Это наш маленький секрет.

Когда он исчезает за дверью, я чувствую удушье – легкие просто отказываются работать. Я задыхаюсь. Отпуская одеяло, сползаю с кровати и бегу в ванную, и там склоняю голову над унитазом. Я выплескиваю все наружу, до тех пор, пока желудок не опустел окончательно, но я все еще чувствую себя грязной внутри, испорченной, гнилой, мерзкой. Это убивает меня, грызя мои внутренности, и мне нужно избавиться от этого чувства.

Я засовываю палец в горло, отчаянно пытаясь избавиться от него. Я давлю и снова рву, до тех пор, пока горло не начинает кровоточить, а из глаз не текут слезы. Мои плечи подергиваются, когда я смотрю на кровавый след на полу и слышу детей за пределами комнаты, смеющихся и играющих в прятки.

Я задыхаюсь, впиваясь ногтями в затылок.

— Уйди, Уйди, — шепчу я, а Сет издает громкий храп.

Встаю с кровати и ищу свою обувь, испытывая нужду избавиться от чувств, вырывающихся на поверхность. Но я не могу найти ее. Слишком темно. Я дергаю волосы, желая вырвать их и закричать.

В конечном итоге я сдаюсь и выскакиваю за дверь босая. Коридор пуст, и я бегу в самый конец, где расположены уборные. Запираюсь в самой дальней кабинке и встаю на холодный кафель коленями, наклоняю голову к унитазу и проталкиваю два пальца в рот.

Как только рвота начинает выходить наружу, я чувствую себя лучше. Я продолжаю выплескивать все, пока желудок не становится полностью пустым. Спокойствие накатывает на меня, и я снова беру контроль над собой.

Кайден

На следующее утро, после моего инцидента с Келли в "Джунглях", я просыпаюсь с головой, полностью набитой дерьмом. Я поднимаюсь с кровати и начинаю собирать сумку, заталкивая несколько футболок и пару джинсов в нее. После я застегиваю ее и вещаю себе на плечо.

Люк лежит на своей кровати, лицом вниз, и я трясу его за плечо. Он переворачивается со сжатыми кулаками, готовыми впечататься в мое лицо.

— Какого черта?

— Эй, мне нужна помощь.

Я беру свой бумажник и телефон с комода.

Он расслабляется.

— Какая помощь? И зачем тебе сумка?

— Мне нужен твой грузовик. — Я подтягиваю сумку выше на плече. — На несколько дней.

Он моргает, еще не придя в себя, и тянется за часами на тумбочке.

— Сколько времени? — он трет глаза, а затем упирается в меня взглядом. — Шесть часов гребанного утра. Ты с ума сошел?

— Мне нужно уехать отсюда на некоторое время, — отвечаю я. — Хочу собраться с мыслями.

Вздыхая, он приподнимается и садится.

— Куда ты поедешь?

— Домой, — говорю я, понимая глупость моего возвращения, но мне больше некуда податься. Здесь мне не место, остаться - значит иметь дело со всем этим дерьмом, с которым я не смогу справиться, а Келли заслуживает только лучшего. — Я думал навестить маму и убедиться, что там все нормально.

Он потирает лоб и смотрит на восход солнца над горами.

— Ты же понимаешь, что я застряну здесь, если ты возьмешь грузовик? И что я буду делать? Останусь здесь на все выходные?

— Ты сможешь взять у кого-нибудь машину.

Я оборачиваюсь в поисках ключей, а затем подхватываю их со стола.

— Думаю, смогу попросить Сета меня подвезти. — хмурится он. — Черт побери. Лучше бы, чтобы это оказалось действительно важным.

Мой желудок сжимается.

— Так и есть. На самом деле, это вопрос жизни и смерти.

Я выхожу за дверь, не проронив больше ни слова, бинты скрыты под моей рубашкой, но я чувствую боль. Это все - что я чувствую.

***

Возвращение домой вызовет лишь гребанную тоску, но если я буду шататься по кампусу, то непременно захочу быть с Келли, а это не лучшее решение для нас двоих. И я делаю только то единственное, что мне известно. Возвращаюсь домой, надеясь, что смогу разобраться в своих мыслях о ней.

