Потеря контроля

Когда я впервые столкнулся с этой идеей, я подумал, что какие-то страхи являются комбинацией этих трех базовых.

- Можешь привести пример такой комбина­ции?

- Постараюсь показать все три возможные комби­нации. Вспомним о страхе сойти с ума, который ис­пытывают почти все. Если мы рассмотрим его получ­ше, станет ясно: для большинства людей боязнь того, что у них, как говорится, «поедет крыша», состоит из страха остаться в одиночестве и совершенно поте­рять контроль над собственными действиями. Таким же образом в наших мыслях о смерти сочетаются два основных страха: полного одиночества и абсолютной беспомощности. Беспомощность и потеря контро­ля — это наши основные ассоциации со старостью. Мы представляем себя в старости неспособными хоть на что-то повлиять и этого, разумеется, очень боимся.

- Все это нагоняет на меня ужас. Представляю кошмар, в котором сочетаются все три базовых страха.

- Должен сказать, существуют только два таких составных страха. Отдельные люди уверяют, будто не испытывают ужаса перед смертью, самого распространенного кошмара человечества, и некоторым из них я верю. Но я не знаю ни одного человека, который не боялся бы немощности в результате физических и психических недугов. Немощность связана с одино­чеством, беспомощностью и потерей контроля и поэ­тому вызывает у нас страх.

- А немощность обязательно подразумевает одиночество?

- Наверное, нет. Возможно, мы просто боимся по­терять большую часть людей, окружающих нас сейчас. Хотя не факт, что впоследствии так и случится.

- Понятно. Лично я все же не думаю, что всегда происходит именно так.

- Нет, разумеется. Но пугает нас старость именно поэтому. Мы бы так не боялись ее, если бы в нашем сознании она не ассоциировалась с беспомощностью и невозможностью принимать решения. Может, по мере того, как наше общество будет становиться муд­рее, мы начнем ждать старости без страха.

- Но ведь и сейчас есть примеры достойного старения.

- Точно.

- И наоборот. Некоторые становятся дряхлы­ми в молодом возрасте!

- Разумеется. Это происходит, когда человек забо­левает и делается совершенно беспомощным. Таких болезней мы боимся не меньше, чем старости, и наде­емся, что нас это не коснется.

- Поэтому нас утешает мысль, что такое слу­чается только с другими…

- Да, нас это утешает, но нужно признать, подоб­ные мысли жестоки… В любом случае я не хочу, чтобы ты ушла сегодня с мыслью, будто старость обязательно подразумевает немощность. Я уверен, возможности человека на закате его дней зависят от того, как он провел лучшие свои годы. Позволь-ка рассказать тебе исто­рию, которую услышал от своего друга из Кордобы.

- Да, ты мне с прошлой нашей встречи не рас­сказывал никаких историй…

- Ну так вот…

Однажды в известной телекомпании узнали, что сра­зу нескольким обитателям небольшого городка, славного чистым воздухом и целебными водами, уже исполнилось больше ста лет. В городок отправили группу журналистов с заданием сделать репортаж о старцах и о том, какой здоровый образ жизни они ведут.

Первым делом журналисты отправились к дону Эустакио. Они застали долгожителя под апельсиновым де­ревом — тот собирал фрукты.

- Дедушка, — обратился к нему кто-то из журнали­стов, — не поговорите ли вы с нами немного?

- Конечно, сынок.

- Расскажите о себе, дедушка.

- Видишь ли, сынок, я крестьянин. Я встаю с солнцем и ложусь слать, когда начинает темнеть. Своими руками я делаю все, что мне нужно для нормальной жизни, и воз­даю хвалу Господу за его доброту ко мне.

- А сколько вам лет?

- Девяносто восемь.

- Невероятно! Наверное, вы самый пожилой человек в этом городке!

- Ну нет! Когда я был маленьким, старый Панкрацио уже возделывал земли моего деда, а он все еще жив.

- Неужели?! Где же он живет?

- Да прямо тут, под косогором.

Журналисты поблагодарили старика и отправились вниз, к скромному домишке у реки. В дверях дома они увидели дона Панкрацио, пьющего воду из кружки. Лицо его полностью испещрено морщинами, но все равно све­тилось здоровьем.

- Добрый день, дон Панкрацио.

- Добрый, — ответил старик.

- Как дела, дедушка?

- Не жалуюсь.

- Расскажите, как вы прожили жизнь?

- Я всегда много работал. Ел лишь то, что выросло на земле, как велела мне моя мать. Отродясь не при­нимал лекарств и ни разу не был у врача. Я никогда не курил, не пил, не занимался кутежами. Я люблю жизнь и радуюсь каждому дню.

- Дедушка, а сколько вам лет?

- Сто пятнадцать.

- Сто пятнадцать!.. Наверняка никого старше вас нет в округе...

- Ну, несколько лет назад я встречался с человеком, который уже тогда выглядел старше, чем я сейчас.

- Невозможно поверить... Где его можно найти? Мы хотели бы взять у него интервью.

- В этот час вы наверняка застанете его в трактире на выходе из города. Его зовут Луис.

Дона Луиса журналисты действительно разыскали в трактире: древний старик сидел за столиком в углу ком­наты, курил папиросу без фильтра и прихлебывал что-то из большой кружки, которую держал желтыми от никоти­на пальцами.

- Можно с вами немного поболтать? — спросил кто- то из журналистов.

- Если заплатите за выпивку... — ответил старик, подслеповато щурясь.

Журналисты заказали ему выпить и стали задавать свои вопросы.

- Дон Луис, разве алкоголь не вреден для человека?

- Не думаю. Я всю жизнь пью и чувствую себя пре­красно.

- Расскажите нам о своей жизни.

- Ох... У меня была отличная жизнь. Я пил сколько хотел, курил сколько мог, и ел, сколько влезало. Я никог­да не работал и ни разу не ложился раньше пяти утра...

- Неужели?..

- Да, парень. В такие часы в барах особенно хорошо знакомиться с девушками.

- А во сколько же вы тогда встаете?

- Часа в два-три дня, если не намечается большая карточная игра...

- Вы еще и играете?

- Пф-ф-ф-ф-ф!

- Да уж. Вы сегодня наш самый интересный собесед­ник. Сколько же вам лет?

- Тридцать четыре!

Это всего лишь шутка, хотя, возможно, она поможет тебе понять мою мысль… Стремиться к высокому каче­ству жизни — это задача, стоящая перед каждым чело­веком. Нам может помочь медицина, но нельзя пол­ностью полагаться на нее. Мы должны сами следить за тем, как живем, при этом улучшая жизнь не только свою и окружающих, но и наших потомков.

Медицина тесно связана с биологией. Изучая ее, я понял: все живое, а не только люди, в любой момент либо растет, либо стареет, другого не дано. В момент, когда рост живого существа останавливается, начина­ется старение.

- Кажется, у меня начинается депрессия…

- Не надо так. Да, наше тело начинает стареть лет в двадцать пять — двадцать шесть, мы замечаем это либо сразу, либо немного погодя. Но с разумом, чув­ствами, душой дело обстоит иначе. Почему? Потому что не существует пределов для их развития.

- Как это не существует?

- Духовно, интеллектуально и психологически мы можем развиваться бесконечно. Никаких ограниче­ний нет.

- Но ведь у некоторых людей начинается спад.

- Ухудшаться может работа нервных окончаний, какие-то клетки отмирают, но тем не менее психиче­ски человек продолжает развиваться.

- Я знаю одного молодого человека. У него нача­лось «необратимое» ухудшение в 22 года.

- Бывают такие случаи... Но я сейчас говорю о лю­дях, не столкнувшихся с какой-либо серьезной болезнью.

