Моя недавняя поездка в Германию.

(Мои доклад пленим Русскою Общества Лкклимитизации жтотны.с и растении в Москве 31 окт. 11)23 i.).

Как только наша республика стала иметь возможность сносить­ся с западом и.мы, простые смертные, могли, несмотря на общую бюрократическую проволочку всех стран, переезжать границы, я тотчас телеграфно запросил Гагенбека об условиях покупки у него морских. львов. Получив далеко неудовлетворительный ответ, что львов случайно имеется только 3 экземпляра, самец и две самки и что цена им очень высокая, я должен был без выбора, не в пример прежним временам, и без всякого торга, на риск послать задаток и тотчас же хлопотать о поездке за границу. Следовательно, целью моей поездки за границу было приобретение животных для моих лабораторных работ, а глав­ным образом я поехал за ластоногими, морскими львами, потому что в процессе моей долголетней работы в области дрессировки живот­ных, являющейся признанным наукой методом изучения сложных вопросов зоопсихологии, я пришел к выводу, что морские львы являются по развитию своего мозга совершенно незаменимыми объ­ектами экспериментов, подтверждающих основы учения об условных рефлексах, ассоциациях по смежности и сходству, об инстинктах и поведении высших животных, о выражении ощущений и проч. Также ученые Рихард Овен и Шалер свидетельствуют об исключи­тельных способностях ластоногих.

Морские львы, как богатый ценный материал для эксперимен­тов, кроме того, представляют из себя еще выгодный материал для публичных выступлений, сиречь для представлений, которые окупали бы успешно как самое содержание этих животных, так дали бы возможность уделять время и для научных работ с ними.. Вот глав­ная цель моей поездки.

В связи с этой целью, понятно, возник вопрос об ознакомлении с работами заграничных ученых по зоопсихологии. По предложению нашего уважаемого председателя Г. А. Кожевникова, и как член Об-ва Акклиматизации животных, к которому я имею честь принадле­жать давно, я считал своей обязанностью по силе возможности удо­влетворить желание председателя: собрать сведения на поставленные им мне вопросы, стараясь на них ответить как можно полнее, тем более, что вопросы зоопсихологии тесно связываются с зоологией, я и решил посвятить большую часть моею времени для этой вто-

рой цели моей поездки. Прошу извинения у о-ва, что я невольно буду должен отклоняться в область психики животных так как и для зоологов, мне кажется, они будут интересны по своей связи. Вот 9 вопросов, предложенных мне председателем:

1) Подробные и полные сведения о всемирной торговле
животными.

2) Зоологические сады Европы (и Америки).

3) Какие фирмы существуют, которые теперь торгуют животными.

4) Какой состав животных имеется теперь у Гагенбека,

5) Какие животные России представляют теперь интерес для торговли животными.

6) В каком состоянии находятся теперь зоологические сады.

7) Существует ли журнал «Зоологический сад».

8) Какая имеется литература—цены.

9) Существует ли в Германии «Общество Акклиматизации животных».

Позвольте не следовать тому порядку, как они написаны, ибо-он не соответствует с действиями, развертывавшимися передо мною в моем путешествии по городам Германии, и поделиться с вами моими впечатлениями согласно месту и времени их течения. Я должен был бы прибыть раньше в Гамбург, остановившись только день в Берлине для получения денег в научном отделе, но судьба решила иначег денег я не получил и поэтому невольно пришлось задержаться до­вольно долго в Берлине.

Отложив главную цель моей поездки в Гамбург, я посвятил время второму заданию и отправился в Берлинский Зоологический сад. Каково же было мое удивление, когда, подъехав к главным сло­новым воротам, я увидел надпись: сад временно закрыт. В другое время я, понятно, повернул бы назад, но, имея определенную цель,, я все-таки другим ходом проник в сад, заплатив экстра, как говорят немцы, 10.000 марок.

