Осторжно-меценаты!

ОСТОРОЖНО – МЕЦЕНАТЫ!
Рассказ-быль.
Литератор Владимир Семенович Иванушкин имел пятьдесят лет трудового стажа и никогда не жил за чужой счет. Как пошел трудиться четырнадцатилетним подростком, так и продолжает в свои шестьдесят четыре. Пенсия маленькая, поэтому приходится еще сторожем...
А больше в его годы никуда и не принимают. Новые молодые поколения думают, что шестьдесят четыре - это полный маразм. А у него - три верхних образования. И моряком был когда-то, и геологом, и лесником, и высшие литературные курсы в Москве закончил. И в члены союза писателей принят - за книги о природе, о тайге уссурийской.
Ладно, бог с ними, с молодыми поколениями, пусть живут, пусть слушают свои наивные примитивные песенки и смотрят дебильные фильмы, пусть не подпускают таких как он к настоящей работе. Аукнется, ой, как аукнется этим поколениям пренебрежение к знаниям и опыту старших! Вот и некогда знаменитую уссурийскую тайгу почти всю уничтожили вместе с уникальным зверьём...

А у него как раз есть книга, неопубликованная, самая-самая – об этой исчезнувшей тайге, об этом несчастном, сгинувшем навсегда неповторимом зверье.
Пусть хоть книга останется о том мире, которого уже нет и никогда не будет.
Но как ее издать - вот в чем вопрос! Когда-то, в прежней стране работали государственные издательства, они издавали книги за госчет и платили авторам гонорары. Правда, нужно было пройти рогатки цензуры и заслоны КГБ, порой, многолетние... Но все-таки, кое-что издать было можно, потому что всегда находились истинные патриоты-издатели: умные, талантливые, честные, а не нынешние умственно неполноценные продажные холуишки...

Несколько месяцев он печатал, приводил в порядок свою рукопись. Колотил по клавишам своей старинной машинки «Москва». Компьютера – то у него нет и никогда уже не будет. Потом он сделал ксерокопию рукописи, на что ушла почти вся пенсия.
Потом за дурные деньги (почта - монополист, творит что попало) он отправил ксерокопию в одно из московских издательств. А через три месяца почта... вернула ему его посылку: мол, издательство это то ли уже не существует, то ли отказалось получать. И почта вернула, но не даром, а содрали ещё столько же, сколько он заплатил первоначально!

Ему посоветовали сделать электронный набор книги на компьютере и рассылать не бумажные экземпляры, а матрицы. Попрозванивал Иванушкин, поузнавал – несколько тысяч надо за такой набор заплатить. Но откуда взять?! С нищенской пенсии и сторожевой зарплаты? Даже если бы и не фантастические суммы за квартиру, отопление, свет – всё равно ни на что не хватает. Но ведь это только за набор несколько тысяч, а издать?! Хотя бы экземпляров пятьсот. Может, что-то и сохранится для более цивилизованных потомков, недаром же ещё древние римляне заметили– Habent sua fata libelli – книги имеют свою судьбу…

Но где же взять столько денег?! Впрочем, не так уж и много надо, чтобы издать пятьсот несчастных экземпляров. Посчитали ему в одной типографии и сказали, что тысячи американских рублей достаточно.
«Эх, если бы я был помоложе! - Сокрушался Иванушкин. - Да я бы за пару месяцев заработал эти проклятые деньги! А сейчас... Коротка жизнь, промелькнула в трудах. Но как был нищим, так и остался. И всё, что я получил от несметных богатств страны - бумажку, «приватизационный чек». Купил на него одну акцию Дальневосточного банка и за пятнадцать лет не получил ни копейки. Только письма раз в год присылают о каких-то выборах и перевыборах в правление...
Но почему же несметные богатства достались нескольким процентам сомнительных граждан невесть за какие заслуги?!» – Так размышлял литератор Иванушкин, бывший моряк, геолог, лесник, автор нескольких книг, когда-то публиковавшихся фантастическими для нынешних телевизионных времен пятидесятитысячными тиражами.