Мне смешно, когда мой собеседник начинает вы­искивать всякие нестандартные примеры, пытаясь до­казать, что я могу быть неправ. Недавно на одной кон­ференции я рассказывал, сколько общего скрывается в самых, казалось, разных вещах, и мимоходом упо­мянул о сходных чертах муравья и слона. И кто-то со второго ряда громко крикнул: «Разумеется, сходство есть: ни тот, ни другой не могут лазить по деревьям». Человек позади него возразил: «Вообще-то, муравей может». И первый ответил со смехом: «Я говорю про муравья со сломанными ножками»...

- То была просто шутка, а старость — это се­рьезно!

- Между нами, я считаю, что в некоторой степени борьба со старением зависит от самого человека. Ког­да мы останавливаемся в своем росте, думая, будто дос­тигли пика, начинается старение. Ключ к вечной мо­лодости — это рост, постоянный и непрерывный рост. Нужно начинать новые дела, строить планы.

Ну а если вернуться к печальной истории двад­цатидвухлетнего парня, которого ты упомянула, вот что я должен сказать: такое бывает и может случиться с каждым, хотя надеюсь, никогда не произойдет. Я не могу не сочувствовать таким людям, но сейчас я говорю о нас, о тех, кому повезло не оказаться в такой ситуа­ции, но которые успокаиваются и прекращают расти.

- Да, это верно. В качестве примера можно при­вести Пикассо, который и в восемьдесят рисовал как двадцатилетний юноша.

- Мы остаемся молодыми не только когда сами стараемся расти. Это также происходит, если мы по­могаем развиваться другим людям. Мы растем, когда даем, а не только когда получаем.

Есть один рассказ, который очень хорошо иллю­стрирует эту идею.

Однажды много лет назад темной, безлунной ночью некий человек шел по улице восточного города, неся в ру­ках зажженную масляную лампу. На улице появился дру­гой прохожий. Он взглянул на человека с лампой, узнал того и с удивлением спросил:

- Гуно, ты же слеп, зачем тебе лампа? Разве ты что-нибудь видишь?

А слепой ответил:

- Я не себе освещаю путь этой лампой. Я и так знаю эти темные улицы наизусть. Лампа нужна для того, чтобы меня видели те, кто встретится мне на пути.

То есть важен не только свет, освещающий путь мне, но и тот, которым я помогаю остальным.

- О, вот теперь, кажется, я поняла: надо расти не только самому, но и заставлять расти других…

- Позволь тебя поправить: помогать расти другим.

- Помогать расти другим. Но если мое разви­тие остановится, я не смогу…

- Если ты помогаешь другим, то и сама растешь автоматически.

- Меня будет подпитывать эта помощь другим?

- Не знаю, может, и так, но мне не хотелось бы пря­мо сейчас закрывать этот вопрос, чтобы читатели не подумали, будто помогать людям нужно лишь для удо­влетворения своего жалкого тщеславия. Идея такова: наш свет служит другим, лишь, если мы верим, что наш крошечный вклад важен. Иначе все будет бесполезно. Учить кого-то только ради собственно­го тщеславия и напыщенно хвастаться этим бесполезно.

Я довольно-таки часто ощущаю, что являюсь носи­телем некоего особенного света. Пусть свет не очень ярок, но он побуждает меня расти.

- Понимаю. Я знаю одного человека, вышедше­го на пенсию после долгих лет работы в школе. Он рассказывал, что, только выйдя на покой, понял, сколькому научился за годы преподавания.

- Вот! Именно это я и пытаюсь донести до тебя!

- До этого ты говорил, что только в двух слу­чаях мы испытываем в сочетании все три основ­ных страха, но упомянул лишь одну такую ситуа­цию — немощность. А вторая?

- Вторая — это изгнание. В древности, когда смерть казалась недостаточным наказанием для пре­ступника, его отправляли в ссылку.

Ссылка считалась более страшной карой, чем смерть. Я говорю об этом и думаю: ведь многие из нас являются детьми эмигрантов... Какие отважные люди они были! Разве нет?

Итак, напоминаю тебе: единственное универсаль­ное противоядие страху - это действие, поэтому, ког­да страшно, сделай что-нибудь.

Иногда страх настолько силен, что мы не способны даже двинуться. Психоанализ показывает: за некото­рыми кошмарами часто скрываются другие.

- Не понимаю…

- Я ограничусь одним довольно грубым примером: человек думает, будто он боится лошадей, но на самом деле за этим страхом прячется примитивный ужас пе­ред его отцом. В таком случае действие, направленное против страха перед лошадьми, не поможет. В лучшем случае человек перестанет пугаться лошади, но сразу же начнет бояться чего-то другого. Чтобы полностью решить проблему, человеку обязательно нужно пере­смотреть свои отношения с отцом.

В некоторых случаях действовать против страха сложно, но это все равно стоит того. Я всегда повторяю страх — дракон, спина которого покрыта непробивае­мой броней. Его можно победить только спереди.

- И зачастую только с чьей-либо помощью…

- Верно. Иногда требуется профессиональная по­мощь. Но стремление спрятаться за что-то или кого-то и непременная жажда их поддержки могут кончиться плохо. Важно самому работать над собой.

Мне пора идти. Я хочу еще успеть забежать на рынок за покупками. На прощание расскажу тебе историю.

Одна женщина очень любила своего единственного сына. Она сильно волновалась за него, переживала и не отпускала от себя ни на шаг. Однажды, когда мальчик не­много подрос, друзья позвали его погулять. Он направил­ся было к двери, но мать, которая была не в силах спра­виться с тревожными мыслями, остановила его:

- Послушай, сынок, по улицам бродят злые духи. И они уносят детей, которые гуляют без мамы. Поэтому никогда не выходи за дверь без меня, понял?

- Да, мамочка, — испуганно ответил мальчик.

С тех пор он никогда не ходил на улицу один.

Когда мальчику исполнилось тринадцать лет, мать начала понимать, какую она сделала ошибку. Сын ее не знал, что такое самостоятельность, и рос, ничего не ве­дая о настоящем мире. В будущем, после ее смерти, его ждало много проблем.

Женщина отправилась к семейному доктору. Она рас­сказала ему о своей проблеме, и тот предложил един­ственный выход: во всем признаться сыну. Матери очень не хотелось, чтобы сын узнал о ее лжи, и она вновь сказа­ла ему неправду:

- Сынок, ты уже взрослый, рано или поздно ты уй­дешь из этого дома в поисках собственного пути.

- Да, мама, но только вместе с тобой. Ведь злые духи унесут меня, если тебя не будет рядом.

- Как раз об этом я и собираюсь поговорить. Духи не тронут тебя, если ты станешь носить вот этот медальон. - Она сняла медальон со своей шеи и дала его сыну. — Те­перь ты можешь выходить на улицу без меня, так как от­ныне я буду защищать тебя с помощью медальона.

- Мамочка, а если духи не заметят его?

- Не беспокойся. Верь мне: пока медальон на тебе, ни один дух не причинит тебе вреда.

Мальчик поверил своей маме.

Но рассказывают, что, когда ее не стало, он все равно не выходил из дому, так как боялся потерять медальон...

Напоследок предлагаю поразмыслить над одной сильной фразой, которая стала названием книги Сью­зен Джефферс:

БОЙСЯ... НО ДЕЙСТВУЙ!

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ЧУВСТВО ВИНЫ

- Давай сегодня поговорим о чувстве вины.

- Хорошо, но для обсуждения темы, столь тесно связанной с психологией, понадобится вспомнить не­сколько определений. Говорят, что «психология» явля­ется одним из десяти наиболее используемых слов за последние сто лет. В самом широком смысле психо­логия — это наука, изучающая поведение (под пове­дением понимаются все формы реагирования живого существа на определенные стимулы).

Ранее, говоря о происхождении и механизмах ра­боты страха, мы выстраивали схему «стимул — ре­акция» и определяли на ней два направления движе­ния: вверх — человек превосходит себя и действует, и вниз — к ступору или депрессии. Сегодня я хочу дополнить ту схему, а потом перейти к теме чувства вины.