До всемирной войны, ежегодно лечась в Карлсбаде, Мариенбаде-или в Вильдунгене, я временно каждый раз останавливался в Берлине и ежегодно аккуратно но нескольку раз посещал Берлинский знаме­нитый Зоологический сад, и имел возможность довольно подробна знакомиться с его содержимым. Сад, можно сказать, был единствен­ный в мире по богатству своих живых коллекций. Это был в полном смысле живой учебник, как я называю зоологические сады, и привлекал к себе ежедневно десятки тысяч людей, стекающихся со всех концов мира. В настоящее время моим глазам представилась печальная картина:

пустые дорожки, окаймленные пустующими загонами; заколоченные кра­сивые, стильные здания для животных и большие, наружу выходящие клетки с тоскующими в них в одиночестве животными, произвели на меня удручающие впечатление. Война—бич человеческой куль­туры—сделала свое ужасающее дело и здесь, в центре Германии, в знаменитом когда-то Зоологическом саду.

Получив с большим трудом каталог сада, опять за экстра, обходя животных с провожатыми, служащими сада, я отмечал в нем погибших и наблюдаемых мною живых животных. Я должен сказать подробнее о громадном проценте потери драгоценных экземпляров. Подробный список имеется у меня. Его пришлось составлять, посе­щая сад почти ежедневно в течение 14 дней. В последующие мои посещения сада, благодаря любезности директора сада, тайного советника д-ра Гека, и его помощника проф. Хайнрот, специалиста по изучению! утиных, я получил подробные сведения о положении Зоологических садов в Германии и пополнил кроме входящих в про­грамму моих работ и вопросов по зоопсихологии еще сведения о погибших редкостных животных Берлинского Зоологического сада. Таким образом—постепенно мой материал пополнялся. Вот список некоторых более ценных животных, погибших во время войны:

Канадийский бобер—ближайший родич нашего речного бобра.

Африканский Гепард, с и н jh й Гну;.2 экземпляра белобородистого Гну. 2 экземпляра Оленей-антилоп: самая большая антилопа. Похожа на корову. Молодой самец осо­бенно яркой окраски из немецкой Восточной Африки. Самка выросла в России. Подарок нашего покойного Фальц-Фейна.

Сенегальский водяной козел; эллипеный водяной козел; жираффа; черноспинный дукер; 2 экземпляра дикой кошки; тигровая кошка; драгоценная кошка. Экземпляр из Туркестана (Тиан-Шан). Редкость! Первый раз в Европе.

2 тигра бенгальских; 2 леопарда; барс; Европей­ская рысь и родственная ей Канадийская рысь; 2 ягуара; выдра; морской лев; тюлень; конусный тю­ле н ь—водится в прибалтийский морях. Он получил свое название от своих конусообразных коренных зубов. Встречается и в Север­ной части Антлантического океана на берегах Англии и Шотландии. Характерное различие от обыкновенного короткоголового тюленя— это его длинная собачья морда.

Бразилианекая выдра; молодой камерунский слон; Абиссинский двурогий носорог; Мускусный овцебык.

Сей список далеко неполный; а остальных погибших четве­роногих и птицах во время войны я не имею времени и физической возможности даже вкратце перечислить всех.

