Хорошее настроение

Он вошел в аптеку с твердым намерением купить себе модный препарат под названием “Хорошее настроение “. В недавно наступившем 2029 году он только-только появился в стране и в ее необъявленной столице, и тут же едва не был запрещен. Врачи хотели приравнять его к наркотикам первой, самой легкой категории опасности, то есть сравнимой по степени воздействия на человеческий мозг с марихуаной. И не пропускать в свободную продажу. Но многочисленные выступления заметных общественных деятелей, в том числе таких известных, как Барри Роджер, председатель правления общественной организации «Новая Демократия», и Стивен Ламли, позиционирующий себя как борец за права униженных и оскорбленных, сыграли свою роль. Эти двое так рьяно отстаивали свою позицию, касающуюся легализации «Хорошего настроения», что власть предержащие люди просто не смогли отвернуться и оставить ее без внимания. Вскоре к этим деятелям примкнули и другие общественные организации. В общем, под давлением министерство здравоохранения сломалось и вынуждено было разрешить продавать спорный препарат.

Естественно, у них было множество противников. Например, им противостояла

мощная экологическая партия «Зеленое солнце», нечто наподобие стародавней и почти позабытой всеми “Гринпис”. Только гораздо более внушительная. Она продолжала отстаивать интересы большинства, которое не соглашалось принимать новый препарат, объявленный прорывом в области именно медицины, а не создания психотропных веществ. Но толку от этого было мало. Капсулы «Хорошее настроение» были признаны панацеей от плохого самочувствия и уныния, и разрешены к свободной продаже в Америке. По сути, смесь ферментов эндорфина с некоторыми лекарственными травами, произвела революцию в медицине. Люди принимали оранжевые капсулы и чувствовали себя хорошо. Это выгодно отличало препарат на фоне алкоголя и наркотиков. Во-первых: он был разрешен; во-вторых: стоил гораздо дешевле вышеупомянутых средств забытья; ну и в-третьих: он не вызывал похмелья и ломки. Этим и объяснялась его широкая популярность. Продажи его росли, народ получал удовольствие, и все было хорошо. Но и в этой ситуации нашлись недовольные. Они провели статистические исследования и выяснили, что двадцать процентов молодого и здорового населения страны регулярно употребляют данный препарат, некоторые даже в обязательном порядке глотают пару капсул утром пару днем и пару вечером. За десять с лишним баксов этот препарат мог себе позволить кто угодно. Эти самые недовольные также провели и углубленные медицинские исследования, которые показали, что препарат вызывает привыкание. И миф о его главном отличии от наркотиков – непривыкании, развеялся, как дым.

Еще около двух лет продолжалась эта невидимая война между противниками и сторонниками препарата, но в итоге вскоре стало понятно всем – препарат действительно вреден. Все шло к тому, что “Хорошее настроение“ скоро запретят.

Ронни ловил себя на грустной мысли, что за все время свободной продажи препарата он так ни разу и не попробовал его. Все его пробовали. Его друзья, коллеги, даже начальство. Многие его хвалили, некоторые ругали, но каких-то кардинально отрицательных отзывов о нем Ронни не слышал. Да, повышается настроение, да, за счет дополнительного притока эндорфина в мозг. Да, мир обретает новые краски и серые будни уже не кажутся такими безнадежными и скучными. Твой мозг сам ищет себе развлечения. Тебе не грустно и не тоскливо, тебе просто по кайфу жить. Все это Ронни слышал миллионы раз. Но сам еще не пробовал. Говорил всем, что ему не нужно для хорошего настроения пить какие-то таблетки. Достаточно природно выработанного чувства юмора и хорошего самочувствия. Однако, когда над препаратом нависла угроза запрета, он все же решился. Подумал, что настало время. В конце концов, человек живет один раз и за это время надо попробовать как можно больше. Пусть по чуть-чуть, но как можно больше.

Риск минимален, решил он про себя и положил в сумку два ярко-оранжевых тюбика с блестящими пробками. Даже сам вид упаковки носил ярко окрашенный характер радости. Он словно кричал: купи меня. Купи меня и ты не прогадаешь!

Ронни знал, что это обычный маркетинговый ход и тем не менее вместо одной заранее предполагаемой упаковки купил почему-то две.