Стимул, заставляющий нас действовать, может быть реальным или воображаемым, физическим или эмо­циональным, важным или нет; но в любом случае он вызывает реакцию. Поскольку стимулы различны, ре­акции тоже отличаются друг от друга: сближение, бег­ство, всплеск эмоций, незаметный жест...

Реальный		Движение
Воображаемый		Мысль
Физический		Ощущение
Эмоциональный		Сближение
Умственный		Бегство
Стимул		Реакция

С точки зрения психологии поведение — это любая реакция на стимул, даже полное ее отсутствие. Цель психологии — изучить реакции, объяснить их и нау­читься предсказывать.

Поведение человека в основном линейно. Наши эмоции и чувства, как правило, развиваются посте­пенно, непринужденно. Например, я перехожу улицу, и меня едва не сбивает машина. Замечая ее, я от­прыгиваю, чтобы спастись, а потом поднимаю кулак и угрожаю водителю. Когда мне улыбается ребенок, которого держит на руках мать, я умиляюсь и начинаю сюсюкать, подражая маленьким детям. В таких реак­циях есть определенная закономерность, их можно понять с точки зрения формальной логики (хотя это не оправдывает оскорблений, и я считаю, что сюсю­кать — глупо). Но существует и куда более сложное по­ведение, странное, неправильное и, возможно, ирра­циональное.

Примером чувств, лежащих в основе такого поведе­ния, выходящего за рамки линейного анализа, можно назвать чувство страха или вины.

Ощущение вины — универсальная эмоция. Все мы испытываем чувство вины, кто-то в большей, кто-то в меньшей степени. Я хочу начать обсуждение с вопроса. Душевные переживания бывают приятными и не­приятными, чувство вины относится к неприятным. Почему ощущать вину неприятно?

- Я думаю, потому, что это доказывает нам: мы не так уж совершенны и иногда делаем ошибки. Если мы чувствуем вину, значит, мы это признаём.

- Хорошо. Спрошу еще кое-что: всякий ли раз, де­лая ошибку, человек чувствует себя виноватым?

- Нет! Не всегда… Мне кажется, иногда человек, наблюдающий со стороны, ощущает вину больше, чем тот, кто попал в неприятную ситуацию. Су­ществует множество вариантов…

- Это верно. Огромное количество вариантов. Можно чувствовать себя виноватым, не совершив ошибки, а можно сделать ошибку и не замечать за со­бой вины.

- Иногда нам кажется, будто мы поступили неправильно... Помню, в одном фильме…

- На эту тему снято мною фильмов. Возможно ли такое в реальной жизни?

- Я уверена, что да. Мне надо навестить друга, которого положили в больницу. Я не сходила, другу стало хуже, я чувствую себя виноватой.

- Отличный пример. Если передо мной стоит какая-то задача, но я решаю не выполнять ее, я буду ви­нить себя из-за этого.

- Некоторые говорят, будто чувства вины не существует. Безумцы, как это не существует?

- Интересно посмотреть на человека, убежденно­го в этом. Хотя я предполагаю, он просто имеет в виду, что сам не ощущает вины. Он может испытывать тре­вогу или другие эмоции, но не вину. Я немного отвле­кусь, но меня всегда удивляет, как трудно принять че­ловеку тот факт, что его точка зрения может не быть Правдой. Забавно, когда кто-нибудь, не чувствующий за собой вины, вместо того чтобы сказать: «Я не ощу­щаю вины», говорит: «Чувства вины не существует» или «Есть лишь ответственность». Рассуждать о поведении, психологии или межличностных отношениях можно, лишь научившись видеть позицию другого человека и помня об очевидных различиях между людьми.

Я расскажу тебе одну историю, возможно, не имею­щую отношения к чувству вины, но зато демонстри­рующую, насколько ограничены наши способности по оценке поведения другого человека. Это старая дзен-буддийская история.

Один монах шел со своим учеником вдоль берега не­большой речушки. Вдруг он обратился к ученику:

- Посмотри на рыб в воде. Обрати внимание, как рас­слабленно они двигаются, как наслаждаются свободой и прохладой воды.

Ученик, уже довольно долго набирающийся мудрости у монаха, впервые осмелился указать тому на ошибку.

- Учитель, — сказал он, — ты же не рыба. Откуда ты можешь знать, чем они наслаждаются?

Учитель улыбнулся и ответил:

- Ты — не я. Откуда ты можешь знать, знаю ли я о том, чем наслаждаются рыбы, или нет?

Но вернемся к чувству вины. Обрати внимание, в любом случае, когда мы испытываем вину, есть чело­век, перед которым мы виноваты. Да, бывает внутрен­нее ощущение вины, но, как правило, оно подразуме­вает наличие обиженного нами человека.

- Ты же говоришь, будто вина направлена на другого или распространяется на другого?..

- Переносится, распространяется, вызвана, спро­воцирована... Называй как угодно! Но всегда есть дру­гой человек, перед кем ты, по-твоему, виноват.

- Но вина — это внутреннее переживание.

- Безусловно.

- Тогда не понимаю…

- Давай сначала разберемся с классическим опре­делением, а потом двинемся дальше. Во-первых, сле­дует определить разницу между двумя понятиями, которые мы уже затронули: вина и ответственность. Возможно, если бы нас послушал человек, изучавший право, он сказал бы мне, что я неправильно исполь­зую данные термины. Но я надеюсь, юристов тут нет, и я безнаказанно могу ошибаться насчет двух этих слов в примере, который сейчас приведу.

Кто-то объяснял мне, что с юридической точки зре­ния существует разница между виной и умыслом. Ви­новным по закону называют человека, который совер­шил преступление и нанес тем самым кому-то ущерб. Вне зависимости, намеренно он это сделал или нет. А умысел появляется лишь в случае задуманного пре­ступления и, разумеется, предполагает более тяжелое уголовное наказание.

Но в психологии все не так. Ты чувствуешь вину, ког­да мог что-то предпринять, дабы избежать нанесения ущерба, но не сделал этого, и ущерб оказался нанесен. А в других случаях ты станешь нести ответственность, но виноватым ощущать себя не будешь.

Человек отвечает за свои действия, но с виной дело обстоит иначе.

Рассмотрим пример. Я прохожу мимо кого-нибудь и наступаю ему на ногу.

Если бы я сделал это преднамеренно, сильно, ста­раясь отдавить ногу побольнее, я бы, разумеется, был виноват.

Но если я наступил нечаянно, так как отвлекся или потому, что сам чуть не упал, я не чувствую за собой вины, хотя все равно отвечаю за случившееся.

«Вина» — это более обширное понятие, чем «от­ветственность». К тому же иногда человек, испыты­вающий вину, думает, что он мог бы поступить иначе, но, несмотря на это, сделал именно то, что принесло ущерб другому.

- А если это было неизбежно?

- Говорю еще раз: если человек объективно и ис­кренне не мог избежать нанесения ущерба, тогда вины нет, хотя остается ответственность.

Вот тебе упрощенная схема:

Я

Действие

Другой

Вот я, вот мое действие, а вот другой человек. Для того чтобы возникла вина, с этим другим что-то долж­но было произойти. Что произошло с другим челове­ком помимо моего проступка?

- Он, наверное, пострадал.

- Разумеется, с ним происходят какие-то непри­ятные вещи. Кто-то с первой схемы должен выйти по­страдавшим. И я вижу, как другой человек мучится из-за меня, думаю, что этого можно было бы избежать, и... Что я делаю?

- Ты винишь себя.

- Да, разумеется, но я спрашиваю: что я делаю, дабы почувствовать вину за боль своего ближнего?

- Ну, злишься на себя, причиняешь себе вред, осуждаешь, проклинаешь, обвиняешь себя…

- Стоп! Вот оно! Отлично! Я обвиняю себя, считаю себя виновным в том, что навредил другому.

