у всех убитых найдены были повреждения, причиненные тяжелыми

тупыми орудиями: дубинами, камнями, лопатами, у некоторых же острым

топором"; эти повреждения "почти у всех без исключения" были головные, были

и "тяжкие побои туловища. Огнестрельных ран не было. Следов каких-либо

истязаний или надруганий на трупах не обнаружено, что доказывается как

протоколами осмотра и вскрытия тел убитых, так и показаниями врачей,

производивших упомянутые осмотры и вскрытия" и "протоколом Врачебного

отделения Бессарабского Губернского Правления"; "раненых всех 456, из коих

62 христианина... 8 с огнестрельными ранами... Из числа [394 раненых] евреев

только пятеро получили тяжкие повреждения; остальные все легкие. Никаких

следов истязаний ни у кого не найдено, и только лишь у одного еврея, слепого

на один глаз, выбит другой глаз... Почти 3/4 пострадавших мужчины, за

единичными исключениями, взрослые люди. Об изнасилованиях было подано три

заявления, из коих по двум составлены обвинительные акты". Получили

повреждения 7 воинских чинов, из них один солдат "получил ожог лица серною

кислотою"; 68 полицейских -- легкие повреждения. "Домов разгромлено было

около 1350, т.е. немного менее трети" всех домов Кишинева -- это значит, как

после бомбежки, разорение ужасающее... "Всех еврейских лавок разгромлено

около 500". Арестованных "к утру 9-го апреля состояло 816 человек"; и кроме

следствий об убийствах привлечено к уголовной ответственности 664 человека.

У иных авторов оценка еврейских потерь отличается от официальной, но не

резко. -- "Книга о русском еврействе" определяет потери в 45 убитых евреев,

86 тяжело раненных, 1500 домов и магазинов разграблено или разрушено197. --

И. Бикерман называет 53 убитых, но это может быть и не только евреев198. --

Новейшая Еврейская энциклопедия (1988): "убито 49 чел., ранено 586,

разгромлено более 1,5 тысяч еврейских домов и лавок"199.

Таково -- официальное описание. Но и почувствуем, что скрывается за

ним. Вот, у "только лишь одного еврея, слепого на один глаз", -- выбит

другой глаз. Читаем о нем у Короленко (очерк "Дом No 13"200). Звали этого

несчастного Меер Вейсман. "На мой вопрос, -- пишет Короленко, -- знает ли

он, кто это сделал, -- он ответил совершенно бесстрастно, что точно этого не

знает, но "один мальчик", сын соседа, хвастался, что это сделал именно он

посредством железной гири, привязанной на веревку". Как из описания

Короленко, так и из официального Акта видно, что убийцы и жертвы очень часто

хорошо знали друг друга. Убивали знакомых.

Оговаривается Короленко: "Правда, это основано на показаниях евреев, но

нет основания сомневаться в их достоверности... Не все ли равно евреям, как

именно их убивали? Для чего им выдумывать подробности?.." Действительно,

какая была бы польза родственникам забитого по голове Бенциона Галантера --

еще бы добавлять, что убийцы вколачивали гвозди в его труп? -- они и не

сочиняли подобных выдумок. Не достаточно ли горько было родственникам

бухгалтера Нисензона, чтобы добавлять, как его "полоскали" в луже перед

убийством? Достаточно. Они такого и не придумывали.

Но далеким от этих событий вершителям общественного мнения -- этих

ужасов достаточно не было. При всех человеческих трагедиях и бедах, при всех

смертях, они увидели на первом плане -- как ударить по царской власти? И они

прибегли к разжигательным преувеличениям. Перешагивая через душевные

чувства, разбираться в тех фабрикациях последующих месяцев и даже лет -- это

еще и как будто самому приуменьшать трагедию? и накликать гневную отповедь?

Но разбираться приходится, ибо кишиневским погромом воспользовались, чтобы

нарицательно и навсегда заклеймить Россию. И сегодня любая честная

историческая работа на эту тему требует отличить ужасную правду о Кишиневе

от коварной о нем неправды.

Заключение Обвинительного акта: беспорядки "разрослись до указанных

размеров лишь благодаря нераспорядительности полиции, не имевшей должного

руководства... Предварительным следствием не добыто данных, которые

указывали бы, что упомянутые беспорядки были заранее подготовлены"201.

