|
Читайте также: |
Я топчу ногами небо,
На моих подошвах облака.
Отраженье в грязных лужах
Чище, чем в твоих глазах.
И внутри немного больно,
Я иголкой душу зашивал.
И случайно там оставил,
И вчера опять всю ночь не спал.
Душа на пуговицах,
На нитках из надежд.
Я зашивал тебя не раз
Тупой иголкой своих слёз.
Душа на пуговицах, а
Снаружи безразличный блеф.
Снаружи холод, а внутри
Хранилище для грёз.
Завязал на узел время
И приклеил стрелки на часах.
Жгу стихи и просто письма,
А потом развею пепел-прах.
Мне ещё немного больно,
Что-то колет тихо изнутри.
Слишком сильно сердце бьётся,
Неприятно... Я шепну: «Замри».
Lem – «Душа на пуговицах».
Я немного удивился, когда тем же вечером мне позвонил кто-то с незнакомого номера. Недолго посомневался, но вызов принял.
- Мих, привет.
Эти слова, а главное - голос, заставили меня растеряться:
- Э-э-э… Откуда ты взял мой номер?
Ответ прост до невозможности:
- От Вани.
Я выпал в осадок, и грязно выматериться мне не дало только присутствие «заглянувшей на чай» Миры. Естественно, шесть лет - такой важный, ответственный возраст, что барышня даже не уведомила никого о своём визите. Однако предприимчивые родители, заметив отсутствие чада, тут же позвонили кому? Мне-е, и Слава с клятвенным обещанием забрать дитё часам к десяти мгновенно свалил девчушку на мою голову. Нет, в принципе, мне не трудно, но я ведь не нянька.
Теперь Мира в комнате Яра наверху – той самой, которая когда-то раньше считалась гостиной, - под нашим присмотром покоряла с Ярославом мир GTA, отвлекаясь, чтобы развлечь Локи. Или он её - это с какой стороны посмотреть. Главное: все довольны.
Я вышел в коридор и с некой смесью ошеломительного недоумения спросил:
- Ваня?!
- Ага. Я ж не самоубийца и с ним ещё не виделся. Сейчас не приёмное время, ума не приложу, как он ко мне пробился
Хах, а я «приложу» – связи у него есть. Свя-зи.
- Он хоть тебя не бил? – спрашиваю, не очень-то надеясь на положительный ответ.
- Не-ет, - по звуку слышно: Женя тихо довольно смеётся. – У него рука не поднялась на больного.
- Такими темпами - поднимется, - внятно прорычали откуда-то сбоку.
Определенно Ваня.
- Так зачем звонишь? – спускаюсь вниз, где мявчит Мурка.
Как выяснилось, когда я зашел в кухню, она отгоняла Шики от своей миски.
- Просто так. Мне скучно, разговаривать не с кем, а единственный не слишком адекватный посетитель выдаёт какие-то непонятные медицинские формулы, половина из коих определённо нерусские. Совсем на них двинулся… - послышались невнятные ругательства и звучный хлопок двери. – О, ушел, - смеётся. – Обиделся, бедняжка.
Оттягиваю пса за поводок и отправляю обратно в зал. Мурка, умная кошара, благодарно мурлычет, вальяжной походкой отправляясь туда же. Мда, что за жадная животина – похоже, миску она отвоёвывала чисто из эгоистических меркантильных соображений. Свинья, а не кошка.
- Ясно. Чего тебе принести в следующий раз? – спрашиваю без подвоха.
- Ты… - запинается, но быстро берёт себя в руки, - перед тем как прийти, хорошо подумай, ладно?
С первых слов понимаю, о чём он.
- Обязательно, - и меняю тему на менее тяжелую: – Чем занят?
- Медики не отпускают. Я им раз десять сказал, мол, со мной всё нормально, а с вывихом руки в больнице не лежат. Но мой лечащий врач упёрся похлеще стада баранов. Говорит, у меня сотрясение, и фиг он меня отпустит, пока мозги на место не встанут. Я ему, типа: «Они у меня никогда на месте и не стояли», а он пообещал, что встанут. Ещё и капельницей пригрозил, если бастовать начну. Не пойму, ему по кайфу смотреть на мою бледную отощавшую на их диетических харчах физиономию?
Футболист импульсивно повздыхал, мол, мышцы ноют от отсутствия нагрузки, а медсёстры несимпатичные и не желают составить компанию молодому перспективному спортсмену, я же невольно улыбался, делая себе кофе.
Он сейчас такой непосредственный и открытый, жалуется мне, и в его словах я не слышу никакого скрытого смысла или подначки. Он честен со мной, и под этой честностью прячется разве что надежда расположить к себе.
Неожиданно мы разговорились. О простых мелочах и важных вещах. О совместных ностальгических воспоминаниях, почти перебивая друг друга, о смешных ситуациях, случившихся тогда, когда мы были не рядом. О кино, о музыке, о живописи, о домашних питомцах, о спорте. Об общих увлечениях, об интересах. Спорили, соглашались, чуть не передрались, забывая, что всего лишь разговариваем по телефону, и по-прежнему не вспоминая об этом – помирились.
Я не отвлекался, сбросив вызов Славы, поэтому домой Миру отправлял Ярослав.
Незаметно прошло время до утра – болтая, я сел на свою кровать и невидящим взглядом уставился в стену напротив. К пяти утра успел окончательно охрипнуть, в очередной раз отправить настырных собак спать к Яру и доказать Жене: как ни крути, в забеге на несколько километров он при всех своих невъебенно крутых тренировках никак меня не опередит.
Замолкнув, мы где-то до половины шестого молчали, изредка перебрасываясь короткими репликами. Никогда не думал, что слушать чужое дыхание настолько увлекательно.
