О К С И 3 страница

На кухне троим сесть негде, перетаскиваем тарелки в комнату. Наливаем. Выпиваем. Окси пододвигает мне тарелку, где еды больше. Но я меняюсь с ней, беру себе поменьше. «Сколько лет она мне дает? Думает, что мы с Серёгой друзья-ровесники?»
- Что же ты наделала, Окси? Вокруг крах: гиперинфляция, разруха, уголовно-фашистский режим, страна летит в тартарары, а ты… Что ж ты будешь делать с ребёнком? Одна…
- А я… Я специально. Нарочно. Надо же поддерживать… Страна… Народ вымирает. Рождаемости нет. И я…
Я смеюсь. Смеётся Серёжа. Хотя и темно у него ныне в голове, но он всё соображает. Вообще, с ним нужно держать ухо востро. Он бывает опасен. Искалечил мне как-то левую руку – сломал палец. В больнице, шарлатаны, разумеется, мне ничем не помогли, кость срослась криво, палец не гнётся, иногда очень сильно болит, выглядит уродливо, я его прячу. Но Серёгу я не боюсь. Он выше и тяжелее, но я весьма тренирован, усиленно пью не всегда, с перерывами, в которых бег, эспандер, гантели, гири. Серёга сейчас жидкий, а в армии, в состоянии психоза, Серёга расправлялся с такими армяно-грузинскими амбалами, до которых мне очень далеко…

Мы смеемся. Над беспредельной наивностью Оксаны. Впрочем, она могла так ответить, чтоб как-то отговориться, оправдаться, а настоящие причины, очевидно, стары, как мир – хотела привязать к себе мужика.
Но я полон алкоголем, организмик кайфует, сосудики расширяются, кислородик с витаминчиками доставляется в самые дальние и забытые уголочки пятидесятилетнего тельца. И мне сейчас не до нюансов чужой юной глупой психики.
- Эх, Окси, о себе надо думать, а не об уголовной поганой стране! Её уже ничем и никем не спасёшь!

Вода в ведре нагрелась. Пришло время заниматься делом, ради которого мы все здесь собрались. Пришла пора заниматься сексом.
Я и Окси отправляемся в жуткую ванную. В трезвом разумном своём мирке я никогда не стал бы мыться с девушкой, с которой ещё не спал и знаком всего полтора часа. Но сейчас, с изменённым сознанием, да ещё при столь удачном сегодняшнем расположении-соединении в организмике всех атомов-электронов-ионов, плюс вливание неведомой, но такой явно-чувствуемой молодой женской бионергии – я отметаю всякие условности! Я сейчас то ли нудист, то ли м у д и с т! Скорее, второе…

А Окси, конечно, не привыкать. Ей, наверное, всё-таки лет семнадцать, хотя и говорит что двадцать, но её юная мордашка наверняка повидала многое и многих.
Некоторые молоденькие шлюшки умудряются с детских лет организовать из себя конвеер. Впрочем, ныне чёрные времена безвременья, уголовникам – самоизбранным (с помощью кремлёвских бандитов) губернаторам и мэрам принадлежат публичные дома, законом строжайше запрещённые, но открыто функционирующие, с широчайшей рекламой, бесплатно разбрасываемой по почтовым ящикам всего города – читайте детишки, учитесь… Как же я могу осуждать умирающих от голода в этой разрухе девчонок, вынужденных….

Сколько сомнений и противоречий порождают химические реакции мыслящих клеток в моём encephalon (головном мозгу), когда я в некоторых своих бессмертных литшедеврах подхожу к тем абзацам, в которых необходимо писать про ЭТО!
Первое, что выдают химикалии моего головного процессора: а нужно ли вообще про ЭТО писать!? То ли дело, в советских романах: пять лет он и она дружили, ходили на каток и в музеи. Потом они по-настоящему влюбились и ещё пять лет ходили, держась за ручки и даже однажды он её чмокнул в щёчку. И наконец, как-то в благоприятный по геомагнитным показателям день, после бурного комсомольского или партийного собрания, где обсуждался жизненно важный вопрос – какого числа наступит коммунизм, наша влюблённая парочка после десяти лет полнейшего полового воздержания, зашла в чью-то квартиру, то ли его, то ли её, как раз удачно, дома не было родителей, потушили свет, и …. И всё! Через девять месяцев появился наследник.