Преимущество препарата главным образом конечно заключалось в его невысокой стоимости. За десять долларов позволить себе в любое время повысить настроение мог каждый. Но весь фокус медиков был в том, что не у каждого принявшего даже большую дозу это самое настроение повышалось. Они утверждали, что новейший препарат создан только из лекарственных трав и настоев, но организации, борющиеся за его запрет, твердили совершенно обратное. Якобы тут был глобальный опыт над всем человечеством, чтобы установить степень воздействия новых разработок Пентагона на людей. Разработок в области зомбирования населения. Ведь куда легче управлять веселыми и беззаботными людьми, чем стадом озлобленных и недоверчивых типов. Поговаривали даже, что этот препарат, предназначенный для устранения плохого настроения, вызывает раздвоение личности. Что человек, превысивший дозу, превращается в маньяка-шизофреника со своим вторым я. Причину плохого настроения это лекарство, конечно, устранить не могло, только следствие. Но Ронни этого разумеется не знал. Да и зачем здоровому мужику, работающему на стройке электромонтажником, задумываться о таких вещах?

Когда от него ушла жена, прожив с ним пять с половиной лет, и в конце их супружеской жизни заявив, что знать больше не желает такого неудачника, как он, Ронни винил в этом только себя. Только свою нескладывающуюся судьбу. Он всего лишь простой работяга на стройке, зарабатывающий гроши. Куда ему до сильных мира сего? Вряд ли дотянуться. Даже если подняться на самый высокий столб линии электропередач, который он сам и построил.

Но потом обвинения в собственный адрес как-то незаметно поутихли. Или политика американского правительства так повлияла на него, что он стал больше прислушиваться к оппозиционерам, чего раньше с ним не случалось. Или просто усталость от самоедства так складывалась. А может всему причиной стал глобальный финансовый кризис. Кто знал. В любом случае, Ронни верил словам тех, кто обвинял местные власти во всех тяжких и грозил отставкой, а то и глобальной революцией, которая вскоре охватит всю Америку.

По его твердому убеждению, власть денежных мешков должна была вскоре кончиться. И тогда на трибуну взойдут такие, как он. Простые рабочие, служащие, обычные неудачники, коих видишь на дню по пятьсот человек. Ведь если внимательно приглядеться, они везде. В парикмахерской с узкими мексиканскими глазами и без диплома парикмахера. В кафе с заляпанными кухонными передниками и без медицинских книжек. На дороге с лопатами и метлами. Везде. И каждый из них несчастен по своему. Каждый из них беден и зависим.

Но, наверное, так было всегда. Отец рассказывал Ронни, что давным-давно, когда все только начиналось, и Америка еще не была населена приезжими из разных стран, богатых было гораздо меньше, и они так не выпячивали наружу свои животы и не кичились своим богатством. Любой бедняк мог запросто поставить на место человека с куда более серьезными доходами. И это все происходило потому, что в стране управлял Закон! Сейчас же закона как такового не было. Миром правил лишь доллар. Никаких тебе других ценностей и привилегий, никаких скидок на твои заслуги перед Родиной или же дань годам, проведенным не на самой приятной работе. Все подчинено только одному – очередному толстосуму с холодным взглядом и бесчувственным сердцем.

Правительство так сделало, твердили одни, сам народ заслуживает того правительства, которое заслуживает – говорили другие. Единого мнения в обществе не было. Ронни хотел изменить свою судьбу и единственное, на что он надеялся, так это на революцию. Лишь глобальный переворот всего вверх дном мог бы встряхнуть эту чертову страну. Только переворот. Остальное бессмысленно.

Приспешники власть предержащих, да и сами власть предержащие в какой-то момент прокляли себя, что пошли на поводу таких, как Барри Роджер и Стивен Ламли.

Теперь им хотелось оправдаться за все свои предыдущие решения, публично покаяться и отменить их, в том числе и решение о свободной продаже якобы наркотиков. Поэтому возможность приобрести «хорошее настроение», не нарушая закон, подходила к концу.

Ронни это чувствовал. И спешил попробовать. Придя домой, он достал два тюбика, в каждом из которых находилось по двадцать капсул ярко-оранжевого цвета. Почти как экстазиум, подумал Ронни, вспоминая свое состояние от недавно принятого на День Независимости стимулятора, и улыбнулся. Ронни был высоким рослым мужчиной сорока лет с залысиной на макушке и огромными руками, бугры мышц которых рельефно выделялись под всегда потной майкой.