А между тем время шло, нет, уходило его время, вместе со здоровьем, с жизнью. А рукопись любимой, последней книги оставалась…
И наконец Иванушкин, глядя на шикарные блестящие, снующие вокруг машины стоимостью в десятки тысяч американских рублей, на трехэтажные коттеджи, роскошные ночные клубы и многочисленные казино для немногочисленной публики, да что там, глядя в их расфуфыренных раззолоченных магазинах на бутылку настоящей, а не поддельной водки стоимостью в три его пенсии, наконец-то Иванушкин додумался до элементарной мысли: а ведь во всех этих шикарных коттеджах, карах, яхтах - есть и мои деньги! Не какие-то абстрактные, а мои! Личные! Которые у меня украли, когда делили народное добро, когда мне за мои же двадцать пять рублей подсунули «приватизационный чек», а себе прихватили бесценные сокровища – природные и рукотворные, созданные мной, моими дедами и прадедами!

Так чего же я стесняюсь?! Это мои деньги! Да, я никогда не жил за чужой счёт, я тружусь пятьдесят лет. Но это вокруг МОИ ДЕНЬГИ!!! И, в конце концов, не для себя... Гонораров-то не получу... А книга - она для людей, для будущего, для потомков...
Впрочем, прежде чем Иванушкин додумался до столь простой мысли, он, пребывая в первоначальной постсоветской наивности, однажды обратился в один широкорекламируемый иностранный международный фонд под названием "ЕВРАЗИЯ".
Иванушкин явился в местное отделение сего фонда, увидел офис, напичканный компьютерами и массу девушек в мини-юбках. Одной из них, лет восемнадцати, «руководителю группы», он показал свои книги, список публикаций, удостоверение союза писателей и изложил свою просьбу. Та, краснея, кося глазками и пытаясь подтянуть юбку ближе к далеким коленям, сказала: «Вам сообщат о решении фонда...»

И действительно, лет десять Иванушкин регулярно получал толстые пакеты с пачками каких-то отчетов и графиков - о положительном действии фонда. Эти пакеты, распечатки графиков и услуги почтовые – расходы на заказные письма, стоили столько за десять лет, что суммы вполне бы хватило Иванушкину на издание книги.
А позже прошло кратенькое сообщение в СМИ, что иностранный директор этого иностранного фонда оказался вором и негодяем, обкрадывавшим этот самый фонд много лет...

Был ещё союз писателей. Поразительная, уникальная организация. Созданная когда-то Сталиным для контроля над творческими мозгами, много десятилетий она и выполняла заданную функцию. Вот и местный "союз" возглавлял подполковник КГБ.
Правда, в отличие от московских полковников и генералов - секретарей этого "союза", местный руководитель скрывал свое звание и истина всплыла только после развала СССР, когда этот руководитель первым бросил партбилет и стал охаивать ту самую организацию, в которой он тайно числился подполковником и получал еще одну зарплату, которая позволяла ему за госчет раскатывать по самым тогда запретным заграницам, печатать миллионными тиражами графоманскую ахинею и жить при захудалом социализме как при развитом коммунизме…

Из десяти тысяч, числившихся некогда в рядах союза, лишь несколько процентов писателей попали туда не по направлению КГБ, а по таланту. Иванушкин как раз и входил в эти немногочисленные проценты. Принимали его еще в молодости, как рабочего, когда у него не было дипломов. Но главное - он писал о море, о тайге, о животном мире. Никаких диссидентских настроений в его произведениях ГБ не обнаружило. Поэтому и приняли, поэтому и послали тогда на высшие литературные курсы...