Считаю нужным остановиться более подробно хотя бы на не­которых животных, живущих в настоящее время, и поделиться с вами воспоминаниями о них, которые остались у меня и поныне. Благодаря любезности директора Гека, который выдал мне почетный билет для дальнейших посещений сада, я имел возможность чаще посещать и больше отдавать времени Зоологическому саду. И вот в один из февральских дней 1923 года я с женой и дочерью делал очередной обзор зверей. Подойдя к каменному обезьяннику, обне­сенному железной сетчатой решеткой, мы увидели, что дверцы в каменной стене открылись и появились на свежий воздух в свою летнию резиденцию несколько обезьян. Два дриля—один из них. довольно крупный; диа гамадриля; павиан и одна мартышка. Старый павиан с коротким, мало подвижным хвостом и с как бы вытертой ощипанной шкурой, злобно посмотрел на нас. Его длинная собачья морда с сильно развитой челюстью и с глубоко вдавленным свер­кающими глазами, выражала что-то хищническое, злое. Ом вздрог­нул всем телом и увидя наши пустые руки, порывисто отвернулся от нас. Все обезьяны смотрели на нас, вернее, на наши карманы, ожи­дая привычных подачек. Необычайная тишина и одиночество послед­них годов успели, видимо, наложить печать на их поведение. Вялые в движениях, обезьяны тоскливо смотрели вдаль. Я подметил злые огоньки в их круглых глазах. Дриль, старый и сильный, с мохнатой головой, видимо был недоволен нами, ничего ему не дающими, и злился. также на своих собратий, как будто они были в чем-то винозаты. Как только мы отошли от клетки, дриль бросился вымещать досаду на ни в чем непрвинном мандриле. Он вцепился в него зубами. Подвернувшейся мартышке тоже попало. Уходя мы долго слышали как она визжала больше от бессильной злости, чем от боли, а между тем я должен заметить, что мандриль и дриль, имеющие сходство с павианом, собственно говоря, по своей природе добродушные животные, скоро привязываются к человеку, в особенности к женщинам. Смею сделать заключение: одиночное тюремное заключение и в последнее время лишение привычного свидания с посетителями, повидимому, наложило отпечаток на психику обезьян.

Подходим к слоновнику. Здание, изображающее индийский храм, окружено снаружи железными рельсовыми балками и вдоба­вок еще деревянной решеткой. Двойная баррикада вполне обеспечи­вала посетителей от слоновой опасности. Вернее, правдивее сказать частая деревянная решетка, наоборот, защищала слонов от навязчи­вых протягиваний рук многочисленных посетителей, но в настоящее время ни посетителей, ни слонов в загоне на открытом воздухе не было, несмотря на то, что по Реомюру было 5 градусов тепла. Сокращение штатов служащих и тут отразилось,на благополучии ценных великанов. Войдя в здание, первого у входа мы увидели r мутно-грязном бассейне гиппопотама; вернее увидели его верхнюю плоскую часть головы с торчащими кверху как бы обрубленными поросячьими ушами. Гиппопотам медленно опускал свою тупую морду в грязную воду. При этом глаза и уши закрывались вплот­ную складками тела. Он пускал из воды пузыри. Служащий просу­нул через редкую решетку охапку сена, и живая гора поднялась из воды, с обозначившейся на шее широкой складкой. Гиппопотам разинул • свою страшную пасть, и перед нами как будто открылся громадный дорожный кожанный чемодан, куда моментально провалилось сено. Рев ■ слона отвлек наше внимание от гиппопотама. В длину всего здания тянулись пустые денники. Один денник-слоновник, где в былые вре­мена находился молодой камерунский слон, которого я указал в списке погибших, был завален прессованным сеном. Другой, где когда-то, как мне помнится, стоял абиссинский носорог, доверху был загроможден пустыми ящиками. В остальных свободных денниках, почему-то бродили на свободе два обыкновенных белых козла. По краям здания за толстыми железными брусьями визави помещались два старых слона: индийский и африканский. Африканский слон бол­тал хоботом, который висел, касаясь пола. Только самый кончик его шевелился, как червяк, вправо и влево. Я бросил кусок хлеба. Слон, не спеша, ощупал его и, захватив хлеб, не положил по обыкновению в рот, а только концом хобота подбросил вверх, ловко поймав ртом. Слон это сделал так искусно, как хороший жонглер. Оказалось, что это искусство он развил поневоле: его хобот был почти совсем парализован. Поднять его наверх слон не мог. Для того, чтобы поло­жить хобот на перила, приходилось ему раскачивать его и, нагнув голову на бок, перекинуть как плеть на перекладину. Бедный ста­рик! Его единственная рука висела беспомощно, безжизненно.