Правда, в советских романах никогда ничего не говорилось о сперме влюблённого: куда же он её девал все десять лет!? Занимался онанизмом? Донорством? Ходил к проституткам? Но в СССР их официально не числилось! А она? Что творилось с её яичниками!? Или она любила одного, а жила с другими?
В советских романах по этим актуальным физиологическим вопросам ни слова! Поэтому и не сохранились макулатурные «шедевры», как не сохранится и нынешняя макулатура бумагомарателей, назначенных Кремлём, ибо нет в этой макулатуре ни таланта, ни правды…

А ещё, когда у меня возникает необходимость писать про ЭТО, я начинаю рассуждать следующим образом: вот, мы едим. Миллионы деревьев спилены, из них сделана бумага и тысячи писателей в разные времена понакатали на ней вымышленные и документальные процессы пожирания различных продуктов: завтраки, обеды, ужины… Жаренные поросята, жульены-мурлены, суфле-фуфле, пирожные-мороженные, пиво-виски-водки-ромы-коньяки…
Еда – естественный процесс. Но и о б р а т н а я операция – тоже естественный процесс. Но почему-то как-то совсем не принято описывать героев после сытного обеда: вот заходят он или она в туалет, снимают брюки или поднимает платье, стягивают трусы и если сиденье чистое, садятся на него, а если грязное – с ногами влезают на унитаз. И – пошёл процесс! Полезло дерьмецо. Запах. Масса нюансов! Пошла моча: сначала тонкой струйкой, потом толстой! Хорошо! Приятно! Читать, может, не очень, но... Но процесс-то е с т е с т в е н н ы й!!! Насколько может быть у нас, ИСКУССТВЕННЫХ созданий что-нибудь естественное…

Мы – ходячие временно-эфемерные химические иллюзии с иллюзорными мыслями и ощущениями. ДВУЛИЧНЫЕ ИЛЛЮЗИИ! Заклеил я свои жуткие старые, с растрескавшейся штукатуркой стены обоями – и всё, один микрон бумаги создаёт видимость приличной квартиры!

Но: ВСЁ В МИРЕ ОТНОСИТЕЛЬНО, ПОЭТОМУ НУЖНО ТОЧНО ЗНАТЬ: ЧТО, КОМУ, КУДА, КОГДА И СКОЛЬКО НЕСТИ!

Для ублюдков, обокравших мою страну, между моими рублёвыми обоями и растрескавшейся штукатуркой нет разницы: одинаковая нищая убогость. Потому что стены их дворцов выложены – на украденные у меня же деньги – итальянским мрамором и уральским малахитом. ЧЛЕНОСОСЫ!

Относительны наши представления о приличиях – во временах и пространствах. Относительны в различных химических реакциях различных мозговых клеток в наших псевдоразумных головёшках!
Впрочем, относительность наших представлений об интимных приличиях и их описаний сводится к относительности количества наших половых гормонов в данный момент нашей жизни.
Заумно? Хорошо, буду проще и надеюсь, гипотетический читатель ко мне потянется. В шестнадцать-восемнадцать-двадцать, когда весь интеллект находится в половом органе, когда… Да что там в шестнадцать-двадцать, а в тридцать!? А в сорок? Когда уже есть огромный наработанный сексопыт, когда от начинающегося полового бессилия или пока ещё ослабления появляется большая тяга к разнообразию, извращениям!? Эти моменты сумасшествия, когда всё твоё IQ опять, в который раз!!! У тебя между ног!!!

«Нельзя себе представить ничего более распутного, чем этот народ: не может быть большей утончённости в искусстве утех и сладострастия. Отцы и матери мирились с тем, что их дочери за деньги продавали гостям свои ласки, мужья спокойно относились к проституированию своих жён. Вавилоняне были погружены в пьянство и во все бесчинства, связанные с этим. Женщины на пирах снимали свои верхние одежды, потом остальное платье, одно за другим, мало-по-малу обнажали своё тело и наконец оставались совершенно нагими. И так распущенно вели себя не публичные женщины, а самые знатные дамы и их дочери».
Это Квинт Курций описывает многомиллионный Вавилон, столицу Ассирии в своей «Истории Александра Великого».

