Фотоальбом 5 страница

[523] Там же. С. 47. Нас не должно смущать то, что Бродский противоречит в этом афоризме своему любимому Кьеркегору, который ставил эстетику ниже этики и веры. Кьеркегор называл «эстетикой» гедонизм.

[524] Манера Бродского высказывать свои мнения, основанные на авторефлексии и интуиции, в квазилогической форме также провоцировала скептическое отношение некоторых профессиональных ученых (см. об этом в гл. II). В этой связи ценно следующее замечание оксфордского профессора и одного из лучших знатоков русской поэзии на Западе Джеральда Смита: «Тут играет некоторую роль мода – для англичан моего поколения такие эссе, какие писал Бродский, старомодны, особенно стилистически. Литераторы здесь позволяли себе такую манеру до войны, но подобное теперь не практикуется. [...] В этом сказывается, разумеется, еще один важный момент нашей интеллектуальной жизни: специализация, технологизация даже. О Кавафисе, скажем, у нас не станет писать тот, кто не знает новогреческого языка» (Смит 1996. С. 141).

[525] World Literature Today, Spring 1988. P. 213. Он также пошутил: «Такой маленький шаг для человечества, такой большой шаг для меня», – перефразируя слова впервые ступившего на Луну американского астронавта Нейла Армстронга: «Маленький шаг одного человека, огромный шаг для человечества».

[526] Не исключено, что советский чиновник просто процитировал Бродского, который в одном из первых интервью вслед за известием о премии сказал, что он на месте Нобелевского комитета дал бы премию Найполу. См. Интервью 2000. С. 275.

[527] Московские новости. 1987. 8 нояб. С. 14.

[528] Литературная газета. 1987. 18 нояб. С. 9.

[529] Там же. 1987. 25 нояб. С. 9.

[530] Цит. по: Русская мысль. 1987. 30 окт. С. 8.

[531] Сообщение там же. С. 10.

[532] Кроме «писем» – «Новый Жюль Берн» и «Осенний вечер в скромном городке...» (Новый мир. 1987. № 12. С. 160–168).

[533] См. Интервью 2000. С. 223; Newsday, December 28, 1989. P. 57.

[534] В 1990 г. вышли «Осенний крик ястреба» (Л.: IMA Press), «Стихотворения Иосифа Бродского» (Л.: Алга-фонд), «Стихотворения» (Л.: Библиотечка журнала «Полиграфия») и представительный сборник «Часть речи. Избранные стихи 1962–1989» (М.: Художественная литература).

[535] Согласно неполной библиографии публикаций, посвященных Бродскому (Указатель 1999), их число на последний год жизни поэта приближалось к тысяче.

[536] Тюрин А. «Эстетика – мать этики». Интервью с Иосифом Бродским // Новое русское слово. 1994. 6 дек. С. 45.

[537] СИБ-2. Т. 7.

[538] В свое время «Anno Domini» тоже можно было прочитать как перенос в область воображения впечатлений от поездки в прибалтийскую советскую республику, Литву (см. Венцлова 1998).

[539] Ср.: «Я вообще не хожу в театр. Я читаю пьесы – это доставляет мне удовольствие. Смотреть пьесы – невыносимо, очень уж в них все „понарошку“. Не могу делать над собой усилие, чтобы заставить себя поверить в то, что происходит на сцене» (Интервью 2000. С. 332).

[540] СИБ-2. Т. 7.

[541] РНБ. Ед. хр. 63. Л. 139-155.

[542] Интервью 2000. С. 486.

[543] СИБ-2. Т. 7. С. 292.

[544] Там же. С. 327. «Когда кончается история...» – продолжение темы, начатой в предшествующей сцене. Персонажи откликаются на нашумевшее эссе американского политолога Фрэнсиса Фукуямы «Конец истории», в котором провозглашалось глобальное торжество либеральной демократии (впервые опубликовано в летнем выпуске журнала «National Interest» в 1989 г.).

[545] Там же. С. 298.

[546] Горянин А. Дай руку брату своему! Два письма русскому интеллигенту об Украине // Русская мысль. 1996. 8–14 февр. С. 9.

[547] «Отвернутые углы» (арго) – украденные чемоданы.