Когда я припарковываю грузовик перед двухэтажным домом, то все воспоминания нахлынывают на меня разом. Кулаки, побои, крики, кровь. Все это связано со мной, как вены под моей кожей и шрамы на теле, и то, что внутри этого дома – это все что у меня есть.

Мне требуется секунда, чтобы набраться смелости и открыть дверь грузовика. Мои ботинки тут же оказывают в луже, когда выхожу наружу. Нырнув обратно в салон, забираю сумку с пассажирского сиденья, а после захлопываю дверцу. Вешаю ремень сумки себе на плечо и иду по дорожке, окруженной красно - зеленой венериной мухоловкой. С деревьев уже опали листья, и сын соседа выгребает их из травы.

Каждый год моя мама платить кому-нибудь, чтобы те убирали их, потому что отец ненавидит, когда двор завален ими. Он говорит, что они мертвы и бесполезны, и выглядят, как дерьмо.

Я машу парню, пока поднимаюсь вверх по лестнице крыльца. Я замираю перед входом, и, сделав глубокий вдох, шагаю внутрь. Тут все точно так же, как и перед моим отъездом. На картинах в холле и перилах, ведущих наверх, нет пыли. Пол отполирован, окна вымыты. Я подхожу к семейному портрету, висящему на самой дальней стене, и смотрю на него украдкой.

Мама и отец сидят в центре, а мои два старших брата и я стоим вокруг них. Мы улыбаемся и выглядим счастливой семьей. Но у Тайлера не хватает одного зуба, из-за того что он упал лицом на стол, когда отец гнался за ним. У Дилана повязка на запястье посл падения с дерева, потому что он пытался вобраться на него и скрыться от отца. Пусть этого и не видно на портрете, но у меня синяк на голени размером с бейсбольный мяч от того, что отец пнул меня, когда я случайно рассыпал хлопья по всему полу.

Интересно, почему никого и никогда не интересовали наши травмы, возможно, именно поэтому мы всегда были задействованы в спортивных играх. Как только мы достигали нужного возраста, нас отправляли гонять мяч и играть в бейсбол, а когда становились постарше, то на баскетбол и футбол. Это были отличные оправдания и шли на руку моей матери.

Я думал несколько раз о том, чтобы рассказать кому-нибудь, когда стал старше и в моем мозгу начали крутиться такие мысли, но страх и стыд останавливали меня. Да и к тому же, я был замкнутым в детстве. После этого существовала только боль. И я делал больно себе. Это просто часть моей жизни. А все остальное: счастье, смех, любовь – чертовски сложны для моего понимания.

Келли

— Я начинаю нервничать, когда вижу Кайдена, — признаюсь я Сету, когда он идет со мной в мою комнату. Ни у одного из нас нет занятий этим утром, поэтому мы решаем пойти позавтракать, только он и я - чтобы мы смогли поговорить.

К счастью, шарфа на ручки нет, и когда я открываю дверь, то вижу, что Вайолет нет в комнате. Хотя она повсюду оставила банки содовой и какой-то мерзкий бутерброд на столе.

— Могу я дать тебе совет? — спрашивает он, смотря на незастеленную кровать Вайолет. — Пожалуйста, побрызгай везде дезинфицирующим раствором.

— Совет принят. — Достаю клетчатую рубашку и джинсы из комода. — Можешь выйти, пока я не переоденусь?

Кивая, он отступает к двери.

— Поторопись, а то я умираю с голоду.

Когда он закрывает дверь, я выскальзываю из своей рубашки, которая пахнет сахарной ватой, смешанной с запахом сигаретного дыма. Я вдыхаю этот аромат, вспоминая те ощущения, когда Кайден целовал меня, а после бросаю ее на кровать и вставляю руки в клетчатую рубашку. Натягиваю джинсы, а затем хватаю расческу, чтобы собрать волосы, но останавливаюсь, думая о своих страхах и о том, что сказал сегодня утром Сет, что я должна послать их куда подальше.

После случившегося прошлой ночью, прежде чем я вернулась в комнату Сета и легла в постель, я пообещала себе, что этого больше не повторится. Проснувшись утром, я чувствовала себя гораздо лучше.

Я стягиваю резинку и позволяю волосам рассыпаться по плечам.

— Ты можешь сделать это, — бормочу себе под нос, беря сумку. — Ради Бога, ты уже целовалась с парнем.

