Глава XXXVII золотое правило

Как-то две или три недели спустя мы вернулись в конюшню довольно поздно. Навстречу нам выбежала Полли с фонарем в руке (она всегда выходила посветить нам, если не было слишком сыро).

– Все улаживается, Джерри: миссис Бриггс присылала слугу сегодня днем, чтобы попросить тебя приехать за ней завтра в одиннадцать. «Да, конечно, – сказала я ему, – но мы думали, что миссис Бриггс нанимает теперь кого-то другого». А он и отвечает: дело, мол, в том, что хозяин действительно рассердился на мистера Баркера за то, что он отказался приезжать по воскресеньям, и пытался подрядить других извозчиков, но все было не то: одни едут слишком быстро, другие слишком медленно… Хозяйка говорит, что такого приятного и чистого экипажа, как у вас, нет ни у кого и что никто другой не подходит ей так, как мистер Баркер.

– «Все будет хорошо когда-нибудь еще». Ты была права, моя дорогая, как почти всегда. Беги, готовь ужин, а я распрягу Джека и живо сделаю все, что нужно, чтобы ему было хорошо.

После этого мистер Бриггс нанимал Джерри так же, как и прежде, но никогда не просил приезжать по воскресеньям. Однако настал день, когда нам пришлось поработать и в выходной, и вот как это случилось. Накануне вечером, в субботу, мы вернулись домой очень уставшие и с удовольствием предвкушали воскресный отдых, но нашим ожиданиям не суждено было исполниться.

В воскресенье утром Джерри чистил меня во дворе, когда подошла Полли. Было что-то тревожно-просительное в ее взгляде.

– В чем дело? – спросил Джерри.

– Видишь ли, дорогой, – ответила она, – бедняжка Дайна Браун только что получила письмо, в котором сообщается, что ее мать опасно больна и что, если она хочет застать ее в живых, ей следует приехать немедленно. Это в десяти милях отсюда, в деревне. Дайна говорит, если ехать на поезде, придется еще четыре мили идти пешком, а притом, что она очень слаба – ведь ее ребенку нет еще и четырех недель, – об этом, конечно, не может быть и речи. Вот она и просила узнать, не отвезешь ли ты ее в своей пролетке, и обещала честно расплатиться, как только добудет денег. Джерри поцокал языком:

– Надо подумать. Не о деньгах, конечно, а о потерянном выходном. Лошади устали, да и я тоже – вот в чем загвоздка.

– Да здесь загвоздки куда ни кинь, по правде говоря, – ответила Полли, – но ведь речь идет только о половине воскресного дня, к тому же мы должны поступать с другими так, как нам хотелось бы, чтобы и с нами поступали; а я прекрасно понимаю, что чувствовала бы сама, если бы умирала, не дай Бог, моя мать. И потом, Джерри, дорогой, я уверена, что это богоугодное дело не осквернит Святого воскресенья: если вытащить несчастного ослика из ямы в этот день не считается грехом, то помочь бедной Дайне – тем более.

– Ну, Полли, ты мудра, как пастырь. Так и быть, пойду сегодня к ранней службе, а ты можешь сказать Дайне, что я буду готов ровно в десять. Постой. Зайди по дороге к мяснику Брейдону, передай от меня привет и спроси, не одолжит ли он мне свою легкую двуколку на рессорах. Я знаю, по воскресеньям он ею не пользуется, а для лошади это большая разница.

Она ушла, но скоро вернулась и сообщила, что мясник с удовольствием одолжит Джерри свою двуколку.

– Отлично, – сказал Джерри. – Собери мне немного еды – хлеба и сыра, я постараюсь вернуться как можно раньше.

– А я испеку мясной пирог не к ужину, а к раннему чаю, – сказала Полли и ушла. Джерри же принялся за приготовления к отъезду, напевая песенку «Только Полли и никто другой», которую очень любил.

Джерри выбрал для этой поездки меня, и в десять часов мы двинулись в путь. Двуколка с высокими колесами была такой легкой, что по сравнению с четырехколесной пролеткой казалась почти невесомой.

Был чудесный майский день. Выехав за город и вдохнув сладкий от аромата свежей травы воздух, ощутив под ногами мягкую проселочную дорогу, я почувствовал себя, как в старые добрые времена, и вся усталость мигом слетела с меня.

Родители Дайны жили на ферме в маленьком доме, к которому вела зеленая аллея. Неподалеку был луг, где росло несколько красивых тенистых деревьев, на нем паслись две коровы. Встретивший нас молодой человек попросил Джерри оставить двуколку там, а меня предложил привязать в коровнике, извинившись, что у них нет более подходящего для лошади стойла.

– Если ваши коровы не будут возражать, – сказал Джерри, – мой конь с наслаждением попасся бы часок-другой на таком прекрасном лугу. Он смирный, и для него это было бы редким удовольствием.

– Конечно, пожалуйста! – ответил молодой человек. – Здесь все в вашем распоряжении, мы так благодарны вам за доброе отношение к моей сестре. В час у нас будет что-то вроде обеда, и мы надеемся, что вы разделите его с нами, хотя из-за матушкиной болезни у нас теперь все не так.

Джерри сердечно поблагодарил за приглашение, но сказал, что прихватил еду с собой и больше всего на свете хотел бы побыть на воздухе.

Когда меня распрягли, я не знал, что делать раньше: щипать траву, кататься по ней, просто лечь и отдохнуть или наслаждаться свободой, галопом скакать по лугу. Все это я проделал по очереди – ведь я не пасся на лугу с тех пор, как мы расстались с бедняжкой Джинджер. Джерри казался не менее счастливым, чем я. Он уселся на склоне под тенистым деревом, слушал пенье птиц, потом запел сам; почитал свою любимую книжицу в коричневом переплете, затем побродил по лугу, спустился к маленькому ручейку, нарвал цветов и веток боярышника и связал их длинными нитями плюща. После этого он накормил меня овсом, который прихватил из дома. Но время бежало слишком быстро.

Когда мы вернулись домой, первое, что сказал Джерри жене, въехав во двор, было:

– Ты знаешь, Полли, это воскресенье вовсе не оказалось потерянным, потому что там на каждом кусту птицы пели псалмы, и я им подпевал; а Джек и вовсе был похож на молодого жеребенка.

Когда Джерри вручил Долли цветы, та запрыгала от радости.

Дата добавления: 2015-08-27