Часть 74. 1938 год

16 января. Москва.

Под утро приснился замечательный сон: Варя опять со мной... На душе сразу стало легко и радостно, и с таким чувством я открыл глаза... Звонок в дверь. Почтальон принёс почту. Мама заносит мне Варюшино письмо. Дрожащими руками, ещё не одевшись, распечатываю... Это конец. Сразу читаю внизу:

«Когда-то существовавшая Варя». А затем такие выражения: «...ты даже хуже, чем я думала» (подчёркнуто мною), «тебя же я теперь даже ненавижу» (подчёркнуто в письме), «тебя я больше не хочу видеть никогда, и очень жалею, что тебя вообще узнала», «звонить не звони, к телефону не подойду».

Я не верил своим глазам. Неужели это действительно пишет Варя? Что мне делать? Состояние моё невыносимое. Ещё не одевшись и не умывшись, решаю писать Любе и через неё передать записку Варе. Звонить Варе не буду, писать прямо – тоже. Это только испортит дело. Люба же имеет влияние на Варю, и больше понимает сущность дела (со стороны часто виднее). Для чего же я всё-таки поддерживаю отношения с Варей и хочу их возобновить, если Варя меня ненавидит? Я много об этом думал. И ответ двойной. Первое: потому что я люблю Варю всем своим существом. И второе: мне всё же кажется, что я ей далеко не безразличен. Может быть, это мне только кажется. Если бы действительно Варя не хотела меня видеть, и если бы даже я просто был бы ей безразличен, она, обладая редким упрямством, давно бы это сделала бесповоротно. А может, это я сам выдумал, чтобы объяснить себе самому свои действия, чтобы не страдало моё самолюбие.

И вот ещё что меня заинтересовало, дало очень маленькую надежду. На Варином письме стоит штамп: 15.01.38. Варя пишет, что к телефону не подойдёт. Она рассчитывала, что письмо я получу утром 16.01.38 (так было раньше). Но я вчера звонил ей, и она подходила к телефону. Хорошо, что я тогда ничего лишнего не сказал.

Еду в институт. Работа не идёт. Целых пять часов околачивался, не находя себе места. Ребята-геологи с 4 курса рассуждают: «Любовь – это трубка, которую каждый хочет выкурить сам», «Любовь – это недоразумение», «Браком хорошую вещь не называют». Всё чепуха... мне горько становится от такого объяснения любви... они не знают, что такое любовь.

Иду к столяру и мастеру по приготовлению шлифов Степану Ивановичу. Разговорились (он любит между делом поговорить). Спрашиваю, зачем человек живёт, в чём цель жизни? Степан Иванович (ему лет 50) отвечает, что основная цель – жениться, народить детей и воспитать их. И он в этом отношении не оплошал. Говорит, что холостой человек подобен собаке. В некоторой степени он прав.

Наконец, приехал Лёша. Кое-что рассказал ему о своём горе. Но рассказал очень сдержанно, коротко: зачем больше? Поехали ко мне. Вслух читали работу Л. В. Пустовалова о геохимических фациях. Затем пришёл Володя Леонов – военный человек. Пошёл за водкой. Я ещё вчера хотел напиться, но Лёша не составил компанию. А пить одному – я ещё не полностью потерял рассудок, хотя близок к этому. С горя пил, и пил больше всех. Угар... Разговоры. Много говорил с Володей. Володя многое понимает лучше Лёши. Немного успокоили. Говорят: «Если она хоть немного, хоть один процент чего-нибудь к тебе имеет, дело не проиграно. Если же нет, ты ничего не теряешь. Иначе будешь всё время мучиться. Женщина есть женщина. Перед ней всего открывать никогда не нужно. Меньше на неё обращай внимания, и всё будет хорошо». Лёшу я оставил ночевать у себя, так как один ночью я не мог быть. Как страшно быть одному, когда ушло любимое существо.

17 января 1938 года. Москва.

Пьяный угар. А думы о Варе всё же стоят на первом месте, занимают всего меня. С Лёшей прогулялись по магазинам. Затем пришёл Володя.

Фотографировал его в военной форме. Последние три дня я ничего не мог есть. В обед немного поел. Сегодня Люба получит моё письмо и о нём будет говорить с Варей. Послезавтра я получу ответ от Любы и только тогда буду звонить Варе... если буду. Как я хочу положительного результата. А если нет, надо уезжать в Ленинград, один я оставаться не могу. Я даже завидую Володе Леонову. Если у меня не будет Вари, я никого никогда не сумею полюбить. Я буду сам мучиться и мучить других. Если Варя, самая лучшая, оказалась такой несправедливой (хотя на этот раз она не виновата, виноват один я, исключительно я), что же можно ожидать от других?

Видно, я никогда не женюсь, я смогу только издеваться над женщинами. Я обратился к женщине как товарищу, а оказывается, к ней можно обращаться как к женщине, и потом уж, по совместительству, как к товарищу.

К семи часам вечера хотел приехать Лёша, но уже семь, а его всё нет. Меня начинает опять трясти. Опять вспоминается всё старое. Читать не могу... хожу по комнате, стараясь ни о чём не думать. Часов в девять неожиданно звонит телефон. Наверное, Лёша оправдываться будет. Но что это? Звонит Варя!

