Золото генерала Самсонова 1 страница

Русская армия вступила в Восточную Пруссию 4 августа 1914 года. Вступила, не подготовившись как следует. Союзники-французы умоляли: спасите Париж! Русское командование, верное своим союзническим обязательствам, приняло решение ударить прямо по Кёнигсбергу. Но на пути лежали огромные Мазурские болота. Первая русская армия под командованием Ренненкампфа должна была обойти их с севера, а с юга двигалась Вторая армия под командованием генерал-лейтенанта Александра Васильевича Самсонова.

Германских войск в Восточной Пруссии было в полтора раза больше, чем в наступавших русских армиях. Однако первые же бои принесли немцам поражение. Победа русских под Гумбиненом повергла в панику кайзера и заставила приостановить наступление на Париж. Но союзники буквально давили на русскую Ставку: «Продолжайте наступление, гоните немцев!»

Оторвавшись от тылов, оставшись без обозов с продовольствием и боеприпасами, армия Самсонова все больше углублялась в заболоченные леса. Железная дорога проходила неподалеку, но узкая немецкая колея не могла принять российские вагоны со снарядами и пополнением. Эшелоны так и стояли на границе, прочно заблокировав все пути на станции Млава.

Без боеприпасов и пополнения, без продовольствия, окруженные со всех сторон, войска генерала Самсонова продолжали сражаться. Были предприняты отчаянные попытки прорваться к своим, но немногим это удалось. Из восьмидесятитысячной армии сквозь вражеское окружение к своим пробились лишь двадцать тысяч солдат и офицеров, в плен попали тридцать тысяч, двадцать тысяч раненых остались в лесах и болотах Восточной Пруссии, остальные погибли или пропали без вести.

В группе, с которой пробивался к своим командующий армией, находились генерал Лебедев, полковник Вялов, несколько офицеров и солдат. 29 августа 1914 года они оказались в болотистой местности неподалеку от городка Вельбарк. Все шли пешком. В группе была лишь одна повозка – в ней, укрытый брезентом, находился тяжелый металлический ящик-казна Второй армии, составлявшая почти триста тысяч рублей золотом, а также ордена из золота и серебра. Из окружения вышли 31 августа в районе Остроленки. Но среди спасшихся командующего армией не оказалось.

По-разному описывают очевидцы его судьбу. Один из офицеров в своих воспоминаниях утверждал, что генерал погиб от разрыва снаряда, другой – что, мучимый приступом астмы, тот ночью отошел от своих спутников и застрелился. Правды о последних минутах генерала Самсонова мы, наверное, не узнаем никогда…

Русские войска в Восточной Пруссии. 1914 г.

В реляции о разгроме армии Самсонова кайзеровское командование среди захваченных трофеев упомянуло 22 знамени и 32 тысячи рублей золотом. Казна Второй армии была ровно в десять раз больше. Сразу же возник вопрос: куда она девалась?

Первые поиски начались в 1916 году. Еще шла война, а в Вельбарке появились люди в штатском, расспрашивавшие местных жителей о золотых монетах российской чеканки. Значит, не попала армейская казна в руки кайзеровских солдат. Через несколько лет один из местных жителей, отправившись в лес за грибами, вернулся с пригоршней золотых монет. Был он не совсем здоров, «что-то с головой», и когда его попросили показать место находки, сделать этого он не смог… Занимался поисками и бывший царский генерал Носков, эмигрировавший после революции в Германию. Только обнаружить ему тоже ничего не удалось.

После Второй мировой войны территория, где размещался клад, отошла к Польше. В местах былых боев создали военный полигон Войска Польского. На какое-то время о золотом сундуке забыли. Но в шестидесятых годах в тех местах появились вооруженные современными металлоискателями польские офицеры-саперы. Их сопровождал пожилой человек – по его словам, возница той самой брички, на которой везли металлический сундук с золотом. Он утверждал, что якобы генерал Самсонов лично приказал ему вывезти из окружения ценный груз. Возница с охраной начал выполнять приказ, но при переезде через какой-то ручей повозка увязла, и усталые лошади никак не могли сдвинуть ее с места. Тогда решили выкопать яму и спрятать сокровище.

Свыше недели провели на полигоне приезжие, но, кроме осколков снарядов и исковерканного оружия, ничего не нашли. Хотя поиски и не увенчались успехом, весть о них разнеслась среди окрестных жителей. Все чаще стали появляться в лесу люди, снабженные заостренными металлическими прутьями, которые прощупывали каждый бугорок.