«… Разгорячённые вином, опьянённые музыкой, возбуждённые сладострастной пантомимой музыкантш, эти девственницы, эти матроны и жёны быстро теряли всякую сдержанность и с чашей в руке, тут же в присутствии своих отцов, мужей, братьев и сестёр давали простор самым низменным своим инстинктам. Возраст, пол, общественное положение, - всё тонуло и смешивалось в одном круговороте. Песни, крики и танцы становились всё громче и необузданнее. Всеобщее смешение овладевало пиршественной залой, которая превращалась в постыдный бордель. Пир и любострастные интермедии продолжались до той поры, когда с наступлением зари бледнели факелы, и полуобнажённые гости падали куда придётся…»
Так Геродот описывает нравы граждан, живших в общем-то совсем недавно, каких-то две-три тысячи лет назад. Вот откуда у нас тяга к ресторанам!
А что творилось в Индии, Египте, Азии, Японии, Европе!!! В дохристианских храмах прямо на алтарях принцессы и знатные матроны отдавались в неограниченном количестве всем желающим иностранцам – для укрепления международных отношений!
Массовый разврат, педерастия, лесбиянство, педофилия, инцесты…. И сифилис, сифилис, сифилис!!!
Баядеры, диктериады, авлетриды, гетеры, куртизанки – шлюхи, одним словом.
Вавилон, Фивы, Рим, все древние цивилизации – с их минетными египетскими фресками, с их камасутрой, с их огромными каменными изваяниями мужских и женских половых органов по всем дорогам Европы – сгинули от разврата, от вырождения, гонореи и сифилиса!

ЗА ВСЁ ХОРОШЕЕ НАДО ПЛАТИТЬ, ЗА НЕХОРОШЕЕ - ПЕРЕПЛАЧИВАТЬ!

Бог создал нас скотами, животными, ничего не изменилось и в современности, потому что наши мозги всё те же, как и наши гормоны. Разве что недавно мы стали виртуализироваться, убегая от смертельного СПИДа (насланного на нас инопланетянами?). Рассматриваем порно-видео, занимаемся онанизмом, готовимся к будущему, в котором нас, онанистов-мастурбистов не будет…

Древний массовый психоз-разврат погубил их цивилизации: с их явными достижениями в искусстве, архитектуре, с их утраченными для нас навсегда тайнами и знаниями… И всё пришлось начинать сначала, семьсот лет назад, в Эпоху Возрождения.
И я спрашиваю у себя, а можно ли, а нужно ли писать про ЭТО!? Ведь тем самым я тоже усугублю наше животное ничтожество и брошу свой камень на Эверест разврата, губящего нас. «Зачем увеличивать сюрреализм в литературе, когда его хватает в жизни?» - Так иногда думаю я. Ведь как отвратно-тошнотворно смотреть видеопорнуху, где один к одному…
«Там, в порнухе, нет искусства, поэтому и противно», - говорю я себе, успокаивая совесть.

Я не знаю. Не я придумал этот мир и нас с вами, гипотетический читатель. Я не знаю – как мне писать про ЭТО. Следовать девизу: литература для литературы? Для высокого искусства?
Может быть, я ошибаюсь, но мне кажется, что подобная «высокая литература», в которой ханжески пропущены, изъяты НАСТОЯЩИЕ взаимоотношения противоположных полов – такая же глупость, дикаризм и дебильный примитивизм, как видеопорно, только обратный полюс.

Не хочется писать брехню в последние мгновения жизни. Однако в эти же мгновения не хочется пропагандировать нашу животную мерзость. Но … Разделить ИДЕАЛЬНОЕ и МАТЕРИАЛЬНОЕ пока на планете Земля не удалось никому: ни философам, ни учёным, ни писателям, ни попам. Потому что даже наш Бог триедин: Бог Отец, Бог Сын и Бог Дух Святой.
Как едины макро и микро мир, как едины мыслимое и немыслимое, так едины наше «животное» и «человеческое», наши «прекрасное» и «безобразное», наши ЖИЗНЬ и СМЕРТЬ.

Впрочем, в будущем, которое УЖЕ существует, наши неведомые потомки – если они всё-таки выжили, конечно, во всём или во многом разобрались. Но что мне до будущего – меня там нет и никогда не будет. Я пишу с позиции своего настоящего.
А литература есть разная: юмор, сатира, фантастика, проза, поэзия. Есть литература для детей, для юношества. А я пытаюсь в жанре реалистической прозы писать для взрослых – без вранья.