В конечном счёте Женя опомнился, мягко пожелав спокойного утра и, не дождавшись ответа, отключился. Я отстранённо отметил, что оператор не отключил нас ни по истечению получаса-часа разговора, а у Женьки, кажется, прорва денег на счету.
Не переодеваясь, забрался под одеяло и закрыл глаза. Моментально уснул, чувствуя собственную лёгкую улыбку на губах.
Утром проснулся от звонка телефона и воплей Элеоноры на тему «Почему тебя нет?». Вздохнув, выпросил себе выходной «по причине недомогания» и со спокойной душой безбожно завалился обратно – псины, воспользовавшись моим сном, в очередной раз забрались на «нашу» кровать.
В следующий раз я проснулся ближе к полудню: опять из-за чьего-то звонка. Псины самоустранились – может, Яр забрал, а возможно, что-то ещё. Вполне вероятен второй вариант, потому что на моей груди под покрывалом довольно разлеглась Мурка.
Как только я потянулся за сенсором, питомица тут же больно уцепилась за кожу груди сквозь футболку, правильно догадавшись о моём намерении бесцеремонно её спихнуть – она же линяет, как черти что, сколько бы сын её ни вычёсывал, – я не горю желанием пылесосить и трусить простыни.
Дотягиваюсь до телефона, не предусмотрительно закинутого под кровать - когда это сделал - хоть убейте, не помню, - и принимаю вызов.
- Мих? – бодро спрашивают по ту сторону.
- Нет, морг, - недовольно бормочу, но не выдерживаю и широко зеваю.
- Да ладно, - ехидно хмыкает собеседник. – Какие замечательные у вас работники.
- В общем, - пытаюсь отцепить Мурку. – Чего надо?
Абонент ничуть не смущается моей утренней грубости:
- То же самое – просто поговорить. Ты уже встал?
- Твоими молитвами. Ай-й, - сволочная морда грызнула меня за палец.
Позвать Яра? Возможно он сладит с этой самопровозглашенной королевной.
- Что такое? – тут же заинтересовался Женя, услышав подозрительные звуки.
- Кошка напала, - ответил, засовывая поврежденный средний палец в рот.
Мы вновь разговорились. Оказалось, есть куча вещей, о которых мы могли неустанно болтать. Правда, в этот раз связь отключилась на тридцатой минуте, впрочем, не побеспокоив, когда я тут же перезвонил. Была моя очередь тратить деньги, а счёт SIM-ки нетрудно пополнить через банковский в интернете.
Единственное, что меня тогда насторожило, это отсутствие Андрея. Он не пришел, как обычно, ко мне домой, отговорившись срочными делами, а когда я позвонил, попросив Женю минутку подождать, тетёнька заученно проговорила о недоступности абонента, как потенциального ежа в тумане, на двух языках.
Андрей пришел аж на вечер третьего дня мной же назначенного времени ожидания.
Когда он зашел в коридор, я торопливо попрощался с Савченко и привычно предложил что-нибудь выпить. Притом мужчина выглядел каким-то странным – мутный взгляд, нетвёрдая походка…
Отрицательно покачав головой, брюнет мотнул головой в сторону свободного зала, идя туда.
На диване оказалась спящая Мурка. Были бы это мои псины, сейчас ошивающиеся возле Ярослава, игравшего в «Need for speed», - выгнал бы, не задумываясь, но чёрное недоразумение предпочёл не трогать, садясь на пол.
Андрей пару раз пошатнулся, прежде чем сесть, и чуть не отдавил кошке хвост, приземлившись совсем рядом.
- И? Что ты решил? – спросил мужчина, грузно опираясь на раздвинутые колени.
Я собирался ответить, как ошеломлённо застыл, не веря своим глазам. Андрей… Андрей, который всегда держал себя в руках, никогда не употребляя алкоголя сверх меры, был мертвецки пьян. Пьян так, что от него разило за пару метров, и мне с трудом удалось подавить желание отшатнуться подальше.
- Андрей, - успокаивающе начал, но в кармане зазвонил телефон.
По мелодии – Женя, хуже момента и не придумаешь.
- Отключись, пожалуйста, - психолог сглатывает, сосредотачивая взгляд на моём лице.
Киваю, сбрасывая вызов, и напряженно смотрю на брюнета. Знаю, он хочет мне что-то сказать, но что…
А мужчина вместо слов скатывается ко мне на колени на пол, до побеления костяшек сжимая руки в кулаки. Усмехается горько, понимающе, проницательно смотря прямо в глаза, а потом резко опускает голову, прокусывая губу до крови.
Не привыкнув видеть его таким, я успокаивающе шептал, сжав его лицо в своих ладонях:
- Андрей, тш-ш. Ну что с тобой, возьми себя в руки, ты же психолог и мужчина, в конце концов.
Естественно, в таком состоянии я до него не достучусь, но и он, и я понимаем, что выбор моего сердца давно сделан. Он был сделан ещё тогда, когда вечером я услышал в динамике знакомый голос. А может, и раньше…
И главное – Андрей это тоже понял.
Остановился, замер и резко протрезвел, откидываясь на край сидения дивана.
- Мих, - немного устало обращает на себя внимание, так необычно-спокойно, почти умиротворённо произнося: – Поцелуй меня, а…
Мягко улыбаясь, подаюсь вперёд.
- Угу, как скажешь.
На лице щетина, которой я никогда не видел до этого, но мне всё равно. Привычно касаюсь родных губ, прикрывая глаза.
И в этот раз и я, и он понимаем – вот этот, именно этот поцелуй наш последний.
* * *
Я снова мнусь у дверей в палату. Ещё немного, и это станет закономерностью. Не прошло и недели, но с прошлой ночи мне никак не удавалось уснуть и пришлось собраться рано утром.