Мы подошли к индийскому слону. Первое, что бросилось мне в глаза это изуродаванная левая часть верхней губы. Серая бесформен-

ная масса, как комок разорванной тряпки, торчала изо рта. Сломан­ные 'бивни производили неприятное впечатление. Провожатый рас­сказал, что 3 месяца тому назад слон бунтовал и убил ухаживав­шего за ним служителя, сломав бивни и повредив десна о железную решетку. Мы увидели погнутую рельсу. Причиной, как я узнал позд­нее, было грубое обращение с животным. Мы снаружи. Шествуем дальше. Вот двери львятника. Только что переступили порог, как наткнулись на труп благородного оленя, который своими ветвистыми рогами загородил нам путь. Сегодня ночью олень пал и теперь предна­значен на корм хищникам. Мы отворили дверь. Гордо подняв голову, окаймленную густою гривою, стоял старый лев. Он смотрел через наши головы па входную дверь, не видя, но чуя запах оленя. Худож­ница, сидящая напротив с палитрою ловила моменты и клала кистью краски на полотно. Львица, отсаженная отдельно, лежала на паркет­ном иолу клетки и лениво зевала. Рядом в тройной разгороженной клетке (выдвинутые перегородки стояли тут-же), ритмично ходил взад и вперед прекрасный экземпляр—тигр.

Вот он на секунду остановился; посмотрел на нас как-то вскользь и снова зашагал, неся бесшумно свое гибкое полосатое тело. Мы, скользя своими подошвами по гладкой решетке пола, от­куда подымался теплый воздух парового отопления, отправились дальше. Прошли ряд пустых клеток и подошли к пуме. Ее, несоразмерная с дли­ною туловища, маленькая голова, покоилась на передних лапах. Она лежала вытянувшись во всю длину клетки и как будто дремала полу­зажмурив глаза, но темные подошвы задних лап чуть заметно судо­рожно сжимались и разжимались. Кончик хвоста извивался как при­давленный ногой земляной червяк. Отворившаяся дверь заставила пуму моментально вскочить на ноги, все внимание ее было направ­лено туда, где лежал труп благородного оленя. Мы вышли из зве­ринца. Опять потянулся ряд пустых загонов и фольер. Вот деревян­ное здание грызунов. У входа поперек висела цепь. Ход закрыт. В здании грызунов пусто, даже обыкновенных морских свинок и крыс альбиносок и тех нет. Наверное все они ушли во время войны на вивисекцию. Туда же пошли кролики и может быть часть и обезьян, которых так мало осталось в саду. Все с'ела война. Проходя вдоль загона, мы остановились около зебу. Он с своим горбом на загривке и растопыренными в сторону ушами, помахивая тонким гладкошер­стным хвостом, заканчивающимся большой волосяной кистью, стоит яюнуря голову. При нашем приблежении его добрая коровья голова с мешками под шеей и под грудью медленно поворачивается вслед за

нами, уходящими к соседним загонам. Мы подошли к бизону. Из стильного домика показалась мохнатая широкая голова с короткими загнутыми внутрь рогами и с большой густой остро заканчивающей­ся, как у козла бородой. Маленькие глазки массивного бизона толь­ко на момент остановились на нас и бык равнодушно отвернулся.

Несколько шагов по длинной кривой дороге, теряющейся в зе­лени—и мы у тура. На каменной глыбе, как на скале, стоял в дре­моте бородатый дикий козел. Из под груды наваленных друг на друга камней как из пещеры, появилась самка.