Смотри, как видоизменяется предыдущая схема:

Вина — это и есть то самое неприятное чувство, которое возникает, когда ты обвиняешь сам себя, так как есть кто-то другой, пострадавший от твоих дей­ствий.

- Но ведь подобное ощущение мы испытываем и без наличия обиженного нами человека.

- Хорошо! Дабы мы смогли продвинуться дальше в этом направлении, вернемся еще на минуту к тому, что уже обсудили. Кто-то пострадал от действий, за ко­торые я несу ответственность. Я это осознаю, и, следо­вательно, моя внутренняя реакция заключается в том, что я себя обвиняю и порицаю. Но, возможно, постра­давший не ощущает причиненного ущерба. Туг возни­кает вопрос, не связанный с нашей схемой. Пострадав­ший может обвинить меня в ущербе, но очень часто он просто молчит. Почему я чувствую себя виноватым, даже если пострадавший мне ничего не говорит? Не забывай, ущерба, за который я себя виню, на схеме нет.

- Ты идентифицируешь себя с обиженным то­бой человеком и воображаешь, что он может чув­ствовать.

- Твои слова интересны. Посмотрим, что такое иден­тификация. В общих чертах она означает то, что в обыч­ной жизни мы называем «поставить себя на его место».

- Мы на самом деле идентичны?

- Нет-нет. Идентифицировать себя с другим — значит предполагать, что он чувствует, исходя из соб­ственных ощущений, которые мы могли бы испытывать, находясь на его месте.

- Я часто так делаю: ставлю себя на место кого-нибудь из окружающих.

- В основе всех культур и религий лежит девиз: «Относись к другим так, как хочешь, чтобы они от­носились к тебе». Бывают случаи, когда я не знаю, что происходит с другим человеком, но мне и не обяза­тельно это знать. Мне достаточно поставить себя на его место и представить, что бы почувствовал я, если бы со мной поступили так же.

- Или что бы почувствовал я, если бы он со мной так обошелся.

- Я словно смотрю на себя со стороны и вижу по­ступки, которые предположительно причиняют ущерб другому человеку. Даже если я уверен в своей безнака­занности, даже если, по-моему, пострадавший никогда не догадается, что я виноват во всех его прегрешени­ях, даже если мои действия вообще не причинили ему вреда, когда я ставлю себя на его место и идентифици­рую себя с ним, у меня возникает ощущение вины.

Таким образом, понятие вины становится сложнее. Теперь это чувство у меня вызывает еще и воображае­мое страдание другого человека.

- Но причиненный вред действительно может быть исключительно воображаемым…

- Ага. Поэтому вина не всегда вызвана тем, что дру­гой человек говорит. Мы начинаем чувствовать себя виноватыми намного раньше, чем нас обвинят. Это понятно?

- Да. Ежедневно я читаю в газетах такие но­вости, от которых меня бросает в дрожь. Но, по­хоже, убийцы и другие преступники не ощущают вины.

- Не стоит пока заходить так далеко. Я могу узнать о мучениях другого человека и испытать из-за этого боль, но не обязательно буду чувствовать себя вино­ватым. Например, я читаю о страданиях детей в Афга­нистане. У меня щемит сердце, когда я представляю их мучения. Я чувствую себя плохо, но я не ощущаю себя виноватым.

- Но ведь не ты создал подобную ситуацию… А если ты?

- Если я несу ответственность за существующее положение...

- Или когда считаешь, что несешь…

- Я считаю себя ответственным за все, отлично. А что происходит потом? Что заставляет меня чувство­вать себя виноватым? С чем в этом случае я идентифи­цирую себя?

- Тебе кажется, что ты несешь ответствен­ность за произошедшее…

- Да, моя ответственность трансформируется в чувство вины не только, когда я нанес ущерб другим. Этого недостаточно. Тут можно говорить еще и о пред­полагаемом обвинении. Ты это понимаешь?

- Я все же чувствую себя виноватой по отноше­нию к детям из тех стран, в которых идет война.

- Разумеется. Но боль, вызванная чужим страдани­ем, не обязательно порождает вину, она может поро­дить и желание помочь или что-то сделать, без чувства вины.

- Чувство вины у меня возникнет, если я буду ду­мать, что могла бы решить проблему детей в Аф­ганистане, но ничего для этого не сделала.

- Именно. Оно появляется не только, когда ты иден­тифицируешь себя с человеком, испытывающим стра­дания, но и когда этот человек имеет возможность тебя обвинить, даже если в действительности такое обвине­ние никогда не прозвучит. Другими словами, испыты­вая вину, мы отождествляем свои ощущения с мыслями будто бы обвиняющего нас человека, даже если сам он никогда их не выскажет. В примере с голодающими детьми наш внутренний голос твердит «И ты тоже ви­новат. Что ты сделал, когда узнал о происходящем?»

- А может человек чувствовать себя винова­тым перед самим собой?

- Да, ты вскоре это увидишь.

- Позволь мне закончить схему вины. В ситуа­ции, когда другой человек меня обвиняет — на са­мом деле или только в моем воображении, — я соглашаюсь с тем, что эти обвинения правомерны, и виню себя за свои действия.

- Обрати внимание, я должен именно идентифи­цировать свои мысли с этими обвинениями, а также согласиться с претензиями, которые мне выдвигают.

- Задам тебе личный вопрос. Тебе нужно на какую-то встречу, и ты зовешь жену с собой. После этого она вдруг говорит: «Не знаю, зачем я с тобой пошла? Только время потеряла, и люди мне совсем не понравились…» Ты почувствуешь себя винова­тым?

- Возможно. Рассмотрим эту ситуацию. Почему я могу ощутить вину? Взгляни на схему.

Вот я, стрелка со словом «действие» — это то, что я сделал (позвал жену с собой); другой человек — Пер­ла. Ей стало скучно. Когда мы уходим, она говорит «Уф...» Может быть, она больше ничего и не скажет, но я-то ее знаю и понимаю, здесь что-то не так, она жалеет о том, что пошла со мной. И потом, осознанно или нет, я начинаю воображать, как бы рассердился сам, если бы мне по чьей-то просьбе пришлось куда-то идти, и как бы я про себя обвинял пригласившего меня за ужасно проведенное время. Обратная стрелка на нашей схе­ме — это предполагаемые обвинения Перлы. Я, зная, что почувствовал бы сам, начинаю упрекать себя.

- Но может произойти и по-другому, если бы именно она настояла на твоем походе куда-нибудь, твоей вины бы не было.

- Я не нес бы никакой ответственности, но вина все равно могла бы появиться.

- Я уверена, в такой ситуации я не чувствовала бы вины. Например, если я убью человека, который сам убийца, собиравшийся причинить вред мне или моим детям, я не буду ощущать себя виноватой.

- А может, и будешь... Но это не важно. Я понял твою идею. Довольно тяжело разобраться в такой ситуации. По-моему, мы с тобой выбираем сложные примеры, не позволяющие нам понять, в чем же заключается базо­вый механизм, запускающий чувство вины. Есть один старый анекдот про инструктора из летной школы.

Инструктор с начинающим пилотом летят в самолете. Инструктор спрашивает ученика:

- Предположим, ты ведешь самолет. Начинается буря, у тебя ломается двигатель. Что ты будешь делать?

- Я продолжу полет на втором двигателе, — отвечает ученик.

- Хорошо, — говорит инструктор. — Началась еще одна буря. Через некоторое время отказывает и второй двигатель, что ты сейчас предпримешь?

- Тогда, — отвечает тот, — продолжу лететь на треть­ем двигателе.

- Понятно, — соглашается инструктор. — Снова по­года портится, и третий двигатель тоже выходит из строя. Как поступишь в этом случае?

- Ну, — отвечает ученик, — полечу на четвертом.

- Но вот опять налетает буря и ломается четвертый двигатель. Что тогда?

- Полечу на пятом.

Наконец инструктор не выдерживает:

- Скажи мне, откуда у тебя столько двигателей?

