VIII. Трудовые будни

Будильник на сотовом прозвенел бодрым соловьем. Даша долго стояла под горячим душем. Постепенно удовлетворение от проделанной накануне работы охватывало ее. Уральцева, по свежему снегу, присыпавшему сонный город, прилетела на заседание комиссии как на крыльях. Она не была завистливой, но не могла удержаться от снисходительных насмешек над коллегами, которые и одного бланка не заполнили.

Однако меньше чем через полчаса выяснилось, что бланки оказались не той формы и вообще заявка на литературу откладывалась на неопределенное время. Даша ощутила себя бессовестно обманутой. Энтузиазм улетучился в одно мгновение. Малахитовый блеск в глазах девушки померк. Золото волос потускнело. Снег на крыше университетского общежития больше не казался ослепительным.

В середине ноября от былого снежного великолепия осталась грязь. Потом зарядили дожди. Уфимские парки бесстыдно обнажались. Работа методического совета приняла вселенский размах. Латыпов суетливо носился по коридорам, без предупреждения врывался на кафедры с кипами статистических таблиц, подлежащих заполнению. Он взял у преподавателей электронные адреса и теперь каждое утро засыпал отсканированными приказами, приглашениями на платные конференции и прочей лабудой. Действие следовало впереди мысли.

Каждый день Даши превратился в кошмар. Сначала ей пришлось забыть о подготовке к лекциям, потом отменить давно запланированную этнографическую поездку в деревни. Уральцева превратилась в подобие секретаря-референта. С утра до ночи, вместе с Мишелем Лупанковым она сидела над рейтингами, планами, отчетами. Писать статьи не было никакой возможности. Латыпов подсказал выход: менять названия и публиковать в разных сборниках. «Работать вы не умеете по-новому, по-капиталистически!» – журил он замученную девушку. – «Ваша учебная работа, поймите, никому не нужна. Нужны бумажки. Приедут из министерства, что мы делать будем? Нет, господа-товарищи, порядок, еще раз порядок и прогресс, прежде всего! Демократия это вам не вседозволенность!»

Венцом абсурда являлись заседания методического совета. Когда Даша впервые попала туда, он подумала, что угодила в паноптикум. Каждый член уважаемого структурного подразделения представлял собой интерес для психиатра и физиолога. Академик Верминский напряженно следил за стрелками часов, чтобы сразу после окончания заседания сорваться в сад (из-за своего пристрастия к грядкам он заработал прозвище садиста). На все вопросы Верминский отвечал всего несколькими фразами: «Мне больше ничего не нужно», «Кто здесь младший по возрасту?» Историк-медиевист Луков любую речь заканчивал призывом устроить международную конференцию по научному наследию Башири-Эфенди-Абдул-Оглы. Археолог Кульдебаев бредил пятитысячелетней историей Уфимского кремля. Шутили, что он нашел на территории Демского района башкирской столицы древний космодром.

Но пальма первенства по кретинизму несомненно принадлежала Латыпову. Только он мог мучиться вопросом вроде того, как читать список фамилий, в порядке должностей или по алфавиту, с именами отчествами или без оных. Когда преподаватель просил ускорить очередную, чисто формальную процедуру, Латыпов смотрел на него с искренним выражением изумления. «Нет, вы не толкайте нас на подлог, пожалуйста!» – наконец говорил он и опять продолжал заседание мерным, вводящим в сон голосом. Неудивительно, что члены совета чувствовали себя вареными овощами.

Когда обсуждения слишком затягивались, первым терял терпение Верминский: «У меня в саду воду по пятницам дают, все, больше не могу», следом – член-корреспондент Чурканов: «Копчик уже болит!» Историк-медиевист Луков вскрикивал: «Ой, я ничего не понял! У меня занятия». И убегал. Латыпов, всегда робевший перед званиями, наконец догадывался, что в аудитории давно дышать нечем, как на поверхности Марса, и, скомкав заключительную повестку дня, в мгновенье ока завершал мучительную процедуру.

Даша скоро убедилась, что университет прогнил как стены подточенного грибком и плесенью дома. На одной из кафедр брали взятки все, кроме одного престарелого профессора, да и тот бы участвовал в мздоимстве, если бы периодически не забывал дорогу в учебный корпус. Декан по утрам оказывался необыкновенно весел и говорлив, причем от него пахло шоколадом и дорогим коньяком. Аудитории стояли разгромленные, похожие на конюшни. Практики, трудоустройство, хозяйственные договора, иностранные студенты, стажировки в ведущих вузах мира, все существовало на бумаге и представляло изощренную фикцию.

Бально-рейтинговая система превратила существование ученого сословия в окончательный и полный абсурд. Стараниями Латыпова по кафедрам пошла гулять брошюрка из трехсот страниц убористым шрифтом «О методике исчисления контрольных показателей индивидуальной работы профессорско-преподавательского состава университета». Легионы докторов и кандидатов наук засели за сложение часов отчитанных лекций и баллов за статьи в материалах научно-практических конференций.

В результате математических манипуляций цифры превращались в проценты, проценты в цифры, цифры в кредиты, кредиты в условные единицы, условные единицы в баллы и так до полной потери смысла. В конце каждого месяца подводился итог. Счастливчики, набравшие максимальное количество баллов, получали солидные надбавки к зарплатам. Их вполне хватало, чтобы лишний раз заказать в университетском буфете два пирожка с червивой хурмой.

Дата добавления: 2015-08-17