Но красная картонка: «Член Союза писателей СССР» ничего не дала Иванушкину в жизни. Все эти льготы, прописанные в советской конституции для творческих работников: квартира с отдельным кабинетом и телефоном, санатории, дома творчества - всё это было полнейшей брехнёй, и если такими льготами кто-то и пользовался, то только прохиндеи полковники и генералы, гэбисты, возглавлявшие эти «союзы».
После развала страны «союзы» поначалу стали никому не нужны и превратились в общественные организации. Дома творчества, санатории, литфонды - разворовали полковники и генералы. Но во множестве крупных городов остались местные отделения союзов - с неплохими помещениями в центре. И новая бандитская власть на местах, самоизбранные «мэры» и «губернаторы» с погонялами: «Кылин», «Мохнатый», «Джем», «Крем», «Щербатый»,"Шепелявый" и так далее, не брезговали ничем и, конечно же, решили эти помещения прибрать, как и всё остальное. Тем более, что общественным организациям нечем было платить ни за аренду, ни за коммунальные услуги.

В свою очередь, союзы решили бороться за своё выживание если не качеством, то количеством. Чтобы показать свою общественную значимость, они стали принимать в свои ряды всех, кто умел писать хотя бы несколько известных букв на заборе. В результате понапринимали массу умственно и психически неполноценных или просто за деньги…

Да и сам основной союз стал делиться как амеба: «союз писателей России», «союз российских писателей». И далее, и далее. И все претендуют на единственное помещение в центре города, за которое нечем платить...
Но в это самое время в узколобые бритые головешки самоизбранных кылиных, джемов, мохнатых - приходит всё та же однообразная мысля, которая некогда посетила такую же недоразвитую головешку товарища Сталина: контроль над мозгами!
«Если мы вышвырнем этих бумагомарателей на улицу - они же писать начнут! И такое против нас понапишут, такую правду и кривду, что ну их на…!»
И вот в центральных, но весьма облезлых помещениях союзов делаются шикарные евроремонты, подбрасывается компьютерная техника и иногда даже, экземпляров по сто, издаются графоманские стишки, но с обязательным расхваливанием новейшей демократии и прекрасных розовых соплей в реформированном будущем... Ну, а руководителем «союза» садится, конечно же, свой человечек. Он же курирует и подпольную типографию, делающую по ночам чёрный бизнес и в нужные моменты - тиражи бесплатных безадресных газетенок и листовок с необходимым пиаром…
И центральная власть додумалась, что писатели могут быть опасны. И если ранее курировал литературу Советского Союза огромнейший аппарат КГБ, где, конечно же присутствовали люди с филологическим образованием, то сейчас курирует всю литературу России милиционер по фамилии Степашин, он же - председатель Счётной палаты!
И какое отношение Счётная палата вместе с милиционером Степашиным имеет к литературе - это только, наверное, один подполковник Путин знает... Они же и назначают в писатели - полоумных дамочек, за которых катают "романы", как пироги, по три штуки в год на дамочку, литературные бригады "негров"...
Нет, в таком «союзе» Иванушкину делать было нечего и он давным-давно перестал его посещать.

Еще были два отдела культуры: города и края. Один в подчинении очередного мэра - Кылина, другой - в подчинении очередного губернатора-Шепелявого. Но тот и другой понимали культуру как, например, пальба фейерверками на десятки тысяч долларов. Или многочасовое прохождение по пустым центральным улицам колонн ряженых на ходулях… Ну, в лучших случаях - выпуск в период предвыборных завиральных кампаний дорогих лакированных журналов и их бесплатная раздача населению (у которого они украли деньги на их выпуск!) с собственными портретами, а также с фотографиями родственничков, любовничичек, своих собачичек, кошичичек, мышичичек, блошичичек…
Сами же отделы культуры цвели и пахли бесподобной, беспросветной нищетой: без ремонтов, без компьютеров и, порой, без своевременной мизерной зарплаты…

Поэтому Иванушкин в иностранные фонды больше не верил, в союз писателей не ходил, в отделах культуры ничего не просил. А решил обратиться к богатым, поскольку у них и его деньги присутствуют. А тут еще слухи пошли, что меценатство в России возрождается...

