Петр II Петрович НегошГорный венец 4 страница

Князь Янко
Враг чудной, как видите вы, братья,
слава Богу, водятся ль колдуньи?

Князь Роган
И такие, князь, бывают ведьмы,
что орла под облаком подстрелят.

Вук Мичунович
Ты, владыка, книг прочел немало,
писано ли в них что о колдуньях?

Владыка Данила
О каких колдуньях говоришь ты?
Ничего подобного нет в книгах!
Можете вы тут божиться, клясться,
выдумки то бабские и хитрость,
налгала безбожно вам бабища,
чтобы ложью скрыть другое что-то.

Все главари
Говори, зачем лгала ты, бабка?
Иль сейчас побьют тебя камнями.
Ведь не шутка, что ты учинила:
племени три крепких помутила,
замышляла окровавить саблю.

Бабка перепугана и дрожит.

Бабка
Я на исповеди все открою,
делайте со мною, что хотите.

Князь Янко
Нет у нас духовника здесь, бабка,
правда, есть у нас один поп Мичо,
да Евангелья с собой не взял он.
Говори все, иль побьем камнями,
да не ври, тебе ложь не поможет.

Бабка
(показывает дрожащим голосом)
Когда отправлялась я из Бара,
то ко мне один каваз явился,
от паши за мною был он послан.
К визирю повел меня он в Скадар.
Визирь уже знал, что тут творится,
что между собой вы сговорились
перебить своих домашних турок.
Он послал меня вас перессорить,
чтоб вы занялись своею распрей.
Научил меня он, что мне делать,
и сказал мне (будь навек он проклят):
"Ведь тебя никто не заподозрит,
потому что ты к ним ходишь часто".
Пригрозил, когда я уходила:
"Не поссоришь, бабка, черногорцев,
то клянусь тебе турецкой верой:
знаю, у тебя есть десять внуков,
есть три сына у тебя женатых,
запереть велю я всех их в хате
и живьем сожгу их всех в пожаре!"
Испугалась я угрозы, братья,
ну и стала ссорить черногорцев.

Весь народ вскакивает, хватает камни, чтоб побить бабку, но главари останавливают их и с большим трудом спасают ее. Все расходятся по домам. только некоторые главари остались в Цетинье, чтобы скрепить свой договор.

Смерклось, главари сидят у костра. Появляется кровавый месяц. Сильное землетрясение. В это время к ним подходит старый и слепой игумен Стефан с четками в руках.

Князь Роган
Можно ли узнать, отец игумен,
отчего вдруг задрожали горы?

Игумен Стефан
Эх, сынок, кто знает Божью волю,
кто познает чудеса Господни?

Князь Роган
Почему же месяц стал кровавым,
словно на огне он раскалился?

Игумен Стефан
Я и этого, сынок, не знаю.
Алых одеяний в небе много,
Бог дает, кому какое хочет.
Для меня ж цвет всякий одинаков,
потерял уже давно я зренье.
Благо зрячим, вам, кто мир весь видит,
к Богу, к чудесам его вы ближе.

Тишина. Игумен перебирает четки.

Князь Янко
Всё считаешь четки ты, игумен?

Игумен Стефан
Да, сынок, всегда я их считаю.

Князь Янко
Верно, вдосталь хочешь насчитаться,
иль тебе, отец, не надоело?
Ведь от этого...
я бы предпочел орехов вязку,
сразу б я пересчитал их на зуб,
сотню же таких, как эти, четок
пальцами перебирать что толку!

Сердар Янко
Все-то, князь, ты обращаешь в шутку.
Ну, отец, перебирай, как знаешь.
Расскажи-ка что-нибудь нам лучше
прежде, чем мы ляжем и задремлем.
Кто не слышит слов твоих, не знает,
что таится у тебя на сердце.

Игумен Стефан
Верно, братья, с тем я и пришел к вам!
Много я зажег лампад во храмах
у престола церкви православной.
Для того слепой я к вам явился,
чтоб зажечь у вас, насколько в силах,
перед алтарем огонь священный
у престола церкви и отчизны.

Многие
(в один голос)
Говори, отец! Все будем слушать,
сколько хочешь, хоть до полуночи.