Пыл его амбиций еще не был растрачен, хотя изрядно поугас после расставания с женой. Пэм он бы не назвал красавицей, так… если только хорошенькой. Но за все годы совместной жизни он слишком привык к ней. И поэтому, когда она от него ушла, в его душе возник вакуум. Огромная дыра, куда мог бы провалиться целый город. И этот вакуум надо было чем-то заполнить. Проще всего конечно его можно было заполнить ненавистью. Хотя он сам не любил вечные ссылки неудачников на судьбу-злодейку и никогда себя неудачником не считал, но вот и в его жизни случилось событие, которое заставило его поверить в чертово Провидение. И в то, как оно может быть немилостиво к таким, как он. Сколько таких обделенных жизнью неудачников? Да полземли! Конечно, можно подумать, что другие полземли абсолютно счастливы. Разумеется, это не так. По мнению Ронни, примерно треть населения относилась к средней прослойке, ну или частично ощущала себя таковой, а вот остальные две трети это были сплошь нищие и обделенные. Люди богатые составляли незначительную часть населения, менее одной десятой от всех. Но тем не менее их было достаточно, чтобы их видели все.

К кому себя относил Ронни? В то время, когда жил с женой, наверное все же к средним. А вот после ее ухода скорее всего скатился в самые низы. Нет, не потому, что перестал за собой ухаживать, стирать нижнее белье хотя бы раз в три дня и каждый день принимать душ. А потому, что плюнул на свою душу, ибо решил, что без жены он никто. Для него начались смутные дни. Дни без просвета. Их можно было бы назвать так.

Понедельник – депрессия;, вторник – сомнение; среда – безнадега; четверг – отчаяние; пятница – маленький просвет (во многом благодаря концу рабочей недели и перспективе отключить свой мозг посредством алкоголя); суббота – релаксация и депрессивная замкнутость; воскресенье – уныние. И так каждую неделю.

Иногда его спрашивали, почему он не женится во второй раз. Он отшучивался, говорил, что еще не нашел свою настоящую вторую половину. А на самом деле в душе уже глубоко плевал на этих женщин, имя которым вероломство и жажда наживы. Он был уверен: по сути, все бабы делятся на два типа. Первый – это обычные дуры, так называемые дуры неразумные; второй тип – дуры разумные, но тоже дуры. Интересный вопрос, почему Ронни не женится во второй раз, не так ли?

Да может он хочет, чтобы у него совпали сразу три пункта: должна быть достойная кандидатура, деньги, желание! И ему было бы гораздо обиднее, если бы хоть один из этих пунктов присутствовал в его жизни, а он никак не женился бы. Однако ж, нет! Ни подходящей кандидатуры, ни денег, ни желания у него не было. Тогда пресловутый вопрос: почему Ронни не хочет жениться во второй раз(?), отпадал сам собой. Хотя перед друзьями он просто отшучивался распределением женщин на два вышеупомянутых типа и бессмысленностью выбора между ними.

Он раскрыл один тюбик, высыпал на ладонь пять оранжевых капсул. Внимательно рассмотрел их и еще раз вспомнил слова из инструкции, которую знал наизусть, ибо в постоянных рекламных роликах по телевидению, прославляющих “хорошее настроение”, не уставая, повторяли:

“Примите с утра две капсулы, и мир обретет для вас новые краски! Если это не поможет, вечером примите еще одну. Но только одну! Передозировка препаратом грозит непредсказуемыми последствиями. Остерегайтесь подделок.”

Черт, зачем же ждать вечера? Резонно рассудил Ронни и заглотил сразу все пять штук. Запил холодной водой и подошел к окну.

Вот смотришь на них: красивых и сытых, лоснящихся от своей довольной и во всех делах устроенной жизни, на их дорогие машины, одежду, на их красивых женщин, и понимаешь, что у тебя этого никогда не будет. И думаешь, как замечательно было бы перестрелять к черту всю их собачью свору. Это было бы лучшим его поступком во всей жизни. Как кто-то там говаривал: лучше один день пожить господином, чем всю жизнь слугой и неудачником. Ну так в этом есть зерно правды.