К слову, золото в этих местах все же находят. Попадалось оно солдатам, рывшим окопы на полигоне, несколько раз плуг крестьян выворачивал из борозды пару золотых монет, а однажды обнаружили сверток, в котором находился золотой Георгиевский крест. Но это – не то золото. Монеты могли быть и потеряны, и закопаны русскими солдатами, чтобы не достались немцам.

Один из русских офицеров, сопровождавших повозку с казной, писал в своих мемуарах, что сундук они зарыли в тени огромного дуба. Легенда гласит, что 30 августа, ровно в полдень, тень от самой большой ветви старого дуба покажет место, где надо искать клад…

Так кто же убил Распутина?^[45]

Широко распространена версия, что Распутина устранили русские аристократы, озабоченные дурным влиянием старца на царскую семью. Однако французский историк Ален Деко придерживается версии, что убийство Распутина было инспирировано британской разведкой.

Бывший конокрад Григорий Распутин инстинктивно не доверял автомобилю. Выросший в глухой сибирской деревне, он со страхом, как, впрочем, и многие его современники, смотрел на гремящее, фыркающее дымом и распространяющее острый запах бензина достижение цивилизации.

Одно время Распутина возил Радзиевский – шоффер (так тогда называли водителей) банкира Симановича. Как-то на Каменноостровском проспекте Санкт-Петербурга в машину со старцем полетели поленья. Их бросали люди, подосланные его врагами. Уворачиваясь от деревяшек, Радзиевский на полном ходу сбил женщину. Распутин хладнокровно воспринял попытку покушения на свою жизнь и, как всегда, дал ей мистическое истолкование.

В дальнейшем автомобиль оказался загадочным образом связан и с его гибелью, детали которой стали известны благодаря мемуарам двух главных участников этого убийства – князя Ф. Юсупова и депутата Думы В. Пуришкевича.

Феликс Юсупов и Григорий Распутин в день убийства. Историческая реконструкция

Напомним вкратце события трагической ночи с 16 на 17 декабря (по старому стилю) 1916 года. Заговорщики – великий князь Дмитрий Павлович, Юсупов, Пуришкевич, поручик Сухотин и доктор Лазаверт – решили отравить старца цианистым калием. Под предлогом знакомства с женой князя – Ириной, племянницей царя и одной из первых красавиц столицы, они заманили Распутина во дворец Юсупова.

Доктор Лазаверт начинил ядом пирожные и насыпал его в рюмки с вином. Затем он переоделся в костюм водителя: кожаный шлем, круглые очки-консервы, красные кожаные перчатки с раструбами по локоть, кожаное пальто-реглан, обувь с крагами. В этом одеянии скромный и тихий доктор выглядел, по словам Пуришкевича, «хлыщеватым и нахальным».

Шофер Лазаверт и Феликс Юсупов сели в машину Пуришкевича. Это был шестицилиндровый «Нейпир» с двигателем мощностью в 35 л. с., корпусом типа «Кароссери» и брезентовым верхом. В целях конспирации Лазаверт перекрасил машину из защитного цвета в белый.

Распутина привезли во дворец князя и провели в подвальное помещение. Юсупов сказал старцу, что жена сейчас принимает гостей на первом этаже и, когда их проводит, спустится в подвал. На самом деле на первом этаже находились остальные заговорщики, а Ирины в это время вообще не было в городе.

Хозяин предложил гостю отравленные пирожные. Распутин съел все шесть и ничего не почувствовал. Князь был поражен: яд, которого могло хватить на 20 человек, не подействовал! Затем старец выпил две рюмки вина с цианистым калием, и снова безрезультатно!

Потрясенный Юсупов под каким-то предлогом вышел из подвала к сообщникам и сказал, что яд не действует. Посовещавшись, все решили, что Юсупов должен убить старца из револьвера. Вернувшись в подвал, князь так и сделал. Но перед этим Распутин выпил третью рюмку отравленного вина и остался жив.

После выстрела заговорщики прибежали в подвал. Доктор констатировал смерть Распутина. Неожиданно Лазаверту стало плохо, и он пожаловался Пуришкевичу:

– У меня чрезвычайно напряжены нервы. Мне кажется, я совсем обессилел. Никогда не думал, что не способен держать себя в руках. Поверите ли, меня сейчас может повалить пятилетний ребенок…

Лазаверт вышел во двор и упал в обморок. Через некоторое время на морозе он пришел в чувство и присоединился к сообщникам.