ВСЁ, ЧТО СУЩЕСТВУЕТ - СУЩЕСТВУЕТ В СУЩЕСТВУЮЩЕМ. ВСЁ, ЧТО НЕ СУЩЕСТВУЕТ - СУЩЕСТВУЕТ В НЕСУЩЕСТВУЮЩЕМ.

Итак, мы с Окси отправляемся в ванну.
В последние годы чистота тела для меня – некий бзик или, если не понятно «бзик», то: пунктик, иде-фикс почти, что по-латыни – навязчивая идея.
Как заштампован-заклишёван язык! И ведь ничего не поделаешь с энертностью массы маховика-языка, он вращается, накручивает обороты, медленно изменяясь до неузнаваемости. Новые поколения с циплячьим сопливым восторгом веря в дурацкое бессмертие, пытаются отменить дикое прошлое, а вместе с ним и кажущийся им архаичным, язык.
Выскочив из скорлупы, желторотые самонадеянно вводят свои лингвистические «фенички» - пошленькие, примитивненькие, как ещё не созревшие мозги их изобретателей.
Впрочем, некоторые словечки из постоянно обновляющихся молодёжных сленгов иногда довольно точно выражают нечто, хотя весьма грубо и однобоко. Эти идиомы-новообразования остаются, они-то постепенно и меняют, вместе с другими социальными, научными и техническими сущностями нашу сущность словесную.
Через сто лет сей текст читать будет невозможно. Да вряд ли его прочитает вообще кто-нибудь: в уголовной России НАСТОЯЩИЕ книги издавать запрещено. И заграница нам не поможет: кому там надо читать, как живут дикари племени тумба-юмба…

«Последние годы» - пятнадцать лет холостяцкой жизни. Женой мне стала ЛИТЕРАТУРА. А женщины различных типов, таких как Окси и прочих, превратились в редкость.
Интеллект тянет к разнообразию, но уже не в женщинах. При всей их разнокалиберности и разнопикантности опыт с годами накапливается до дурных количеств и в конце концов когда-то увлекательные секс занятия превращаются в наивные устаревшие «книги», которые моему интеллекту не то что читать скучно, но и противно. Даже как историческую ретроспективу.

Вот где противоречие противоречий! Между двумя полюсами организма-тела! С одной, верхней стороны приделан развитый, можно скромно сказать, гениальный пятидесятилетний мозг, так далеко ушедший от всех этих мерзких половых ковыряний!
А с другой, нижней стороны тельца приделаны все эти предстательные железы, которые вовсю продолжают свою некультурную юношескую деятельность – ведь мне всего пятьдесят! Пацан!
И по пьяне… Интеллект резко идёт вниз, туда, туда – между ног! И моё американское «айкью» стремится к … началу начал!

Однако, прежде чем я с Оксаной попаду в облезлую ванную, в которой Окси стянет платье и под ним не окажется даже трусов, прежде чем мы начнём поливать друг друга из большой кружки горячей водой, поглаживать в разных местах наши юные тельца – моё тренированное витаминизированное выглядит не старее юного Оксиного –прежде чем я пощупаю её великолепную распухшую грудь с тёмно-коричневыми крупными сосками, проведу рукой ей между ног и потру спинку, и прежде чем она пощупает кое-что у меня…
Прежде всего этого я выдам несколько афористичных абзацев - о роли воды, мыла и мочалки в холостяцкой жизни и в инстинкте самосохранения стареющего организмика.

МНОГИЕ МУЖЧИНЫ ХОТЕЛИ БЫ СТАТЬ ЕСЛИ И НЕ СЕКСУАЛЬНЫМИ МАНЬЯКАМИ, ТО ХОТЯ БЫ МАНИАКАЛЬНЫМИ СЕКСУАЛАМИ.