Тем более, что некоторых директоров-владельцев крупных фирм, а также местных и даже и не местных, а центральных политиков некоторых он знал лично: с одними когда-то работал, с другими учился.
Начал он со старого знакомого. В далекой молодости они работали на одном предприятии рабочими, а потом учились в одном институте, но на разных факультетах. А сейчас этот старый знакомый возглавлял администрацию Первоапрельского района, в котором Иванушкин проживал. Правда, разные слухи ходили об администрации этого района и его главе: и бандитизм,и убийства, и взятки, и уход от налогов...

Но слухи - это слухи, а Иванушкин сел и напечатал на своей древней "Москве" большое искреннее письмо: о культуре, о литературе, о том, что страна и народ погибнут без НАСТОЯЩЕГО искусства. Иванушкин, помня этого своего знакомого, как человека много читавшего и с чувством юмора, привел в письме несколько собственных мыслей о литературе, о юморе:
Ложь искусства должна быть такова, чтобы правда жизни становилась, виднее.
Клоун, несущий народу сатирическую правду - величайший артист. Артист, кривляющийся в угоду дебильной уголовщине - ничтожнейший клоун.
И так далее. Написал и отослал, И стал ждать ответа. Но ждать долго не пришлось. В СМИ прошло кратенькое сообщение: этого самого «главу» Первоапрельского района разыскивает милиция, поскольку смылся он с огромной суммой украденных денег, и видели его на пляжах в районе то ли Багамских, то ли Гавайских островов, то ли в обоих районах вместе...

Поогорчался Иванушкин, но делать нечего, книга-то пропадает. Сел и напечатал ещё более подробное и искреннее письмо: о культуре, литературе, воспитании молодёжи, о том, что Ars longa, vita brevis – искусство обширно, жизнь коротка… И отослал в Москву, депутату, бывшему знакомому. Когда-то, в геологической партии, по ночам у костра, под гитару они пели: «за туманом, за туманом, за мечтами и за запахом тайги…»

И стал ждать Иванушкин ответа. Но не долго ему пришлось ждать. В СМИ прошло кратенькое сообщение: депутата застрелили. Якобы, тёмными делами он занимался. Хотя, как всегда, якобы, ничего выяснить не удалось.

И тогда Иванушкин сел и написал ещё более подробное и душевное письмо, центральной мыслью которого была:

Когда таланты перестают метать бисер перед свиньями – свиньи начинают метать на весь мир дерьмо…

К письму он приложил книгу своих молодых морских рассказов. Предпоследний экземпляр. Когда-то, в молодости, чтобы иметь возможность учиться, он трижды ходил на рыбалку в морские путины, в Охотское и Берингово моря.
Отослал Иванушкин письмо с книгой владельцу огромной богатой рыболовной флотилии. С ним он знаком не был, но подумал: такая-то богатейшая фирма уж поможет издать книжку! Тем более, что ее владелец - мой ровесник, поймет...

Но недолго Иванушкин ждал ответа, поскольку как всегда в СМИ прошло короткое сообщение: владелец этой фирмы много лет миллионами тонн воровал из наших морей наши морепродукты: крабы, креветка, икра, рыба - и всё это без налогов в гигантских количествах уходило в Японию и Южную Корею. И сотни миллиардов американских рублей тоже уходили в американские и другие банки. А сам владелец испарился и живет тоже где-то там...

Поогорчался Иванушкин утрате предпоследнего экземпляра книжки своих первых молодых рассказов, но тут его осенило!
Грядут выборы на высшую административную должность в городе Ненашенском! Начинается пиар-кампания! Необходимо использовать это в своих целях и получить деньги на издание книги!
Особенно рьяно к власти рвался один кандидат, Волосанов. Молодой владелец десятков богатейших предприятий, он скупил местные газеты, радио, телевидение и они едва ли ни круглосуточно расхваливали его. Правда, были и другие СМИ, оплаченные другими кандидатами, подававшие на Волосанова другую информацию: уголовник, бандит, убийства, изнасилования, ликвидация конкурентов-бандитов.

