Александр Исаевич Солженицын. Двести лет вместе (1795 - 1995). Часть I 22 страница

Париж: YMCA-Press, 1932, с. 45.

28. КЕЭ, т. 1, с. 249.

29. ЕЭ, т. 3, с. 482.

30. КЕЭ, т. 1, с. 248.

31. ЕЭ, т. 12, с. 262.

32. Вартбург // "22", 1987, No 56, с. 116-117.

33. ЕЭ, т. 3, с. 482.

34. ЕЭ, т. 6, с. 409.

35. ЕЭ*, т. 11, с. 792.

36. Паркс, с. 186.

37. Н. Гутина. Кто боится Отто Вейнингера? // "22"*. 1983, No 31, с.

206.

38. ЕЭ, т. 4, с. 556.

39. Н. Минский. Национальный лик и патриотизм // Слово, СПб., 1909, 28

марта (10 апр.), с. 2.

40. Прот. Сергий Булгаков. Христианство и еврейский вопрос. Париж:

YMCA- Press, 1991, с. 11.

41. Ф. Колкер. Новый план помощи советскому еврейству // "22", 1983, No

31. с. 149.

42. Н. Гутина. В поисках утраченной самоидентификации // "22", 1983, No

29, с. 216.

44. Г. Я. Аронсон. В борьбе за гражданские и национальные права:

Общественные течения в русском еврействе // КРЕ-1, с. 218-219.

45. Там же*, с. 219.

46. Там же, с. 219-220.

47. С. Диманштейн. Революционное движение среди евреев // [Сб.] 1905:

История революционного движения в отдельных очерках / Под ред. М. Н.

Покровского, т. 3, вып. 1, М.; Л.: ГИЗ, 1927, с. 107, 116.

48. КЕЭ, т. 6, с. 551.

49. КЕЭ, т. 7, с. 941.

50. Там же*, с. 1021-1022.

51. Аронсон // КРЕ- 1, с. 226-229.

52. КЕЭ, т. 1, с. 705, т. 7, с. 1021.

53. С. Гинзбург. Поездка Теодора Герцля в Петербург // Еврейский мир:

Сб. II. Нью-Йорк: Союз русских евреев в Нью-Йорке, 1944, с. 199.

54. Там же*, с. 202-203.

55. КЕЭ, т. 6, с. 533.

56. Г. Б. Слиозберг. Дела минувших дней: Записки русского еврея: В 3-х

т. Париж, 1933-1934, т. 2, с. 301.

57. ЕЭ*, т. 6, с. 412

58. ЕЭ, т. 15, с. 135.

59. ЕЭ, т. 3, с. 679.

60. Там же, с. 680-681.

61. ЕЭ. т. 6, с. 407.

62. ЕЭ, т. 14, с. 827-829.

63. КЕЭ, т. 7, с. 891-892.

Глава 8 -- НА РУБЕЖЕ ХIХ-ХХ ВЕКОВ.

Видимо, после (5-летних раздумий или нерешимости, с 1887 года Александр

III уже определенно повернул к тому, чтобы сдерживать российское еврейство

стеснениями гражданскими и политическими, и проводил эту политику до своей

смерти.

Вероятно, резонами были заметное участие евреев в революционном

движении и не менее заметное уклонение от воинской службы: "служило только

три четверти того количества евреев, какое полагалось"1. Отмечено было

"постепенно возрастающе[е] числ[о] не явившихся к призыву евреев", да и

накопление штрафов за неявку к призыву: из 30 млн. руб. было взыскано только

3 миллиона. (А у правительства по-прежнему не было точных чисел ни общего

еврейского населения, ни рождаемости, ни смертей до 21 года. Вспомним, из

главы 4, что по поводу скрывательства была в 1876 сокращена "льгот[а] 1-го

разряда по семейному положению" -- то есть стали включать единственных

сыновей из еврейских семей в общий призывной жребий, и в результате от

евреев требовалось непропорциональное количество призывников. Это было

исправлено в начале 900-х, уже при Николае II2.)

Что же касается министерства народного просвещения, то мнение

Александра III, выраженное уже в 1885, было: чтобы число евреев в школах в

местностях вне черты оседлости определялось сообразно численному отношению

евреев к общей массе населения. Но власти задумывали не только

противодействие еврейскому преумноженному потоку в образование, для них то

была -- борьба с революцией. Как тогда выражались: превратить школу "из

рассадника социализма в рассадник науки"3. В недрах министерства

разрабатывалась и более широкая мера, как не допускать к просвещению

элементы, могущие послужить революции, мера антиломоносовская, глубоко

порочная для государственного смысла: вообще не допускать в гимназии детей

низших сословий российского населения ("кухаркиных детей").