Неожиданно Распутин ожил, едва не задушил Юсупова и выбежал во двор. Пуришкевич погнался за ним, стреляя из револьвера. Лишь третья и четвертая пули попали в цель. Тело Распутина затащили в подвал, и там князь, утративший самообладание, стал бить мертвеца гантелью.

Изображая Распутина, Сухотин надел его шапку и шубу. Вместе с Пуришкевичем и Дмитрием Павловичем он поехал сжигать остальную одежду старца. Вел машину тот же шофер – доктор Лазаверт. Уничтожением улик занялась жена Пуришкевича. Затем на извозчике заговорщики поехали во дворец великого князя, а оттуда отправились к Юсупову на новеньком автомобиле Дмитрия Павловича.

Им надо было забрать труп и утопить его в реке в заранее найденной полынье, что и было сделано. Труп сбросили с Петровского моста на Малой Невке. Впопыхах убийцы забыли привязать к телу приготовленные гири, они полетели в реку вслед за покойником.

К мосту и обратно машину вел Дмитрий Павлович, потому что Лазаверту опять стало плохо. По дороге от моста автомобиль трижды останавливался из-за неисправностей двигателя. Дмитрий Павлович недоумевал: совершенно новая машина, до сих пор работавшая безотказно, вдруг начала ломаться! Устранять неполадки пришлось Лазаверту, потому что он разбирался в двигателях.

Все неудачи, включая и неисправность автомобиля, заговорщики истолковали как происки черной силы, исходившей от Распутина, и радовались, что он уже мертв.

В 1960-х годах на Западе большим успехом пользовался фильм «Я убил Распутина», который советский зритель так и не увидел. Одним из авторов сценария был известный французский писатель и историк Ален Деко. Собирая материалы для фильма, Деко узнал, что князь Юсупов, будучи в преклонном возрасте, проживал тогда в Париже на улице Пьер Гуерен вместе с женой Ириной.

Деко узнал от Юсупова много интересного. Но самым любопытным Деко показалось то, что во французской столице, в том же XVI округе на бульваре Фландрен, жил еще один участник заговора – доктор Лазаверт. Он вел замкнутый образ жизни и не общался с журналистами. Лазаверт тоже написал воспоминания, но они так и не были опубликованы. С большим трудом Деко удалось ознакомиться с рукописью, и известные всем события вдруг предстали в совершенно неожиданном ракурсе.

Оказывается, Лазаверт имел все основания «не светиться». Он не был ни поляком, как думали окружающие, ни французским аристократом Станисласом де Лазавером, за которого доктор себя иногда выдавал. На самом деле Лазаверт являлся британцем Верноном Келли, капитаном, близким другом молодого Уинстона Черчилля и опытным разведчиком. В 1912 году его направили в Санкт-Петербург для сбора информации о позиции России в ожидавшемся конфликте с Германией.

Под именем доктора Лазаверта Келли втерся в доверие ко многим высокопоставленным людям в России. В поле его зрения попал Распутин, и шпиону не понравился. Келли решил, что Распутин состоит в «германской» партии и, с учетом его влияния на царскую семью, представляет угрозу для британских интересов.

В донесениях в Лондон Келли рекомендовал хорошо заплатить Распутину, если тот «добровольно согласится вернуться в свою родную губернию». «Доктор» предлагал и альтернативу: «Если Распутин останется глух к подобному предложению, необходимо будет принять меры активной защиты, перейдя к его физическому устранению».

Спустя четыре года такие меры были приняты. В результате хорошо спланированной британской разведкой интриги подготовили заговор. Русские участники в нем были лишь исполнителями. Для надежности к ним приставили доктора Лазаверта, который вызвался отравить губителя России.

После убийства сообщники обвинили Лазаверта в том, что яд не подействовал на Распутина. Некоторые историки даже утверждали, что «доктор» яд вообще не положил – ни в пирожные, ни в рюмки с вином. Келли в мемуарах оправдывался: «Эти подозрения просто нелепы. Я добавлял яд в присутствии Пуришкевича, Юсупова, Дмитрия Павловича и Сухотина. Этот яд дал мне Юсупов также в их присутствии, чтобы я сразу подмешал его, предварительно разделив на дозы».