- А откуда у вас столько бурь?

- Смешно!

- Я хочу сказать, что если мы будем выискивать наиболее трудные примеры, у нас не останется возмож­ности разобрать простые ситуации. Давай рассмотрим что-нибудь несложное.

- Пара собирается в кино, жена хочет посмот­реть мелодраму, а ее муж предпочел бы триллер. Они идут на мелодраму. Фильм оказывается ужас­ным, и жена чувствует себя виноватой.

- Почему? Каков ход ее мыслей?

- Она думает: надо было послушать мужа и идти на тот сеанс, который хотел посмотреть он, — и опасается его упреков за то, что она пота­щила его на интересующий ее фильм, хотя точно не знала, хороший ли он.

- Может быть. Этот пример похож на предыдущий и достаточно прост: я бы чувствовал себя виноватым, ожидая упреков Перлы.

- Но в первом примере Перла тебя действи­тельно обвинила.

- Она меня не обвинила, бедняга всего лишь сказа­ла: «Уф». Всего лишь вздох... Так я говорил.

- Но если бы эта ситуация была реальной, ты бы чувствовал себя виноватым.

- Я? Нет.

- У тебя даже угрызений совести не возникло бы?

- Нет, ну что такое! Я пытаюсь тебе объяснить не то, почувствую я себя виноватым или нет, а как такое чувство вообще может возникнуть. Дабы ощутить себя виноватым, мне необходимо для начала заподозрить, что она меня в чем-то обвиняет. В последнем примере она могла бы сказать: «Тебе не следовало меня звать» или что-нибудь такое.

- Но даже если она ничего не произнесет, у тебя может родиться такое ощущение.

- Именно. Это та самая идентификация моих чувств с чужим возмущением, которое я считаю спра­ведливым и на которое я не смог ответить.

Я понимаю, что у жены испорчено настроение. И предполагаю, это случилось, так как ей не понрави­лось кино. Вообразив, что она меня винит, я тоже на­чинаю винить себя. Но прежде чем возникнет такое ощущение, должно быть выполнено еще одно условие. Я говорю себе. «Она права».

Смотри на схему:

Даже до того, как я подумаю о том, что она имеет какие-то претензии в мой адрес, я признаю ее право­ту и, следовательно, стану обвинять и осуждать себя. В качестве наказания за свою ошибку я получаю му­чения. Чувство вины - расплата за причиненный ущерб.

Ощущение вины возникает в ответ на предпола­гаемые претензии другого человека, высказанные или нет, звучащие в реальности или только в моем вообра­жении. Я стану чувствовать себя виноватым, если отправлю мать в дом престарелых, поскольку мне будет казаться, будто она считает такое отношение к ней не­справедливым, и внутренне я соглашусь с ней.

- Хотя, возможно, ей там понравится. У нее бу­дут там друзья, найдется с кем поболтать…

- Точно. Так мы уговариваем себя, когда хотим из­бавиться от мук совести, порой навязанных нам обще­ством.

Итак, именно идентификация наших ощущений с чувствами предположительно обвиняющего нас че­ловека является истинным источником возникнове­ния чувства вины.

Не мысль о том, что мы сделали ошибку, не осозна­ние неправильности нашего поступка и не обязатель­но болезненные его последствия заставляют нас ощу­щать вину, а идентификация наших чувств с чувствами предположительно обвиняющего нас человека.

- Идентификация с чувствами другого челове­ка?

- Именно. К себе я выдвигаю те претензии, кото­рые мог бы выставить другой, — будь они реальные или воображаемые.

- То есть мы воображаем себе чьи-то претен­зии?

- Более адекватно сказать — проецируем, а не во­ображаем.

Давай теперь посмотрим, что произойдет, когда я проецирую претензии, не зная, есть ли они у другого человека на самом деле. Вернемся к примеру с Перлой, которая лишь выдохнула: «Уф». На самом деле это «уф» могло быть связано с неудобными туфлями. Но я поду­мал, что оно касается меня, это упрек, что я позвал ее на скучное мероприятие.

- Но бывает, мы и сами к себе имеем претензии.

- Разумеется, у нас есть претензии к себе, как ты говоришь. До определенного времени забудь о том, от ­кого исходят упреки — от меня, от соседа, от тебя или от дяди Пепито, иначе мы не поймем, какой именно механизм порождает чувство вины.

В реальности это неприятное ощущение тем больше, чем справедливее я нахожу твои претензии. Если я счи­таю, что твои обвинения необоснованны, я не буду чув­ствовать себя виноватым. Например, когда мне звонит мама и говорит, будто я давно у нее не был, я не ощущаю вины, так как навещал ее только вчера. Но иногда я на­хожу ее обвинения справедливыми и начинаю мучить­ся угрызениями совести. И тут возникает вопрос: кто определяет, какие обвинения справедливы, а какие нет?

- Ну... Ну... Кто?.. Предположу, что общество… Обычаи… Образование...

- Я склоняюсь к тому, что в основе всегда стоят наши собственные требования. У другого человека пре­тензии могут быть или нет, более того, если они у него есть, то мы о них задумаемся, лишь когда они сов­падут с нашими стандартами. То есть мы требуем от других того, что требовали бы от себя, если бы поме­нялись с ними местами.

Плохая новость — или, по крайней мере, неожидан­ная — заключается в том, что, если ты мне приведешь десять ситуаций, когда чувствуешь себя виноватой, во всех случаях это окажутся примеры твоих требований к людям. За каждым человеком, ощущающим себя ви­новатым, прячется личность, которую можно назвать... Т. 3, или Требовательная Зараза.

- Как здорово! Я знаю, знаю…

- Я говорю лишь о том, что не следует доверять нытикам, постоянно мучающимся от чувства вины, так как во многих из них (если не во всех) скрывается обвинитель. Почему? Потому что они вдвойне требуют с окружающих и мучаются виной из-за этих завышен­ных претензий.

Маргарита чувствует себя виноватой, так как не схо­дила навестить свою больную подругу Мабель. Она зна­ет, Мабель расстроилась из-за того, что она не пришла, и подозревает, что при встрече подруга ее упрекнет. Но на самом деле виноватой Маргариту заставляют чув­ствовать ее собственные мысли, осознанные или нет, о том, как она винила бы подругу, если та в аналогичной ситуации не нашла бы времени ее навестить.

- Твои слова довольно беспощадны. Получается, человек, испытывающий вину, не только выдвига­ет претензии — он еще и злопамятен.

- Да, а иногда все и этим не ограничивается. Представь себе ситуацию: господин А, стоя перед господином Б, показывает на него пальцем, обвиняя его во всех пред­положительных грехах. Он гневно упрекает, укоряет, требует наказания. Как ты думаешь, что чувствует го­сподин Б, столкнувшись с человеком, обвиняющим его?

- Много чего: неприязнь, злобу…

- А еще?

- Желание послать его к черту…

- Еще?

- Подавленность или сильную потребность двинуть ему...

- Отлично. Любое насилие является следствием беспомощности. Но в целом, когда кому-то кажется, будто с него слишком много спрашивают, его основ­ной реакцией станет злость. Нас всех злит, когда нам выдвигают претензии. Это понятно?

- Да.

- Тогда возникает противоречие. Вместо того что­бы разозлиться и накинуться на человека, обвиняющего меня, я впадаю в уныние и чувствую себя виноватым. Как такое возможно?

- Я сдерживаю злобу, так как считаю, что пре­тензии другого человека справедливы.

- Да, но куда я спрячу злость?

Чтобы совсем разобраться, рассмотрим этот вопрос с психологической точки зрения. Обычно, когда я зол, я кричу, могу кого-нибудь ударить или оскорбить... По­чему же в данной ситуации, вместо того чтобы выра­зить злобу, я уязвлен и беспомощен? Что трансформи­рует злость на другого человека в чувство вины?