Эта фраза – для фона. Пусть она готовит твоё сознание, гипотетический читатель, к некоторым дальнейшим безобразным сценам, без которых невозмо…
Так вот, однажды или постепенно, с какого-то своего холостяцкого возраста я заметил, что стал слишком часто мыться. Через два-три дня, а если летом, то, практически, ежедневно.
Молодость я провёл на самом-самом дне: в грязи, в дыму, в чаду, в испарениях кислоты и щёлочи, в промасленных телогрейках, в заляпанных краской и мазутом сморщенных кирзовых сапогах.
Целый рабочий день на ногах в жуткой робе. А в дальнейшем, я годами работал сутками – в такой же робе. Но удивительное молодое резиновое тело как будто самоочищается, не мажется, и я мылся раз в неделю! После тяжелого грязного рабочего дня мне достаточно было сполоснуть с мылом шею, лицо и руки, надеть белую нейлоновую, очень тогда модную рубашку, галстук, пиджачок и – на танцы или на свидание!
Но после сорока я стал мыться всё чаще и чаще, хотя работы мои были уже не столь грязны и пыльны. Химическое ли тело моё завыделяло больше дряни: жира и пота, или холостое либидо, потерявшее повышенный интерес к женщинам, но не ставшее импотентным, подсознательно усиливало себя, в том числе и чистотой, держа меня в мужском постоянном потенциальном тонусе-готовности – хвост морковкой…

Впрочем, есть и другие версии. Сначала, после сорока, я заметил, что от помывки резко молодею. То есть, часа два-три выгляжу лет на пятнадцать моложе.
Потом, к пятидесяти, когда такой волшебный эффект пошёл на убыль, мытьё просто стало приносить ощущение молодости, здоровья, лёгкости в теле и оптимизма в душе.
Но главный фокус, конечно, зарыт в психике: мытьё даёт иллюзию смытия растущих лет, жуткого бессмысленного прошлого, такого же бессмысленно-бесперспективного настоящего, лавинообразно нарастающих болезней, приближения старости, маячащей вблизи могилы…
Обязательное мытьё перед развратом я перенёс и на женщин. Я стал гурманом. Потому что приблизился к импотенции. Только гладкая, помытая кожа. Только чистейшие, рассыпающиеся во всех местах волосики…

Когда-то в молодости, где я успел в первый раз жениться в девятнадцать, потом развёлся с этой шлюхой и гулял до двадцати пяти, до очередной глупости, второго брака, - я пропустил через себя длинный-длинный ряд юных женщин, как правило, от пятнадцати до девятнадцати годков. Так уж получалось. И все они казались мне идеально чистенькими! Эдакими целлулоидными пупсиками. Или на мою молодость и внешность слетались именно такие? Мне ни разу не приходило на ум посылать хотя бы одну из них мыться. Они были такими же чистыми и немажущимися, как я сам в то время.
Или дело в другом – в тогдашней моей половой силе, инстинкт молодого самца, для которого ВСЁ любо?

Мы жалуемся на жуткую безобразность мгновенности жизни. И забываем – сколько с нами прокрутилось изменений – до полной неузнаваемости самих себя!!! Мы забываем собственные возраста и живём лишь сегодняшним состоянием, равным одному дню.

НИЧТО ТАК БЫСТРО НЕ ЗАБЫВАЕТСЯ, КАК ЖИЗНЬ.

МОЛОДОСТЬ - ЭТО КОМЕДИЯ, НАД КОТОРОЙ В СТАРОСТИ ХОЧЕТСЯ ПЛАКАТЬ.

Этот свой супер-пупер афоризм я сую везде. А ведь у меня их ещё целая большая куча: о мужчинах и женщинах, о молодости и старости. Больше трёх тысяч! Но не помню их, как и собственную жизнь, и надо лезть в распечатку своей последней книги юмора-афоризмов, которую мне уже никогда не опубликовать в этой уголовной Раше-Пидораше. Зачем и для кого я писал, зачем я положил свою единственную жизнь к копытам свиней!? Нету ответа…

Хлопаем с Серёгой ещё по сто граммов мерзкой псевдо-водки из нефти, и я захожу с Окси в ванную.
Всё-то в жизни стало поддельным: поддельная уголовная страна, поддельная фальшивая бандитская власть, поддельные деньги-однодневки с гиперинфляцией – тоже поддельной, поддельные американские «баксы», которые как будто и настоящие, но поддельные изначально – пустая бумага с гигантским внутренним и внешним долгом. Золото – недавний эквивалент мирового труда и таланта, они подменили на пустые бумажки и выкачивают д а р о м из моей страна кровь…
Поддельные мужчины и женщины. Здоровенные мужики, понапялившие мундиры офицеров милиции, армии, ФСБ - трусливые ничтожества, холуйствующие перед узколобыми паханами!
Поддельные бабёнки: врачихи, адвокатши, судьи, прокурорши, нотариусы, милиционерши. Это они вместе с мокрушниками отбирают у стариков квартиры, убивают их и переоформляют документы. Это они убивают наиболее талантливых бизнесменов и переписывают их предприятия в свой уголовный общак. Это они подменили настоящие газеты, радио, телевидение, литературу, музыку – бульварщиной, пахабщиной, дебилизмом, чтоб ни грана правды не просочилось, чтоб смертельно-окончательно усыпить одураченный народ…