Псевдоблагоразумно и благоприлично это формулировалось так: "Предоставить

начальникам учебных заведений принимать только таких детей, которые

находятся на попечении лиц, предоставляющих достаточное ручательство в

правильном над ними домашнем надзоре и в предоставлении им необходимого для

учебных занятий удобства", а в высших учебных заведениях повысить плату за

слушанье лекций4.

Эта мера тоже вызвала возмущение в российских либеральных кругах, но

никак не столь сильное и долговременное, как последовавшее в 1887

ограничение приема евреев в гимназии и университеты. Первоначально

предполагалось публиковать обе меры в едином законе. Комитет министров,

однако, не согласился, сочтя, что "опубликование общих ограничительных для

евреев постановлений могло бы быть неправильно истолковано". -- И в июне

1887 опубликовано было постановление лишь в своей нееврейской части: "О

мерах к упорядочению состава учащихся в средних и высших учебных заведениях"

-- мерах против простонародья... Ограничение же приема евреев поручено было

министру просвещения Делянову осуществить непубликуемым циркуляром на имя

попечителей учебных округов, что Делянов и сделал в июле 1887, указав по

средним и высшим заведениям своего министерства норму приема для евреев: в

черте оседлости -- 10%, вне черты -- 5%, а в обеих столицах -- 3%.

"Вслед за министерством народного просвещения" стали и другие некоторые

ведомства вводить "процентные нормы для своих учебных заведений, а

некоторые... совсем закрыли их для евреев". (Тут были институты

электротехнический и путей сообщения в Петербурге, а заметнее всего:

временное, "в течение многих лет", прекращение приема евреев в

Военно-Медицинскую Академию.)5

Этот закон о "процентной норме", которого не было перед тем за все 93

года массового пребывания евреев в России и которому суждено было отныне

просуществовать 29 лет (фактически -- до 1916), -- был воспринят российским

еврейством тем больней, что именно с 70-80-х годов и начался "натиск

[евреев] на гимназии и реальные училища", который Слиозберг, например,

объясняет "не развитием у самой массы сознания потребности в просвещении,

а... ограничением возможности для еврея без капиталов найти приложение сил

своих в области хозяйственной, а также проведением всеобщей воинской

повинности со льготами по образованию", -- так что если прежде поступала

учиться лишь состоятельная еврейская молодежь, то теперь создавался

"студенческий еврейский пролетариат"; если у русских и теперь высшее

образование получали главным образом состоятельные слои, то у евреев, наряду

с состоятельными, в образование кинулись нижние социальные слои6.

Мы бы добавили: в те годы уже начинался всемирный, всекультурный

поворот к образованию всеобщему, а не элитарному, -- и евреи, по своей

чуткости, хотя, может, и не вполне осознанно, ощущали его из первых в мире.

А -- возможно ли было найти путь плавного, безвзрывного решения этой

сильно и вдруг возросшей еврейской потребности в образовании? При все еще

неразбуженности, неразвитости широкого коренного населения -- каким путем

можно было бы это осуществить, без ущерба, и для русского развития, и для

еврейского?

У правительства несомненно была цель антиреволюционная, поскольку среди

учащейся молодежи евреи к тому времени выделились своею активностью и

непримиримостью к государственному строю. Однако, если учесть большое

влияние К. П. Победоносцева при Александре III, надо признать, что у них

была и цель национальной защиты от проступающего неравновесия в образовании.

Со слов приезжавшего тогда в Россию крупного еврейского банкира барона

Морица фон-Гирша, Победоносцев изложил ему свою точку зрения так. Политика

правительства исходит не из "вредности" евреев, а из того, что, благодаря

многотысячелетней культуре, они являются элементом более сильным духовно и

умственно, чем все еще некультурный темный русский народ, -- и потому нужны

правовые меры, которые уравновесили бы "слабую способность окружающего

населения бороться". (И Победоносцев приглашал известного филантропией

Гирша: помочь просвещению русского народа -- а тем и ускорить правовое

уравнение евреев в России. Барон Гирш, пишет Слиозберг, и пожертвовал 1 млн.

руб. для русских школ.)7

Как на всякое явление, так и на эту государственную меру, можно

посмотреть с нескольких сторон, и уж по меньшей мере с двух.