Руки его сжались в кулаки, они хотели ощутить что-то тяжелое, что-то объемное, что-то сильное и приносящее чувство превосходства.

Он пошел на балкон и достал из чехла старое ружье, которое купил еще тогда, когда был женат на Пэм. Ему всегда нравились старые отечественные ружья. И этот Ремингтон Сп-10 Магнум с прикладом из матового ореха, с десятым калибром он купил специально для охоты. Он провел рукой по гладкому стволу казалось бы древнего оружия и ощутил силу его приклада, мощь его отдачи. Резиновый амортизатор, сменные чоки, вентилируемая прицельная планка, от этого счастья пахло порохом и весельем.

Хорошее ружье, начала века. Проверенное и надежное. Ронни как-то выезжал с ним на стрельбище, оттачивая мастерство бывалого охотника. И сделано на совесть. Сейчас такие не выпускают, подумал Ронни и прицелился в первого прохожего. Им оказался респектабельный белый господин в лакированной шляпе и начищенных до блеска черных ботинках. Да у этого сукиного сына одни ботинки стоят половину моей зарплаты, он замотал головой. Разве так можно? Прострелить бы ублюдку башку, но нет. Закон ведь не велит. Он невесело хохотнул и поставил ружье на пол стволом вверх. Вернулся в комнату, схватил со стола оранжевый тюбик, открыл и высыпал на руку еще три штуки.

Передозировка препаратом грозит непредсказуемыми последствиями.

Вспомнил он слова из инструкции.

Однако это нисколько не помешало ему снова заглотить еще три капсулы ярко-оранжевого цвета. С минуту он стоял посреди комнаты и о чем-то думал. А потом опять пошел на балкон. Если бы его тогда спросили, о чем он думал, стоя посреди комнаты, тупо глядя в потолок, он бы не смог ответить. Мозг на мгновение отключился, затуманив сознание и притупляя волю. Ему казалось реальным только то, что происходило где-то там на улице, за стеной. Но ни как не то, что было с ним здесь и сейчас..

Ощутить тяжелый приклад старого ружья в руке было бесконечно приятно. Это как трогать собственный член в момент его эрегированности. Он сжал пальцы на курке и вновь направил ствол вниз, на первого попавшегося на прицел человека. Им стала старушка - божий одуванчик, идущая по противоположной от его дома улице. Все бы ничего. Только старушка была одета слишком нарядно и, по мнению Ронни, очень богато. Старушки из квартала, где он вырос, так не одеваются. При этой мысли палец его сорвался с крючка, случайно его спустив. Послышался сухой щелчок, но выстрела не последовало. Сердце Ронни екнуло, но спустя мгновение он осторожно выдохнул, поняв, что ружье было не заряжено.Почувствовав, как лоб обливается холодным потом, он присел на корточки, поставил ружье между коленей.

-Уж не знаю, улучшилось у меня настроение или нет, - он посмотрел на часы, понял, что с момента принятия им первой дозы капсул прошел уже почти час. Странно, ему казалось, что прошло минут пятнадцать, не больше.

- Но смелости поприбавилось уж точно.

Он шагнул в комнату и вдруг неожиданно для самого себя выругался. Причем не просто так, а конкретно в сторону своей бывшей жены. Поймал себя на мысли, что в общем то и не хотел ругаться, как-то вышло оно само собой. Прошел в ванную умыться, открыл кран с холодной водой и полностью опустил голову под струю. Продержал так голову минуты три, не меньше. После чего выпрямился и посмотрел на себя в зеркало. В запотевшем стекле он увидел нечеткие черты лица Пэм.

-Черт, дорогая, ты здесь? – он едва не поперхнулся, отодвигаясь назад.

-Что ты здесь делаешь, Пэм?

Женщина пожала плечами. Тем временем ее лицо обрело четкость и стройность линий. Теперь он мог видеть ее пухлые губы и глубокого черного цвета глаза, Косички-дреды, ниспадающие на лицо. Вновь он мог воочию убедиться в удивительной нежности ее кожи цвета кофе Мокко.

-Не знаешь? Как ты… как ты оказалась в моем доме? – он резко обернулся назад и уткнулся лбом в белую дверь ванной комнаты. Никого рядом и в помине не было.

-Пэм, ты ведь ушла… ты бросила меня, - он развел руками.

Женщина в зеркале кивнула.