И никаким дальнейшим следствием -- тоже не добыто.

Но вопреки тому вышеупомянутое "Бюро защиты" евреев (при участии

влиятельнейших М. Винавера, Г. Слиозберга, Л. Брамсона, М. Кулишера, А.

Браудо, С. Познера, М. Кроля)202, едва узнав в Петербурге о погроме, от

порога исключило любые тому причины, кроме высочайшего заговора: "Кто дал

приказ к организации погрома, кто распоряжался темными силами,

производившими его?"203. -- "Как только мы узнали, при какой обстановке

происходила Кишиневская бойня, для нас стало ясно, что эта дьявольская затея

никогда не имела бы места... если б она не была задумана в Департаменте

полиции и не выполнялась по приказу оттуда". Хотя, конечно, "негодя[и] в

строгой тайне организова[ли] кишиневский погром", -- пишет и в 40-х годах ХХ

века тот же М. Кроль204. "Но как глубоко мы ни были убеждены в том, что

кишиневская бойня была организована сверху, с ведома, а, может быть, даже по

инициативе Плеве, мы могли сорвать маску с этих высокопоставленных убийц и

выставить их в надлежащем свете перед всем миром, лишь имея самые

неоспоримые улики против них. Поэтому мы решили послать в Кишинев известного

адвоката Зарудного"205. "Он был самым подходящим человеком для выполнения

той миссии, которую мы на него возложили", он "взялся вскрывать тайные

пружины кишиневской бойни", после которой полиция "для отвода глаз

арестовала несколько десятков воров и грабителей"206. (Напомним, что на

следующий день после погрома было арестовано 816 человек.) -- Зарудный

собрал и увез из Кишинева "исключительно важный материал", а именно: "что

главным виновником и организатором погрома был начальник кишиневской охранки

Левендаль", жандармский офицер, назначенный в Кишинев незадолго до погрома;

и "по распоряжению того же Левендаля полиция и войсковые части явно помогали

убийцам и грабителям"207. Он-де "совершенно парализовал деятельность

губернатора"208. (Хотя в России даже и полиция никак не была подчинена

Охранному отделению, а тем более войска.)

Этот "исключительно важный материал", открывший виновников "с полной

очевидностью", -- никогда, однако, не был опубликован, ни тогда, ни хотя бы

позже. Почему же? Как бы мог тогда Левендаль и иже с ним избежать наказания

и позора? А по рассказам о том материале -- некий купец (Пронин) да некий

нотариус (Писсаржевский) "стали собираться в определенном трактире" -- и

будто бы по инструкциям от Левендаля планировать погром209. И после тех

собраний вся полиция и весь гарнизон решились на погром. -- Обвинения против

Левендаля разбирал и нашел несостоятельными прокурор Горемыкин210.

(Крушевану, чьи поджигательные статьи действительно способствовали погрому,

через два месяца в Петербурге Пинхас Дашевский, пытаясь его убить, нанес

ранение ножом211.)

Власти тем временем вели подробное следствие. В Кишинев был немедленно

направлен директор Департамента полиции А. А. Лопухин (он, при его

либеральных симпатиях, вне подозрения общественности). Был тут же смещен

губернатор фон-Раабен и еще несколько должностных лиц Бессарабской губернии,

новым губернатором назначен либеральный кн. С. Урусов (в скором будущем --

видный кадет, и подпишет мятежное "Выборгское воззвание"). -- А в

"Правительственном Вестнике" от 29 апреля был опубликован циркуляр министра

внутренних дел Плеве, возмущенного бездействием кишиневских властей. Он

указывал всем губернаторам, градоначальникам и обер-полицмейстерам --

решительно пресекать насилия всеми мерами212.