Когда я выхожу за дверь, на лице играет улыбка, но мое радостное настроение испаряется, при виде Сета и Люка – ни один из них не выглядит счастливым. Люк одет в черные джинсы и черную обтягивающую футболку. Слишком много черного, но ему так нравится.

Когда Сет ловит мой взгляд, его глаза полны состраданием и жалостью.

Я хмурю брови, когда приближаюсь к ним.

— Что случилось?

У Люка виноватое выражение на лице, когда он оборачивается ко мне.

— Привет, Келли, как дела?

Я накручиваю прядь волос, а после заправляю ее за ухо.

— Ничего особенного. Мы с Сетом просто хотим пойти позавтракать.

— Да, мы как раз говорили об этом. — Люк спешит вниз по коридору, как будто отчаянно пытается скрыться от меня. — Я спрашивал у Сета, могу ли взять его машину, а то мне больше не у кого попросить.

— Почему? Где твой грузовик? — спрашиваю я, и его плечи напрягаются, когда он останавливается в центре холла.

— Кайден забрал его куда-то. — Он машет мне, разворачиваясь на каблуках, и спешит прочь. — Я догоню вас позже.

Он растворяется в группе чирлидеров, разодетых в свои униформы.

Я поворачиваюсь к Сету в замешательстве.

— Что это сейчас было?

Он смотрит на меня задумчиво, а потом вздыхает и делает так, чтобы я взяла его под руку.

— Нам нужно поговорить.

Мы выходим на свежий осенний воздух под пасмурное небо. Бодрость университетского двора окружает нас, желтые и оранжевые листья проносятся по увядающей траве.

— Ты собираешься сказать мне, почему смотришь на меня так, будто собираешься оповестить меня о смерти моей собаки? — спрашиваю я, когда мы сходим с тротуара и спускаем по асфальту на парковку.

Он смотрит по сторонам, прежде чем мы подходим к его машине.

— Я хочу кое-что рассказать тебе, но не знаю, как ты это воспримешь.

Он отпускает мою руку, и мы расходимся по разные стороны машины.

Когда мы садимся внутрь и захлопываем двери, он вставляет ключ в зажигание и молчит, пока прокручивает плей-лист на айподе.

— Кайден взял грузовик Люка. — Начинает звучать песня, когда он ставит плеер обратно на подставку на приборной панели. — Чтобы съездить домой на несколько дней.

Я пристегиваю ремень безопасности.

— Ладно, и почему же ты ведешь себя так странно?

Он оттягивает рычаг переключения передачи и смотрит через плечо, выруливая с парковки.

— Ну, потому что он ничего не сказал тебе. — Он выравнивает руль и выезжает на дорогу. — Погоди-ка. Он говорил тебе?

— Нет, но почему он должен был? Мы едва знаем друг друга.

— Келли, ты зажималась с ним прошлой ночью, и дала ему пощупать твои сиськи.

— Эй, я же сказала тебе это по секрету.

Он обхватывает руль сверху.

— Расслабься, я просто указываю на то, что это был большой шаг для тебя – очень важный шаг. Тебе не просто сделать это с каким-нибудь парнем.

— Мне нравится Кайден, — признаюсь я. — Но это не значит, что он должен докладывать мне о каждом своем шаге. Я не его девушка.

— Ну, и что? — Сет делает тише музыку. — Он должен был предупредить, а не уезжать втихую. Он знал, что ты, скорее всего, захочешь его увидеть. Ты знаешь его самый темный секрет, Келли, а это самая сложная часть при знакомстве с кем-то.

Он цитирует свою "Психология 101", а я скрещиваю руки на груди и смотрю в окно, наблюдая как листья летят по улице и падают прямо в канаву.

***

Вернувшись в комнату в тот же день, я пишу до тех пор, пока моя рука не начинает болеть, мне хватает смелости рассказывать все, только чистому листу бумаги. От письма нет никаких обвинений и стыда, только свобода. Когда ручка качается бумаги – на некоторое мгновение я снова жива.

День, когда я изменилась, как шрам. Он там, в памяти, в моей голове, то, что я всегда буду помнить и никогда не забуду. Это было через неделю после моего дня рождения. Я заперлась в ванне и целую вечность смотрела в зеркало. Я раньше любила смотреть на свои длинные волосы, идеальны для плетения кос. Я всегда была крошечной для своего возраста, но внезапно мне захотелось стать еще меньше, и быть незаметной. Я больше не хотела существовать.