[548] Цит. по кн.: Измайлов Н. В. Очерки творчества Пушкина. Л.: Наука, 1975. С. 25.

[549] Уже после смерти поэта неумелая транскрипция текста с аудиозаписи была опубликована в Киеве в газете «Столиця» (1996. № 13. Сент.). Публикацию сопровождала стихотворная отповедь Павла Кыслого, академика HAH Украины. Кыслый перечислял все исторические обиды, нанесенные Россией Украине, а о Бродском писал: «Ти був заангажованний, смердючий цап, / Не вартий нiгтя Тараса» («Ты был завербованный вонючий козел, / Не стоящий ногтя Тараса [Шевченко]»). Но в Украине высказывались и другие мнения. «Конечно, мы можем воспринять брань поэта как оскорбление, но именно она является очевидным выразителем неравнодушия автора. Автор прибегает к архаической традиции заговоров, связанных с украинским фольклором. Именно из фольклора и произведений Шевченко Бродский берет сокрушительную лексику, интонацию бесшабашной анафемы. [...] К кому обращается поэт? Бесспорно, к власти и ее носителям, носителям упадка и раздора. Да, он отождествляет себя с „кацапами“, откровенно осуждает „семьдесят лет“ жизни в империи. Но те, кого он осуждает, не являются ни „ляхами“, ни „Гансами“, ни „украинцами“. Это – силы раздора и вражды, силы, мистически раскованные Чернобылем, самым важным событием катастрофического излома истории. [...] В конце замечу, что И. Бродский, читатель и знаток Григория Сковороды – поэта, которого он ставит на одну ступень с Джоном Донном и Гавриилом Державиным, разделяет главную мысль мудреца: „загляни в себя“. Этот живой призыв воссоздает в учениках Сковороды модель самопознания и погружения в „духовные пещеры“. Это – основание настоящего Памятника – Чистого Логоса, который возводят Гораций, Державин и Пушкин. Он противостоит действенному профанному миру. Именно он является ориентиром современности, светом во тьме, призывом к жизни. Единство и противоположность „строк Александра“ приравнивается к Логосу, а „брехня Тараса“ – действенному, воинствующему творческому Слову поэта-пророка» (Кравец 2001).

[550] Эта метафора, как хорошо было известно начитанному в античной литературе Бродскому, встречается уже у Софокла в «Царе Эдипе», где Иокаста сравнивает главу государства с кормщиком попавшего в бурю корабля.

[551] Интервью 2000. С. 653. Это не красивая аллегория, подготовленная специально для интервью. Рассказывая мне по свежим следам о встрече с Горбачевым, Бродский сказал почти то же самое: «Он [Горбачев] что-то говорит, но это неважно. Кажется, что в комнату вошла История».

[552] Чуковская. Т. 3. С. 410.

[553] Сергеев 1997. С. 464.

[554] Предварительное изучение архивных материалов заставляет предположить, что стихи в 1979 г. Бродский писал, но, видимо, не был удовлетворен ничем из написанного и считал необходимой дальнейшую работу над этими текстами.

[555] Из четырех старых, написанных еще в России стихотворений, которые Бродский включил в ПСН, два, «Песня о красном свитере» и «Любовная песнь Иванова», были пародийно-юмористическими.

[556] Ср. «Время создано смертью. Нуждаясь в телах и вещах, / свойства тех и других оно ищет в сырых овощах» («Конец прекрасной эпохи», КПЭ).

[557] Манн Т. Собрание сочинений. В 10 т.: Т. 4. М.: Государственное издательство художественной литературы, 1959. С. 173. См. также интересное эссе С. Стратановского «Творчество и болезнь. О раннем Мандельштаме» (Звезда. 2004. № 2. С. 210–221).

[558] Мы имеем в виду стихи непосредственно на рождественский сюжет, а не просто календарно привязанные к Рождеству. К последним относятся «Рождественский романс» (1962), «Новый год на Канатчиковой даче» (1964), «На отъезд гостя» (1964), «Речь о пролитом молоке» (1967), «Anno Domini» (1968), «Второе Рождество на берегу...» (1971) и «Лагуна» (1973).

[559] Солженицын 1999. С. 190.

[560] Из речи, произнесенной на вечере памяти Карла Проффера (Beinecke, Box 29, Folder 8, перевод).