И Оксана подделка – как все прочие бабы моих последних лет. Ни одной НАСТОЯЩЕЙ-СТОЯЩЕЙ! Впрочем, приходит возраст, с которым начинаешь понимать: подделка – ВСЕ И ВСЁ!
Подделка – наш человеческий мирок, в котором – мы,искусственные – созданы для Чьего-то развлечения и потребления – оловянные солдатики…
И тогда все эти «секси», эти сиси и писи тоже начинаешь воспринимать как подделку и весьма грустно констатируешь: на что ушли годы!? На поиск и завоевание сись и пись – этих ничтожных иллюзий!

Впрочем, если бы годы ушли на другое: карьеру, положение в обществе, то они были бы не меньшей иллюзией, ибо всё фальшивка, как само время, которое, очевидно, создаётся СПЕЦИАЛЬНО для нас таким, каким мы его воспринимаем, а на самом деле, за пределами нашего огородика – Земли, и ВРЕМЯ, и ПРОСТРАНСТВО - другие. Более настоящие.

Окси пытается расстегнуть крючки сзади на платье. Не получается. Помогаю. Замечаю, что платье весьма несвежее. Даже с пятнами. – Это что, сперма?
Она опускает свои тёмные глазёнки. «А ведь действительно сперма! Кошмар!» - Так думаю коротко я, хотя мне наплевать – ведь не с ангелочком я здесь.
Она стягивает платье, бросает в раковину. – Потом постираю.
Грудь её очень большая, распухла от беременности, размер, наверное, шестой или даже больше. Живот уже выпирает. Тоненькие, совсем юные ручки, что возбуждает и притягивает. Неплохие бёдра и взрослая красивая попа. В общем, очень неплохо. Её нога, остановившаяся в росте, совсем не выделяется из общего ряда. Не портит её и четырехмесячная беременность. А может, уже и пятимесячная…

Воистину наша ничтожная мгновенная жизнинка состоит всё-таки из многих-многих существований! Может быть, стоит считать каждый прожитый день совершенно отдельной автономной жизнью? Или, хотя бы, некоторые из них, которые выпадают – и далеко – из обыденного ряда одинаковости.
Вот в чём фокус алкоголя! Не всегда, но иногда, пусть очень редко, но с его помощью можно стать ДРУГИМ. Выпрыгнуть из обрыдшей надоевшей собственной оболочки и из тошнотворного опротивевшего мирка и стать СОВСЕМ ДРУГИМ. Не кем-то или чем-то в алкогольных парах возомнив и возвеличив себя, а ДРУГИМ по сути или сущности, вытащив из себя один из нереализованных, подавляемых или скрываемых вариантов. Кто-то обнаруживает, что он садист и убийца, кто-то – философ, кто-то…
А мне удалось сегодня превратиться в семнадцатилетнего, конечно, не только с помощью алкалоидных паров, но и Оксаны.
Однако, хорош семнадцатилетний! Да ещё лет пять назад я бы так спокойно не стоял, не рассматривал, не констатировал молодую и смазливую! Я бы уже с торчащим… Но сейчас я не тороплюсь. Я давно в подобных никуда не тороплюсь.
Потому что изменились мои мозги, мои внутренности, гормоны.

ВСЮ ЖИЗНЬ МЫ БОРЕМСЯ С ДРАКОНАМИ, А НА САМОМ ДЕЛЕ - С СОБСТВЕННЫМИ ГОРМОНАМИ!