Игумен Стефан
Восемьдесят лет живу на свете,
а с тех пор, как потерял я зренье,
я витаю больше в царстве духов,
хоть еще и держит тело душу,
давит и собою покрывает,
как подземная пещера - пламя.
Много я постранствовал по свету,
много видел я священных храмов,.
к небесам воздвигнутых землею,
в каждом побывал я, помолился,
надышался ладаном и дымом.
Поднимался на гору святую,
предсказанье страшное когда-то
Иерусалим с нее услышал.
Видел три пещеры вифлеемских,
где родилось солнце христианства,
где сияньем озарялись ясли,
где цари небесному Младенцу
поклонились, падши ниц с дарами.
Видел также сад я Гефсиманский,
омраченный страшным злодеяньем.
Угасил безумный ветер светоч!
И теперь на плодородных нивах
плевелы и терны расплодились.
Гордо высится мечеть Омара
на основах храма Соломон,
храм святой Софии стал конюшней.
То чудные свойства земли нашей,
полной перемен таких безумных.
Вся природа солнечным чистейшим
молоком питается повсюду,
и оно вдруг, превратившись в пламя,
то сжигает, что вчера растило,
и все наши реки не имеют
колыбелей, русл таких, как нужно.
Иль не видим, как немилосердно
ужасы опустошают землю?
Жизнь земная и судьба людская –
образа два жуткого безумья.
Беспорядочны и наши знанья,
сна людского иль отцы, иль дети,
это ли причина управленья,
тайна коего непостижима?
Истинно ль все таково, как видим,
или нас обманывает зренье?
Ищет действия мир неустанно,
и обязанность родит заботы,
с жизнью связана ее защита!
Всем оружие дает природа
против необузданной злой силы,
всяческой нужды и недостатка.
защищают остья хлебный колос,
розу же - шипы, чтоб не сорвали,
множество клыков, рогов к ударам
так отточены, даны недаром панцырь,
ноги быстрые и крылья,
и всеобщий этот беспорядок
следует какому-то порядку.
Над ужасной этой мешаниной
видно торжество разумной Силы,
злу не даст она победы полной,
искру гасит и разит дракона.
Муж жены своей, детей – защитник,
а народ - защитник церкви, рода,
честь - народная святыня, слава!
поколенью каждому есть бремя.
В новых нуждах - новых сил рожденье.
Напрягаются умы в деяньях,
и давленье вызывает громы.
А удар находит искру в камне,
иначе она бы в нем заглохла.
Добродетели креста - страданья,
дух наш, закаляясь в искушеньях,
электричеством питает тело,
с небом связана душа надеждой,
как лучом земная капля с солнцем.
Что есть человек? Им быть должны мы!
Тварь ничтожную земля морочит
и не для нее земной мир создан?
И не есть ли явь снов непонятней?
Кто здесь имя честное заслужит,
землю тот и попирал недаром,
а без имени чего он стоит?
Поколенье рождено для песен!
Вилы-девы у веков отнимут
и для вас сплетут венок достойный.
Ваши подвиги певцов научат,
как им надо говорить с бессмертьем!
Предстоит ужасная борьба вам,
от себя народ наш отвратился
и предался черной он Маммоне!
На него за то падет бесчестье.
Что для вас Албания и Босна?
По отцу и матери вам братья,
будьте вместе, хватит вам работы!
Суждено нести вам крест ужасный,
крест борьбы с чужими и своими.
Тяжек ваш венец, зато плод сладок,
ведь без смерти нет и воскресенья.
Вижу вас под золотым покровом,
вновь воскресла наша честь, народность,
обращен у нас алтарь к востоку
и курится чистым фимиамом.
Умирать - так умирать со славой!
Раненая честь жжет сердце храбрых,
и в нем нет ни немощи, ни боли.
Пусть алтарь язычеством поруган,
небеса преклонит он на милость!

Все засыпают, а игумен сидит у костра, перебирая четки и всю ночь читая молитвы.

Заря, все встают, берут оружие, чтобы разойтись по домам. Удивляются, видя, что старый игумен сидит у костра, перебирая четки и что-то читая про себя. Проходя, все подходят к нему и целуют у него руку из уважения к его красноречию и мудрости.