Для молодого еврейского ученика нарушалась самая основная

справедливость: показал способности, прилежание, кажется -- во всем

годишься? Нет, тебя не берут. И конечно же, динамичной, несомненно

талантливой к учению еврейской молодежи -- этот внезапно возникший барьер

был более, чем досадителен, -- он вызывал озлобление грубостью примененной

административной силы. Евреям, прежде густо скученным в мелкой торговле и

ремеслах, теперь препятствовали в столь желанном ключе к лучшей жизни.

А на взгляд "коренного населения" -- в процентной норме не было

преступления против принципа равноправия, даже наоборот. Те учебные

заведения содержались на средства казны, то есть средства всего населения,

-- и непропорциональность евреев виделась субсидией за общий счет; и, как

следствие потом, образованные получат преимущественное положение в обществе.

Нуждались ли остальные национальные группы, кроме евреев, в пропорциональном

представительстве в образованном слое? В отличие от всех других народностей

Империи, евреи теперь стремились почти исключительно к образованию, и в иных

местах это могло означать еврейский состав больше 50% в высших; учебных

заведениях. И вот, процентная норма несомненно была обоснована ограждением

интересов и русских и национальных меньшинств, а не стремлением к

порабощению евреев. (В 20-х годах XX в. даже и в Соединенных Штатах будет

искаться подобный же путь ограничить процент евреев в университетах, как и

квотирование иммиграции, об этом -- позже. А в общем виде -- вопрос о

процентных нормах, уже теперь с предела нижнего, "не меньше, чем", -- и

сегодня бушует в Америке.)

Реально -- осуществление процентной нормы в России имело много

исключений. Во-первых, она не распространялась на женские гимназии, там не

было нормы для девочек-евреек. "В большинстве женских гимназий процентная

норма не вводилась, так же как и в ряде специализированных и общественных

высших учебных заведений: петербургской и московской консерваториях,

московском училище живописи, зодчества и ваяния, петербургском

Психоневрологическом институте, киевском Коммерческом институте и др."8. Тем

более не применялась процентная норма во всех видах частных учебных

заведений, которых было много, и высокого качества9. (Например, в Москве в

гимназии Кирпичниковой, из лучших частных гимназий в России и с совместным

обучением полов, евреев было около четверти учащихся10. Много евреев училось

и в прославленной Поливановской московской гимназии. В ростовской женской

гимназии Андреевой, где училась моя мать, девочек-евреек было больше

половины класса.) Коммерческие училища (они состояли в ведении министерства

финансов), куда евреи шли весьма охотно, -- сперва были открыты для них без

всяких ограничений. После 1895 появились некоторые, но не строгие: например,

в коммерческих училищах черты оседлости, содержимых на средства частных лиц,

число допускаемых к приему евреев зависело от размера участия купцов-евреев

в расходах по содержанию этих училищ; во многих коммерческих училищах

процент евреев был 50 и выше.

Там же, где правительственная норма при приеме в средние школы

соблюдалась строго, процент евреев в старших классах тем не менее часто

превышал ее. Слиозберг объясняет это в частности и тем, что евреи,

поступавшие в гимназию, всегда полностью кончали курс, а не-евреи частенько

и не доучивались. Поэтому в старших классах оказывалось и больше 10%

евреев11. Подтверждает он, что немало евреев училось, например, в полтавской

гимназии. А в Вязьме, свидетельствует другой мемуарист, в гимназии в его

классе из 30 мальчиков было 8 евреев12. В мариупольских мужских гимназиях,

уже в думское время, -- примерно седьмая часть, т.е. 14-15%, а в женских

больше13. В Одессе же, где евреи составляли треть населения14, в 1894 в

наиболее престижной ришельевской гимназии состояло 14% евреев, во 2-й

гимназии -- больше 20%, в 3-й -- 37%, во всех женских гимназиях -- 40%, в

коммерческом училище -- 72%, в Университете -- 19%15.

Но при денежных возможностях жажду образования никакие препятствия не

могли остановить. "Во многих средних учебных заведениях внутренних губерний

евреев в то время было немного, и родители стали посылать туда своих

детей... Более состоятельные евреи стали обучать детей дома, готовя их

ежегодно к экзамену в следующий класс, а затем к выпускному"16. В годы с

1887 по 1909 евреи могли без ограничений держать и ежегодные переводные и

выпускные гимназические экзамены и "получали свидетельства, дающие им

одинаковые права с окончившими курс"17. Большинство экстернов в российских

гимназиях и были -- евреи. И сколько было таких семей, как Якова Маршака (не

богатого ювелира, а отца поэта): все пятеро его детей получили высшее

образование до революции.

