Глава 44. – Боже мой, Эш, – с искренней озабоченностью сказал Хельстрем

– Боже мой, Эш, – с искренней озабоченностью сказал Хельстрем. – Вы что, были в лифте, когда он рухнул в подвал?

– Я не был единственным пассажиром, – нетвердым голосом ответил Эш. – Вы найдете труп одного из ваших гостей в нижней части шахты лифта. Серба, по‑моему.

– Боже мой! Генерала Луковича?

Вообще‑то он не представился должным образом, кисло подумал Эш, проводя сухим языком вокруг рта и осматривая свою одежду. Меловая пыль все еще покрывала его губы. Больше всего мне сейчас нужно хлебнуть чего покрепче, сказал он себе. А потом принять ванну или душ.

Охранники и санитары узнали Эша по одежде (хотя она была грязной и рваной). Они грубо потащили его к идущей вверх лестнице в противоположном конце темного кирпичного коридора. Наверху была другая металлическая дверь, открытая, через которую прибывало все больше охранников и медиков, чтобы успокоить – или, по крайней мере, утихомирить – пациентов внизу.

Эш все еще трясся от усталости после битвы, и Хельстрем, руководивший всеми действиями из роскошного и современного медицинского блока, быстро подошел к исследователю, на ходу осторожно наблюдая за его состоянием.

Одно Эш знал наверняка – он хочет отсюда убраться. Он достаточно испытал и слишком многое увидел. Если бы он только смог поговорить с Кейт Маккаррик, она, он был уверен, нашла бы способ вернуть его домой. Но, может, и нет…

– Полагаю, вы не отказались бы выпить после всего, через что прошли, – заботливо сказал Хельстрем, словно читая мысли парапсихолога.

Эш криво улыбнулся бы, если бы у него не так сильно болели разбитые губы. На этот раз здоровяк не пытался заставить его напиться. Его искренняя забота явно просвечивала и в глазках‑буравчиках, и в выражении, которое появилось на сжатых чертах лица.

– Что же такое Лукович там делал? – растерянно спросил Хельстрем как бы у самого себя.

– Ждал меня.

– Зачем бы… – начал было Хельстрем, потом остановился. – Давайте об этом не будем, а приведем вас в порядок – сначала капелька крепкого бренди, а потом поможем вам в лазарете.

Плотный пиджак генерального директора был расстегнут, галстук приспущен, ворот рубашки открыт, словно под напором его шеи. Этим вечером в Комреке должно произойти многое, понял Эш, вспоминая слабые, жуткие крики, что доносились из обеденного зала замка перед тем, как он бросился туда выяснить, что происходит.

Так что же там случилось? – спросил он себя, вспомнив мерзкий эпизод с завернутым в фольгу сэндвичем.

– Нет, я в порядке. Всего несколько царапин и синяков, вот и все.

– Я бы все же хотел бы, чтобы вас осмотрели, – настаивал Хельстрем. – Я имею в виду, вы не могли не пораниться при одном только обрушении лифта.

Да, подумал Эш, не говоря уже о том, что меня чуть не задушили.

– На самом деле, – сказал он, сглотнув, чтобы избавиться от сухости в горле, – именно Лукович и спас меня в конце концов. Но об этом я расскажу позже. А прямо сейчас мне нужно принять душ, может быть, переодеться и выпить чего‑нибудь покрепче, чтобы успокоить нервы. Не обязательно в таком порядке – думаю, начать можно с выпивки.

К чему притворяться, что бросил пить: никто не обвинит его после всего, что случилось с ним в этот вечер. Черт, нет – он пережил и то, что могло стать фатальной авиакатастрофой еще до того, как попал в Комрек. Одно это может побудить человека напиться!

Хельстрем наблюдал за ним с тем выражением, которое у него означало беспокойство.

– Если не хотите, чтобы вас осмотрел кто‑нибудь из нашей медицинской бригады, – не преминул заботливо напомнить Хельстрем Эшу, – то мы непременно начнем с бренди. Сегодня вечером в замке разразился ад кромешный, и я полагаю, что мне и самому нужно выпить чего покрепче. Наряду с необъяснимой аварией лифта – возможно, из‑за возраста, износа, кто знает? – а потом нападения на вас в зоне сдерживания, что ж, и у нас тоже произошел ужасный инцидент в обеденном зале. Наши сотрудники восстановили относительный порядок, большинству гостей дали седативные препараты и развели по комнатам. К сожалению, некоторые гости умерли. Главным образом, от сердечных приступов, но кого‑то задавили в панике.