Иванушкин уже давно не был тем наивным постсоветским простачком, когда-то обращавшимся в иностранный псевдо-фонд. Он прекрасно понимал, что настоящие владельцы сказочных богатств Волосанова где-то далеко-далеко... В Кремле. А Волосанов хозяин лишь на бумаге. А сейчас тем реальным владельцам, захватившим российское добро, нужна еще и власть на всех уровнях. Вот Волосанова туда и двигают. И продвинут - независимо от того, будет ли какой-то там Иванушкин "за" или "против". Компьютер посчитает голоса так, как надо настоящим хозяевам.

А ещё Иванушкин, трижды учивший историю в трёх высших заведениях, знал, что эти так называемые «компромиссы с совестью», такие, казалось бы ничтожные, маленькие и безобидные, на которые шли тысячелетиями рядовые граждане различных эпох, оказывается и есть та движущая сила, создающая цивилизации и разрушающая их. Императоры, цезари, диктаторы, наполеоны, ленины, гитлеры, сталины - и миллионы граждан с их маленькими компромиссами: ах, ну да что я, такой крохотный жалкий раб, от которого ничего не зависит! Всё равно всё будет как будет. Зато сейчас, если я не стану сопротивляться, если я пойду на компромисс со своей совестью, если я позволю захватить власть этим наполеончикам, этим гитлерам, этим маньякам, этим ворам и убийцам, то сейчас, прямо сейчас получу свои тридцать сребреников! А завтра… Завтра они пошлют меня на бойню. Или в концлагерь. Или обворуют до нитки, и я подохну в жуткой нищете в канализационном колодце. Но это завтра. А сейчас...

Но может и не стал бы Иванушкин обращаться к бандиту, рвущемуся во власть - так Иванушкин говорил себе, понимая, что пытается обмануть самого себя, но всё-таки сыграл роль один фактик: предприятие, с которого Иванушкин ушёл на свою символическую пенсию и где числился ветераном, тоже уже принадлежало Волосанову.
Та самая тайга, о которой Иванушкин написал последнюю в своей жизни книгу, принадлежала Волосанову, вернее, его тайным хозяевам, вырубалась под корень и незаконно, без малейших налогов вывозилась в Китай...

Но Иванушкин об ЭТОМ старался не думать, он говорил себе: я ветеран этой организации, а Волосанов – владелец, и...
Длинное письмо Иванушкин писать не стал, но перечислил все плюсы, которые он может принести в пиаре, как писатель. Подписал три свои книги, почти последние экземпляры, зная, что дальше урны они не пойдут, и позвонил секретарше Волосанова.
В конце концов ему назначили встречу. Три минуты.
Бритоголовая многочисленная вооруженная охрана. Ослепительное, в зеркалах фойе. Ослепительная двадцатилетняя секретарша. Богатейший офис. И сам Волосанов. Двадцати шести лет...
– Надеюсь... Положительное мнение... В СМИ... Вам скажут в каких… Вот вам... - Волосанов достал из внутреннего кармана блестящего пиджака бумажник, вытащил несколько синих купюр, положил на стол и щелчком послал их в сторону стоящего Иванушкина. Тот взял их трясущейся рукой, пытаясь произнести «спасибо», но Волосанов уже вещал: - Всё. Некогда. Извините. - И удалился в другую комнату.

Иванушкин вышел, пересчитал. Десять тысяч. Рублей. Книгу за такие деньги не издать. «Ну, хоть набор сделаю и распечатки. Да разошлю по издательствам, всё ж не на древней машинке...» - порадовался и этому Иванушкин и отправился на базар.
Нет, эти деньги он не собирался тратить, они надежно лежали в кармане брюк. А на базаре ему надо было купить бутылку растительного масла да лапши в пакетиках.
Все базары хоть и принадлежат бандитам, и на мясе, фруктах и овощах там обвешивают на двести, а то и на триста граммов - так весы у них всех подкручены, но всё-таки кое-что там можно взять гораздо дешевле, чем тоже в бандитских сверкающих магазинах. Простой народ в магазинах практически ничего не берет.