Сейчас, по-моему, часов восемь… или уже половина, не помню – телефон умудрился забыть дома, когда обувался. По-быстрому сбегал в магазин, набрал всё, что попалось под руку: от «Натса» и «Скитлса» до сетки апельсинов - и запихнул всё это в огромный именной пакет АТБ.
Всю дорогу думал об Андрее. Правильно ли я сделал, когда согласился на его просьбу прекратить занятия и разорвать контакты? Так непривычно видеть его сжатые губы и тщательно скрываемую боль в глазах. Но сделанного не воротишь, а сердцу не прикажешь. Он знал, что прав – я не люблю его, и если не смог полюбить за эти два года, то причина в нём, а не во мне.
Люди влюбляются, встречаются, разочаровываются, расстаются и снова влюбляются. Говорят «люблю» как нечто совершенно обыденное, хотя часто не знают, какое это чувство на самом деле. Они разбрасываются словами, создавая с помощью них иллюзии, хотя на самом деле ничего похожего не ощущают.
А я так не могу.
Немного обидно – как бы ни старался – всё равно не получается. Любовь – не то чувство, которым можно управлять.
Помнится, как-то давно я давал определение любви. Как же там… «Если любить – то это уже до гроба. До боли и слёз в глазах. До скрипа зубов и судорожного сжатия кулаков. До щемящей нежности где-то внутри и осознания того, что вот он – единственный, а остальные - всего лишь мутные тени на его фоне». Да, что-то такое есть, но любовь – она разная. Слишком разная, чтобы иметь одно точное эксклюзивное определение. Тот, кто любит, поймёт это, я же… Нет, любовь - это не то, что я чувствую к Андрею, пусть он как раз меня любит.
В конце концов позвонил Лере и со вздохом вкратце рассказал обо всём. Та, вроде, не была удивлена и, несмотря на раннее время, не ругалась, сонно отвечая. Девушка что-то сказала своему отцу и, получив ответ, произнесла:
- Мих, ты же не дурак. Не стоит жалеть о том, что сделано. Мозги тут не помощник, а сердце подскажет, что лучше. Если бы ты остался с Андреем из чистой жалости и симпатии – вот это было бы жестоко. А так, он переболеет, переживёт – он сильный. А тебе правда нужно идти дальше.
Я тогда усмехнулся – надо же, звучит будто предсказание. Не зря Кирилл в академии дразнил её «госпожой гадалкой».
И вот, я стою здесь, пытаясь успокоить учащенный пульс. Мой выбор сделан, и если Женька вдруг скажет, что он пошутил – этот спектакль был понарошку, я задушу его собственными руками.
Поставив всё на кон, чувствуешь себя нагим среди сотен людей, с интересом патологоанатомов обозревающих выставленные наружу внутренности. Естественно, это лишь моя собственная иллюзия, но пробирает до костей.
Под удивлёнными взглядами проходящих медсестёр делаю пару вдохов-выдохов и вхожу.
Ничего не поменялось – та же палата, те же вещи. Правда, один сосед отвернулся к стенке, а второго, который немного хромает, нет – он ушел ещё при мне, отсалютовав на прощание. Окно открыто, а Женя стоит у подоконника, с кем-то разговаривая по телефону. Говорит не по-русски и не по-украински, наверное, с кем-то из своих друзей в Бразилии или тренером, что, в общем-то, неважно.
Он меня пока не заметил, и я, тихо прикрыв за собой дверь, просто наблюдаю. Каждый раз такой разный – новый для меня и по-прежнему невероятный. Ещё та зараза, но такая восхитительная, что поневоле прощаешь ему всё.
И понимает ведь – совершенно всё понимает. Может сделать больно и себе, и мне, и окружающим, но осознавая - это правильное решение. Le devoir avant tout*.
Сейчас – именно сейчас - серьёзный, собранный, наверное, действительно разговаривает с тренером. А мне так хочется подойти и обнять его, почувствовав ответные объятия.
Всё. Now or never**.
- Женя… - рывком оборачивается, тут же произнося пару слов в микрофон телефона.
Ему даже не успевают ответить, потому что отключенный телефон точным броском отправляется на кровать.
Смотрит, а в глазах ожидание. Эдакая аквамариновая мини-бомба, тикающая со скоростью пульса. Недовзрывчатка, готовая взорваться в любую секунду, только тиканье ускорится выше нормы.
- И что ты… - прокашливается, - выбрал? Или… еще же не прошло недели.
Надеется, будто хочет потянуть время.
Я медленно подхожу, кладя пакет рядом с кроватью, и садясь на белые простыни. Негромко, чтобы не потревожить сон больного на соседней койке, говорю:
- Не видел смысла ждать какую-то неделю. Всё и так понятно…
Гипнотизирует, как змея. Ядовитая, но прирученная заботливыми руками. Нависает надо мной, от волнения облизывая губы:
- И?..
- Я останусь.
Разом выдыхает весь воздух. Чуть ли не падает, опираясь коленями на постель, сжимает меня в объятиях, носом утыкаясь в плечо.
Ощущаю, как где-то хрустнула кость, определённо моя, и неожиданно понимаю, что против воли щеки загораются румянцем. С чего бы это?
Чтобы скрыть неловкость, хриплю:
- Псих ненормальный, задушишь же!
А он улыбается, будто это похвала, и говорит:
- Сколько комплиментов я от тебя сегодня получил, сейчас умру от смущения.
- Дебил, - блин, вот писец, не представляю, что будет, если тот больной, спящий рядом, сейчас проснётся от нашей нелепой возни.
И снова улыбка. Отпуская меня, с размаху падает на кровать и перекидывает на белые простыни ноги. Прямо через меня, наплевав на жалобный скрип старых пружин.
Недолго лежит, с совершенно дурацкой улыбкой смотря в потолок, потом, не отрывая взгляда, просит:
- Возьми меня за руку.