Да и в подобные сексуальные миги я, как правило, пьян, а алкоголь не способствует потенции в моём возрасте. Как и сам возраст.
Я помогаю Окси забраться в высокую древнюю ванну. Оксана чистая, я это видел по её жёстким вымытым рассыпающимся брюнетистым волосам. Но обязательная помывка – мой возрастной бзик, большой сексуальный опыт и просто возросший культурный бытовой уровень… Короче – соnsuetudo est altera natura. Привычка – вторая натура. Для тех, кто ещё не выучил латынь, даю транскрипцию: Консветудо эст альтэра натура.

Римляне, погибшие от пьянства и разврата, на тысячи лет опередившие дикое древнее человечество, оставившие гениальные афоризмы, современное нам мышление, латинский шрифт, создавшие письменность и нынешние языки для Европы, погибли, видимо, от раннего осознания искусственности и запланированности нашего мирка…

Я мою Окси. Она моет меня. Как в бане муж и жена. Впрочем, она слегка смущается, но не слишком. По едва уловимым признакам замечаю, что она весьма озабочена – сексуально. Странно. Впрочем, молодая…
Но никаких эксцессов. Мне слегка приятно. Слегка радостно. Слегка хочется. Слегка распух член. Но не более. Торопиться некуда. Мне – пятьдесят. Куда торопиться? На Тот Свет?
Потом мы вытираемся двумя махровыми чистыми полотенцами. Но Окси не желает натягивать грязное платье. Я надеваю свежие трусишки, секси - в обтяжку, с выделением полового агрегата. Иду в комнаты. Несчастный Серёга сидит в одиночестве за столом. Китайская магнитола накручивает кассету с дамскими желудочными американскими воями. Серёге нескучно. Возможно, он сейчас по радиоволнам беседует с КГБ или с президентом США.
Он, свинья, почти допил оставшуюся водку!

Впрочем, Серёге о ч е н ь скучно. ОЧЕНЬ одиноко. Всегда. Как и всем нам. Только т а к и м как он – во много раз сильнее. Поэтому они и беседуют с КГБ, с НЛО, со своим собственным больным ALTER EGO…
Выливаю остатки водки в рюмку, почти сто грамм, хлопаю, беру чистую белую простынь, прохожу в ванную, заворачиваю в простынь Окси, успевая закусит её тёмно коричневым соском и слегка приподнять свой член, даю Окси пластмассовые тапочки китайского производства – скоро всё у меня будет китайское, даже член! – и мы усаживаемся за стол с Серёгой. Ведь осталась рябиновка, которой тоже осталось немного, ибо Серёга и её успел выпить! Больной...

У Серёги женщины не было пять лет, но видимого интереса к Окси он не проявляет. А она сейчас совсем похорошела! Мы ещё слегка выпиваем. Я не соображаю, что девчонка беременна, а после операции аневризмы категорически нельзя пить. Пьяная я бездушная скотина!
Закусываем теми крохами, что остались. Пододвигаю Окси вазу с конфетами, приношу с кухни кипяток и заварку.
А потом мы идём с Окси в спальню на мою двухместную полированную деревянную кроватку, видевшую многое и многих!...

Ну на что способен пьяный мужик в пятьдесят лет!? Да еще с хреновым сердцем? Да ещё с предстательной железой, на которую десять лет назад шаралатанка урологиня с поликлиники наложила вето: рак! Может. Она и была права. Но тогда я у ш ё л. Вылечился чудесным образом. Настойкой чистотела и грецкого маньчжурского ореха на керосине. Не время мне ещё тогда было переселяться в иные миры и успел я тогда увидеть свои книги, наконец, опубликованными…
Так на что там способен пьяный мужик в пятьдесят лет со всеми возрастными и приобретёнными «достоинствами»?
Да, разумеется. Только на это самое. И то нее всегда. Минет.
Эх, мораль-мораль! Где ты?! И существуешь ли? И не от минетов ли все наши беды и преступления?
Нет, всё-таки не хочу подробностей. Но… сидя на её распухшей груди, я заметил, что Окси… засмущалась, покраснела – трудясь своим юным язычком! Однако, когда я с величайшим трудом, преодолевая алкоголь, сделал ей в ротик своё мерзкое дело, она с поразительным явным удовольствием проглотила сперму!!!
Сумасшедшая… У первого встречного… И вообще, глотают только бабы с многолетним минетным стажем. И то далеко не все.