Растительное масло он покупал в узком месте. Это он потом от людей узнал, для чего они сузили этот проход… Иванушкин протягивал деньги за масло и вдруг сзади его толкнули и навалились на спину. Он возмущенно обернулся и увидел рожу - фиксатую, уголовную.
– Братэло, извини, слышь, братэло, толкнули меня в натуре, слышь… – напирала рожа, продолжая лежать у Иванушкина на спине.

Иванушкин высвободился из мерзких объятий, сунул бутылку масла в пакет и пошел. Потом оглянулся, но рожа уже исчезла. И вдруг Иванушкина что-то кольнуло куда-то в его многоопытное, но на миг заснувшее сознание - когда он покупал масло! «Всё! Можно и не проверять. Старый дурак...»

Но он всё-таки проверил. Там, где только что лежали десять тысяч, было пусто.
Он побежал в администрацию базара, но увидел такие же уголовные рожи. Он побежал в Первоапрельскую милицию, написал заявление, два часа описывал харю обокравшего его уголовника. Потом его повели к майору, который занимался этим базаром.

Лицо у майора было похоже на крысиное. Очень похоже. Крыса лет двадцати восьми. И странные речи завёл майор. О своей маленькой зарплате...
Иванушкин обратился к начальнику милиции - борову с пустыми зажиревшими глазками. Тот вызвал всё того же майора, майор заверил, что меры будут приняты.

Через неделю Иванушкина пригласили в милицию и всё тот же майор вновь навязчиво заговорил о своей маленькой зарплате и сказал, что на базаре карманник с описанной Иванушкиным внешностью не работает. Иванушкин вновь описал внешность карманника. Майор вновь пообещал «принять меры».

Ещё через неделю Иванушкин шёл всё по тому же базару. И вдруг в окне одной из забегаловок он увидел...
Они сидели за столиком, пили закусывали! «Не может быть! Померещилось...» - хотел сказать себе Иванушкин, прекрасно понимая, что подсознательно именно что-то такое он и предполагал...
Иванушкин, не просчитывая, что эти двое могут с ним там сделать, рывком открыл двери, прошёл, сел на свободный стул рядом с ними. Уголовник зло на него взглянул, собираясь принять меры, но вдруг узнал, харя расплылась в поганенькой улыбочке, светя фиксами.
– О-о, братэло!
А крысиная рожа майора, как ни поразительно, покраснела.
- Викуля, притабань чистый стаканевич и тарелку с закусью и вилкой! У нас гость! – Заорал «братэло». Майор молчал…

Буфетчица тут же принесла стакан, вилку и тарелку с сомнительными вареными сосисками.
Братэло налил в стакан граммов сто. Иванушкин взглянул на бутылку. «Дорогая водка, сволочи!» Он взял стакан, секунду борясь с желанием выплеснуть им в хари. Но вместо этого произнес одну из любимых фразочек: - Если всё время трезво смотреть на такую жизнь, то недолго и спиться...
И здесь он хотел сказать: «на таких ублюдков». Но не стал обострять. Залпом выпил, ощущая приятный натуральный вкус американской пшеничной водки, взял сосиску, обмакнул ее в горчицу и стал жевать.
– Во, это по-нашему! - Обрадовался Братэло.
– «По-вашему-у», - передразнил его Иванушкин. - Сопляк. Я выпивал, когда тебя на свете ещё не было. Ну, господин майор, рассказывайте, - ехидно проговорил Иванушкин, глядя на майора. - Только не надо о своей маленькой зарплате...
- Я вам сразу хочу сказать: никто здесь не подтвердит, что вы меня видели... застали здесь... в этом обществе... - заикаясь, пробубнил майор. Он был ещё не пьян, но уже не трезв. - Вы поймите, что не всё так просто... как вам всем кажется...
- Да, папаша, не всё так просто, - подтвердил Братэло.
- Ты помолчи пока, - заткнул его майор. – Понимаете… Вот этот базар, знаете, кому он принадлежит?
"Да ублюдкам он принадлежим!" - Хотел зло ответить Иванушкин, но алкогольная благость от натуральной водки разошлась по организму и зла он уже не чувствовал, а лишь брезгливость к этой парочке.