- Зачем? – недоумеваю, садясь боком.
- Просто возьми, хорошо?
Не понимая, зачем, всё-таки выполняю его просьбу, беря в свои две его повреждённую правую ладонь. Всё точь-в-точь, как несколько дней назад, с той разницей, что за спиной нет непосильного валуна выбора, самоубийственной верёвкой стягивающего шею.
Глубокий вдох, выдох. Он серьёзнеет и сжимает мои пальцы:
- Миш… Я хочу, чтобы ты держал эту руку, когда тебе будет больно и обидно, когда ты будешь злиться или радоваться, когда почувствуешь, что рядом нужен кто-то, кто может тебя обнять и поддержать. Когда тебе плохо, грустно, неприятно…
Перебиваю, усилием унимая ошеломлённое «ту-дух» внутри. Боже, ну почему, почему он опять растрачивается на такие надрывные невероятные вещи…
- Смахивает на предложение руки и сердца.
На губах брюнета появляется намёк на улыбку:
- Ха-ха, скорее только руки.
У каждого своя дорога – кто-то сразу находит счастье, кому-то приходится за него бороться. У кого-то всё с самого начала «зашибись», а у кого-то длинная извилистая тропка, на которой, как ни иди, всё равно заблудишься.
Затихаем.
На улице жарко, и будет невероятно жарко позже, около полудня. Кажется, мы, замерев, сидим на третьем этаже – я все три раза, пребывая в странном состоянии, не считал этажи – даже подсознательно. Из окна выглядывают ветки небольшой яблони и ещё какого-то дерева, так мной и не определённого. Я же прилагаю огромные усилия, чтобы смотреть не на парня, а в окно, хотя по-прежнему держу его руку. Но сдаюсь, задумчиво спрашивая:
- Жень, а можно я сразу не поверю, что в моей жизни всё случилось именно так?
Непонимающе смотрит, а потом фыркает и негромко смеётся, в положении лёжа закидывая ногу на ногу, будто не в больнице лежит, а на пляже загорает:
- Можно. Только если ты меня поцелуешь, щено-о-очек, - насмешливо тянет гласные на последнем слове, копируя кое-кого очень знакомого.
Убью Диму.
Скептически смотрю на брюнета:
- Тут люди.
Нет, ну, точно как на пляже, сейчас ещё разденется до трусов и нахлобучит очки для завершения образа.
- Тебя что-то смущает после того, как мы поцеловались в кафе?
- Мы не поцеловались, ты всего лишь оставил мне синяк. Засосал, как пылесос, - перекривившись, вздыхаю.
Надеюсь, никто реально нас не сфотографировал или ещё хуже – снял. А если решат настрочить статью – тяжело будет подтвердить всё без явственных доказательств.
- Да ладно тебе, сосед слева спит, ему снотворное вкололи, а тот, что напротив, ухромал по амурным делам. Мих, не будь врединой, поцелуй и упроси врачей отпустить меня.
- Так мне поцеловать врача? – иронически переспрашиваю, усилием воли пряча улыбку. – У тебя сотрясение, поэтому ночь ещё переспишь. Тебе полезно.
А он вместо ответа вдруг говорит:
- Люблю тебя.
Вздрагиваю. Ну реально как от тока тряхануло.
- Ждешь от меня того же? – наверное, получилось язвительно, но не могу по-другому.
Какой-то непонятный страх заставляет это делать.
- Нет, мне не обязательно слышать признание вслух.
Рвано выдыхаю, а потом, мельком кидая взгляд на лежащего на соседней койке мужчину, наклоняюсь и припадаю к губам.
Опять этот вишнёвый «Эклипс», так и не переставший быть моим любимым. Он их что, ящиками скупает?
Проникаю в податливый рот, чувствуя, как на затылок ложится здоровая рука, превращая простой поцелуй в более грубый, сминающий, собственнический. Он прав - слов не нужно.
Любовь – это не слова или подарки. Любовь – это чувства. Она не проходит с годами, не исчезает бесследно, не стирается временем.
А у нас даже не любовь, у нас какая-то долбанная неискореняемая зависимость. Иррациональная, нереальная, невозможная зависимость друг от друга. Такая, что необходимо слышать хотя бы дыхание. И прошедшие события тому доказательство.
Я пробовал забыть, пытался, заставлял себя размыть очертания. Да, очертания, но не чувства.
Слишком сложно, слишком больно. К тому же теперь всё бессмысленно и ненужно.
Интересно, а когда цветёт омела?..***
Le devoir avant tout* (фр.) - Долг прежде всего.
Now or never** (англ.) - Сейчас или никогда.
*** - тут Миха имел ввиду, что омела – это древний символ жизни и плодородия. Собственно, он бы не удивился, если бы она цвела в августе, когда и происходили события. (Увы, омела цветёт с февраля, в марте и апреле).
Эпилог
Счастье не сомкнуть в ладонях,
Не упрятать в тёмный ящик,
Но пустись за ним в погоню
Без следов и наводящих.
Карты не беря с собою,
Поиграй в лихих пиратов
И скитайся до отбоя,
Маршируя, как солдаты.
Счастье есть, оно ведь где-то
Спряталось в лучах оконных,
А когда наступит лето,
Поищи в глазах бездонных.
Все найдут его когда-то,
Тёплым шарфиком окутав.
И ласкаясь, как котята,
Счастье стихнет на минуту.
Не исчезнет в детских лицах,
А поднимет тихо глазки,
Фыркнет шумно в рукавицы,
Скажет: «Верь мне, всё как в сказке…»
Когда Женю выписали, он тут же поселился у меня. У нас ещё оставалось время до конца его отпуска, и мы обоюдно решили тратить его попусту. Но синяк Ваня, как и обещал, уже «не-больному» поставил – на локте, нечаянно столкнув того на подлокотник дивана, когда зашел забрать свои диски с фильмами.