-Зачем ты это сделала, Пэм? После этого ты превратилась в обычную черную суку, которых трахают все кому не лень, и которые не стоят потраченных на них денег. Что? Ты хочешь сказать, что не такая?

Женщина кивнула.

-Не такая? А какая ты на самом деле, Пэм? Расскажи мне? Неудачников гнобят, не так ли? Была для меня всем, а стала обычной черной шлюхой!

Через минуту Ронни набрался смелости и подошел к зеркалу поближе.

-Ты в реальности существуешь или мне это всего лишь кажется?

В ответ Пэм улыбнулась самой своей обворожительной улыбкой, в которую в свое время Ронни и влюбился.

-Скажи мне, мать твою, откуда ты взялась здесь? – он подбежал к зеркалу и с силой ударил по нему ребром ладони. Овал стекла пошел круговыми трещинами. Лицо женщины исчезло. Исчезла и ее улыбка.

-Кто ты?! – закричал Ронни и посмотрел на раненую и кровоточащую ладонь.

Часто и тяжело дыша, он сел на край ванны, взгляд его уткнулся в опрокинутый пузырек с ярко-оранжевыми капсулами. Пузырек раздвоился, но лишь на миг. Потом видение снова собралось в единое целое. С губ Ронни потекла слюна. Он привстал и понятулся к разбросанным по полу капсулам счастья. Почти как экстазиум, подумал он, собирая оставшиеся капсулы. Почти, да только совсем все по-другому. В глазах нет разноцветных кругов, колени не подгибаются, слабость отсутствует. Все в норме, все…кроме… кроме разве что желаний.

Настроение, безусловно, повысилось, но желания… Они стали другими. Или же они обрели свои истинные краски?

Мир обретет для вас новые краски!

Он посмотрел на капсулы, притаившиеся на его ладони. Недолго думая, он закинул их в рот и снова сунул голову под кран с холодной водой. Запил. Вода обожгла внутренности словно водка. Ронни сгорбился и поспешил на выход.

Не помнил, как снова оказался на балконе. Но вероятно не сразу после пребывания в ванной, ибо раненая рука его была забинтована. Чувство тяжести в руке от обладания старинным ружьем вновь смешалось с неописуемым восхищением, царящим в душе. Оно мое!

Ронни достал из картонной коробки, которая хранилась в старом шкафу, пачку патронов с надписью “Ремингтон”, сдул с нее пыль и откупорил. Зарядил ружье и сел на пятую точку прямо на пол балкона.

В голове взорвался фейерверк, и только сейчас Ронни понял, что экстазиум по сравнению с “Настроением” детский лепет. Нет, его не разносило в разные стороны, как после вышеупомянутого наркотика. У него даже не кружилась голова. Просто ощущение его было мало объяснимо. Оно граничило с обретением полного счастья и вседозволенностью. Тонкая грань, через которую перейти - смерти подобно. И он как мог старался держать себя в руках. Но доза была слишком большой.

Он лег на живот и просунул ружье сквозь небольшую дыру в боковой обивке балкона. Теперь через нее он мог видеть все, что происходит на улице. Он мог контролировать всех, кто проходит мимо его дома. И находить среди толпы тех, кто не достоин жить. Это те, кто слишком хорошо одет. Те, кто очень уж ухожен. Те, по которым сразу видно, что они не горбатятся с тура до вечера на стройке, не считают копейки от жалованья до жалованья. Их не бросают жёны, им не снятся кошмары по ночам. В общем, это те, кого он называл “берущие от жизни все” на мотив известной рекламы.

Такие, как ублюдки Барри Роджер и Стивен Ламли, предавшие свои интересы. Те, кто раньше отстаивал права таких вот беззащитных белых, как он, но так до конца с ними и не пошел.

-Кто ты, засранец? - прошептал Ронни, роняя слюни на приклад только что заряженного ружья, - Кто ты? – он увидел белого низкорослого усатого мужчину, который только что покинул ресторан “Эдем“, и вдруг остановился у перекрестка перед его домом. Этот ресторан всегда славился своей дороговизной и гламурной репутацией. В него частенько захаживали звезды голливудского калибра. Ронни сам видел, как сюда однажды заходил Робет Де Ниро. Редко кто мог позволить себе пообедать в таком ресторане. Но ведь находились люди. Ронни почувствовал, как капелька холодного пота стекает с переносицы. Он подул, и капля слетела с носа.