Сердар Иван
Нет, совсем ты не слепой, игумен,
если ты такой разумный, мудрый!
Слепы лишь глупцы, хотя и зрячи,
их глаза лишь суетное видят,
зренье служит им для нужд обычных,
так же, как и остальным животным.

Сердар Вукота
Негошский сердар, таким премудрым
разве б стал он, если был бы зрячим?
У слепца всегда в запасе песня,
взгляд мешает языку и мысли.
Лучше можешь ты слова все взвесить,
а когда, рассказывая, видишь
вещь совсем другую пред глазами,
то рассказ теряет силу, прелесть,
заплетается язык, мысль гаснет,
забываешь, что хотел поведать.
А слепцу глаза не помешают,
и одним путем идет он прямо,
словно пьяный, за забор хватаясь.

Воевода Батрич
На ходу давайте сны расскажем!
Снилось мне, что никогда не снилось,
(хорошо для моего оружья!)
Ночью Обилич во сне промчался
по цетинскому большому полю
на коне прекрасном, словно вила.
Ох, и дивное виденье, Боже!

Тридцать - сорок товарищей рассказывают свои сны. Каждый рассказывает, что он, так же как и воевода Батрич, видел во сне Обилича. Все радостно идут в церковь, чтобы единодушно дать клятву в том, что будут сражаться с турками. Входят в церковь. Вук Мичунович размотал шаль с головы, все хватаются за нее руками и становятся в коло.

Владыка Данила

Слушай, дупиловский князь Никола,
и ты руку протянул, чтоб клясться!
Мало силы у тебя в Чермнице,
турки там у вас под самым домом,
не накличь на дом свой вероломство,
против Бога восставать - погибель!

Князь Никола
Знай, владыка и все черногорцы,
ведомо мне, что творится дома,
у меня там дупилян три сотни,
пусть же предает меня, кто хочет,
крепкую даю пред Богом клятву,
что сражаться с турками мы будем,
если б даже семя наше стерлось.
Проливая кровь за веру нашу,
не боюсь ни клятвы, ни проклятий.
Только выстрел прогремит в Цетинье,
на все стороны раздастся грохот.
Хорошо тому, чье сердце служит,
кто еще не одряхлел, состарясь,
много дел хороших он увидит!

Сердар Янко
Никто не хочет предавать, но все же нужно закрепить клятвой. Так лучше будет дело.

Вук Мичунович
Произноси клятву, сердар Вукота, ты лучше умеешь, а мы все закричим: Аминь!

Сердар Вукота
Крепко памятуйте, черногорцы!
Кто начнет, тому и чести больше,
ну, а если кто предаст юнаков,
у того пусть все окаменеет!
И да превратит Бог всемогущий
в камни семена его посева
и его жену, детей, да будет
поражен весь род его проказой,
чтоб на них указывали пальцем!
Да исчезнет у него потомство,
как исчезло у коней всех пестрых,
пусть ружья не будет в изголовье,
пасть как воин будь он недостоин,
пусть его дом будет без мужчины!
Пусть же Бранковичев срам постигнет
тех, о братья, кто предаст юнаков,
начинающих борьбу с врагами.
Пусть, как псу, пост будет бесполезен,
гроб его да провались сквозь землю!
Тот, о братья, кто предаст юнаков,
да не примет никогда причастья
и живет в чужой поганой вере.
Пусть бадняк его зальется кровью,
имя крестное пусть с кровью славит,
ест, изжарив, своего ребенка.
Бешенство в него пусть вдует ветер,
пусть ума и разума лишится!
Тот, о братья, кто предаст юнаков,
ржавчину на всем пусть в доме видит,
чтоб по нем и плач и причитанья
без печали ложью бы звучали!

Все громко кричат: «Аминь», выходят из церкви и расходятся по домам.

Рождественский сочельник. Владыка Данила и игумен Стефан сидят у огня, а школяры весело пляшут по дому и складывают поленья.

Игумен Стефан
Хорошо ли уложили, дети,
бадняки крест-накрест, так, как нужно?

Школяры
Уложили, дедушка, как надо,
и посыпали пшеницей белой,
и вином полили красным, сладким.

Игумен Стефан
А теперь вина и мне налейте,
да получше в чашу мерой в око.
Хоть старик, а за бадняк я выпью.

Ему дают чашу с вином, он поднимает ее за бадняк и пьет.