Где-то первые два дня мы только разговаривали, в обнимку сидя на диване перед телевизором – Савченко обожал заваливаться на всю ширину и, согнув ноги, класть голову мне на колени. Я не возражал: откидываясь на спинку, в одной руке держал пульт, а пальцами второй, как расчёской, перебирал его волосы.
Спал Женя на том же диване, но мы оба знали: долго так продолжаться не может.
Вечером он без стука вошел в мою комнату, где я малевал очередной заказ. Открыл настежь все окна и, обняв меня со спины, забрал сигарету. Затянулся. Выпустил в потолок облако сероватого дыма.
Я же, отложив кисть, повернулся на стуле без спинки. Отобрал сигарету обратно, но не успел затянуться - в рот выдохнули остатки дыма – только и успел почувствовать короткое прикосновение чужих сухих губ.
Подскочил, откашлялся, понимая, что сигарету чёртов антикурильщик выбросил в окно. Здорово, не хватало ещё находить во дворе окурки. Но, когда я глотнул воздуха для возмущённой тирады о кое-чьём ребяческом поведении, меня сразу же заткнули глубоким жадным поцелуем.
Сильные цепкие руки не давали осесть или отстраниться, а именно это я пытался сделать, чтобы, не доводя дело до рукоприкладства, высказать наглецу всё, что о нём думаю.
Наконец, оторвавшись, Женя, словно тряпичную куклу, прижал меня к себе. Ненавязчиво переместил руки вниз, под джинсовые шорты, задирая свободную чисто-белую футболку… А может, и не чисто-белую, ну-у, в некоторых местах.
Мешал толстый коричневый ремень, и Женька перекривился от досады, зашептав на ухо:
- Мих, у меня скоро спермотоксикоз будет. Давай уже займёмся сексом. Пожалуйста.
- Дубина, я за это время сказал хоть слово против? – пальцами поднимаюсь по его позвоночнику выше и выше, приподнимая синюю футболку с желтым улыбающимся смайлом в наушниках.
Мы вновь целуемся: на этот раз он практически вылизывает полюбившийся ему правый уголок рта. Спускается поцелуями по подбородку и ещё вниз-вниз, туда, где шея с адамовым яблоком, выступающие косточки ключиц. Ну, естественно, если в отсутствие нормальных харчей сесть на кофе, рис и яичницу, точно не потолстеешь.
А меня тянет прикоснуться к ямочкам, появляющимся на его лице при малейшей улыбке. Наверняка это фетиш, потому они и кажутся невероятно притягательными.
Пирсинг на языке... Ощущать что-то твёрдое в чужом рту во время поцелуя до сих пор немного непривычно.
Жарко выдыхает мне в рот, прогибаясь, когда я, чуть оттягивая резинки трусов и шорт, ныряю пальцами в ложбинку между ягодиц.
Снова поцелуи. Снова глубокие, снова горячие, снова жаркие. У нас тут индивидуальный баттл.
Мы, как восторженные подростки, нетерпеливо ерзаем, сглатывая вязкую слюну. Женя ближе к кровати, поэтому неспешно отходит к ней, увлекая за собой. В конце садится, опуская меня на свои колени: лицом к лицу, чтобы ноги свисали вниз.
Между короткими терпкими поцелуями сдирает через голову мою футболку, а я, не торопясь, будто исследуя, ныряю пальцами в ямочки от его лёгкой полуулыбки.
Замирает, восторженно присвистывая при виде тату:
- Когда успел?
- Давно, - уклоняюсь от ответа, не горя желанием разговаривать.
Потом, всё потом.
Грубо, за волосы, притягиваю его для поцелуя, однако меня, поддерживая под зад и за талию, неожиданным секундным рывком укладывают на кровать.
Нависает, на мгновение задержавшись, и припадает к части колючей лозы, вытатуированной пониже груди.
Целует, всасывает, ласкает кожу, а я только тихо сквозь зубы матерюсь, обещая, что, если любовник не прекратит вытворять такие вещи, одновременно едва-едва касаясь напряженного члена через ткань, изнасилую его без презервативов и смазки.
- А кто сказал, что ты будешь активом? – насмешливо, как может он один, смотрит снизу вверх в мои глаза.
- Щ-щас же, - ёрзаю, немного подаваясь вверх бёдрами.
В горле давным-давно пересохло, а дыхание сбилось ещё в начале.
- Ну а что? Признай, ты ведь тоже хочешь секса, - хитро усмехается, чуть крепче сжимая мою плоть.
С-сукин сын. Сквозь зубы рычу:
- Ага… только если ты подставишь свой зад.
- Ну, нет уж, на этот раз снизу будешь ты, - изгибается, облизываясь, как сытый кошак.
- Да ни за что.
Многозначительно молчит, неотрывно глядя на меня, и спускается сухим, а оттого шероховатым языком по дорожке от пупка вниз.
Останавливается у шорт, практически слезая с кровати, и опять выжидающе смотрит. Под глазами словно провели чёрным карандашом и равномерно размазали, подчеркнув яркий аквамарин. Когда-то слышал, что на красивых людях всё выглядит красиво – это точно про него. Даже тёмные круги из-за бессонницы прибавили ему шарма.
Женя упорно не отводит взгляд, а в паху болезненно ноет. Сдаюсь, прикусывая губу с внутренней стороны:
- Ублюдок, ты ведь знаешь… - врать нет смысла, - что я не смогу тебе отказать. Даже если до этого никому не позволял чего-либо подобного.
Негромко смеётся, расстёгивая ремень:
- Это потому, что ты тоже от меня зависим. Не замечал за собой такого?