Не молчала и Православная Церковь. Святейший Синод издал циркуляр,

чтобы духовенство приняло меры к искоренению вражды против евреев. С

осуждением, увещаниями и умирениями к христианскому населению обратились

несколько иерархов, в том числе широко чтимый о. Иоанн Кронштадтский:

"Вместо праздника христианского они устроили скверноубийственный праздник

сатане"213. И епископ Антоний (Храповицкий): "Страшная казнь Божия постигнет

тех злодеев, которые проливают кровь, родственную Богочеловеку, Его

Пречистой Матери, апостолам и пророкам"; "чтобы вы знали, как и поныне

отвергнутое племя еврейское дорого Духу Божию, и как прогневляет Господа

всякий, кто пожелал бы обижать его"214. -- Населению раздавались о том и

тысячи листовок. (Однако в пространных разъяснительных церковных обращениях

сохранялась старобытность, устоявшаяся веками и уже не успевавшая за

грозностью покатившихся процессов.)

В раннем мае, через месяц от событий, вспыхнула и раскатилась газетная

и агитационная кампания вокруг погрома -- и по прессе российской, и по всей

европейской и американской. В Петербурге неистовые газетные статьи стали

гласить об убийствах женщин и грудных младенцев, о множестве случаев

изнасилования несовершеннолетних девочек, само собою -- жен, и в присутствии

мужей или родителей; сообщения о вырезанных языках. "Одному еврею распороли

живот, вынули внутренности... одной еврейке вбили в голову гвозди насквозь"

через ноздри215. Не прошло недели, как эти содрогающие подробности

напечатали западные газеты. Им безоговорочно верила западная общественность,

и, например, ведущие евреи Англии вполне положились на эти пронзительные

сообщения и дословно включили их в свой публичный протест216. -- Повторим

ли: "Следов каких-либо истязаний или надруганий на трупах не обнаружено".

Из-за новой волны статей даны были дополнительные показания врачей.

Городской Санитарный врач Френкель (осматривал трупы на еврейском кладбище),

Городской Санитарный врач Чорба (принимал раненых и убитых в Кишиневской

Губернской Земской больнице с 5 часов вечера второго дня пасхи до 12 часов

дня третьего, а затем в Еврейской Больнице), Городовой врач Василевич

(вскрыл и осмотрел 35 трупов), -- каждый констатировал, что ни при осмотрах,

ни при вскрытиях не обнаружил признаков и следов зверских издевательств над

трупами, какие описаны в прессе217. Потом на суде оказалось, что свидетель

врач Дорошевский (передавший, как считалось, эти шокирующие сведения)

никаких зверств сам не видел и к тому же отрицал какое-либо причастие к

появлению скандальных статей218. А Прокурор Одесской Судебной палаты в ответ

на запрос Лопухина об изнасилованиях "лично произвел негласное дознание": по

рассказам родственников же ни один случай изнасилования не подтвержден.

Конкретные случаи в запросе -- положительно исключены219. Но что там осмотры

и заключение врачей? Кому дело до конкретных исследований прокурора? Пусть

себе остаются желтеть в служебных бумагах.

Все то, чего не подтвердили свидетели, о чем не писал Короленко, -- не

додумались опровергать и власти. И все эти подробности разнеслись по миру и

стали в общественном мнении фактом -- на весь XX век, а может быть и на XXI,

-- так и стынут над именем России.

Да ведь Россия уже немало лет, и с каждым годом все резче, испытывала

отчаянное, смертельно-враждебное разъединение "общества" и правительства. В

этой борьбе со стороны либерально-радикальных, а тем более революционных

кругов был жадно желаем любой факт (или выдумка), кладущий пятно на

правительство, -- и не считалось предосудительным никакое преувеличение,

искажение, подтасовка -- лишь бы только сильней уязвить правительство. Для

российских радикалов такой погром был -- счастливый случай в борьбе!

Тогда правительство наложило запрет на газетные публикации о погроме,

как разжигающие вражду и гнев, -- и опять ведь неуклюжий шаг: тем сильней

все эти слухи были подхвачены в Европе и в Америке, и все вымыслы еще

безоглядней преувеличивались -- так, как будто никаких полицейских

протоколов не существовало.

И поднялась -- всемирная атака на царское правительство. Бюро Защиты

евреев рассылало телеграммы во все столицы: всюду устраивать митинги

протеста!220 Пишет член Бюро: и "мы также послали подробные сведения об

ужасных зверствах... в Германию, Францию, Англию, Соединенные Штаты".