Игумен Стефан
(обтирает усы)
Бог простит, веселый нынче праздник!
А теперь подайте, дети, гусли,
их душа воистину желает.
Пропою, хотя давно не пел я.
Бог простит мне этот грех невольный,
так привык я, старец, веселиться.

Школяры подают ему гусли.
Игумен Стефан (поет)

Света солнечного нет без зренья,
а без Рождества нет и веселья!
Славил Рождество я в Вифлееме,
славил на святой горе Афонской,
славил в Киеве первопрестольном.
Только наш сегодняшний сочельник
самый и радушный и веселый.
Пламя пышет здесь теплей и ярче,
пред огнем разостлана солома,
перекрещены в огне поленья,
выстрелы гремят, шипит жаркое,
хоровод поет, рокочут гусли,
и с внучатами и деды пляшут,
все в веселье стали однолетки,
а всего приятней то, что с каждым
надо выпить за его здоровье!

Владыка Данила
Счастлив ты воистину, игумен,
даровал сам Бог тебе веселье!

Игумен Стефан
Молодой сынок, владыка славный,
мир весь веселится этой ночью,
душу каплями я сам наполнил,
старая, она над чашей пляшет,
словно над ракией пламень бледный.
Кости старые веселье будит,
им напомнив молодые годы.

Владыка Данила
Нет на свете ничего прекрасней,
чем лицо в сиянии веселья,
вот как у тебя сейчас такое
с бородой серебряной по пояс,
полное веселости и ласки.
То Всевышнего благословенье!

Игумен Стефан
Я прошел сквозь решето и сито,
испытал весь этот свет злосчастный,
чашу всех его отрав я выпил,
и познал до дна я горечь жизни.
Все, что может быть, все, что бывает,
я изведал, и мне все знакомо.
Ко всему, что жизнь пошлет, готов я.
Ведь все зло, что тяготит под небом,
на земле удел для человека.
Молод ты, неискушен, владыка!
Капли первые из чаши яда
пить всего трудней, тяжка их горечь.
Если б знал ты, что с тобою будет!
Этот мир тиран и для тирана,
что же для души он благородной!
Мир составлен весь из адских распрей:
в нем душа воюет вечно с телом,
в нем воюет море с берегами,
в нем с теплом воюет вечно холод,
в нем воюет ветер буйный с ветром,
в нем воюет дикий зверь со зверем,
в нем один народ с другим воюет,
человек воюет с человеком,
в нем воюют вечно дни с ночами,
в нем воюют духи с небесами.
Тело стонет под душевной силой,
и душа трепещет зыбко в теле,
стонет море под небесной силой,
небеса трепещут зыбко в море,
и волна волну, поправши, гонит,
обе разбиваются о берег.
В мире нет счастливых, нет довольных,
нет миролюбивых, нет спокойных.
Человек поносит человека:
в зеркало глядится обезьяна!

Владыка Данила
Да, хорош огонь, вино же лучше.
Малость, дед, ты у огня согрелся,
потому свет сквозь решета веешь!

Игумен Стефан
Расскажи мне, где ты был сегодня,
что так поздно ты домой вернулся?
Ты не задержался ль на охоте,
раньше ты обычно возвращался.
Где ж телохранители, охрана,
два Новака, знаменосец Пима?
От себя их отпустил напрасно.
Надо бы позвать, покуда праздник,
Сыновей двух старого Мартина.
За тебя, сынок, я опасаюсь,
как бы тебя турки не сгубили:
как нагрянут двадцать- тридцать ночью,
дом же твой совсем пустым остался,
то и сделают, что им угодно!

Владыка Данила
За меня ты, дед, не опасайся!
Некогда об этом туркам думать,
злые мысли и на них напали.
Если б их пришла сюда и сотня,
наберу я школяров десяток,
в доме бы засел я вместе с ними,
мы б сражались, а ты пел бы песни!

Игумен Стефан
Сохрани бог от подобных песен!
Были б песни тяжелее плача,
плач ведь тоже песня со слезами.

Идут спать.

Встают перед зарей и идут в церковь. После литургии выходят.

ш к о л я р рассказывает и г у м е н у С т е ф а н у перед церковью.