Моя дочь протянула к ней руку с хлебом. А туриха и не по­думала подойти. Козел тоже не двигался с места. Дочь моя долго тянулась к ним с протянутой рукой. «Почему тур не берет у меня хлеб?» спросила у меня дочь. «Надо хотя бы немного понимать пси­хологию данного животного и манеру кормления его. Наша пуб­лика бессознательно портит своими подачками характер животных. Количество предлагаемого корма играет тоже большую роль», рас­сказывал я, идя по дороге к зданию жираффов. «Вообрази, что ты, сидя в заперти, смертельно хочешь есть. Тебе в это время будут показывать издали крошку хлеба и, когда ты бросишься к хлебу, люди боясь твоего движения, будут отдергивать назад руку с хлебом, ты к нему, а хлеб—от тебя. Ты в безеильной досаде отвернешься, а хлеб снова приближается к тебе и так почти ежедневно и ежеми­нутно. Веображаю какой выработается у тебя характер. Представь себя на месте тура. Один из посетителей сует к носу хлеб. Тур подымает голову и вытягивает верхнию губу, стараясь достать его. Не тут-то было! Благотворитель боится, что с кусочком хлеба, тур захватит и его пальцы. Понятно, поднимает хлеб выше. Тур тянется, стараясь тоже загнуть голову как можно выше, при этом упирается рогами в свою спину, делает себе неприятно. Посетитель бросает кусочек за решетку на землю и отходит. Козел не замечает бро­шенного хлеба. Подходит другой благодетель. Та же самая история. Животному уже надоело. Прежде он сердится, фыркает, потом уже совсем не реагирует на протянутые руки, как не реагирует на отра­жение в воде ветки дерева, как бы ни хотел он есть, но в воду не лезет. Вот почему тур не взял у тебя из рук хлеба». «Но как же надо давать, спросила моя дочь.—„Лучше не давать, а если нужно обяза­тельно дать, то положи себе на ладонь и опусти руку ниже головы тура и ни в коем случае не отодвигай и не обманывай. Животное сердится и страдает когда его обманывают». Мы подошли к кораблю пустыни—двугорбому верблюду. Но где же его горбы? Два почти

пустых мешка свесились набок. Грустные и слезливые глаза верблюда посылали нам как бы немой упрек.

Мы подошли к зданию жираффов, мысли мои перенеслись в прошлое и воскресили в памяти знакомую картину: в довоенное время я долго любовался жираффами, этими оригинальными творениями природы. Эти редкостные животные в количестве трех были приве­зены в Берлинский сад из восточного Судана в 1900 году, а в 1904 году самка родила детеныша. Мечтал я тогда привести это редко­стное животное к нам в Россию, выдрессировать его и показать русскому народу. Мечта осталась мечтой. Его высокий рост, около двух сажень, не позволил бы везти по железной дороге. Одни при­морские города могли видеть это чудо. Только водным путем жи-раффы доставлены из Африки в Берлин.

Но довольно думать о невозможном. Идем к огороженному про­волочной сеткой пруду. Тишь и гладь на воде. Изредка бесшумно проплывет мимо нас семейство уток да пара розовых пеликанов с пустыми растягивающимися мешками под клювом. Белый пеликан с с роговой шишкой на переносице. Вот плывут они к островку, где стоят домики для водяных птиц. Медленно двигаются к ним, изогнув вопросительным знаком свои шеи—белые лебеди. Где же фламинго, на своих длинных ногах? Куда они делись? Где та масса водяных птиц, которые бывало так весело полоскались, чистя свои перышки на солнце. Тишина, простор и покой...

Зато, когда мы вошли в здание попугаев, нас сразу поразил
шум, свист, говор и пение. Только, как видно, птичник не с'едобных,
хищных, уцелел полностью. Ни одной клетки пустой! Однородные и
разнокалиберные клетки тесно прижавшись друг к другу занимали
сверху и донизу все большое помещение. И не было ни одного ме­
стечка, куда можно было бы протиснуть еще хоть одну клетку.
Разноцветные попугаи, начиная с нежно-серого жако и кончая желто-
синим и желто-красным ара, пестрели как гигантские полевые цветы.
Только резким диссонансом на этом светло-пестром фоне черным
пятном выделялся наш российский попугай—черный ворон. Он пры­
гал с жердочки на жердочку и, просовывая острый клюв между
прутьев, басом приветствовал нас, земляков, своим карр. Мы спе­
шили... Бегло осмотрев попугаев и бросив прощальный взгляд на
ворона, мы вышли на свежий воздух. В небольшом здании водяных
птиц, где в каждой клетке устроены бассейны, наполненные общей
проточной водой, стоял у дверей на одной ноге одинокий марабу.
Он спрятал шею в воротник из перьев и не двигался. Эту оригиналь-

Дата добавления: 2015-08-26