Приподнимаюсь на локте: Женька стоит на коленях на полу, нетерпеливо сглатывая. Лёжа поперёк кровати, второй рукой я незаметно сжимаю покрывало.
- Хах, я даже с психологом об этом разговаривал.
- Ага, и не только об этом, и не только разговаривал. Так он тебя не…
Прерываю, втягивая воздух сквозь зубы, когда горячие губы припадают к плоти через боксёры.
С-скотина, давай уже нормально… Делаю над собой усилие, чтобы спокойным голосом ответить:
- Нет, он вошел в моё положение и был снизу, - дурацкая формулировка, вылетевшая на одном дыхании.
Весело ухмыляется, замечая моё состояние. Ничего от него не скроешь.
- Ну, я, конечно, войду не в положение, а кое-какое другое место, но обещаю, будет так же классно. А снизу? Да запросто – будешь наездником.
Наконец-то стягивает треклятые шорты и трусы до колен, пройдясь языком по всей длине напряженного члена. Че-е-ерт, ну почему даже минет в его исполнении выглядит намного пошлее, чем обычно?!
- Х-ха, заткнись и трахни меня, или я трахну тебя! – не могу сдерживаться, рвано выдыхая.
- Не получится, - весело. – В Бразилии я подкачался. Всегда мечтал быть сильнее тебя.
Это мы ещё посмотрим.
Снимает футболку и, как и раньше, стоя на коленях, резко втягивает плоть в рот до конца. Надеюсь, зубы он спрятал и не грызанёт меня, мстя за все обиды.
- Твою ма-ать…
Подаётся назад, отстраняясь:
- Не матерись.
- А то что? – кажется, губу я, как обычно, искусал до крови.
- А то я начну шутить, - с лукавой улыбкой сжимает мошонку.
- И как же? Х-ха…
Усмешка становится откровенно ехидной, а Женя приторно сладким голосом тянет:
- Тише, маленький, тише, солнышко, тише, котёнок…
- Блять, ещё раз, х-хах, - выдох сквозь зубы, - назовёшь меня каким-то из идиотских прозвищ, и я отведу тебя в садо-мазо-гей-клуб.
- А что, такие бывают? – с искренним удивлением интересуется, получая в ответ моё хмурое, раздражённое:
- Ты не переживай, я найду!
Тут в соседней комнате что-то громко хлопает. За закрытой дверью нашей комнаты, нарочито громыхая, спускаются по ступенькам и недовольно орут:
- Вы можете потише?! Это вам не «Дом 2»!!!
- Мы постараемся, - говорю максимально нейтрально.
Не хватало перед сыном позориться. Женька, спрятав лицо в изгибе локтя, пытается не ржать, а я в сердцах пинаю его свободной ногой. Несмотря на жгучее, жаркое возбуждение, натягиваю нижнее бельё и шорты обратно. Не мог, что ли, устроить всё по-тихому? Так нет же, ему и секс нужно превратить в цирковое шоу. Фокусник, блин.
- Короче, я ушел, - кричит Яр, и за ним с грохотом захлопываются входные двери.
Теперь мы наедине, но, вместо паники или чего-то в этом роде, с ногами залезаю на кровать, крест накрест поджимая их под себя.
- Поднимись, - прошу. Тот насторожено поднимается и сосредоточено смотрит в мои глаза. Я же, ощущая над ним полную власть, склоняю голову набок. Улыбаясь уголком искусанных губ: – Чего стоишь? Раздевайся.
- Мих?.. – удивляется моему состоянию.
Знал бы он, чего оно мне стоит. Но он не знает… и не узнает.
Не отвечаю, расслабленно опираясь на отставленную назад руку, и Женьке не остается ничего, кроме как снять с себя всё. Ему тоже несладко – движения отрывистые, резкие. Сдерживается. И это заводит.
Он замер, выжидая. А я, чувствуя в груди безумное, шальное «Ту-дух», подавляю невероятно громадное желание прикоснуться к головке собственного члена.
- Смазка и презервативы в тумбочке, слева от тебя. Хоть клизму делать не заставишь?
Отрицательно мотает головой, открывая нужный ящик. Значит, настроен серьёзно. Больше никаких шуток.
У меня в голове крутится одно-единственное: «Жарко, жарко, жарко…»
Рвёт зубами пакетик с презервативом и смотрит на меня с вызовом, усмехаясь. От его взгляда мне тоже жарко.
Шорты слишком сковывают, но держусь, не желая сдаваться первым. Такое странное противостояние не имеет ни смысла, ни цели. Нам всего лишь интересно, у кого крепче нервы и сила воли. Этот раздолбай на самом деле сильный противник – не представляю, что будет, когда он до меня доберётся.
Не глядя, точными движениями раскатывает тонкий латекс по напряженному члену. Напряженному настолько, что видны узкие полоски вен.
Медленно, до мурашек по коже, подходит к кровати, подхватив тюбик смазки из своих валяющихся на полу шорт. Так же медленно становится на колени, гипнотизируя и ожидая.
По его губам тенью скользит игривая, чуть насмешливая усмешка – понимает: правила покамест задаю я.
- Ляг, - киваю рядом, отодвигаясь.
Удивлённо приподнимает брови, но просьбу выполняет, с кривой усмешкой полностью ложась на спину.
С трудом сглатываю. Знаю – на этот раз я снизу. Но клянусь, только на этот раз и только с ним, потому что, м-м-м… пятой точкой чую – это не моё.
Стаскиваю мешающую одежду, как бы оставаясь на равных.
Женька заинтригован: смотрит из-под полуприкрытых век, замерев, будто хищник перед охотой. Напряжен, но не спешит нападать. Только пусть не переживает, я тоже постараюсь быть хищником.