Школяр
Слушай, дед, что я хочу поведать!
Только к утрене лишь зазвонили,
встал я, чтоб идти поспешно в церковь,
вдруг услышал шум какой-то дальний,
кинулся бегом я на край поля.
Я подумал, так как стало жарко,
это в Поноре вода бушует.
А прислушался, присев у края,
услыхал не то, о чем подумал:
то гора у поля грохотала
гулко, словно к облакам взрываясь.
Грохот ружей громом небо рушит,
громко кличут юные юнаки.
Побежал скорей я через поле
и до Джиновой горы добрался,
ничего в самой горе не слышно,
верно, где-то бой идет кровавый,
и гора гремит отзывно эхом.

Игумен Стефан
Неразумный, ведь у нас сочельник,
третьи петухи уже пропели,
в этот час стрельба из ружей громче.
Джинова гора - пустая тыква,
собирает звуки отовсюду,
ни на что другое не пригодна,
повторяет только то, что слышит,
как заморская пустая птица!

Школяр
Рождеством клянусь тебе, дедуся,
это бой идет большой, кровавый,
целый час я, упиваясь, слушал!
Черный дым над Байицей клубится,
как осенняя густая туча.

Игумен Стефан
Убирайся, что за вздор ты мелешь?
Дым на рождество, какое чудо!
Разве жертва от всего народа
может быть принесена без дыма?

Слышатся ружейные выстрелы с поля. В л а д ы к а Д ан и л а сел верхом на коня и поехал в поле, где собралось пятьсот - шестьсот человек. Он гонит коня и скоро подъезжает к ним, они все собираются вокруг него. Увидев пять Мартиновичей, Вука Бориловича и троих своих слуг, всех окровавленных, владыка начинает их расспрашивать.

Владыка Данила
Расскажите мне, что там случилось,
кто же вы - лисицы или волки?

Воевода Батрич
Господарь, веселые известья,
воздаем честь Рождеству и Богу.
С праздником сперва тебя поздравим,
Черногорию родную нашу.
Пятеро Мартиновичей братьев,
трое слуг твоих наивернейших
с соколом Бориловичем Вуком
бились с турками сегодня ночью.
Кто услышал, к нам спешил на помощь,
как вода, стеклось по капле войско.
Нечего рассказывать тут долго!
От Цетинье ровного не спасся
ни один свидетель, очевидец,
чтобы рассказать, как все случилось.
Саблями на месте уложили
турок всех, кто не хотел креститься.
Ну а тех, кто Рождество прославил
и по-нашему перекрестился,
их мы приняли к себе как братьев.
Мы сожгли дотла дома всех турок,
чтобы от врагов домашних наших
ни следа, ни дыма не осталось.
Из Цетинье двинулись мы в Чеклич,
турки чеклицкие разбежались,
кой-кого из них мы порубили,
их дома пожаром попалили,
из мечетей их и минаретов
навалили мы курган проклятый,
чтоб напоминал всем время срама.

Владыка Данила.
Счастье мне, о соколы родные!
Счастье мне, юнацкая свобода,
этим утром ты воскресла дивно
из могил великих предков наших!

Владыка слезает с коня и обнимает и целует юнаков, начавших бой с турками. Все идут по полю, весело распевая и стреляя из ружей. Когда они подходят к церкви, их встречают и г у м е н С т е ф а н и еще о д и н м о н а х со святым потиром в руках.

Игумен Стефан
Я хоть и слепец, а слышу чутко.
Подходите, братья, причащайтесь
все без исповеди и говенья,
я душой моею отвечаю.

Подходят и причащаются те, кто не ел; причастившись, жарят на вертелах мясо и начинают водить коло, а владыка уходит в дом и уводит с собой пятерых Мартиновичей, Вука Бориловича; вслед за ним пошли трое его слуг. Жарят мясо, молодежь пляшет разные пляски, и коло поет.

Коло
Туча темная закрыла солнце,
тьма ночная гору придавила,
перед алтарем лампада меркнет,
порвались на гуслях звонких струны,
скрылись вилы белые в пещере,
испугались месяца и солнца,
мужество в груди мужчин угасло,
умерла в них прежняя свобода,
словно на вершинах горных отблеск
солнца, потонувшего в пучине.
Боже, наступил пресветлый праздник!
Души наших прадедов взлетели
и парят сегодня над Цетинье!