Сэр Виктор не сказал, что именно вызвало панику, отметил Эш, но если его собственный ужасный кулинарный опыт что‑нибудь значил, то он мог достаточно точно предположить, что именно произошло. Не упомянул он и о том, в каких условиях содержатся пациенты в подвале. Возможно, Хельстрем не хотел признавать очевидного. Какой бы ни была причина, этот вопрос можно обсудить и позже. Прямо сейчас Эшу требовалось выпить.

* * *

Позже тем же вечером Дэвид Эш был один. До крайности изможденный. Очень нервный.

Стоик по натуре, он тем не менее всерьез подумывал, что с него хватит. Но что он мог сделать? Ему надо было попытаться как‑то связаться с Кейт и выяснить свой правовой статус. Зловещие силы копились в этом замке из века в век. Можно ли сейчас как‑то им противостоять?

Совсем недавно, рассказывая сэру Виктору Хельстрему за весьма щедрой дозой арманьяка о том, что испытал, Эш пытался объяснить свою убежденность, что темные силы используют энергию лей‑линий для собственных неправедных целей, привлеченные в это место из‑за его вопиющего прошлого, отвратительных событий, которые, возможно, выступают в качестве психических маяков для развратных духов.

Поначалу он ожидал, что здоровяк отмахнется от его версии или с ходу ее опровергнет, но когда тот сам рассказал Эшу более подробно обо всем, что произошло в Комреке в начале вечера, Эшу показалось что Хельстрем утратил весь свой прежний скептицизм. Собственно, Эшу не стоило удивляться. Теперь ни у кого больше не могло оставаться никаких сомнений, что в замке действуют темные силы. А задача Эша состояла в том, чтобы выяснить, что они собой представляют.

Вернувшись к работе, когда все остальные в замке уснули, исследователь устроился в длинном и широком коридоре на стуле золотого дерева, спиной к стене‑галерее, которую через окно в противоположной стене заливал лунный свет. За ним было несколько портретов маслом и бюсты на постаментах, некоторые в камне, остальные в бронзе.

Он пытался убедить Хельстрема покинуть Комрек, оставить все, что бы ни обитало там злобного, в одиночестве, чтобы силы эти со временем исчезли, стали слишком слабы и никому не могли бы принести вреда. Жуткая история с ужином была, вероятно, ключевым элементом, который поддерживал связь между Комреком и этими паразитическими проявлениями, но, попросту говоря, кто‑то здесь снова открыл для них «дверь» преисподней.

«Кто‑то в Комреке, – объяснял Эш, – выступает в качестве канала для злых духов – сознательно или подсознательно, понятия не имею. Но их сила не вызывает сомнений. Мне кажется, что женщина, с которой я столкнулся в камере, отвечает за проникновение сюда этих неизвестных сущностей из мира духов».

Хельстрем побледнел при этом его последнем замечании. Тогда Эш задумался, не ставятся ли здесь эксперименты, особенно на тех беднягах в камерах.

Он думал о женщине‑мутантке, живущей в почти постоянной темноте. Не была ли ее деформация результатом неких ужасных опытов? А как насчет таинственных черных орбов, плавающих у нее в комнате, собираясь вокруг ее хрупкого, скрюченного тела словно для ее защиты? Он вспомнил о своих чувствах там, о неимоверном страхе, о желании бежать от неведомого и пугающего. А сама ее камера, он был уверен, располагалась в точности под палатой, где наблюдался Дуглас Хойл. Какого рода духовные существа были посланы к нему через нее?

Хельстрем пригвоздил его взглядом затененных лбом глазок и твердо сказал, что эвакуация всех гостей и сотрудников Комрека никогда не рассматривалась как вариант – и никогда не будет.

Неприветливость здоровяка вернулась, как только он постановил это как закон. Он в недвусмысленных выражениях напомнил Эшу, что тот подчиняется условиям не имеющего обратной силы контракта по расследованию призраков замка Комрек. Хельстрем потребовал, чтобы Эш закончил свое расследование и представил полный – полный, повторил он с силой – отчет о том, что происходит в замке и почему.

Ничего не добавляя, Эш встал и подошел к двери, затем повернулся и сказал:

– Я собираюсь уделить этому еще одну ночь и еще один день. Вы получите мой письменный отчет, но лишь тогда, когда я вернусь в Лондон.

Хельстрем начал шуметь, но Эш уже повернулся на каблуках и вышел за дверь.

Дата добавления: 2015-08-20