Затем "повсюду открывались частные учебные заведения, как общие для

христиан и евреев, так и только для одних евреев... Некоторые из этих школ

получили все права правительственных, другим разрешено выдавать...

аттестаты, дающие право на поступление в высшие учебные заведения"18. "Была

создана сеть частных еврейских учебных заведений, заложивших основы

национального образования"19. -- "Евреи стали также направляться в

заграничные высшие учебные заведения; из них большая часть возвращается в

Россию и держит здесь экзамен в государственных комиссиях"20. Слиозберг сам

обнаружил в 80-е годы в Гейдельбергском университете, что "большинство из...

русских слушателей были евреи", среди них -- и не имеющие аттестатов

зрелости21.

Есть смысл задаться вопросом: эти ограничения, продиктованные опасением

революционности студенчества, -- не подпитывали они именно эту

революционность? Не способствовали ей -- и озлобление на "норму", и

пребывание за границей в контактах с революционными эмигрантами?

А что же -- в российских университетах после запретного циркуляра? Не

резко сразу, но процент евреев понижался почти каждый год, от 13,8% в 1893

до 7,0% в 1902. И в Петербургском и в Московском университетах процент

евреев все же превышал объявленную норму -- 3% -- почти во все годы ее

существования22.

Министр Делянов на обращение к нему с личными просьбами разрешал не раз

принимать просителей в университеты сверх нормы, тому -- не один

свидетель23. И так принимались "сотни студентов". (Деляновские помягчения

позже сменились ужесточением строгости норм при министре Боголепове -- и

нельзя вовсе исключить, что это тоже повлияло на выбор его мишенью для

террориста.)24 -- А вот обзор Слиозберга: на Высших женских медицинских

курсах в Петербурге реальный процент был выше, чем в Военно-Медицинской

Академии и в Университете, и "сюда стекались еврейки со всей Империи". -- В

петербургском Психоневрологическом институте (куда, были случаи, принимали и

без гимназического аттестата) -- учились многие сотни евреев, а за годы

прошли и тысячи. "Психоневрологический" назывался он, однако в нем открылся

также и юридический факультет. Императорская консерватория в Петербурге

"переполнена была учащимися евреями обоего пола". -- В 1911 в Екатеринославе

открылся и частный Горный институт25.

В приеме в специальные средние учебные заведения, например

фельдшерские, бывала и большая свобода. Я. Тейтель рассказывает, что в

саратовскую фельдшерскую школу (высокого уровня, с институтским

оборудованием) принимали евреев, приезжающих из черты оседлости, безо всякой

процентной нормы. (И без предварительных полицейских разрешений на поездку,

а принятые в школу тем самым и становились полноправны, этот порядок

утвердил саратовский тогда губернатор Столыпин.) И, таким образом, в школе

училось до 70% евреев. -- И в другие средние технические училища Саратова

евреев из черты оседлости принимали без соблюдения процентной нормы, а затем

многие из них продолжали образование в высших учебных заведениях. Еще

приезжала из черты оседлости "масса" экстернов, которым не нашлось

университетских мест, и еврейская община города всех их устраивала на

работу26.

Ко всему этому следует добавить, что учебные заведения на еврейском

языке -- не ограничивались. В последнюю четверть XIX в. в черте было 25

тысяч хедеров, в них 363 тысячи учащихся (64% всех еврейских детей)27.

Правда, бывшие "казенные еврейские училища" были (в 1883) закрыты как

ненадобные в новую эпоху, в них уже не шли. (Но если в прошлые десятилетия

внедрение этих училищ иные еврейские публицисты трактовали как факт и

замысел "реакции", то теперь и закрытие их -- как "факт реакции".)

И, суммарно: процентная норма не ограничила жажду евреев к образованию.

Не подняла она и уровень образования среди не-еврейских народностей Империи,

-- а вот у еврейской молодежи вызывала горечь и ожесточение. И несмотря на

эту притеснительную меру еврейская молодежь все равно вырастала в ведущую

интеллигенцию. Именно выходцы из России составили весомое и яркое

большинство начальной интеллигенции будущего государства Израиль. Сколь

часто читаешь в Российской Еврейской энциклопедии: "сын мелкого

ремесленника", "сын мелкого торговца", не говоря уже "сын купца", -- и

дальше: кончил университет.)