-Это просто шутка, парень, - прошептал Ронни и спустил курок.

-За мексиканца Педро!

Голова мимо проходящего буквально разлетелась на части.

-Да, за Педро, чертов ублюдок! - он плюнул на пол.

Вот так вот!

Неделю назад Педро уволили с работы из местной забегаловки, и он остался без средств к существованию с больной женой и тремя детьми. Его жалованье было весьма скромным, но оно помогало его семье хоть как-то сводить концы с концами. Теперь же и этого скромного подспорья у них не стало. Беспросветное время, беспросветная жизнь. И это учитывая, что поиск работы в Большом Яблоке в 2029 году занятие неблагодарное. На одно даже самое захудалое место уборщика в парке претендовало по меньшей мере человек двадцать таких же оборванцев.

Ронни не спускал глаз с улицы. Люди, столпившиеся вокруг упавшего, испуганно озирались по сторонам. Среди толпы Ронни разглядел просто-таки шикарно одетого седого господина в белом твидовом пиджаке. Ронни поклясться мог, что пиджак был фирменный. Дорогие золотые часы свисали с его левой руки, а ее мизинец был унизан перстнем с бриллиантом как минимум в четыре карата.

-За Альваро! – Ронни снова спустил курок.

За старого друга, работника пригородного кладбища. Альваро выполнял самую грязную работу по выкапыванию могил в самых труднодоступных местах. От него с утра до вечера разило свежевскопанной землей и трупами. Его трудно было встретить без кирки и лопаты. Вечно грязный, уставший, еле волочащий ноги с затравленным взглядом, у них, “берущих от жизни все”, он вызывал отвращение и естественно, негатив.

Так вот, три дня назад этого самого Альваро укокошили какие-то отморозки из заезжих мексиканцев. Убили втихаря ночью, всадив в спину нож. В округе говорили, что за долги. Так вот, пусть будут прокляты те деньги и те долги, и те ублюдки, что так поступили с ним. И те, кто позволил так поступить с ним. Эти самые “берущие от жизни все“! Мразь в дорогих пиджаках и платьях. Они за все должны заплатить.

Людей после второго выстрела охватила паника. Все принялись метаться, кто куда. На улице поднялся крик, что лишь позабавило Ронни. Увидеть его снизу не представлялось возможным. А для того, чтобы вычислить, откуда он стреляет, им необходимо будет поднять в небо вертолет либо обыскать крыши всех близлежащих домов. На это уйдет много времени. И Ронни еще успеет вволю пострелять.

-О, как на счастье! - Ронни увидел какого-то мексиканца, одетого как сутенер и снова нажал на курок. И угодил прямиком тому в глаз. Мексиканец инстинктивно схватился за дырку в голове, будто пытался вытащить оттуда пулю, и упал навзничь, так и замерев с рукой, застывшей у глаза.

-На удивление точное попадание, - Ронни рассмеялся во всю мощь своей луженой глотки, - Какая разница, кто ты: черный, белый или желтобрюхий? – сквозь дыру в обшивке балкона заорал он медленно осевшему на дорогу мексиканцу.

-Платить придется всем!

Он положил ружье на пол и отполз в комнату. Осознавал ли он то, что делает или же целиком и полностью отдался на откуп эмоциям и мыслям, что варились в его голове последнее время, этого он не знал. Зачем он высунулся с балкона? Его наверняка заметили. И осталось сосем немного ждать, прежде чем копы взломают дверь в его квартиру и ворвутся с автоматами наперевес.

Открыв перед собой дверь в ванную комнату, он остановился, словно вкопанный и застыл на месте. На него смотрела его Пэм. Она стояла голая в ванне, загораживая нагое тело лишь полупрозрачной ширмой, и улыбалась ему. Она снова улыбалась.

-Пэм? Это опять ты? – дрожащие губы не могли произносить слова слитно. Они шептали их по слогам.

-Это ты? – он не помнил, как у него из глаз потекли слезы. Жгучие, горькие, ненавистные слезы отчаяния и боли.