Мысль о своей неудаче преследовала Келли многие годы. Сразу после убийства он и Пуришкевич выехали на фронт. Там они дали небольшую дозу оставшегося яда раненой лошади. Эффект был мгновенным. Тогда почему же яд не повлиял на старца?

Келли впоследствии все-таки нашел объяснение. Яд, по его мнению, не оказал воздействия по ряду причин. В ту роковую ночь в Петрограде было 3° мороза, что с учетом высокой влажности привело к снижению активности яда. К тому же пирожные были посыпаны сахаром, который преобразовал отраву в безвредный состав, да и яд был смесью цианистого калия с курарином, что также снижало его эффективность. Кроме того, Распутин регулярно принимал противоядие, которое давал ему доктор Бадмаев.

Так невероятное стечение обстоятельств помешало английскому разведчику капитану Келли быстро и беспрепятственно убрать знаменитого старца, имевшего такое огромное влияние на царскую семью. Этим, вероятно, и объясняется нервный срыв, случившийся у «доктора-шофера» Лазаверта во время преступного акта.

Кто стоял за покушениемна Ленина?^[46]

Официальная версия покушения на Ленина в 1918 году хорошо известна, но вопрос, насколько она истинна, до сих пор остается открытым. Сравнительно недавно, в июне 1992 года, Генеральная прокуратура России, рассмотрев материалы уголовного дела по обвинению Фанни Каплан, установила, что следствие было проведено поверхностно, и вынесла постановление «возбудить производство по вновь открывшимся обстоятельствам».

Этих «обстоятельств» оказалось так много, что рассматривают их до сих пор.

Судя по всему, дело зависло надолго, поэтому попробуем по возможности в нем разобраться сами и понять, что же все-таки произошло 30 августа 1918 года?

Сразу же после выстрелов в вождя было опубликовано воззвание ВЦИК, подписанное Яковом Свердловым. «Несколько часов тому назад совершено злодейское покушение на тов. Ленина. Двое стрелявших задержаны. Их личности выясняются. Мы не сомневаемся в том, что и здесь будут найдены следы правых эсеров, следы наймитов англичан и французов».

Одним из задержанных был бывший левый эсер Александр Протопопов. Известно, что он из матросов, что во время выступления левых эсеров в июле 1918 года лично разоружил самого Дзержинского. Скорее всего, именно этого ему не простили и после ареста, не занимаясь пустопорожними допросами и выяснениями, где был и что делал во время покушения на Ленина, быстренько расстреляли.

А вот второй задержанной была женщина, и задержал ее помощник военного комиссара 5-й Московской пехотной дивизии Батулин. В показаниях, данных опять-таки по горячим следам, он заявил:

– Я находился в 10—15 шагах от Ленина в момент его выхода с митинга, а это значит, еще во дворе завода. Затем услышал три выстрела и увидел Ленина, лежащего ничком на земле. Я закричал: «Держи! Лови» и сзади себя увидел предъявленную мне женщину, которая вела себя странно… Когда я ее задержал и когда из толпы стали раздаваться крики, что стреляла эта женщина, я спросил, она ли стреляла в Ленина. Последняя ответила, что она. Нас окружили вооруженные красногвардейцы, которые не дали произвести над ней самосуд и привели в военный комиссариат Замоскворецкого района.

Прошла всего неделя, и Батулин заговорил иначе. Оказывается, револьверные выстрелы он принял за обыкновенные «моторные звуки» и лишь тогда понял, что к чему, когда увидел лежавшего на земле Ленина. И женщину он задержал не во дворе, а на Серпуховской улице, куда бросилась напуганная выстрелами толпа, причем все бежали, а она стояла, чем и привлекла внимание бдительного комиссара.

Самое же удивительное, что на вопрос Батулина, она ли стреляла в Ленина, женщина, не будучи арестованной и не находясь в ЧК, ответила утвердительно, правда, отказавшись назвать партию, по поручению которой стреляла.

Так кого же привели в тот роковой вечер в Замоскорецкий военкомат? Что за женщина взяла на себя ответственность за покушение на Ильича? Ею оказалась Фейга Хаимовна Каплан, известная также под именами Фанни и Дора и под фамилиями Ройд и Ройтман. Ее привели в Замоскворецкий военкомат. Там Фаню раздели донага и тщательно обыскали. Ничего путного, кроме булавок, шпилек и папирос, не нашли. Лежал в портфеле и браунинг, но как он туда попал, Фаня объяснять не стала. Тогда ее передали чекистам, которые увезли ее на Лубянку. Там ею занялись куда более серьезно и, если так можно выразиться, профессионально. Протоколы этих допросов сохранились, вчитаемся хотя бы в некоторые из них.

