Стилизация и вариация

В контексте главной проблемы этого исследования — взаимоосвещения разных языков и стилей в романе — стилизация рассматривается как встреча двух языковых сознаний: «Современный язык дает определенное освещение стилизуемому языку: выделяет одни моменты, оставляет в тени другие, создает особую акцентуировку его моментов... определенные резонансы стилизуемого языка с современным языковым сознанием». Следовательно, объектность и условность воспроизводимого стиля ощущаются благодаря его соотнесенности с языковым сознанием «современного стилизатора и его аудитории». Отсюда ясно, почему ученый в этом случае так подчеркивает временную дистанцию: чем она значительнее, тем ощутимее контраст двух языковых сознаний — изображаемого и изображающего.

Стилизации в этом смысле противопоставлена вариация: «При стилизации языковое сознание стилизатора работает исключительно на материале стилизуемого языка: оно освещает этот язык, привносит в него свои чужеязыковые интересы, но не свой чужеязыковой современный материал. Стилизация как таковая должна быть выдержана до конца. Если же современный языковой материал (слово, форма, оборот и т.п.) проник в стилизацию, это ее недостаток, ошибка, анахронизм, модернизм. Но такая невыдержанность может стать нарочитой и организованной: стилизующее языковое сознание может не только освещать стилизуемый язык, но и само получить слово и вносить свой тематический и языковой материал в стилизуемый язык. В этом случае перед нами уже не стилизация, а вариация. <...> Вариация свободно вносит чужеязыковой

материал в современные темы, сочетает стилизуемый мир с миром современного сознания, ставит стилизуемый язык, испытуя его, в новые и невозможные для него самого ситуации».

Проиллюстрируем это различие между стилизацией и вариацией одним примером. Все помнят восторженный отклик Пушкина на опубликование перевода «Илиады» Гнедичем: «Слышу умолкнувший звук божественной эллинской речи / Старца великого тень чую смущенной душой». Это, несомненно, стилизация и, по-видимому, вторичная, поскольку сам Гнедич, по всей вероятности, не только переводил, но и стилизовал Гомера: воспроизводится не только стиль перевода; ему полностью отвечает тематика — слово переводчика воскрешает прошлое. Современный язык (язык автора стилизации), конечно, создает определенное освещение стилизуемого языка, но внутри текста совершенно отсутствует: стилизация выдержана.

Есть, однако, и другой пушкинский отклик: «Крив был Гнедич-поэт, преложитель слепого Гомера / Боком одним с образцом схож и его перевод». Здесь заметен комический контраст внешних опознавательных признаков «высокого» гомеровского стиля и «низкой» тематики; при этом уподобление недостатков перевода физическому недостатку изображенного персонажа, создателя этого перевода, разрушает дистанцию: вместо воскрешения прошлого у переводчика получается «самовыражение». Попутно сталкиваются одинаковые по значению элементы противоположных стилей — архаического и современного: «преложитель» и «перевод». Это столь же очевидная вариация: «нарочитая невыдержанность», конечно, ставит стилизуемый язык «в новые и невозможные для него самого ситуации».

Дата добавления: 2015-08-27