Методологические основания семинарского занятия

В качестве оснований новых теорий идентичности гендерно-маркированного субъекта с его модусами процессуальности, вариативности, полицентричности используются методологические ресурсы, разработанные в структурно-семиотических подходах и теориях дискурса, а также в постмодернистских теориях гендерной перформативности, основанной на методологии постструктурализма.

Специфика современного общества, определяющая конструирование идентичности субъекта и такие ее особенности, как процессуальность, множественность структур, гетерогенность, фрагментарность и мультиплицированность, раскрывается в ряде зарубежных исследований (У. Бек, П. Бергер, Ж. Бодрийяр, П. Бурдье, Э. Гидденс, Т. Лукман, Э. Тоффлер, Ю. Хабермас), а также в отечественных работах С.А. Азаренко, С.А. Ахиезера, В.Е. Кемерова, Т.Х. Керимова, С.Л. Кро-потова, С.А. Никитина.

Социально-философские аспекты проблемы персональной идентичности, восходящие к Локку и Юму, позднее исследовались в работах Х. Арендт, Э. Левинаса, Дж. Г. Мид, П. Рикера, М. Хайдеггера, В. Хесле, Э. Эриксона, отечественными исследователями И.А. Акчуриным, Л.Г. Иониным, В.С. Малаховым, А.Г. Никитиным, Е.Г. Трубиной, Г.А., Тульчинским. В рамках этих исследований проработаны аспекты проблемы, ставшие рефлексией на такие специфические параметры идентичности в современных социальных структурах, как ее аутентичность, множественность, нарративность и др.

В интердисциплинарных подходах тема персональной идентичности в контексте новых проблем современности прослеживается в культурной антропологии и социологии (С. Баумайстер, Х. Беккер, Г. Блумер, У. Джеймс, Р. Коннелл, Ч. Кули, К. Левинас, К. Леви-Строс, Г. Маркузе, А. Маслоу, Дж. Мид, Р. Мейли, Г. Олпорт, Д. Рисмен, К. Роджерс, Х. Салливен, М. Серто), в классическом и неклассическом психоанализе (А. Адлер, Л. Бинсвангер, Ж. Лакан, В. Райх, А. Фрейд, З. Фрейд, Э. Фромм, К. Хорни, К. Юнг); в социальной психологии, в трудах зарубежных исследователей (Э. Аронсон, С. Бем, Э. Эриксон, М. Клейн, Д. Кэхилл, Д. Майерс, Ж. Пиаже, Н. Смелзер), а также отечественных (В.С. Агеева, Н.В. Антонова, Ш. Берн, Л.С. Выготский, Я. Гилинский, Я.Л. Коломинский, И.С. Кон, А.Н. Леонтьев, М.Х. Мелтсас, В.П. Павленко, Т.А. Репина, С.Л. Рубинштейн, Ю.А. Тюменева, О.А. Тихомандрицкая, В.И. Хасин, Д.Б. Эльконин, В.А. Ядов).

Проблема гендерной идентичности в ХХ веке позиционировалась в философском и гуманитарном дискурсах в контексте преодоления классической парадигмы, но, все же, под сильным влиянием эссенциализма и биологического детерминизма. Свое новое звучание проблематика идентичности обретает в гендерных исследованиях, заявивших о себе, как междисциплинарных областях знания, и завоевавших авторитет в последние годы. В них категория гендерной идентичности выводится из области осмысления исключительно биологического редукционизма (как, например, в психологии, или ранних теориях социологии) и спецификаций психосексуальных расстройств (как в классическом психоанализе и сексологии): теперь они предстают в политическом измерении своих значений. Постнеклассическая парадигма и междисциплинарные возможности исследований идентичности выступают как новый методологический ресурс, позволяющий осуществить анализ новейших форм социальности и практик субъекта.

Специфика осмысления идентичности в гендерной теории связана, прежде всего с ее междисциплинарным статусом, на современном этапе ее развития делающий заявку на формирование собственной теории и практики, не опирающейся на концептуальные схемы классической философии с акцентом на политике репрезентации, в рамках которого определились два подхода: эссенциалистский (Ш. Бенхабиб, Э. Бадентэр, К. Гиллиган, А. Дворкин, К. Миллет, Дж. Митчел, К. Пэйтман, А. Рич, С. Файерстоун, Б. Фриден, М. Чодороу, К. Эстес) и антиэссенциалистский, на основе которого формируется теория перформативной идентичности, являющаяся ключевой для нашего исследования (Дж. Батлер, Р. Брайдотти, М. Виттиг, Н.А. Завершинская, Г. Рубин, Л. Иригари, Ю. Кристева, Т. Клименкова, Т. Пулькинен, Э. Сиксу, Г. Спивак, Д. Харауэй).