– На митинг я приехала в восемь часов, – рассказывала Фаня. – Кто мне дал револьвер, не скажу. Откуда у меня деньги, отвечать не буду. Стреляла я по убеждению. Про организацию террористов, связанную с Савинковым, ничего не слыхала. Есть ли у меня знакомые среди арестованных Чрезвычайной комиссией, не знаю.

Фанни Каплан. Фото 1918 г.

И что можно понять из этого допроса? Да ничего. А вот протокол другого допроса, в котором информации чуть больше.

– Я Фаня Ефимовна Каплан, под этим именем я сидела в Акатуе. Это имя я ношу с 1906 года. Я сегодня стреляла в Ленина. Я стреляла по собственному убеждению. Сколько раз выстрелила, не помню. Из какого револьвера стреляла, не скажу. Я не была знакома с теми женщинами, которые говорили с Лениным. Решение стрелять в Ленина у меня созрело давно. Стреляла я в Ленина потому, что считала его предателем революции и дальнейшее его существование подрывало веру в социализм.

Дальнейшие события развивались столь стремительно, что более или менее разумных объяснений им просто нет. Судите сами. Следствие находится в самом разгаре, и вдруг 4 сентября в «Известиях ВЦИК» появляется совершенно неожиданное сообщение: «Вчера по постановлению ВЧК расстреляна стрелявшая в тов. Ленина правая эсерка Фанни Ройд (она же Каплан)».

Сохранился уникальный документ – воспоминания коменданта Кремля Павла Малькова, который и привел приговор в исполнение. Вот что он, в частности, пишет:

«По указанию секретаря ВЦИК Аванесова я привез Каплан из ВЧК в Кремль и посадил в полуподвальную комнату под Детской половиной Большого дворца. Аванесов предъявил мне постановление ВЧК о расстреле Каплан.

– Когда? – коротко спросил я.

– Сегодня, немедленно, – ответил он. – И минуту помолчав: – Где, ты думаешь, лучше?

– Пожалуй, во дворе автобоевого отряда, в тупике.

– Согласен.

После этого возник вопрос, где хоронить. Его разрешил Я.М. Свердлов.

– Хоронить Каплан не будем. Останки уничтожить без следа, – велел он».

Получив такую санкцию, Мальков начал действовать. Прежде всего он приказал выкатить несколько грузовых автомобилей и запустить двигатели, а в тупик загнать легковушку, повернув ее радиатором к воротам. Потом Мальков пошел за Каплан, которую, как вы помните, оставил в полуподвальной комнате. Ничего не объясняя, Мальков вывел ее наружу. Было четыре часа, светило яркое сентябрьское солнце – и Фаня невольно зажмурилась. Потом ее серые, лучистые глаза распахнулись навстречу солнцу! Она видела силуэты людей в кожанках и длинных шинелях, различала очертания автомобилей и нисколько не удивилась, когда Мальков приказал: «К машине!» – ее так часто перевозили, что она к этому привыкла. В этот миг раздалась какая-то команда, взревели моторы грузовиков, тонко взвыла легковушка, Фаня шагнула к машине и… загремели выстрелы. Их она уже не услышала, ведь Мальков разрядил в нее всю обойму.

По правилам, во время приведения смертного приговора в исполнение должен присутствовать врач – именно он составляет акт о наступлении смерти. На этот раз обошлись без врача, его заменил великий пролетарский писатель и баснописец Демьян Бедный. Он в то время жил в Кремле и, узнав о предстоящей казни, напросился в свидетели. Пока стреляли, Демьян держался бодро. Не скис он и тогда, когда его попросили облить тело женщины бензином, как и в тот момент, когда Мальков никак не мог зажечь отсыревшие спички – и поэт великодушно предложил свои. А вот когда вспыхнул костер и запахло горелой человечиной, певец революции шлепнулся в обморок.

Известие о расстреле подлой террористки, покушавшейся на вождя революции, прогрессивным пролетариатом было встречено с большим энтузиазмом. А вот старые революционеры и бывшие политкаторжане увидели в этом акте нарушение высочайших принципов, ради которых они гнили в казематах, а то и шли на эшафот. Весьма своеобразно отреагировал на известие о расстреле Каплан и сам Ленин: по свидетельству хорошо знавших его людей, «он был потрясен казнью Доры Каплан», а его жена Крупская «была глубоко потрясена мыслью о революционерах, осужденных на смерть революционной властью, и горько плакала».