Мягко сжимая свой член в руке, неторопливо двигаю ей взад-вперед, садясь на талию любовника.
Если бы он понимал, как на меня действует, непременно бы этим воспользовался.
Подрагивающими руками откручиваю крышку тюбика, выдавливая содержимое на свои пальцы. Как-то это…
Нервничаю, делая пару вдохов-выдохов. Приехали, товарищи.
Обычно в такие моменты у меня просыпается довольно специфический юмор, а тут ещё Женя грудным, бархатным, но таким насмешливым голосом, растягивая гласную:
- Ми-и-их?
- Пошел нахер! – грубо отзываюсь.
Но это же Женя, и его острословие не уступает моему.
- А в жопу не посылаешь принципиально? – однако приподнимается на локтях, беря мою руку со смазкой в свою. – Спокойно, Мих, я ж тебя не расчленять собираюсь.
Хмуро кривлюсь:
- Это ещё с какой стороны посмотреть.
Поднимаюсь на колени, а он садится так, чтобы его голова оказалась на уровне моего пупка. Придвигается ближе, целуя татуировку. Моя рука, зажатая в его, наводит скользкие круги у входа в моё напрягшееся тело.
Поняв, что в другой руке я всё ещё держу тюбик, кладу его рядом – скорее всего, ещё пригодится.
А Женька, переплетая пальцы наших свободных рук, сжимает их так крепко, будто думает, что я сейчас струшу и убегу.
Понимаю - пора - и, напоследок нервно усмехнувшись, стараюсь максимально расслабиться. Фаланга среднего пальца беспрепятственно проникает внутрь.
Я говорил, что я романтик? Если говорил, то определённо безбожно врал, так как первым делом искренне порадовался, что перед тем, как сесть рисовать, успел сходить в туалет и принять душ. Вторым делом, я обрадовался тому, что сегодня почти ничего не ел. Гигиена, мать её, прежде всего.
Неспешно проталкиваю палец внутрь, пытаясь найти так нахваленную пассивами простату. Я и чужую-то редко щупал, а тут свою.
- Помочь? – не насмехается.
Отрицательно мотаю головой, наконец-то отыскивая чувствительный бугорок.
С лёгким нажимом провожу, непроизвольно вздрогнув. Острая вспышка наслаждения пульсирующе порбегает по телу, принуждая прогнуться.
Краем глаза ловлю кое-чью самодовольную усмешку.
Боже, убью когда-нибудь этого козла без суда и следствия, и меня обязаны будут понять.
Женька направляет меня, а я, прикрыв глаза, отдаюсь течению, в такт толчкам лаская член. Жар нарастает, наводя на мысли, что кровь в венах давно вскипела, превращаясь в раскалённую лаву, и, решившись добавить внутрь ещё один палец, слышу умоляющий стон:
- Мих, дева Мария, быстрее, или я тебя изнасилую.
Угу, как же.
Не обращаю на слова совершенно никакого внимания, сосредотачиваясь на собственных ощущениях. Назвался груздем – полезай в кузов.
Кажется, мы там соревновались, кто сдастся первым?
Во всяком случае проигрывает он, еле дождавшись, пока я растяну себя достаточно широко тремя пальцами.
Быстро неравномерно смазывает член, пытаясь унять дрожь возбуждения в руках. Больно прикусывает кожу возле пупка, тут же зализывая укус, но с силой сжимает мои руки, кладя их себе на плечи.
А я, сцепив зубы, почувствовал, как смазанные пальцы заменяет эрегированная плоть. С-сука, да чтоб я хоть раз ещё был в пассиве. Это же не секс, а издевательство какое-то.
От неприятных ощущений я зашипел, чувствуя, как по виску оглушительно скатывается капля пота.
- Расслабься, - шумно сглатывает.
Угу, обязательно. С чужим членом в заднице.
- Ещё одно слово, и я тебя задушу, - говорю с трудом, усилием отгоняя маячащие перед глазами круги.
И появились они отнюдь не от удовольствия.
Боже, в следующий раз я его сам на кол посажу, только смазкой с отвратительным приторным запахом смажу – всё равно ощущения одинаковые.
Радовало, кстати, что эта смазка не какая-то там клубничная, ну, или какие они там бывают, а со свежим, таким вот мятным запахом.
- Сожми ногами мою талию, - не внимая предупреждению, просит на ухо.
Меня же колотит от ощущения, что во мне находится жаркое, другое, постороннее, пусть и не до конца.
- Как? – выдавливаю сквозь зубы. – Я тебе что, девушка?
Ноги я, конечно, не сжимаю, но скрещиваю сзади и крепко прижимаю к себе любовника, обняв его за шею. Спрятав лицо на его правом плече, жмурюсь и матерюсь сквозь зубы, когда Женя насаживает на свой ствол мою бедную тощую задницу.
Нет, я не романтик… Определённо не романтик, потому что пытался не со стороны представить себе всю эту порнографию, а просчитать, как при такой охрененно галимой растяжке «оно» в меня влезло. Да мне даже минут пять не дали на это дело, притом, что все мои партнёры перед сексом делали себе клизму, а неопытные ещё и смазывались.
Интересно, мы сможем когда-нибудь заняться нормальным, посредственным сексом в обычной миссионерской позе?
В сознании мелькала парочка странных мыслишек, но тут Женька резко приподнял меня за бёдра и так жестко насадил на себя, что я, сдавленно охая, не способен был больше связать ни одной мысли. Только двигаться.
Толчок, толчок, ещё – до конца насаживая, до конца насаживаясь, врываясь глубоко в тело.
Я не понимал, что говорю, да и говорю ли вообще, так как смысл всего был заключен именно в этих толчках, движениях вверх-вниз, каплях пота, негромких вспышках, когда кожа касалась кожи.