Диплом университета сперва давал в России право жительства повсюду в

Империи и право службы по любому ведомству. (Позже -- устанавливали

препятствия к преподаванию евреев в академиях, университетах и казенных

гимназиях.) Евреи с высшим медицинским образованием (врачи и провизоры)

имели право "повсеместного жительства, независимо от того, занимаются ли они

своей специальностью или нет", и -- как и все окончившие высшие учебные

заведения -- напротив, могли "заниматься торговлей и промыслами" и

"причисляться к купечеству без предварительного пятилетнего пребывания в

первой гильдии в черте оседлости", как это требовалось от прямых купцов.

"Евреи, имеющие степень доктора медицины", могли служить по любому ведомству

по всей Империи, иметь приказчика и двух слуг из единоверцев, выписывая их

из "черты". Право повсеместного жительства и торговли имел и еврейский

медицинский персонал без высшего образования (зубные врачи, фельдшеры,

акушерки). Но с 1903 поставлено было условие, чтоб они все же непременно

занимались своей специальностью28.

Ограничения коснулись и независимой присяжной адвокатуры, учрежденной с

1864 года. Эта профессия давала возможность большого преуспевания -- и

финансового, и личной славы, и идейного: речи адвокатов в суде не подлежали

никакой цензуре, также и при напечатании в прессе, так что у адвокатов в те:

годы было больше свободы слова, чем у самих газет, -- и они этим широко и

успешно пользовались для социальной критики и для "воспитания" общества.

Сословие присяжных поверенных превратилось за четверть века в мощную

социальную силу -- вплоть до ликовательного оправдания террористки Веры

Засулич в 1878. (Нравственная бескрайность адвокатских аргументов тогда

сильно озабочивала Достоевского, он писал о том.) И в этом влиятельном

сословии евреи быстро занимали места, и средь самых способных, и в большом

числе. -- Когда же петербургский совет присяжных поверенных в 1889

"напечатал в своем отчете впервые данные о числе евреев в сословии", то

видный петербургский адвокат А. Я. Пассовер "отказался от звания члена

совета и никогда более не соглашался на избрание"29.

В том же 1889 министр юстиции Манасеин представил Александру III

доклад, что "адвокатура наводняется евреями, вытесняющими русских; что эти

евреи своими специфическими приемами нарушают моральную чистоту, требуемую

от сословия присяжных поверенных". (Источник не приводит разъяснений.)30 И в

ноябре того же 1889, с повеления Государя, было распоряжение, как бы опять

временное и потому не нуждающееся в полном законодательном процессе: "чтобы

принятие в число присяжных и частных поверенных лиц нехристианских

вероисповеданий... впредь до издания особого по сему предмету закона,

допускалось не иначе, как с разрешения министра юстиции"31. Но так как,

видимо, ни магометане, ни буддисты на адвокатское звание в существенном

числе не претендовали, то, по результату, распоряжение было

противоеврейским.

И с того года в течение 15 лет -- практически ни один некрещеный еврей

такого разрешения от министра юстиции не получал, даже столь знаменитые

впоследствии адвокаты, как М. М. Винавер и О. О. Грузенберг, -- так и

пробыли полтора десятка лет в "помощниках присяжных поверенных" (Винавер не

раз выступал и в Сенате, и пользовался влиянием там). "Помощники" выступали

так же свободно и успешно, как и полные присяжные поверенные, и в том --

евреи не испытывали ограничений32.

В 1894 новый министр юстиции Н. В. Муравьев пытался придать временному

запрету -- характер постоянного закона. Аргументировал он так:

"Действительную опасность представляет не наличность в составе присяжных

поверенных отдельных членов еврейского верюисповедания, отрешившихся в

значительной степени от противных христианской нравственности воззрений,

свойственных их племени, но лишь появление в среде присяжных поверенных

евреев в таком количестве, при коем они могли бы приобрести преобладающее

значение и оказывать тлетворное влияние на общий уровень нравственности и на

характер деятельности сословия"33. А в представленном проекте закона было:

чтобы в пределах каждого судебного округа число присяжных поверенных

не-христиан не превышало бы 10%. Царское правительство отвергло этот проект

Муравьева -- однако, упрекает М. Кроль: "эта идея... не встретила должного

осуждения со стороны русского общества", и в петербургском Юридическом

обществе "лишь весьма немногие решительно протестовали... значительная же

часть обсуждавших проект явно сочувствовала этой мере"34. Это -- дает нам

неожиданную отметку о настроении столичной интеллигенции в середине 90-х

годов. (В Петербургском судебном округе евреи составляли тогда среди

присяжных поверенных 13,5%, в Московском -- меньше 5%35.)