-Пэм… я знал, что ты когда-нибудь снова придешь в этот дом. Ты когда-нибудь снова появишься здесь. Потому, что не может быть иначе. Ведь ты не могла поступить по-другому. Пэм… Ты должна была вернуться… и ты вернулась…

Казалось, она потянула к нему руки. Казалось, и он ответил ей тем же. Казалось, еще мгновение и они сольются в объятиях. Но через секунду руки ее объяло пламенем. Ронни попятился, но пламя все же успело переметнуться на рукава его рубашки, потом на воротник и еще выше. На лицо…

-Господи… Господи, нет! – закричал он, спотыкаясь и пятясь назад. Пытаясь смахнуть с себя невидимый огонь, он упал спиной на кафельный пол. Над ним склонилась Пэм. Он видел ее пухлые губы, ее большие черные глаза, длинные волосы, заплетенные в косички-дреды, раскачивающиеся у его лица. Он чувствовал ее дыхание. Жесткое, динамичное дыхание зверя. Дыхание черной пантеры. Она открыла пасть и высунула раздвоенный язык. Ядовитые капли, падающие с него, забарабанили по его подбородку.

-Пэм… - он вдруг подумал, что она может вырвать кусок мяса из его горла, но женщина лишь поцеловала его в шею и вновь подняла голову, продолжая смотреть в его закатившиеся глаза.

-Ронни, ты весь мокрый, - сказала она, улыбаясь.

-Мокрый… - повторил он вслед за ней, - Мокрый…мокрый… мокрый…

Он попытался поднять голову, и тут его словно младенца покинул вестибулярный аппарат. Он упал, ударился затылком о пол, с нижней губы потекла кровь.

Когда он открыл глаза, то увидел перед собой лишь белый потолок ванной комнаты, горящую лампу и разводы по извести от воды. Непроизвольно рука его стала искать второй тюбик с капсулами. Когда нашла, сразу откупорила и запустила в рот добрую дюжину штук.

В следующий раз он открыл глаза только на балконе. И в руках вместо тюбика с волшебным препаратом у него было тяжелое, почти пятикилограммовое полуавтоматическое ружье с вентилируемой прицельной планкой.

Он разглядел в сгустившейся толпе, предусмотрительно оцепленной копами, но также не предусмотрительно оставленной на прострел с его балкона, стареющую толстую модницу в костюме от Армани. Видимо, Джорджио Армани собственноручно шил ей этот мерзопакостный костюм, чтобы все необъятные чресла данной старушенции поместились в нем.

Ронни прицелился…

Пуля попала моднице в живот, разворотив все его внутренности. Они вывалились на дорогу, а она упала лицом прямо в них, конвульсивно дергая руками и издавая слабые стоны.

Толпа попятилась назад. Испуганные копы стали отодвигать людей дальше за оцепление и кричать в громкоговорители, что улица простреливается. Это вызвало на лице Ронни лишь скупую ухмылку.

-За старину Фрэнсиса! – хлопок прозвучал в его голове еще до того, как он нажал на курок. Но уже в тот момент, когда с его губ слетело последнее слово, на асфальте лежало тело чернокожего мужчины с развороченным лицом. Чем ему не понравился этот негр, Ронни и сам себе объяснить не мог. Вроде запонки на его пиджаке показались ему слишком дорогими. Или лицо слишком наглым?

Старина Фрэнсис. месяц назад загнанный в гроб своими работодателями, которые специально увеличивали ему рабочий день и укорачивали жалованье, не мог больше терпеть нечеловеческого к себе отношения. Сначала они увеличили день до двенадцати часов. Старина Фрэнсис терпел. Потом до четырнадцати, но и тут он не сплоховал. Но когда эти твари, мать их так, увеличили его рабочий день до шестнадцати часов с двумя перерывами по полчаса, его терпение лопнуло. Он сорвался и едва не накинулся на начальника с кулаками. А тому только этого и надо было. Он естественно его тут же и уволил. Фрэнсису стало нечем платить по закладной на дом и его выгнали из собственной квартиры. Что с ним стало сейчас, Ронни не знал. Но догадывался, что тот коротает время где-нибудь у Пенсильванского вокзала или того хуже валяется в помойном ящике у какого-нибудь притона в Гарлеме.

Они, эти “берущие от жизни все“, мотивировали громадное количество увольнений пресловутым финансовым кризисом, внезапно накрывшим всю банковскую систему страны. Но Ронни не ощущал на себе никакого кризиса. Ему казалось, что этот мифический кризис сами толстосумы и придумали, чтоб под его предлогом увольнять и обирать таких вот честных тружеников, как он.