И снова вспышкой - жарко, жарко, жарко…
Удушающе, но не петлёй, а воздухом, на котором, казалось, можно без проблем пожарить яичницу.
Рядом чужие маты – русские вперемешку с иностранными, когда крепкое сильное тело выгибается, содрогаясь в экстазе. Неосознанно прикусывает моё плечо, больно впиваясь зубами, а мне достаточно одного прикосновения к горящей от жары и взрывоопасной энергетики плоти, чтобы кончить в кулак любовника, прогибаясь настолько, что хрустят позвонки. Откидываясь назад, я не упал только потому, что Женя вовремя опомнился, догадавшись прижать меня к себе.
На автомате поднимаюсь, соскакивая на кровать рядом, а чёртов футболист, быстро сняв использованный презерватив, завязывает его узлом и, чуть не промахиваясь, кидает на тумбочку.
- Ловкость рук и никакого мошенничества, - хрипло смеётся, откидываясь назад.
Облизывает пальцы, будто на них какая-то изысканная сладость, а не моя сперма. Выдыхая, несколько минут я расфокусированным взглядом смотрю в потолок, когда Женька с тяжким вздохом задаёт вопрос:
- Мих, скажи, почему ты выбрал именно меня? Я уже готовился к тому, что ты придёшь попрощаться. И я, что бы там ни говорил, уехал бы, наплевав на собственное будущее. Сдался бы, понимая, что это не тот случай, где можно что-то изменить. Но ты… - фыркает. – Ты поломал все мои стереотипы, вернувшись с согласием даже раньше назначенной недели.
Наверное, вопрос мучил его всё это время, но Женя с несвойственной ему нерешительностью молчал, не нарушая установившегося спокойствия.
Прикрывая веки, произношу:
- Возле нас картина на стене висит. Видишь?
Шорох извещает, что парень приподнимается, чтобы посмотреть:
- Ага, вижу. И что?
- Я нарисовал её, когда ты уехал. Той же ночью.
Зуб даю, он сейчас пытается вникнуть в смысл, но там он не такой уж огромный. Не так много, как думают те, кто слышал, но и не так мало, как считают те, кто видел.
- Персонификация? – предполагает.
Хм-м, отдавать зуб мне, похоже, не придётся.
- Приступ идиотизма, - лениво ворочаю языком, раскинувшись «звездой».
Кровать широкая – ложись хоть вдоль, хоть поперёк, места хватит всем.
Так как Женя не подаёт признаков активности, неохотно приоткрываю один глаз – любовник недоуменно застыл, а потом понимающе невесело усмехнулся.
- Смекаешь? – зеркалю его улыбку.
- Ага. Теперь ясно. И… можно я заберу её с собой?
- У нас ещё пара недель до конца твоего отпуска. Успеешь налюбоваться и решить, стоит оно того или нет. Сейчас рано об этом думать, - с приливом сил поднимаюсь с постели. – У меня на тумбочке есть такая замечательная вещь, как миниклизма. Не хочешь применить её по назначению?
Обречённо матерится:
- Бля-а!..
Но на губах хитрая, лукавая усмешка.
* * *
- Мих, не могу просить тебя сразу же переехать ко мне, но приезжай почаще. Я как раз оборудую для тебя мастерскую.
- Угу, я постараюсь.
Действительно постараюсь.
Мы стоим возле аэропорта, на виду у всех, поэтому не позволяем себе ни одного двусмысленного жеста, необдуманного слова, которое может подхватить внимательный прохожий, так, по чистой случайности промышляющий выставлением на всеобщее обозрение личной жизни известных людей. То же касается улыбок, взглядов, жестов.
Крепкое рукопожатие, на несколько секунд переходящее в короткое, рваное объятие, – наш удел.
И шепот: «Люблю тебя. Увидимся» - непонятно, его или мой.
Потом Он уходит, а через открывшуюся дверь проскальзывают отзвуки множества голосов: мужских, женских, подростковых, детских – кто-то встречает, кто-то провожает, кто-то прощается.
Но мы не прощаемся – никто из нас не посмеет, не осмелится сказать такое. Наше «Навсегда» осталось где-то там, в прошлом лете, давнем дне, вместе с разрывами грома, молниями, дождями, сухими солнечными временами. Шалые, легкие, непосредственные, тяжелые – какими бы они ни были, общее, что их объединяет, - неповторимые. И не надо. Бессмысленно гоняться за вчерашним днём, если в сегодняшнем есть то, чем дорожишь.
Отхожу от здания, считая вровень с электронными наручными часами секунды. От одной до шестидесяти, от одной до шестидесяти, и так по новому кругу, не отрывая взгляда от циферблата.
А когда летит очередной самолёт, я понимаю – это Его – и одними губами шепчу пожелание удачи.
Мы не прощаемся, нет.
И сегодня-завтра я увижу его на экране, в обрывках газет, услышу по телефону, в какой-то передаче. Если же этого не будет – например, отключат электричество, батарейка смарта сдохнет, а газету через неосторожно открытое настежь окно унесёт ветер, то у меня всё ещё останутся кисти, краски и воспоминания, способные немыслимым, невозможным образом напомнить о том, что Он по-прежнему где-то существует.
А потом мы встретимся…
Это далеко не весёлая сказка – мы вряд ли проживём долго и счастливо, умерев в один день, но и не беспокойная жизнь, где каждый день кого-то убивают, скалясь на слова ненависти. Да, совсем не похоже… Это… это всего лишь ещё одна история, где встретились две бесконечности.
И узнавшие о нас люди пускай сохранят в секрете наши маленькие, но такие значительные тайны.
Ноябрь 2011 – Август 2012.
Дата добавления: 2015-09-05; просмотров: 55 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Глава 54: То, что ещё можно вернуть | | | Special story: Там, где растут подсолнухи |