– А принадлежит он тому самому человеку, который дал вам эти... деньги... на вашу книгу, как вы рассказывали, – майор не стал называть фамилию Волосанова вслух.
– Ну... Ну, допустим. - И что из этого следует? - Наивно вопросил Иванушкин.
– А следует из этого то, что всё здесь делается… В смысле, все виды деятельности, - майор выразительно ткнул свой крысиный нос в сторону Братэлы, – все виды деятельности – они не сами по себе. Понимаете?
– То есть, ты хочешь сказать, что и карманники сдают выручку хозяину базара?!- Вопросил Иванушкин и вдруг до него дошла вся эта история целиком, в общем виде.
Его захмелевшее сознание наконец уловило ситуацию, в которую невозможно поверить, не живя в этой зазеркальной стране: сначала он получает деньги, пусть и ничтожные, но всё-таки. У заслуженного бизнесмена, которого превозносят все им проплаченные СМИ. Получает лично из личного кармана. На счетах у этого гаврика несколько десятков миллиардов баксов. А сунул триста долларов... И вот, через полчаса у него вытаскивают эти жалкие гроши и… возвращают туда же, в тот же карман?! За вычетом, конечно, зарплаты карманнику, этому майору, полковнику – начальнику милиции... Ну разве не смешно?! «И я там был, мёд-пиво пил, по усам текло, а в рот не попало», - промелькнула в сознании Иванушкина старинная поговорка из русских народных сказок.

И ещё промелькнула у Иванушкина мысль, которую более складно и литературно, вот в таком виде, он оформит позже:

Российская логика: сначала мы пропускаем во власть бандитов, обворовывающих нас на триллионы, а потом обращаемся к ним за трёхрублевой материальной помощью.

А сейчас Иванушкин стал смеяться. Смех его подхватил Братэло, а потом и Крыса.
Потом они ещё выпили. И ещё... Братэло пытался показать себя умным, произнося фразочки типа: Хорошо смеется тот, кто стреляет последним...
На что Иванушкин отвечал ему: а как спит тот, кто у нищих старушек-пeнсионерок режет сумки и вытаскивает их жалкие последние гроши?
Майор не забывал периодически напоминать о своей маленькой зарплате…

Расстались почти лучшими старинными друзьями... На прощанье майор сообщил, что «деньги вам вернут, я позвоню на днях». Иванушкин принял это за пьяный бред. «Впрочем, боится Волосанова» - решил Иванушкин и не ошибся.
Майор действительно позвонил, назначил встречу, не в милиции, конечно. Но Иванушкин и от встречи, и от денег отказался. Сказал, что никому жаловаться не будет и такие деньги ему не нужны. Еще он хотел сказать майору фразу, специально для него приготовленную:
Немногим удается продать душу дьяволу за большие деньги - как правило, души скупают оптом мелкие черти за мелочь.

Но не стал он ничего больше говорить этому крысиному ничтожеству – бессмысленно. И подумалось вдруг, что фраза более подходит к нему самому... И он положил трубку.
На компромиссы ему больше почему-то идти не хотелось.

Вот здесь, согласно «золотому сечению» композиции рассказа, положено поставить эффектную точку – после «на компромиссы ему больше идти не хотелось», и всё. Рассказ можно было бы считать законченным. Всё ясно, всё сказано и написано: фальшивая уголовная страна-территория - из шлюх, воров и убийц. Какая там литература!!!

Действительно, какая уж тут литература! И рассказ этот не литературен, а публицистичен (жаль только – публики нет, а всевозможные ряженные шлюхи-холуи рассказы такие если и читают, то только для того, чтобы их немедленно изъять из любого употребления и разделаться с автором!).

Кроме того, литература как памятник – застывает навечно в высечено-отлитом образе, а реальная жизнь – даже и на самом диком воровском дне, продолжает мельтешить-сновать мимо этого памятника.

Вот и писатель Иванушкин пока ещё не умер, а Россия пока ещё не сгинула и пока ещё не стала одной из провинций великого Китая…

Дата добавления: 2015-08-27