Необходимость осмысления различных типов гендерной идентичности потребовала обращения к специальным разработкам в этой области. К ним относятся отечественные работы по исследованию женской субъективности С.Г. Айвазовой, Г.А. Брандт, О.А. Ворониной, Е. Гаповой, М. Габриэлян, И.А. Жеребкиной, Т.А. Клименковой, Л. Попковой, Г. Силласте, И.Н. Тартаковской, О.А. Хасбулатовой, исследований маскулинности (И.С. Кон, С.А. Ушакин, С.В. Жеребкин, О.В. Шабурова, Ж.А. Чернова), а также маргинальной или альтернативной идентичности(Н.А. Алексеев, А.И. Белкин, М. Елютина, С. Карлинский, И.С. Куприянова, Н.И. Ловцова, Е. Омельченко, А. Першай, П.В. Романов, Е. Смирнова, Е.Р. Ярская-Смирнова).

Отдельным блоком в нашей работе представлены исследования сексуальности, заявившие о себе в гендерных исследованиях во второй половине ХХ века и на современном этапе их понимания представленными в контексте осмысления знаковой «работы культуры над телом», что отражено в идеях символизации и семиотизации современного бытия. Сюда можно отнести таких зарубежных мыслителей, как Р. Барт, З. Бауман, Ж. Бодрийяр, П. Бурдье, Д. Ги, Ж.Ф. Лиотар, М. Мерло-Понти, У. Эко, а также таких отечественных исследователей как М. Бахтин, А. Белый, Н.Е. Копосов, А. Лосев, Б.В. Марков, В. Сухачев, Г. Тульчинский, С.А. Ушакин. Переосмысление сексуальности в антиэссенциалистких концепциях постфеминизма, понимаемой теперь как производной дискурсивных регулятивных практик, вызвало необходимость исследования властных механизмов производства сексуальности (П. Бурдье, Ж. Бодрийяр, М. Фуко).

В рамках постфеминистской парадигмы в целом, и в контексте теории перформативной субъективности, в частности, в 90-е годы формируется концепция queer theory, как теория, связанная с переосмыслением гетеросексуальности как «предиспозиции» в контексте критики власти и доминирования, с формированием гомосексуального дискурса, и претендующая на теоретическое оформление проблемы альтернативной субъективности. В данном контексте мы опираемся на идеи Л. Аусландер, Дж. Батлер, М. Виттиг, Э. Гросс, Д. Камерон, И.С. Кософски, Т. де Лауретис, К. Холла, Д. Скотт.

Также затрагивается проблема трансгендера в междисциплинарной плоскости, в контексте кризисных проблем современности и критики культуры (Э. Бадентэр, Ж. Бодрийяр, Э. Гидденс, Г. Гарфинкель, О.Г. Лопухова, Е. Мещеркина, А. Першай), а также в масс-медиа и пространстве Интернет.

В целом, проекты, направленные на преодоление дискриминации в пространстве идентичности, посвященные анализу современных практик и репрезентаций гендерно-маркированных субъектов, объединяются желанием прояснить, что представляет собой современный гендерный субъект, раскрывают его восприятие в актуальных дискурсах гендерных репрезентаций и практик повседневности.

В данных дискурсах действуют несколько связанных между собой стратегий: с одной стороны, анализ «мэйнстрим» явлений и популярных дискурсов медиа и массовой культуры, с другой, нелегитимных практик и «сюжетов исключения», являющихся частью альтернативной культуры, функционирующих как «пограничные» или находящиеся за ее пределами. В то же время, отказ от претензий на одну конкретную целостную репрезентацию современной гендерной идентичности, стремление передать, прежде всего, как бы «пограничность» идентичности, оставляют пространство для свободных интерпретаций.