[561] В разговоре с Ю. Алешковским, рассказывая о своем сне, из которого выросло эссе «Письмо Горацию» (сообщено нам Алешковским тогда же). В Алешковском Бродский особенно высоко ценил метафизическую интуицию, называл его «органическим метафизиком» (СИБ-2. Т. 7. С. 214).

[562] «Формально оно посвящено годовщине рождения, содержательно же это типичное для Бродского стихотворение „на смерть“...» (Лотман М. 1998. С. 196).

[563] Марк Аврелий. Наедине с собой. Пер. С. М. Роговина. В кн.: Римские стоики. Сенека, Эпиктет, Марк Аврелий. М.: Республика, 1995. С. 290. Стоики всегда очень интересовали Бродского. Марку Аврелию он посвятил в 1994 г. большое эссе «Дань Марку Аврелию» (см. русский перевод в СИБ-2. Т. 6. С. 221–246). Об успокоении умерших «в виде распада материи» Бродский пишет уже в юношеском стихотворении «Еврейское кладбище около Ленинграда...» (1958; СИБ-2. Т. 1. С. 20). В ПСН есть еще одно стихотворение, содержащее текстуально близкий фрагмент, «С натуры» (1995): венецианский воздух, «пахнущий освобожденьем клеток / от времени». Читателя несколько смущает то, что в стихотворении «Только пепел знает, что значит сгореть дотла...» говорится о свободе от клеток, а в стихотворении «С натуры» о свободе клеток. Видимо, в первом случае речь идет о более далеко зашедшем процессе разложения.

[564] Пер. 3. Морозкиной. Квинт Гораций Флакк. Оды. Эподы. Сатиры. Послания. М.: Художественная литература, 1970. С. 112.

[565] К сожалению, мы располагаем черновиком только последней строфы.

[566] Лотман М. 1998. С. 201–202. «Нравилось... лучше», поскольку стихотворение отчасти стилизовано под фольклорный просторечный текст.

[567] Лотман Ю., Лотман М. 1990. С. 294.

[568] Там же. С. 295-296.

[569] В поэзии Бродского очень многое напоминает о Маяковском, и эта метафора указывает на один из главных моментов сходства: оба поэта заворожены будущим и проблемой времени (см.: Поморска К. Маяковский и время. (К хронотопическому мифу русского авангарда) // Slavica Hierosolimitana, V—VI, 1981. С. 341–353). В этом смысле Бродский – не меньше футурист, чем Маяковский, и Ю. Карабчиевский прав, отыскивая черты глубокого сходства между двумя неприятными ему поэтами, хотя он и пишет, что Бродский «не только не в пример образованней, но еще и гораздо умней Маяковского» (Карабчиевский 1985. С. 273). См. редкое, но знаменательное признание, сделанное Бродским в разговоре с Томасом Венцловой: «У Маяковского я научился колоссальному количеству вещей» (Интервью 2000. С. 349).

[570] Лотман М. 1998. С. 189.

[571] Там же. С. 194.

[572] Символика белого и черного цветов была рано освоена Бродским: ср. «"Земля черна". – „О нет, она бела...“» и т. д. в неоконченной юношеской поэме «Столетняя война», видение белого мира в «Посвящается Ялте» (КПЭ), «белый на белом, как мечта Казимира» («Римские элегии [XI]»), снеговой покров как предпочтительный облик пространства («Я не то, что схожу с ума, но устал за лето...»; ЧP), инвариантный мотив творческой самореализации как черного на белом. То же остранение употреблял Достоевский: «Черного на белом еще немного, а ведь черное на белом и есть окончательное» (письмо А. Майкову, август 1867; Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений. Т. 28– II. Л.: Наука, 1985. С. 205; выделено автором).

Представляется весьма вероятным, что на воображение молодого поэта сильно подействовала глава XLII «О белизне кита» романа Мелвилла «Моби Дик, или Белый кит», представляющая собой трактат о символике белого: «[Белизна] является многозначительным символом духовного начала и даже истинным покровом самого христианского божества и в то же время служит усугублению ужаса во всем, что устрашает род человеческий. [...] Всецветная бесцветность безбожия, которое не по силам человеку...» (Мелвилл Г. Моби Дик, или Белый кит. М.: Художественная литература, 1967. С. 227–228).