"Впечатление наши сведения всюду производили потрясающее, и в Париже,

Берлине, Лондоне и Нью-Йорке происходили митинги протеста, на которых

ораторы рисовали ужасные картины преступлений, совершаемых царским

правительством"221, -- вот-де таков русский медведь от начальных времен! --

"Поразили весь мир те зверства". -- И теперь уже безоглядно: полиция и

солдаты "всеми способами помогали убийцам и грабителям делать их

бесчеловечное дело"222. "Проклятое самодержавие" наложило на себя

несмываемое пятню! На митингах клеймили новое злодеяние царизма,

"сознательно им подготовленное". В лондонских синагогах обвиняли...

Святейший Синод в религиозной резне. Осуждение выразили и отдельные

католические иерархи. Но с наибольшим полыханием было подхвачено европейской

и американской прессой. (Особенно разжигал в своих газетах магнат желтой

прессы Вильям Херст.) "Мы обвиняем русское правительство в ответственности

за кишиневскую резню. Мы заявляем, что оно по самые уши погрязло в вине за

это истребление людей [holocaust]!. У его дверей -- и ни чьих еще -- ложатся

эти убийства и насилия"; "Пусть Бог Справедливости придет в этот мир и

разделается с Россией, как он разделался с Содомом и Гоморрой... и сметет

этот рассадник чумы с лица земли"; "Резня в Кишиневе... превосходит в

откровенной жестокости все, что записано в анналах цивилизованных

народов"223. (В том числе, надо понять, и многотысячные уничтожения евреев в

Средневековой Европе.)

Увы, в такой оценке происшедшего совпадают евреи разных степеней

рассудительности или опрометчивости. И даже через 30 лет немалый же законник

Г. Слиозберг повторяет в эмигрантских мемуарах, а сам он в Кишиневе ни тогда

ни позже не побывал, -- и вколачивание гвоздей в головы жертв (и приписывает

это очерку Короленко!), и изнасилования, и "несколько тысяч солдат"

(стольких не было в захудалом кишиневском: гарнизоне) -- "как бы охраняли"

погромщиков224.

А Россия -- в публичности рубежа веков -- была неопытна, неспособна

внятно оправдываться; не знали еще и приемов таких.

Между тем "хладнокровная подготовленность" погрома все-таки провисала и

требовала более крепких доказательств, уже к размаху разогнанной кампании. И

хотя адвокат Зарудный "уже закончил свое расследование, и... твердо

установил, что главным организатором и руководителем кишиневского погрома

был начальник местной "охранки"... барон Левендаль"225, -- но даже при

успехе такой версии фигура Левендаля недостаточно позорила русское

правительство. Надо было непременно дотянуться до центральной власти.

И вот тут-то! -- через 6 недель после погрома, -- на крайнее подожжение

мирового негодования и на подрыв самой сильной фигуры царского правительства

был -- неизвестно где, неизвестно через кого, но очень кстати -- "обнаружен"

текст "совершенно секретного письма" министра внутренних дел Плеве к

кишиневскому губернатору фон-Раабену (не циркулярно всем губернаторам черты

оседлости, а только ему одному, и за 10 дней до погрома), где министр в

ловких уклончивых выражениях советовал: что если в Бессарабской губернии

произойдут обширные беспорядки против евреев -- так он, Плеве, просит: ни в

коем случае не подавлять их оружием, а только увещевать. -- И вот кто-то

неизвестный так же вовремя передал текст письма английскому корреспонденту в

Петербурге Д. Д. Брэму (Braham) -- а тот напечатал его в лондонском "Таймс"

18 мая 1903226.

Кажется: много ли значит одна публикация в одной газете -- ничем не

подтвержденная ни тогда ни потом? Да сколь угодно много! даже -- и наповал.

А в данном случае в том же номере "Таймс" та публикация уверенно

поддерживалась упомянутым выше протестом виднейших британских евреев, во

главе с К. Монтефиоре (из прославленной семьи)227.

В такой мировой обстановке, что тогда создалась, письмо это имело

колоссальный успех: до сих пор все же не доказанные, теперь "документально

были доказаны" кровавые замыслы всеми ненавидимого царизма против евреев.