-На тебе, мать твою, сука! – вдруг заорал Ронни, видя, как еще один щеголь, издали похожий на президента США, выходит из шикарного Роллс-Ройса у ресторана напротив его дома. Его пытались укрыть несколько копов, заботливо загораживая его своими телами. Но Ронни разглядел ублюдка. На нем была синяя майка с расползшейся пальмой на пузе и куском красного моря под ней. Наверху так и было написано Red Sea.После выстрела пальма взорвалась, выпуская наружу кишки бедолаги.

-За Переса! – Ронни развернулся в другую сторону, и пока все бежали, успел подстрелить еще одного “берущего от жизни все”. Двумя мощными выстрелами снес ему полголовы и плечо.

Но тут среди убегающих он увидел стройную негритянку примерно его возраста. Она бежала по дальней улице в надежде как можно быстрее достигнуть поворота.

Пэм.

Ронни сжал приклад ружья до белизны в пальцах.

Он глазам своим поверить не мог. Черт, откуда она взялась? Среди беснующейся кучки людей, в которой он себе уже наметил несколько целей, бежала и его малышка Пэм. Он часто-часто заморгал и вытер пот со лба. Надеялся, что видение исчезнет. Но Пэм никуда не делась. Наоборот, она прекратила свой бег и встала у угла дома недалеко от полицейской машины.

Ему пришлось бороться с противоречивым чувством: смешанной феерией эмоций, страхом, ненавистью и как это ни странно, любовью. Да, Ронни по-прежнему неровно дышал к своей жене. Все-таки его природная тяга к женщине чужой расы, женщине с другим цветом кожи не могла пропасть так быстро. Безусловно, в Нью-Йорке было полным-полно негритянок, но только не таких, как Пэм. Как он любил ее полные чувственные губы. Губы, которые могут быть только у негритянки. Губы, которыми только негритянка может так сладострастно доставлять тебе удовольствие. Как он любил ее волосы, особенно любил распускать их по ее плечам. Эти вьющиеся косички-дреды, ниспадали на его колени, когда она брала его член в свой рот. Как он любил ласкать ее черную грудь с коричневыми сосками. Ласкать, ласкать и целовать до одури, пока не отсохнет язык. Он так любил вдыхать запах ее слегка потной, утомленной плоти. И прикасаться к ней своим языком. Слизывать с ее черных ягодиц эту влагу любви. Он так любил…

Скользкий палец сам нажал на курок, и Пэм, прогнувшись спиной, упала на дорогу, успев лишь вскинуть голову вверх, хватая взглядом пролетающие облака.

-ПЭМ!!

Ронни встал во весь рост, и теперь копы и не только они могли видеть, кто же стрелял по людям. Кто виновник всей этой кровопролитной кутерьмы.

-Ронни?

Он обернулся назад и увидел свою жену. Она стояла посреди комнаты, опустив руки вниз, смотря прямо перед собой. Ее взгляд путался. Он никак не мог остановиться на Ронни.

-Пэм… это действительно ты? – Ронни лихорадочно переводил взгляд с лежащего на земле тела неизвестной женщины на свою жену, стоящую прямо перед ним посреди комнаты.

Она ничего не ответила, а с ее тела стало медленно сползать платье. Старое зеленое платье с широкими рукавами, которое ей досталось по наследству. Оно сползало вниз, медленно обнажая черную грудь и дыру в ложбинке между ними.

-Ронни…

-Зачем, малышка Пэм? – он зарыдал, как ребенок, смотря на творение своего выстрела.

-Скажи мне, зачем?! – он упал на колени, обхватив голову руками и пополз к своей жене. Она протянула в нему руки и приняла его в свои объятия.

-Пэм, Пэм, Пэм… - рыдал Ронни, уткнувшись в дырявую грудь своей жены.

-Я люблю тебя, Ронни, - тихо сказала Пэм и заплакала.

Ворвавшиеся в квартиру копы застали стоящего на коленях белого мужчину, который сжимал в руках разбитое зеркало и выкрикивал молитвы к Богу.

У его ног на полу лежало старое американское ружье Ремингтон.

Дата добавления: 2015-08-18