Кто бы мне объяснил: что такое РАЗУМ!? Мы на девяносто девять процентов животные: жрём, пьём, гадим, лижем, сосём. Работаем – только ради того, чтобы получить какие-то бумажёнки, именуемые деньгами, чтобы на них опять – жрать, гадить, сосать… Мерзкие безмозглые животные, выдающие ничтожные низменные инстинкты за разум!
Но чем могли бы заниматься существа на другой, неживотной основе, какие-нибудь киборги или ходячие суперкомпы, которые нас в конце концов заменят с нашей же помощью? Бесконечными математическими вычислениями? Бесчисленными научными открытиями и изучением Вселенной, которая и без них п р о с е б я в с ё з н а е т?
Можно ли такой разум назвать Разумом? Или это всё та же глупость, но не животная, а супер научно-техническая? Впрочем, ведь НАСТОЯЩИЙ разум не мы и не роботы-интеллектуалы, а звёзды и ещё КТО-ТО…

Мы вновь за столом. Окси в простыне. Октябрь уж на дворе. Уж, наверное, в квартире холодно и никакого отопления. Но пьяному холод по колено. Уж. Мне, раздетому, в секси трусиках, жарко. Оксана совсем по-хо-ро-ше-ла-ла-ла.
Наверное, от спермы. Мы с Серёгой допиваем остатки её рябиновки. Окси ест конфеты, прихлёбывает чаем.
- Ну я пойду, - говорит Серёга. – Мама… Темно… Ждёт…
Серёге не хочется полового акта. Наверное, он занимается онанизмом иногда. Но ему хочется ЖЕНСКОГО участия, ласки. – Подожди, - говорю я. – Сейчас…
Я беру Окси за руку, за её красивые длинные пальцы, соответствующие её пропорциям. Она довольно высока и была бы весьма породистой, если бы её в детстве хорошо кормили и лелеяли.
Эх, если бы многим из нас это «если», то жили бы мы красиво и счастливо и не умирали бы в тридцать-сорок лет! Мы заходим с ней в спальню, снимаю с неё простынь, ложимся, обнимаю её, поцеловываю грудь, она обнимает меня, предполагая продолжение, но я говорю: - Знаешь, у Серёги не было женщины… очень давно. У него… он болен. Психика…
- Я заметила.
- Переспи с ним сейчас?
- Но я же… с тобой?
- Ну ничего. Не убудет же от тебя? Трахнетесь и я его домой провожу. Там мать ждёт. Понимаешь, пять лет у него не было…
- А ты не будешь сердиться?
«Уже согласна! Эх, шлюха-шлюха…» - Да я же сам тебя прошу!
- Это сейчас ты просишь, а потом… Ревновать начнёшь…
«Окси-Окси, большой же у тебя опыт, когда ты только успела!» - Глупости! – Я встаю, надеваю рубашку, носки, брюки, выхожу к Серёге. А он уже в куртке в прихожей.
- Подожди. Иди к Оксане, она ждёт тебя. Только в ванну зайди, там ещё в ведре вода тёплая осталась…
- Да я… да что… да ладно… да я пойду домой… Мама…
- Иди в спальню, тебе говорят!
- А-а, ладно! Хорошо! – Серёга сдёргивает куртку, торопясь шмыгает в ванную, а потом – в спальню.

И уже я одиноко сижу за столом, допиваю последние капли настойки, иду курить на кухню. «Что-то долго… Сколько можно… Растренировался совсем Серёга… Забыл как ЭТО делается…»
И… Во мне… Как говорит заштампованная литература: «просыпается ревность». «На кой чёрт я это сотворил!? Ему-то уже всё равно – что пять лет без бабы, что сто пять! А Оксана-то была права… Какой же у неё гигантский опыт!...»

А ревность – не то, чтобы она там, в пьяном организмике разбушевалась, закипела-забурлила, нет. То, что я сейчас чувствую – лишь слабенький, ничтожненький отголосок давным-давно забытой НАСТОЯЩЕЙ ревности, когда моё молодое здоровое, а не нынешнее пятидесятипроцентное осклероженное сердце бухалось в груди, толчками отдаваясь и пульсируя в каждой клетке тела, когда молодые бессмертные половые гормоны кипели вместе с кровью в глупой юной голове, когда ревность могла сотворить со мной такое, чего бы сам я себе никогда не позволил!

Дата добавления: 2015-08-27