Не забывай, что эмоции — энергия, которая пре­ображается в действие. Если человек не переходит от эмоции к действию, эта энергия застаивается внутри, словно бомба замедленного действия. И потом...

Меня злят чьи-то претензии, я сжимаю кулак и го­товлюсь нанести удар. Но за долю секунды до удара я думаю: «Так, Армандо же хороший человек. Мы так долго работаем вместе... Кроме того, он ведь прав… С чего бы мне его бить?» Прав он или нет, но я его люб­лю. А как я могу причинить вред или уничтожить чело­века, которого люблю? Что делать? Я не могу остановить удар, потому что я разозлился, и действие уже начато. Но какая-то часть меня, возможно, не самая здравомысля­щая, находит выход. Я невообразимым образом выстав­ляю преграду, защищающую Армандо от моего удара.

Было бы хорошо, если бы на этом все и закончи­лось, но препятствие превращается в зеркало. Мой удар отражается от него и возвращается туда, откуда был начат, то есть в меня.

- Но это же не настоящий удар. Так, царапина.

- Нет, неверно. Воображаемый удар, вернувшийся ко мне. Как он ощущается? Что он из себя представля­ет? Удар возвращается в форме вины. Этот механизм описывает, как я делаю с собой то, что хотел совершить с другим, он называется ретроф лексия.

Агрессия à |

Я | Ты

ß Ретрофлексия |

Теперь мы можем дать чувству вины более точное определение. Вина — это ретрофлексия агрессии, ко­торая появляется в ответ на претензии, зачастую вымышленные. Ощущение вины зарождается и умирает внутри человека, но не в виде упреков к самому себе, а как отражение собственных действий.

- А если ты не любишь обвинителя? Если твоя злость направлена на того, кого ненавидишь?

- Это просто. Злость рождает во мне то же желание защититься от него, но, поскольку нет обстоятельств, заставляющих меня воздвигать препятствие, агрессия не останавливается и попадает в цель. И тогда обвини­тель ощутит мою злость, а я почувствую облегчение, удовлетворение либо вообще ничего, но только не вину.

- Можно также проявить безразличие — это тоже действие.

- С безразличием вопрос непростой. Мы часто де­монстрируем его с превосходством, но порой прячем за ним неспособность выразить свой гнев. Конечно, ты в чем-то права, тем не менее иногда безразличие — это всего лишь вялое оправдание тому, что мы не мо­жем реализовать свою агрессивность или хотя бы за­щитить себя.

С моей точки зрения, чувство вины — это всего лишь довольно сложная разновидность проявления агрессии. Это не благородное чувство, направленное на кого-то с целью компенсировать ему утрату, при­чиной которой являемся мы, а безжалостная враждеб­ность к самому себе, вызванная неспособностью выразить негодование по поводу действий того человека.

- Можно ли повести себя как-то иначе, когда почувствуешь вину перед кем-то?

- Из самой постановки вопроса следует: если бы каждый раз при появлении чувства вины человек мог бы обратить процесс ретрофлексии и направить агрессию обратно, то есть в того, в кого намеревался направить ее изначально, ощущение вины немедлен­но бы исчезло.

Вернемся к примеру с моей женой. Предположим, мы вышли с мероприятия, она говорит: «Уф». Я, допус­тим, спрашиваю у нее, что она хотела этим выразить, и она поясняет: «Было ужасно нудно, не понимаю, за­чем ты позвал меня с собой». Если я в тот момент вме­сто того, чтобы чувствовать себя виноватым, осоз­наю, как ее упрек меня разозлил, и захочу выразить свою злость, тогда я, разумеется, скажу ей: «Да что с то­бой, в чем ты меня обвиняешь? Ты согласилась пой­ти. Если бы тебе совсем не хотелось на встречу, ты бы осталась дома, и не надо мне предъявлять никаких претензий». Моя злость была бы справедливой или не­справедливой, но вины бы я не почувствовал. Выразив гнев, я не буду ощущать себя виноватым. Я много чего могу почувствовать в такой ситуации, но не вину.

- А как я могу быть уверена, что это не тео­ретическое построение, придуманное в попытке освободить меня от чувства вины?

- Рассмотрим ситуацию из повседневной жизни. Вспомни, когда ты чувствовала себя виноватой. Может, это было вчера или несколько лет назад… Не имеет значения... Теперь подумай о злобе, досаде или раздражении, которые ты не выразила человеку, перед кем чувствуешь вину. Если ты отважишься на это, то поймешь у тебя осталась обида на этого человека.

Что еще важнее — и удивительнее, — если ты осоз­наешь и попытаешься выразить скрытую агрессию чувство вины исчезнет. Ты понимаешь, о чем я?

- Понимаю. Но что делать людям, которые обременены виной почти постоянно? Некоторые конфликты тянутся издавна, особенно в отно­шениях между родителями и детьми.

- Отношения родителей с детьми оставим в сто­роне, так как они особенные; хотя коснемся отноше­ний детей с родителями. Вообще-то они различаются. В нашей западной культуре довольно часто отноше­ния с родителями, особенно престарелыми, отягчают­ся чувством вины. Откуда берется эта вина? Из чувств, которые мы как следует не идентифицировали.

- Но ты говорил, за виной стоят злость и до­сада. То есть, по твоим словам, человек злится и сердится на родителей. Я не верю в это, или, по крайней мере, в моем случае это не так, хотя я во многом виновата перед своей матерью.

- Мы чувствуем себя виноватыми, если, например, не навещаем родителей так часто, как они того требу­ют, или за то, что отправляем их в дома престарелых, или порой слишком жестко отказываем в их просьбах. С чего бы нам на них злиться, если мы любим родите­лей и в целом благодарны им?

- Именно. С чего мне на них злиться?

- Первая и основная причина проста — я не про­щаю им их старости. Мне очень тяжело оттого, что они уже не молоды, их несамостоятельность созда­ет мне определенные сложности, меня раздражает, что именно на мои плечи ложатся заботы по уходу за ними. Все это меня угнетает! Меня злит такое положе­ние вещей!

Но что делать? Злиться на них? Я не могу на них злиться. Куда направлять энергию, которую мне со­общают эти эмоции? Я защищаюсь от гнева. Ретрофлексирую. Направляю свои эмоции на себя. Возникает вина.

- Я злюсь, так как мама теперь не такая, как была раньше?

- Возможно. Или из-за того, что она никогда не была такой, какой ты хотела ее видеть. Или от мысли, что ты больше не ребенок. Или...

- Все это напоминает мне о течении времени…

- И о том, что скоро придется остаться без них. Но... Как поступать с гневом, который мы испытыва­ем сейчас? Он объясним, но несправедлив. Возникает чувство вины.

- Да, тут есть над чем поразмыслить. Довольно сложно признаться в таких вещах самой себе.

- Очень сложно. Но разве легко жить, постоянно мучаясь комплексом вины?

- Нелегко.

- Легко это или сложно, надо осознать: ничего пло­хого в том, чтобы рассердиться на кого-то и осторож­но это высказать, нет. Куда хуже скрывать свои эмоции и постоянно чувствовать себя виноватым. Более того, как я уже говорил, другой человек может и не иметь никаких претензий ко мне, они лишь являются про­екцией моих собственных требований. Мы рассмот­рели психологические механизмы защиты: ретроф­лексия, проекция, идентификация... Ничего я не забыл?

- Значит, всегда, когда я сдерживаю гнев, он пе­реходит в вину?

- Есть три основных способа перенаправить гнев на себя, дабы не задеть другого человека. Первый — вина, второй — депрессия, а третий способ — психо­соматические заболевания.

- То есть язва желудка, например, может быть связана с гневом?

- Разумеется. Во многих случаях врач, докапыва­ясь до причины подобных заболеваний, обнаруживает следующий психологический компонент: пациент ни­когда не мог выразить ни одно из своих чувств, так как считал их, например, негативными.

- Я хочу задать вопрос, который немного ка­сается воспитания. Где граница между просьбой и требованием?

