Бывший преподобный отец Патрик О’Коннор весь день пребывал в унылом, но задумчивом настроении. Все эти приходы и уходы: наблюдение за сбором охранников, оповещаемых о задании по очистке леса от диких кошек; возвращение двух глупых недорослей, а также так называемого охотника за привидениями и прелестной женщины‑психолога; торопливость снующих туда и сюда горничных, слуг, официантов и уборщиков, готовящихся к вечернему празднеству.
Но, Господи Иисусе, этот жирный черный деспот, скрывшийся из африканской страны, которую он поставил на колени, где сотни и тысячи умерли от голода или погибли ужасной смертью от рук его собственной милиции, куча военных преступников и так называемых бизнесменов, мошенников и лжецов, даже, черт их возьми, насильников! Живущих в роскоши в этой великолепной обители, преследуемой привидениями. Да, уж он‑то знал, что здесь есть привидения и всегда были, с тех пор как он сюда прибыл более тридцати лет назад, но на этот раз преследование было яростным, дьявол получал свое, позволяя им купаться в незаслуженной роскоши за невероятно высокую плату. Но сколько бы веревочке ни виться… Верная пословица, что и говорить.
Перед этим, стоя на пороге, он недоумевал по поводу желтого неба, грязно ‑желтого неба, замаранного грехом, но теперь, с наступлением темноты, ставшего темно‑синим. Луна со временем сделалась желтоватой, словно в нее влилась все та же небесная желтизна. И даже запах старого замка изменился, потому что по залам и коридорам веяло чем‑то странно едким и острым.
Весь день он размышлял, вспоминая о временах, когда был священником и паства его прихода в маленьком городке приходила к нему спросить совета и исповедоваться в грехах. Честные, богобоязненные люди, они откладывали в сторону распри и разногласия ради этого благословенного утра, мужчины всегда надевали лучшие свои костюмы, детям начисто отдраивали лица и шеи, женщины красовались в самых лучших воскресных платьях – выносливый народ, воздававший своему Создателю истинное уважение. Само собой, мужчины могли напиваться и буянить субботним вечером, но когда наступало воскресенье, они все равно приходили на службу, несмотря на больные головы, синяки и шишки, обозначавшие их развлечения накануне.
На протяжении будних дней он наставлял робких, избиваемых мужьями жен, объясняя им, что развод есть тяжкий грех в глазах Церкви. Но с тех пор у него было предостаточно времени подумать. Почему к женщинам надо так относиться? Разве Христос говорил когда‑нибудь, что уйти от жестокого мужа нехорошо? Были ли глаза Церкви тем же, что и глаза Бога?
А потом были девушки, такие счастливые и полные жизни. Как много их приходило к нему, отпав от благодати, забеременев от какого‑нибудь парня, сказавшего слова любви? Правильно ли было запрещать им пересекать Ирландское море, чтобы сделать аборт? Кто он такой, чтобы судить, сам будучи грешником? Грешником, повинным в убийстве. Смертным грешником.
И пока медленно тянулся этот долгий день, а самый воздух в замке все более заражался злом, его мысли вновь и вновь обращались к тяжкому греху, непрерывно совершавшемуся другим церковником, представителем его собственной веры: архиепископом Карсли.
Он не знал, какую именно порчу этот заблудший человек ежедневно наводил на бедную сестру Тимбл, но судил об этом по ее глазам, темнота вокруг которых свидетельствовала о муках, постоянно ею претерпеваемых. Пэт был уверен, что здесь замешана сексуальная развращенность. Однако у самодовольного священнослужителя не было никаких признаков угрызений совести, пусть даже его грех был столь очевиден в выражении лица у доброй сестры. Это не могло продолжаться. Он не позволит этому продолжаться.
Под застегнутым на молнию жилетом он ощущал тяжесть пистолета, и его замысел набирал обороты. В последнее время у него возросло разочарование в недостатках своих братьев, и ему пришло в голову, что на его подсознание могут воздействовать другие силы, дразня его похотливыми мыслями о том, чем занимались архиепископ Карсли с монахиней. Эти мысли становились все хуже, и теперь Тихоня Пэт чувствовал себя надломленным и сбитым с толку. Но больше всего в нем было ханжеской ярости.
Что‑то надо сделать, говорили ему хитрые голоса у него в голове. Ложный епископ позорит всех католиков, включая его самого, расплачивающегося покаянием за свои грехи в этом странном чистилище. Разврат Карсли показывал, что в сердце прелата не было никакого раскаяния.
Этот человек должен понести наказание без отлагательств, в этот самый день. И оно будет наложено на него преподобным отцом Патриком О’Коннором.
Он прикоснулся пальцами к оружию, скрытому в наплечной кобуре.
Дата добавления: 2015-08-20; просмотров: 33 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Глава 65 | | | Глава 67 |