Вот так-то, Ленин потрясен, но ничего сделать для спасения Доры не может. Крупская плачет, но тоже совершенно бессильна. Так кто же тогда вождь, кто решает судьбу страны и живущих в ней людей? Это имя хорошо известно, но о нем чуть позже. А пока – об антиленинском заговоре, созревшем к концу лета 1918 года. Положение большевиков в то время было критическим: численность партии уменьшилась, один за другим вспыхивали крестьянские мятежи, почти непрерывно бастовали рабочие. А если принять во внимание еще и жестокие поражения на фронтах, а также оглушительное поражение во время выборов в местные Советы, то всем здравомыслящим людям стало ясно: дни пребывания у власти сторонников Ленина сочтены. Неслучайно именно тогда Лев Троцкий встретился с германским послом Мирбахом и заявил ему с коммунистической прямотой: «Собственно, мы уже мертвы, но еще нет никого, кто мог бы нас похоронить».

Но желающих это сделать было много, очень много! Причем все потенциальные заговорщики непременным условием прихода к власти считали физическое устранение Ленина. Надо сказать, что Ильич о том знал, он даже поинтересовался в одном из разговоров с Троцким: «Смогут ли Свердлов с Бухариным справиться, если белогвардейцы нас с вами убьют?» Если заменить слово «белогвардейцы», которым до Кремля конечно же было не добраться, на любое другое, то тревогу Ленина можно понять, он или чувствовал, или знал, что назревают трагические события.

Это подтверждают и сотрудники германского посольства в Москве. В августе 1918 года они сообщали в Берлин, что руководство Советской России переводит в швейцарские банки «значительные денежные средства», что обитатели Кремля просят заграничные паспорта, что «воздух Москвы пропитан покушением как никогда».

А теперь сопоставим кое-какие факты… Кто подписал первое воззвание ВЦИК о покушении на Ленина и до выяснения каких бы то ни было фактов указал адрес, по которому надо искать организаторов покушения? Яков Свердлов. Кто поручил Кингисеппу вести следствие по делу о покушении? Свердлов. Кто в разгар следствия приказал расстрелять Каплан, а ее останки уничтожить без следа? Снова Свердлов.

Не слишком ли часто повторяется его фамилия в связи с этим делом? Нет, если учесть, что, по свидетельству современников, к лету 1918 года в его руках была сосредоточена вся партийная и советская власть. Сосредоточена фактически, но не официально – ведь председателем Совнаркома, то есть главой правительства, оставался Ленин. Версия о том, что организатором покушения был Свердлов, причем не без участия Дзержинского, звучит, конечно же, дико, но в том-то и проблема, что опровергнуть ее доказательно пока что не удается. Чего стоит хотя бы один не поддающийся объяснению факт, который всплыл лишь в 1935 году, то есть через шестнадцать лет после смерти Свердлова.

Тогдашний нарком внутренних дел СССР Генрих Ягода решился вскрыть личный сейф Свердлова. То, что он там обнаружил, повергло его в шок, и Ягода немедленно написал Сталину, что в сейфе обнаружено: «Золотых монет царской чеканки на 108 525 рублей, 705 золотых изделий, многие из которых с драгоценными камнями. Чистые бланки паспортов царского образца, семь заполненных паспортов, в том числе на имя Я.М. Свердлова. Кроме того, царских денег в сумме 750 тысяч рублей».

А теперь вспомните сообщения германского посольства об обитателях Кремля, просящих заграничные паспорта и переводящих в швейцарские банки значительные денежные средства.

Но вернемся к тому, с чего начинали. Фактов – огромное количество, версий – тоже. Разобраться в них в принципе можно, но вот сделать выводы… Выводы может сделать только Генеральный прокурор. Хочется надеяться, что у него все же найдется время ознакомиться с делом № 2162 и он наконец решит – стреляла Фанни Каплан в Ленина или не стреляла. А если окажется, что не стреляла, то даст указание о реабилитации Фанни Каплан как жертвы политических репрессий.