- Догадываюсь, вопрос этот появился в результате твоих отношений с детьми. Такую границу не всегда легко обозначить. Если ты обратишься ко мне: «Ты не дашь мне стакан воды?» — я знаю — и ты тоже, — что я могу решать, исполнить твою просьбу или нет. Но если ты подходишь и кричишь: «Дай воды!» — мне ясно: ты уверена, будто у меня нет никакого выбора. Возможно, я принесу тебе воду в любом случае, но меня разозлят твои манеры.

- Но признай, разница между просьбой и требо­ванием не всегда очевидна.

- Верно. Как правило, в каждой ситуации лучше по­лагаться на собственную интуицию. Если мне кажется, что просящий о чем-нибудь человек все уже решил за меня, то это не просьба, а требование, даже если оно выражено мягкими словами и в завуалированной фор­ме. Вовсе не обязательно кричать, достаточно нежно сказать: «Милый Хорхе, ты такой хороший. Не зайдешь ли ты ко мне сегодня вечером сварить кофейку? У меня же, как ты знаешь, никого нет...» Такое обращение лишает меня выбора. Услышав фразу, я сразу же начинаю думать о своих планах на завтра, а проситель продол­жает: «Мой брат и еще один друг предлагали зайти, но я предпочитаю пить кофе с тобой, Хорхе...» Вес этого требования наваливается мне на плечи, я чувствую од­новременно и желание сбежать, и стыд. Я не знаю, как сказать «НЕТ». И после фразы: «Ведь никому нет дела до одиноких людей...» — всё, семя вины посеяно.

Требование, более или менее очевидное, никогда не рождает желания его исполнить, оно вообще не рож­дает желания что-либо делать, даже попробовать дого­вориться. Требование вызывает сопротивление. В этом смысле можно провести сравнение с физическим дей­ствием и противодействием: требование - действие, а реакция - это «не хочу».

Как правило, чувство вины появляется, когда че­ловек уверен, что в такой же ситуации он ждал бы от кого-нибудь того же, чего ждут от него сейчас. Поэто­му — хотя это и злит некоторых — человек, чувствую­щий вину, очень требователен.

- То есть когда человек думает, что сделал бы то же самое…

- Именно. Я виню себя за то, что отправил отца в дом престарелых, так как мне будет плохо, если мои дети поступят так же.

- То есть ты предполагаешь, что с тобой сде­лают то же самое?

- Разумеется. Я считаю, когда мы начнем пересмат­ривать свои требования, возможно, и муки вины нач­нут отступать. Когда мы перестанем думать, что кто-то другой должен принять наше предложение, должен исполнить нашу просьбу, должен держать свое слово, должен учитывать в первую очередь мои желания... Мы перестанем требовать что-то от внешнего мира и, следовательно, не будем чувствовать себя виноваты­ми. Люди, уверяющие, будто не испытывают ощущения вины, скорее всего (хорошо, если это так), очень нетребовательны. Если ты не выдвигаешь требований к другим людям, возможно, ты и не будешь чувствовать себя виноватым.

- Я, вероятно, очень требовательная…

- Возможно. Но помни, этого недостаточно, что­бы чувствовать себя виноватой. Чувство вины вклю­чает три составляющие: присутствие другого челове­ка, упрекающего нас (даже если упреки вымышлены), наша злость и неспособность ее выразить.

- После того как я тебя выслушала, подумала: вина — это «поддельное», даже незаконнорожден­ное чувство. Оно словно выдумано нами самими, чтобы помучить нас. Но в то же время я понимаю, что оно настоящее, так как почувствовала себя виноватой после разговора с сыном.

- Чтобы перейти к более глубокому анализу, рас­смотрим, какие элементы задействованы, когда один человек заставляет другого чувствовать себя виноватым. Для этого, как мы говорили ранее, обвинитель должен уметь точно озвучить свои претензии и убе­дить обвиняемого в правомерности своих требований или заставить его идентифицировать с собой.

Как этого добиться? Сказать: «Ты сделал такую вещь. Тебе бы понравилось, если бы я так с тобой поступил?» Вот что нужно делать, когда хочешь заставить другого человека почувствовать себя виноватым.

- Если бы ты поступил так со мной, мне было бы плохо.

- Точно. Но тут кроется небольшая проблема. Не­ужели я или кто-то другой, кто хочет заставить тебя ощутить вину, настолько влиятелен, чтобы вообще заставить тебя что-нибудь почувствовать? Или по- другому: как кто-то может заставить тебя что-то по­чувствовать?

Получается, у другого человека огромная власть над тобой, если он управляет твоими чувствами! Я признаю: если кто-то приставляет к твоей голове пистолет, ты подчинишься и отдашь ему деньги, но за­ставить тебя что-то чувствовать?

Я расскажу тебе кое-что, не имеющее никакого от­ношения к великой истине, но составляющее серьез­ную часть моего представления о мире и поведении людей. Мне важно знать, что никто не в силах заста­вить меня проникнуться тем или иным чувством по его выбору. Человек может заставить меня почувство­вать боль — это биологическая реакция, но никто не вправе влиять на мои эмоциональные ощущения: вину, любовь, ненависть или что-то другое. Эти ощущения целиком принадлежат мне, а не другим.

- Но не всегда же тебя заставляют испыты­вать неприятные эмоции… Некоторые люди могут сделать тебя счастливым...

- Это самые страшные люди... Смотри-ка, я тебя рассмешил... Будь начеку, когда тебе говорят: «Ты за­ставляешь меня чувствовать себя таким счастливым!» Будь осторожна… Если ты впадешь в искушение и по­веришь в это... Рано или поздно ты услышишь: «Ты за­ставляешь меня чувствовать себя несчастным», «Ты испортила мне жизнь». Надо набраться смелости и признать, кому принадлежат твои эмоции. Никто не может заставить тебя что-либо почувствовать, и ты не должна вмешиваться в эмоциональное состояние другого человека. У тебя нет такого права (ни у кого нет).

- Извини, но тут есть различие. Слова: «Ты за­ставляешь меня ужасно себя чувствовать» — это одно. Но как ты отреагируешь на признание: «Ты заставляешь меня чувствовать себя просто чудесно»? Ты его не примешь, даже если эти слова льстят тебе?

- Есть один старый анекдот. Я его уже несколько лет не рассказывал, но сейчас он поможет прояснить ситуацию.

В посольстве проходит изысканный прием. Неожидан­но гул голосов прекращается, и головы всех присутству­ющих поворачиваются к двери, через которую в комнату только что вошла дама в скромном черном платье, но с огромным сияющим бриллиантом на шее.

Полюбовавшись украшением, гости возвращаются к прерванным разговорам, но одна сеньора не может от­вести от него глаз.

- Какое восхитительное украшение! — громко вос­клицает она.

- Действительно, — отвечает ей консул, с которым она беседует. — Это известный бриллиант Рамиреса...

- Бриллиант Рамиреса... — повторяет женщина. — Какая красота!

- Это один из трех самых больших камней в мире и наиболее безупречный. Пятьсот шестьдесят три кара­та, безукоризненная огранка, ни пятнышка, ни трещинки, верх совершенства...

- Какая она счастливица: прийти на сегодняшний при­ем в ожерелье с этим бриллиантом... Рамиреса?

- Да, Рамиреса. Но вот повезло ли ей, вопрос спорный.

- Почему? — интересуется женщина.

- Как и на всех крупнейших камнях, на бриллианте Рамиреса лежит проклятие.

- Проклятие Рамиреса... — заинтригованно повтори­ла женщина.

- Любой, кто решается надеть этот бриллиант, хотя бы на один вечер, должен быть готов вынести проклятие Рамиреса...

- И в чем же заключается это проклятие?

- Проклятие Рамиреса, — говорит консул, поднимая бокал, — проклятие Рамиреса — это... сеньор Рамирес!