Я схватила ножницы из ящика, и даже не задумываясь, начала кромсать свои длинные каштановые волосы. Даже не пыталась делать это аккуратно, я просто отрезала их и иногда закрывала глаза, давая волю случаю, как это было в моей жизни.

— Чем уродливее, тем лучше, — шептала я с каждым надрезом.

Когда я закончила, то была совершенно не похожа на себя. Я очень плохо спала и из-за этого под моими голубыми глазами были темные круги, а губы потрескались от обезвоживания из–за рвоты. Я чувствовала себя уродливой, и от этой мысли на губах проскользнула крошечная улыбка, потому что я знала, что теперь никто не будет смотреть на меня, и никто не захочет приблизиться ко мне снова.

Зайдя на кухню в куртке брата и самой мешковатой паре джинсов, я видела, как с лица мамы сошли все цвета. Мой отец завтракал и посмотрел на меня с ужасом в глазах. Мой брат и Калеб уставились на меня с такими же выражениям лиц.

— Какого черта с тобой случилось? — сказал мой брат с выпученными глазами.

Я ничего не ответила. Просто стояла, посматривая на него, жалея, что не могу быть еще крошечней.

— Боже мой, Келли, — выдохнула моя мама, ее глаза были так широко раскрыты, что напоминали шарики. — Что ты наделала?

Я пожала плечами и схватила свою сумку с дверной ручки.

— Обрезала себе волосы.

— Ты выглядишь... ты выглядишь. — Она глубоко вздохнула. — Ты выглядишь просто ужасно, Келли. Я не буду лгать. Ты испортила себя.

Я испорчена куда больше, чем ты думаешь – хотела ей ответить я. Но она продолжала смотреть на меня с отвращением, как будто в течение целой секунды желала, чтобы меня не было, и я чувствовала себя точно так же. Я сдерживала все, зная, что никогда не смогу рассказать ей, иначе она будет смотреть на меня с еще большей ненавистью и отвращением.

В течение первых нескольких лет моего помешательства, она пыталась понять меня. И я отдаю ей должное за это. Она задавала вопросы, отправляла на встречи с психологом, который после говорил ей, что я делаю все это, чтобы привлечь больше внимания. Он был провинциальным специалистом, и мало имел понятие о том, что говорил, хотя я и не пыталась помочь ему понять меня. Я не хотела, чтобы он знал, что таилось у меня внутри. В тот момент, все хорошее и чистое во мне, стало тухлыми яйцами, забытыми на солнце.

Моя мама любит приятные мелочи и ненавидит плохие вещи, о которых рассказывают в новостях, и отказывается их смотреть. Она не читает заголовки газет и не любит говорить о проблемах в мире.

— Только потому, что мир полон плохих вещей, не означает, что я должна позволять ему давить на меня, — это то, что она говорила мне все время. — Я заслуживаю того, чтобы быть счастливой.

Так что я позволяла своему позору владеть мной, убивать меня, отрывать от себя тысячи отмерших частичек, понимая, что, если буду все это сдерживать в себе, то ей никогда не придется узнать о той грязи, что навсегда поселилась во мне - плохой, уродливой, покоробившейся. Она могла спокойно жить своей счастливой жизнью, как того и заслуживала.

В конце концов, она перестала заваливать меня кучей вопросов и начала рассказывать всем, что я страдала от подросткового страха, как сказал ей врач.

Я слышала однажды, как она разговаривала с соседом, который обвинял меня в краже его садовых гномов, и говорила что я не плохой ребенок. Что в один прекрасный день я вырасту и оглянусь на те мгновения, когда проводила время, запершись в своей комнате, сочиняла темные стихи, наносила слишком много карандаша для глаз и носила мешковатую одежду и буду жалеть о том, чего не сделала. Что я буду сожалеть о своей одинокой юности, извлекая из нее уроки, и превращусь в красавицу, у которой будет много друзей, и она будет улыбаться миру.

Но та вещь, о которой я сожалею и буду сожалеть всегда – это то, что я зашла в свою комнату на мой двенадцатый день рождения.

Дата добавления: 2015-08-20