«И умру я не на постели...»^[47]

Жил поэт, влюбленный в мир, в вещность мира («…взлюбил я и сушу, и море, весь дремучий сон бытия»). Он собрал вокруг себя единомышленников, их теперь называют акмеистами. Все вместе они пытались восстановить нарушенную связь между словом и предметом, который оно обозначает, и это у них неплохо получалось: почти все акмеисты – поэты крупнейшие («…осиянно только слово средь земных тревог, и в Евангелии от Иоанна сказано, что слово это Бог»). Между тем поэт ездил по свету, охотился в Восточной Африке на леопардов и львов, словно испытывая собственную храбрость. Но вскоре надобность для этого ехать в Африку отпала – началась война. Поэт пошел добровольцем и воевал так, что «святой Георгий тронул дважды пулею нетронутую грудь». Потом он оказался в Париже, Лондоне, а когда к власти в России пришли большевики, он, опять же по собственной воле, вернулся в Россию. Писал стихи, учил писать стихи других, вокруг него всегда было много молодежи. Любил женщин («…так больно сердце томила красота Твоих дочерей» – обращался он к Богу в одном из стихотворений), а они любили его. Никогда не скрывал своих убеждений: «Я монархист и молюсь на церкви», – говорил он всем подряд. Его много читали, он учил читателей, «как не бояться, не бояться и делать, что надо».

Поэта звали Николай Гумилев.

Он прошел огромный путь – от «Романтических цветов» с их изысканным жирафом до «Огненного столпа», полного трагических предчувствий. А еще он написал в своем первом сборнике – было ему тогда 22 года:

Не спасешься от доли кровавой,

Что земным предназначила твердь.

Но молчи: несравненное право —

Самому выбирать свою смерть.

Он и выбрал. В 1921 году его расстреляли в Петроградской чрезвычайке.

Николай Гумилев, Анна Ахматова и их сын Лев. 1916 г.

В свое время работники архива ФСБ обнаружили бумаги, конфискованные у Гумилева при его аресте.

Мы не знаем, что даст такое открытие филологам – это прежде всего свидетельства быта, а не собственно творчества Гумилева. Кто-то, возможно, пожмет плечами: ну что тут нового, так, мелочи жизни… Но когда держишь в руках пожелтевшие от времени листочки, разбираешь полустершиеся слова, сличаешь почерки, что-то происходит в твоей душе – словно встреча мистическая с тем временем, с людьми, его обживавшими… Встреча очень горькая, потому что почти физически ощущаешь, как уходит, умирает тот мир – тускнеющее на глазах отражение прежней, великой России.

И вместе с тем в каждой фамилии тут словно оживает история литературы. Вот принадлежащий Гумилеву членский билет «Дома искусств» («Диск»), подписанный Максимом Горьким. «Диск» располагался в бывшем особняке Елисеева, Гумилев переехал туда за два месяца до ареста, в мае 1921 года, заняв елисеевский предбанник. В бане рядом, в кафельных стенах, жила Мариэтта Шагинян. А вот и ее автограф. На одном из листов почерком Гумилева выписаны названия двадцати пяти его стихотворений из семи поэтических сборников. Трудно сказать, что это такое – план ли задуманного «Избранного», программа ли выступления… А на обратной стороне – расписка: «Мною взято у Н.С. Гумилева пятьдесят тысяч руб. Мариэтта Шагинян. 23/VII 1921». Пятьдесят тысяч – по тем временам деньги смешные. Хотя… Основным обвинением, выдвинутым против Гумилева по «делу Таганцева», было именно то, что он взял у Таганцева двести тысяч рублей.

Денег писателям катастрофически не хватало. Начинался нэп, а значит, становилось больше и соблазнов. В буфете «Диска» появились пирожные, конфеты, булки; листки Гумилева испещрены цифрами, словно бухгалтерские документы, многие из них озаглавлены торжественно – «кредит». Художник В. Милашевский (в то время тоже живший в «Диске») в своих мемуарах «Вчера, позавчера…» писал: «У себя в комнате я повесил плакат: «В этой комнате не курят. Стихов не читают. Денег до завтра взаймы не просят…»». Но если мы уберем из этой декларации частичку «не», то получим перечень основных занятий обитателей «Диска». Стихов не писать и не читать поэты не могли, потому что они были поэты, и поэты славные. Курили не переставая, просто с голодухи, о чем писала Ольга Форш, изобразившая «Диск» в своем романе «Сумасшедший корабль». И «стреляли» деньги…

Дата добавления: 2015-08-17