в небе реют белоснежной стаей,
словно стая лебедей чудесных
в чистом небе над лучистым ликом
озера прозрачного лесного.
Пять Мартиновичей храбрых братьев,
грудь единая их всех вскормила,
колыбель одна их всех качала,
два Новака с Пимом знаменосцем,
Вук Борилович, могучий витязь,
первые ударили на турок.
Кто венки победные сплетет вам?
Памятники вашего юнацтва –
Черная Гора с ее свободой.

Игумен Стефан выходит к народу, и за ним двое парней несут столик и на нем двадцать ок вареной пшеницы, смешанной с гранатными зернами, политой хорошо вином и медом. Народ, столпившись, с любопытством смотрит, что собирается делать игумен. Парни ставят кутью посреди большого гумна, а игумен начинает говорить.

Игумен Стефан

Люди, слушайте, снимите шапки!
Я хочу сейчас поминки справить
по народным витязям великим,
чтобы так им хорошо всем было,
как с дня Косова еще ни разу.

Все снимают шапки и улыбаются.

(Читает наизусть.)
Помяни, о Господи, усопших
властелинов, слуг твоих смиренных,
молодого храброго Душана,
Обилича, Кастриота Джуру.
3риновича, Ивана, Милана,
Страхинича, Крылатого Релью,
Черновичей Уроша, Ивана,
Смилянича, Момчилу-юнака,
Янковича, Юговичей девять,
и Новака, храброго вояку,
и других всех витязей народных!
Пусть царят их души там на небе,
как царит здесь на земле их слава,

Все едят кутью, обедают и расходятся по домам.

Новый год, вышли из церкви, сели у огня, игумен о чем-то задумался.

Владыка Данила
Почему ты, дедушка, задумчив,
иль дремота на тебя напала?

Игумен Стефан
Не дремота, а другие мысли,
Думаю я все о Новом Годе,
что настал сегодня для народа,
Почему он не весною ранней,
ведь тогда приходит солнце с юга,
дни становятся длинней и ярче,
одевается земля вся в зелень,
обновляется вся тварь земная,
новой жизнью жить все начинает?

Владыка Данила
Все равно, тогда или сегодня,
так же будет течь потоком время,
Предки наши так установили.

Игумен Стефан
Кто б там ни был, а не угодили.

К ним подходит парень, целует руку у владыки, потом у игумена Стефана.

Владыка Данила
Ты откуда, молодец, явился?
Добрые ли вести к нам приносишь?

Парень
Прибыл я с известьем из Риеки.
Послан я к тебе сердаром Янко
рассказать, что там у нас случилось.

Владыка Данила
Сказывай, сынок, да поскорее.

Парень
Как услышали мы бой в Цетинье,
что разбиты наголову турки.
тут же Янко, наш сердар, отправил
двух парней сказать риекским туркам:
"Кто не хочет на Коран свой плюнуть,
пусть бежит скорее без оглядки!"
Турки ж посланцев тех заманили,
в Ободе повесили обоих.
Кликнул клич сердар по всей нахии,
все с оружием пошли к Риеке.
да напрасно - утекли все турки,
в лодках к Скадру белому уплыли.
Лишь Богдан, что раньше всех явился,
кадия убил своей рукою.
С главарями сам сердар прибудет
и тебе расскажет все подробно.
Он сейчас не может отлучиться!
Разрушают они крепость Обод,
все турецкие мечети, башни,
чтоб базар наш нехристью не пахнул.

Посланный преклоняется, целует опять руку у владыки, кладет ему письмо на колени и уходит. Владыка Данила зовет школяра, чтоб прочел вслух это послание ему и игумену Стефану.

Школяр
(берет письмо, читает)
Князь Никола и все дупиляне
поздравляют нашего владыку!
Сообщаем, что у нас здесь было:
как услышали мы бой в Цетинье,
начали мы с турками сражаться,
день и ночь мы резались жестоко;
от турецких тел красна Чермница,
десечары там, аги, обжоры.
Неоткуда было ждать подмоги,
понесли потери мы большие,
половина нас в бою погибла,
и могил у церкви не хватает,
мы на шестерых одну копаем!
По Чермнице турок мы побили,
город Бесац мы с землей сровняли,
и теперь у нас ты не увидишь
даже кончика ушей турецких,
лишь одни развалины да трупы.