Ср. «в противоположность тому, чему учит оптика, белизна означает у Бродского не полноту цвета, а его полное отсутствие» (Лотман М. 1998 С. 204).

[573] См.: Markov V. Russian Futurism: A History. Berkeley and Los Angeles: University of California Press, 1968. P. 80.

[574] У раннего Бродского встречаются и более традиционные научно-фантастические и дистопические мотивы, например, в стихотворении «А. А. Ахматовой» (ОВП) и в неоконченной поэме «Столетняя война» (Звезда. 1999. № 1. С. 130-144).

[575] С этим связаны и более общие характеристики поэтики Бродского, подробное обсуждение которых выходит за рамки биографического очерка: сравнительно редкое для лирического поэта и уменьшающееся с годами присутствие авторского «я» в текстах, а в тех случаях, когда «я» наличествует, его подчеркнуто маргинальное помещение в позицию не участника, а наблюдателя – в кафе, на скамейке в парке, «в глухой провинции у моря». Так, вероятно, еще выражается и «жажда слиться с Богом, как с пейзажем» («Разговор с небожителем», КПЭ).

[576] Е. Петрушанская указывает на забавную параллель к этому пассажу и, возможно, его подсознательный источник – детские «страшилки» по типу: «В черном, черном дворце в черном, черном гробу лежит черный, черный мертвец...» (см. Петрушанская 2004. С. 69).

[577] На современном медицинском языке такие приступы называются panic attack. Весьма возможно, что Бродский испытывал нечто подобное в молодые годы – состояние беспричинного ужаса и борьбы с ним описано в стихотворении «В горчичном лесу» (СНВВС).

[578] Ср.: «Только другими наполнены все кладбища» (Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979. С. 99).

[579] В 1977 г. в Энн-Арборе я пересказывал Бродскому сведения по истории русского языка, в частности, гипотезу о том, что звук ы в русском произношении есть результат тюркского влияния. Скорее всего, Бродский также читал у Батюшкова о русском языке: «И язык-то сам по себе плоховат, грубенек, пахнет татарщиной. Что за Ы? Что за Щ? Что за Ш, ШИИ, ЩИЙ, ПРИ, ТРЫ?» (Из письма Н. И. Гнедичу от 27 ноября—5 декабря 1811 г.; Батюшков К. Н. Нечто о поэте и поэзии. М.: Современник, 1985. С. 252). Ср. с известными строками из будетлянского стихотворения Д. Петровского «Установка»: «Мы суффиксы введем в глаголы, / В деепричастия предлог, / Дабы бы не могли монголы / Так скоро изучить наш слог» (Петровский Д. Галька. М.: Круг, 1927).

[580] В одной из рабочих тетрадей Бродского (Beinecke) по памяти записаны отрывки из «Гусарской азбуки».

[581] В 1974 г. в шутливом послании Андрею Сергееву Бродский выражал желание быть похороненным в Венеции: «Хотя бесчувственному телу / равно повсюду истлевать, / лишенное родимой глины, / оно в аллювии долины / ломбардской гнить не прочь. Понеже / свой континент и черви те же. / Стравинский спит на Сан-Микеле...» (Сергеев 1997. С. 453).

[582] «Со смертью не всё кончается» (Проперций. Элегии, 4.VII). Надпись была выбрана вдовой поэта, знавшей о любви Бродского к Проперцию и, в частности, к этой элегии, которой иногда присваивают название «Смерть Цинтии». Эта строка входит в эпиграф и к другой высокоценимой Бродским элегии – «Смерть друга» (1814) Константина Батюшкова. Переклички с элегией Батюшкова можно усмотреть в одном из поздних стихотворений Бродского «Шеймусу Хини» (ПСН). Возможно, Ахматова говорила с Бродским об этой элегии Проперция в период их частого общения осенью 1965 г., так как именно тогда она перечитывала это стихотворение и сказала, что «Проперций – лучший элегик» (Тименчик Р. Д. Анна Ахматова в 1960-е годы. М.: Водолей; Toronto: The University of Toronto, 2005. С. 271).

Дата добавления: 2015-08-26