Еще жгучей раскатились по всему миру и газетные статьи и митинги. "Нью-Йорк

Таймс" на третий день после публикации отмечает, что "уже три дня как

[записка] оглашена, и никакого опровержения не последовало", а британская

пресса уже считает ее истинной. И "что можно сказать о цивилизации такой

страны, где Министр может поставить свою подпись под такими

инструкциями?"228. А ненаходчивое царское правительство, да еще и не

понимающее всего размера своего проигрыша, только и нашлось что отмахнуться

лаконичным небрежным опровержением, подписанным главой Департамента полиции

А. А. Лопухиным, и лишь на девятый день после сенсационной публикации в

"Таймсе"229, а вместо следствия о фальшивке выслало Брэма за границу.

Уверенно можно сказать, что это была -- подделка, и по многим

соображениям. Не только то, что Брэм никогда не представил никаких

доказательств подлинности текста. Не только потому, что фальшивку опроверг

А. А. Лопухин, резкий недоброжелатель Плеве. Не только потому, что кн.

Урусов, благорасположенный к евреям, тут же сменивший Раабена и

контролировавший губернаторский архив, -- не обнаружил в нем такого "письма

Плеве". Не только потому, что смещенный Раабен, пострадавший разорением

жизни, в слезных попытках исправить ее, -- никогда не пожаловался, что то

была ему директива сверху, -- а ведь сразу бы исправил себе служебную

карьеру да еще стал бы кумиром либерального общества. Но и главным образом

потому, что государственные архивы России -- это не были мухлеванные

советские архивы, где, по надобности, изготовляется любой документ, или,

напротив, тайно сжигается; там -- хранилось все неприкосновенно и вечно. И

сразу же после Февральской революции Чрезвычайная Следственная комиссия

Временного правительства, а еще более и еще усерднее специальная "Комиссия

для исследования истории погромов", с участием авторитетных исследователей,

как С. Дубнов, Г. Красный-Адмони, -- не только не нашла ни в Петербурге, ни

в Кишиневе самого документа, ни даже его регистрации по входящим-исходящим,

а обнаружила -- всего лишь сделанный в министерстве внутренних дел русский

перевод с английского текста Брэма. (А еще -- бумаги с "указания[ми] на

строгие кары и отрешения от должностей... за всякое незаконное действие

исполнительных агентов в еврейском вопросе"230.) Да после 1917 года -- чего

бы опасаться? но не открылся ни один свидетель или мемуарист, который бы

рассказал, откуда эта бессмертная телеграмма попала в руки Брэма, или бы

похвастался, как он в этом участвовал. И от самого Брэма -- ни тогда ни

потом -- тоже ни слова.

И тем не менее кадетская "Речь" еще и 19 марта 1917 уверенно писала:

"Кишиневская кровавая баня, контрреволюционные погромы 1905 г. были

организованы, как досконально установлено, Департаментом полиции". И в

августе 1917 на Московском Государственном Совещании председатель

Чрезвычайной Следственной комиссии публично заявил, что "скоро представит

документы Департамента полиции об организации еврейских погромов", -- но ни

скоро, ни нескоро, ни его Комиссия, ни потом большевики никогда ни одного

такого документа не представили. И как же захрясла ложь -- аж по сегодня. (У

меня в "Октябре Шестнадцатого" один из персонажей упоминает кишиневский

погром, и в 1986 немецкое издательство от себя так поясняет в сноске

немецким читателям: "Тщательно подготовленный двухдневный еврейский погром.

Министр внутренних дел Плеве указал губернатору Бессарабии в случае погрома

не пытаться сдержать его силой оружия"231.) В современной (1996) Еврейской

энциклопедии читаем уверенное: "В апреле 1903 новый министр внутренних дел

В. Плеве организовал при помощи своих агентов погром в Кишиневе"232.

(Парадоксально, но томом раньше эта же Энциклопедия сообщает: "Текст

опубликованной в лондонской газете "Таймс" телеграммы Плеве... большинство

исследователей считают подложным"233.)

И вот, лжеистория кишиневского погрома стала громче его подлинной

скорбной истории. И -- осмыслится ли хоть еще через 100 лет?

Бессилие царского правительства -- дряхлость власти -- проявилось не

только в Кишиневе: вот, и в 1905 в Закавказьи произошла

азербайджано-армянская резня. Но только в случае Кишинева обвиняли, что

резня подстроена правительством.