Фактический запрет перехода в присяжные поверенные из помощников был

тем более чувствителен, что следовал наступившим стеснениям в научной

карьере и в государственной службе36. Возможность перехода снова открылась

только с 1904 года.

А в 80-х годах в губерниях черты было введено ограничение числа евреев

и среди присяжных заседателей, чтоб они не имели в их составе большинства.

И в само судебное ведомство евреев перестали принимать на службу с 80-х

годов. Однако Я. Тейтель, вступивший ранее того, после окончания Московского

университета, продолжал служить в судебном ведомстве 35 лет и кончил службу

с правом дворянства, в чине статского генерала. (Затем, все же, Щегловитов

вынудил его "добровольно" уйти в отставку.) По ходу служебных обязанностей

ему, иудею, не раз приходилось приводить к присяге православных свидетелей,

и он не встречал возражений от православного духовенства. -- Называет он и

Я. М. Гальперна, тоже служившего по судебному ведомству и достигшего

высокого поста вице-директора департамента министерства юстиции и чина

тайного советника37. Гальперн побывал и экспертом в Паленской комиссии.

(Ранее того обер-прокурором Сената был и Г. И. Трахтенберг, и его помощник

Г. Б. Слиозберг приобщался к отстаиванию еврейских дел.) -- Обер-прокурором

Сената был и С. Я. Утин -- но он был крещеный и, стало быть, уже не шел в

счет.

Критерий: религиозности никогда не был для царского правительства

ложным прикрытием -- но истинной мотивировкой. По нему же -- два с половиной

столетия жестоко преследовали этнически русских старообрядцев, на рубеже

XIX-XX вв. -- и этнически русских духоборов, молокан.

Крещеных евреев на российской государственной службе -- был: длинный

ряд, который мы в этой книге не разбираем. Тут мы могли бы увидеть и

лейб-медика Павла I Блока, предка поэта; при Николае I -- вспомним министра

графа Канкрина, сына раввина; назовем и многолетнего министра иностранных

дел графа К. Нессельроде; Людвига Штиглица, получившего в России

баронство38; военного врача, кончившего статским советником, Максимилиана

Гейне, брата поэта; затем генерал-губернатора Безака, свитского генерала

Адельберта, конногвардейского полковника Мевеса; дипломатов Гирсов, из них и

министр при Александре III. Позже -- государственного секретаря Перетца

(внука откупщика Абрама Перетца39), генералов Кауфмана-Туркестанского,

Хрулева; директора Александровского лицея шталмейстера Саломона, сенаторов

Гре-Дингера, Позена; в Департаменте полиции -- Гуровича, Виссарионова, да

многих.

Переход в христианство, особенно в лютеранство, казался ли иным так

"легок"? И сразу открывал все пути жизни. Слиозберг отмечает "почти массовое

ренегатство" еврейской молодежи40, одно время. -- Но и не случайно же оно

виделось с еврейской стороны как тяжелая измена, "премия за

вероотступничество... Когда подумаешь, как много евреев противятся соблазну

креститься, то невольно проникаешься уважением к этому несчастному

народу"41.

В давние века это было простодушие: деление людей на "наших" и "не

наших" по признаку веры. В таком виде оно наследовалось и установлениями

русского государства. Но на рубеже XX века российская государственная власть

могла бы задуматься -- о нравственной допустимости, да и о практическом

смысле: ставить ли перед евреями смену веры условием получения жизненных

благ?

И -- какое приобретение это давало христианству?.. Многие обращения

только и могли быть неискренними. (Да еще и толкало иных на малоискренное

оправдание: тогда "буду в состоянии приносить гораздо большую пользу своим

соплеменникам"42.)

Для тех евреев, которые получали права по государственной службе, "не

было установлено каких-либо ограничений в отношении возведения их в

потомственное дворянское достоинство" и получения орденов всех степеней.

"Евреи обычно заносились беспрепятственно в родословные книги"43. А даже,

как видим из переписи 1897, среди потомственных дворян 196 считало своим

родным языком еврейский (среди личных дворян и чиновников -- 3371)44. А из

фабрикантов Бродских -- были даже предводители дворянства Екатеринославской

губернии.

Но с 70-х годов XIX века евреи встречали препятствия в назначении на

государственные должности (с 1896 -- еще строже); надо сказать, что и сами

они не стремились к этой монотонной и малодоходной службе. Однако с 90-х

Дата добавления: 2015-09-01