- Здорово! Действительно классный анекдот. Всем буду рассказывать.

- Отставим шутки в сторону. Если я предпочитаю думать, будто могу заставить кого-нибудь что-то чув­ствовать и способен сделать его счастливым (то есть ношу этот бриллиант), я не смогу избавиться от тяже­сти ответственности за его возможное несчастье (про­клятие Рамиреса).

Если я готов поручиться, что своим счастьем ты обязана мне, почему потом не смогу поверить, будто твое горе — это тоже моя заслуга? Одно связано с дру­гим. Поверив в первую ложь, я окажусь вынужден при­нять и вторую. Я говорю тебе: и то и другое — ложь.

Повторяю: я могу чувствовать лишь то, что чув­ствую. Верить, будто другой человек имеет надо мной такую власть, означает отдаваться в его руки.

- Но ведь окружающие действительно застав­ляют нас что-то чувствовать, как же без этого? Любой человек может вызывать у меня разные чув­ства.

- Вызывать чувства — это другое. Я не запрещаю тебе влюбляться, я говорю, что никто не может за­ставить тебя влюбиться. Например, рядом с женой я счастлив, доволен, возбужден, раздражен и так далее. Но это я; я сам это чувствую, а не она меня заставляет. К счастью, и она тоже иногда что-то чувствует. Но это ее чувства.

- Тем не менее один и тот же человек делает кого-то счастливым, а кого-то — несчастным. Ведь это не просто так.

- Ты напоминаешь мне моего деда, который пил водку с водой и пьянел, потом начал пить коньяк с во­дой — и от этого тоже пьянел. Тогда он решил бросить пить воду.

Ты вот смеешься над моим дедом, но попробу­ем упростить ситуацию до предела. Если у меня есть трудности в отношениях с четырьмя-пятью людьми, это гарантированно означает, что проблема во мне. Я отвечаю за себя, а ты — за себя. В этом и вопрос. Что означает слово «ответственность»? Благодаря нашему воспитанию мы полагаем, будто ответственность связана с обязанностями, но это не так. У слова «ответ­ственность» другой корень, другое происхождение.

- Я знаю. Оно происходит от слова «отвечать».

- Да, именно. Ответственность — это способ­ность отвечать. Быть ответственным означает отве­чать за свои поступки. Поясню еще кое-что, я прямо как рассвет, освещающий все... Каждый из нас несет ответственность за все, что делает, а также за то, чего не делает. За то, что говорит, и за то, о чем молчит.

Но это не значит, будто мы несем ответственность за чувства других людей, вызванные нашими поступ­ками. Вернемся к одному из предыдущих примеров. Я не ответственен за то, что из-за моих слов ты плохо себя почувствовала. Я поступаю так, как поступаю, ни к чему тебя не обязывая и не ставя условий, не оказы­вая ни давления, ни насилия, и если кому-то это не по душе, это его дело. Ты почувствовала себя плохо, кто- то другой доволен, третьему все равно, четвертого это вообще позабавило… Я не несу ответственности ни за то, ни за другое; моя ответственность ограничена лишь моими поступками. Допустим, ты станешь укорять меня: «Хорхе, ты так сказал, и теперь нам всем от этого плохо». А я тебе отвечу: «Да, я так сказал». И, возможно, добавлю: «Я сожалею, что заставил вас плохо себя чувствовать». Но я, разумеется, не буду думать о том, что куча народу чувствует себя плохо по моей вине…

Короче говоря, нужно избавляться от вины, направлять невыраженный гнев в другое русло, перестать чувствовать себя виноватым и начать по-взрослому нести ответственность за свои поступки. Важно отдавать себе отчет в том, что мы совершенно не обязаны отвечать чьим-то конкретным требованиям, а также не имеем права ожидать, что другие будут полностью соответствовать всем нашим ожиданиям. То есть понимать все то, что Фриц Перлз называл законом гештальттерапии и что для меня некоторым образом является основой всех межличностных отношений.

	Я — это я, а ты — это ты. Я пришел в этот мир не для того, чтобы соответствовать твоим ожиданиям, и ты пришел в этот мир не для того, чтобы соответствовать моим, потому что ты — это ты, а я — это я

Если мы будем руководствоваться этим кредо для поддержания здоровых межличностных отношений, каждому придется заботиться о собственных ожиданиях и собственных ограничениях, по душе ему это открытие или нет. Конечно, это мало кому нравится. Мы предпочитаем думать, будто мы в силах заставить другого человека почувствовать себя хорошо и почувствовать себя плохо. Нам удобнее верить, что мы можем заставить кого-то любить нас, манипулиро­вать его чувством вины или удовлетворять его по­требности.

- Ну, это успокаивает нашу тоску, возникающую при мысли о наших одиночестве и беззащит­ности.

- Успокаивает эту тоску осознание того, что мы не всемогущи. Возможно, глупое желание никогда не ошибаться приводит к тому, что нас пугает собствен­ная беспомощность.

И раз уж мы заговорили о всемогуществе, я лишний раз хочу развенчать идею, будто кто-то делает нас не­счастными, вешая на нас вину за наши поступки. Дабы обвинить и осудить меня за какой-то ущерб, нужно быть уверенным в том, что именно я несу ответствен­ность за действия, которые привели к этому ущербу. Сложно представить, что кто-то чувствует себя виноватым за наводнения в Новом Орлеане… И тем не ме­нее такое бывает. Как это можно объяснить? Значит, я все же считаю, будто я в ответе за какое-то событие, за которое в действительности ответственности не­сти не должен. И такое происходит тем чаще, чем более всемогущим я себя возомнил. Расскажу тебе еще один анекдот про аргентинца в Испании. Говорят, мы очень самодовольны, и если кто-то натолкнется на аргентинца в Мадриде и скажет. «Какой прекрасный день», аргентинец ответит «Стараюсь как могу».

Посему чем более всесильным я себя считаю, тем вероятнее начну думать, будто могу предотвратить ущерб, нанесенный другому человеку. Я никогда не за­буду многочисленных пациентов, которые приходили ко мне за консультацией, так как чувствовали себя виноватыми за несчастные случаи, произошедшие с их близкими, за дождь, который пошел в тот день, когда они собирались на шашлыки.

Не случайно одной из первых книг по помощи са­мому себе, появившихся на рынке, была книга амери­канского психолога Мануеля Смита «Когда я говорю “нет”, я чувствую себя виноватым». В ней рассказы­валось, что даже когда человек просто говорит «нет», у него может возникнуть болезненное чувство вины. Задумавшись немного над подобными ситуациями, мы начинаем понимать, что вина, возникающая, когда мы отказываем кому-то, всегда связана с некоторой долей удовольствия. Даже если это просто удовлетворение оттого, что мы отказались выполнить просьбу другого человека.

- А почему я должна чувствовать себя винова­той, когда делаю то, чего хочу я, а не кто-то дру­гой?

- Это тайна, являющаяся неотъемлемой частью на­шего западного христианского воспитания. Тебе твер­дили, что ты должна думать в первую очередь о другом человеке, а потом о себе, так как по-другому поступа­ют только эгоисты. (Помнишь? Мы говорили об этом на днях.) И, следовательно, когда свои желания я став­лю на первое место, то чувствую себя виноватым, ведь этим я нарушаю правила, выработанные поколениями предков. Таково наше воспитание. Я говорю это не по­тому, что согласен с этой идеей, а потому, что так все происходит.

- Но, Хорхе, ты же не против того, чтобы вос­питывать в детях сочувствие и учить их отказы­ваться от немедленного вознаграждения?

- Я уверен, наших детей следует учить получать удовольствие от помощи другим людям, но это касается только молодых. Мы, взрослые, должны выбросить свой тяжелый груз и начать действовать свободно, не чувствуя вины за то, что иногда делаем выбор в пользу собственного удовольствия.

- Но для этого надо разрушить модель поведе­ния, которой нас научили.

Дата добавления: 2015-08-20