"Евреи", писал Д. Пасманик, "никогда не приписывали погромов народу,

они обвиняли в них исключительно власть, администрацию... Никакие факты не

могли поколебать это совершенно поверхностное мнение"234. И Бикерман

указывал, что, по всеобщему мнению, еврейские погромы -- это форма борьбы

власти против революции. Более усмотрительные рассуждали так: если в

происшедших погромах и не обнаружено технической подготовки со стороны

власти, то "мораль, укрепившаяся в Петербурге, такова, что всякий ярый

юдофоб находит самое благосклонное отношение к себе -- от министра до

городового". Между тем: кишиневский судебный процесс осени 1903 года показал

картину обратную.

А для российской либерально-радикальной оппозиции суд должен был

превратиться в битву с самим самодержавием. На суд отправились "гражданскими

истцами" виднейшие адвокаты, и христиане и евреи, -- М. Карабчевский, О.

Грузенберг, С. Кальманович, А. Зарудный, Н. Соколов. А "талантливейший левый

адвокат" П. Переверзев и еще несколькие пошли в защитники обвиняемых: "чтобы

они не боялись рассказать суду... кто их подстрекнул начать бойню"235, -- то

есть что их направляла власть. А "гражданские истцы" настаивали: произвести

доследование и посадить на скамью "истинных виновников"! Власти не

публиковали судебные отчеты, чтобы не разжигать страсти ни в самом Кишиневе,

ни уже разожженные по всему миру. Так еще удобнее: штат активистов вокруг

"гражданских истцов" составлял свои собственные отчеты о суде и отсылал их

через Румынию на всемирное распубликование. Однако ход суда это не изменило:

дотошно выяснялись всего лишь морды погромщиков, а власти -- виновны,

несомненно, -- но только в том, что не справились вовремя. И тогда группа

гражданских истцов-адвокатов заявила коллективно: что "если суд отказывается

привлечь к ответственности и наказать главных виновников погрома" -- то есть

не какого-то губернатора Раабена, на него и внимания почему-то не обращали,

а -- министра Плеве и центральную администрацию России, то "им,

защитникам... больше нечего делать на процессе". Они "натолкнулись на такие

трудности со стороны суда, которые лишают их всякой возможности... свободно

и по совести защищать интересы своих клиентов, а также интересы правды"236.

Новая адвокатская тактика прямого выхода в политику оказалась весьма

успешной и многообещающей, произвела сильнейшее впечатление во всем мире.

"Действия адвокатов были одобрены всеми лучшими людьми в России"237.

А суд -- Особое присутствие Одесской Судебной Палаты -- проводился

теперь последовательно. Никак не оправдались прогнозы западных газет, что

"кишиневский процесс будет издевательством над правосудием"238. При большом

количестве обвиняемых они были разбиты на группы, по тяжести обвинений. Как

сказано выше, среди обвиняемых -- евреев не было239. Начальник губернского

Жандармского Управления сообщил еще в апреле, что из 816 арестованных -- 250

освобождены от следствия и суда по бездоказанности предъявленного к ним

обвинения; 466 человек сразу же и получили судебные решения за мелкие

преступления (об этом свидетельство и в "Таймс"), "при чем признанные по

суду виновными приговорены к наказаниям в высшей мере"; подследственных с

серьезными обвинениями -- около 100, их них 36 обвиняются в убийствах и

насилиях (к ноябрю -- 37). В декабре тот же Начальник губернского

Жандармского Управления сообщает результаты суда: лишение всех прав

состояния и каторга (кому 7 лет, кому 5), лишение прав и арестантские роты

(на полтора года и на год). Всего приговорены 25 подсудимых, а 12

оправданы240. Приговаривали именно виновных, за реальные, описанные нами

преступления. И приговаривали сурово -- "кишиневская драма заканчивается

обычным русским противоречием: в самом Кишиневе бунтовщики, по-видимому,

подвергаются решительному судебному преследованию", писалось с удивлением в

американском еврейском "Ежегоднике"241.

Весной 1904 кассационное разбирательство в Петербурге было уже и

публичным242. И в 1905 кишиневский погром еще раз рассматривался в Сенате,

там выступал Винавер, ничего нового не доказав.

А ведь российскому царскому правительству был подан урок в кишиневском

погроме: что государство, попускающее такую резню, постыдно недееспособно.

Дата добавления: 2015-09-01