Владыка Данила плачет, а игумен Стефан смеется.

Владыка Данила
Верно, дед, не понял ты посланья,
а не то бы, как и я, заплакал:
шестерых кладут в одну могилу!

Игумен Стефан
Понял, только плакать я не в силах.
Если б мог от радости я плакать,
сладкими слезами бы заплакал.
Но когда душа поет, то слезы
у меня от счастья замерзают.

Кто-то стучит в двери кухни, чуть их не выламывая. Все думают, что это безумный.

Игумен Стефан
Помоги нам Бог в день новогодний!
Коль со всех сторон такая радость,
пусть войдет к нам гостем и безумец,
чтоб наполнить дом веселым смехом.

Школяры открывают двери, входит В у к М а н д у ш и ч, мрачный, с черными усами, падающими на пробитую току, с перебитым джефердаром в руке, и садится у огня, весь в крови, не сказав никому «помоги Бог!»
Все удивлены его видом.

Владыка Данила
Что с тобою, Вук? Как страшен вид твой!
Видно, ты пришел с кровавой жатвы
и огонь живой топтал ногами,
и Бог знает, кто живым оттуда,
кроме одного тебя, вернулся.
Так без ран не лопается тока,
не ломаются без пуль так ружья,
крепко свитые из жил железных.

Вук Мандушич
(мрачно рассказывает)
На Степанов день пришла одива,
выданная из Штитари летом,
говорит: "Идут к нам за подушной
сборщики турецкие налогов".
Я собрал полсотни молодежи,
у Штитари сел в засаду с ними,
чтобы встретить турок ненасытных.
Слышу выстрелы в лесу лешанском,
думаю: идут за данью турки
и на райю ужас нагоняют.
Слышу, бой гремит в Прогоновиче.
Побежал туда с своей дружиной
избавлять от муки и неволи.
Налетели двести арнаутов,
отуреченных, проклятых, лютых,
на Радунову напали башню.
Радун сам, как в крепости, засел в ней
с Любицей женой своею вместе.
Жена молодая, соколица,
быстро заряжает ружья мужу.
Радун метко из окна стреляет,
семерых он уложил на месте,
но к нему подкралась тут погибель:
турки принесли солому, сено
и, у белой башни наваливши,
подожгли со всех сторон ометы.
Пламя поднялось высоко к небу
и пожаром охватило башню!
Радун в турок из ружья стреляет,
припевает звонко, голосисто,
кличет песней Байо и Новака,
кличет песней Драшка и Вукоту
и двух Вуков из села Тырнины,
Марковича и Томановича,
кличет песней он живых и мертвых,
видя страшный час перед глазами.
Разрывались тут сердца живые,
побежали мы к нему на помощь
и у башни с турками сцепились,
Радуна с женой освободили,
но сгорела Радунова башня.
На подмогу подошли другие,
и от башни мы прогнали турок,
гнали, до Кокот у Лешкополья,
восемьдесят три из них убили.
Там, в бою у белой башни,
пуля на груди моей разбила току,
а к концу кровавой нашей схватки
пуля злая турок напоследок
джефердар мой, метко наведенный,
перестригла, чтоб ей пусто было,
(плачет)

по ремню, как будто бы тростинку!
Лучше бы не джефердар, а руку
перебило мне турецкой пулей.
Жаль ружья мне, как родного брата,
лучшее из всех ружье то было,
метче всех других оно стреляло,
на него легко рука ложилась,
и, как зеркало, оно сверкало.
В тысяче других блестящих ружей
я по выстрелу его узнал бы.
С просьбой я пришел к тебе, владыка:
может быть, приморский оружейник
мне скует мой джефердар разбитый?

Владыка Данила
Вук, расправь свой черный ус упавший,
покажи нагрудную мне току,
чтобы счел я, сколько пуль ружейных
току крепкую твою пробило...
Мертвеца нам не вернуть из гроба,
не сковать и джефердар разбитый!
Голова бы только уцелела,
ты найдешь себе всегда оружье,
ведь в руках у Мандушича Вука
бьет без промаха ружье любое!

Bладыка встает и дает Мандушичу из своего покоя другой - хороший джефердар.

Дата добавления: 2015-08-26