Тихим, несколько взволнованным, голосом спрашивает:

— Миша, ты чего сейчас делаешь?

— Ничего не делаю.

— Приезжай сейчас к Любе.

— Хорошо.

На этом разговор закончился. К Любе ехал с бьющимся сердцем, как на суд.

Что Варя скажет? Первое, что я подумал, Варя решила окончательно объясниться, чтобы спокойно навсегда разойтись. Но подсознание говорит другое: Варя снова начинает старое. Но первое более логично к данной обстановке. С чего это Варя будет звонить после такого зловещего письма?

Я у Любы. С Варей поздоровались холодно, не глядя друг на друга. В течение часа не сказали друг другу ни одного слова. Только уже на улице, когда я пошёл провожать Варю, немного разговорились. Но уже то, что Варя не упомянула о прощении, дало мне большие надежды. Варя рассказала, как она провела эти три дня.

— Дома сидеть не могла. Заниматься – тоже. Ходила плакать к Любе: дома стыдно, а сдержаться никак нельзя было. А сегодня была с Любой в читальне, немного позанималась. А завтра сдавать предмет. Обязательно провалю.

Помолчав, добавила:

— Благодари Любу. Если бы не она, я тебя не увидела бы никогда. Во втором письме я с тобой распрощалась окончательно.

— Я письмо ещё не получал.

— Не получал? Знаешь, тогда не читай его. Разорви. Я его нечаянно писала, независимо от своей воли. Так получилось. Я хотела ограничиться первым письмом.

— А ты скажи, о чём в нём, тогда не буду читать. Вообще, оно меня очень интересует.

— Ничего особенного в нём нет. Впрочем, если хочешь, прочти.

А при прощании – страстные горячие поцелуи за те дни страданий, которые мы провели в таком нелепом положение. Хочется наверстать потерянное и вновь обрести счастье. Какое счастье, что Варюшечка опять со мной! Просто даже не верится.

18 января 1938 года. Москва.

Утром получил запоздавшее второе письмо Варюши. Какой контраст по сравнению с первым письмом! Можно сказать прямо, что второе письмо совершенно исключает первое.

Варюшечка пишет:

«Истинная любовь не протекает ровно. Я теперь окончательно убедилась, как глубока моя любовь к тебе. Вся боль, которую я тебе, может быть, принесла своим поведением, именно этим и объясняется».

И дальше:

«Я некрасива. Единственное, что ты ценил во мне, это мою честь, и когда узнал, что она запятнана, ты сейчас же переменил своё отношение ко мне. Ты просто, наверно, из-за жалости, думая, что разрыв с тобой принесёт мне большую боль, продолжал знакомство со мной и делал вид, что тебе трудно расстаться со мной. Поверь, что для меня в тысячу раз было больнее оказаться жертвой твоей жалости, чем потерять тебя».

Как неправа Варюша. Если бы она знала, как искренне я люблю её! И пишет дальше:

«О тебе я сохраню самые лучшие воспоминания. Желаю тебе полного и большого счастья в твоей личной жизни».

Варюшечка, какая ты хорошая, умная... а всё же не поняла, что я тебя люблю по-настоящему, что я притворяться не могу, и если бы даже хотел, ничего бы у меня не вышло. Все Варины письма я сохраню на всю жизнь. Я думал, что путешествия могут завлечь меня и отвлечь ото всего. Но невозможно забыться от Вари. Путешествуя летом по Уралу, я почти всё время думал о Варюшечке. Даже когда изредка развлекался со случайными (не в смысле гулящими) девчатами.

Теперь настроение у меня бодрое. Мог сегодня работать в лаборатории. Затем – демонстрация по случаю сессии Верховного Совета СССР. Шумно, но морозно. На Красной площади давка: плохо регулируют движение колонн.

После демонстрации звоню Варе. Спрашиваю, как сдала политэкономию? Голос у неё весёлый, говорит, что сдала на «отлично». Я опять выиграл спор. Вчера я с ней держал пари, что она сдаст экзамен на «отлично». Всё же Варюшечка молодец.

19 января 1938 года. Москва.

Сегодня Варюша решила отдыхать перед подготовкой к сдаче последнего предмета. Пошли с ней в ЦПКиО смотреть кинокартину на украинском языке «Запорожец за Дунаем». Опера. Чепуха. Запомнились только небольшие кусочки. И турецкие танцы. Варя говорит, что греки так же танцуют (круговые пляски). Мы сидели на задних местах. Я так соскучился по Варе, по Варюшиным ласкам, что даже в кино целовал её. Она сначала протестовала, но ведь свидетелей нет, места рядом пустые, кто может нам помешать?.. В некоторые моменты приходится забывать о своей «культурности».

22 января. Москва.

Вечером поехал к Варе. По дороге заехал по просьбе Вари к её подруге Вере узнать, будет ли завтра сессия по экономической географии Европы, так как выходной с 24 января перенесли на 23-е. Это создало ещё одно неудобство: театральные утренние спектакли также с 24-го перенесли на 23 января. А я взял билеты на 24-е, хотел идти с Варюшей.

Долго сидел у Варюши. Варюша нервная, устала от занятий.

*****

Дата добавления: 2015-08-17