В качестве объекта исследования, данная тематизация требует обращения к современной массовой культуре – как на примере ведущих брендов и хедлайнеров социальных рейтингов, так и на примере ее миноритарных элементов в практиках альтернативных культур и сообществ, таких как ее маргинальные элементы и агенты субкультур. Кроме культуры мейнстрима существует обширное пространство альтернативной культуры (культур) и связанных с ней искусства, образов жизни, норм телесности: чем дальше развивается общество, тем больше появляется новых культурных феноменов, которые не укладываются в поле мейнстрима, где объектом идентификации становится «тело желания», под знаком культурной модификации входящее в глобальные неолиберальные дискурсы власти, в том числе – и как дискурсы товарного обмена и потребления в ряду разнообразных современных культурных практик в их подражании или сопротивлении западным паттернам. Поэтому, несмотря на «коллажность» фокусов, общей стратегией научного семинара в целом выступает концептуализация современной гендерной идентичности – публичной и приватной, «включенной» и «исключенной», «видимой» и «невидимой», реальной и символической, существующей «в сети» и «не в сети», а также в ракурсе новейших телесных трендов, «продаваемых» в публичных пространствах медиа и массовой культуры, материалом которой являются популярная литература, медиа, кино и рекламная индустрия, воспроизводящие или разрушающие существующие гендерные режимы производства и воспроизводства субъективности.

В данном дискурсе применяется методология интерпретации новых типов идентичностей с помощью схемы различия между классическим рациональным субъектом и новым – гротескным или «гламурным» с приписываемыми ему символическими кодами и публичными рейтингами молодежного мейнстрима в музыкальной и телевизионной индустрии. На примере новых популярных медиа и телевизионных проектов, а также практик повседневности и новых жизненных стилей можно увидеть множество вариаций норм и границ гендерных репрезентаций с действующими в них режимами – такими как «дресс-код», «фейс-контроль» и пр. Особое место в этих публичных социальных пространствах занимают пространства современных музыкальных сцен, куда входят как лидеры рейтингов и хит-парадов, так и субкультурные феномены. Значение субкультур здесь выступает как своего рода новых социальных агентов, которые, с одной стороны, отражают социокультурную реальность, а с другой – своеобразно продуцируют ее, расширяя ее до включения в нее, например, таких новых гендерных феноменов как субкультурные сексуальности на примере метро-, юбер- и эмо-сексуальностей, внутри которых однако также существуют свои границы. Например, одним из своеобразных ответов женскому движению в данном контексте может трактоваться стилизованная маскулинность представителей эмо-субкультуры, или «эмо-мальчиков» как «одних из агентов конструирования новых мужских тел постмодерна», в своей потребительской активности направленных к социокультурной ралибилитации мужественности. Как противоположность образу мужчины-мачо, эмо-мужчины апологизируют «эмоциональную воплощенность», способность переживать и выражать свои эмоции, подтверждая тезис о том, что в современных обществах востребован более мягкий баланс власти, нуждающийся в новой маскулинности, «гегемонная концепция» власти становится принадлежностью, скорее, комической сцены, что выражается на примере резонансных российских TV-шоу. В то же время повышенная эмоциональность эмо-субъектов направлена, прежде всего, на собственное Эго; поэтому уровень функционирования эмо становится не полностью адекватным социокультурной реальности, дистанцированным от нее. Отсюда возникает новая проблематизация того, являются ли эмо-маскулинности новыми агентами социальной теории или репродуцируют существующие режимы власти?

Особое место занимает аспект идентичности в гендерном измерении репрезентации новейших технологий модификаций тела и телесным экспериментам, приобретающим особую актуальность в контексте наиболее продаваемых в постсоветской массовой культуре новых стилистических тенденций – таких как «глянец» или «гламур», возникших в начале 90-х и получивших свое развитие в среде так называемой новой буржуазии в постсоветском пространстве, или «новых русских». Выступая в качестве референтных по отношению к прежним, возникших после распада СССР новых иерархий систем ценностей в результате неограниченного доступа к ресурсам, концепты «гламура» и «глянца» функционируют не только на страницах глянцевых печатных СМИ, но и в виде определенных социальных практик «красивой жизни». В частности, это гедонистически и консьюмеристски ориентированные стили жизни так называемых «новорусских» этносов, в которых функционируют новые иерархии ценностей «класса люкс» и стилей жизни «VIP». Идеологией гламура здесь выступает неолиберальный проект «дорогой и модной» жизни с неизменными атрибутами успешности, вечной молодости, здорового образа жизни и т.п. Интересным моментом здесь является тот факт, что одним из нормативных условий социального проекта гламура является так называемая «управляемая внешность», на языке «гламурного» дискурса называемая «глазировкой», или «покрытием глазурью» – телесность здесь понимается исключительно инструментально, как экстерьер, служащий для достижения нужных результатов с минимумом усилий. Понимаемая таким образом, управляемая телесность «завтра может поменяться в соответствии с актуальными задачами», говорит В. Спасская в Библии гламура (Спасская, В. Библия гламура [Текст].–СПб.: Вектор, 2008. – 224 с. (Гламур.Ru). В условиях массового производства и массового потребления в качестве товара выступает бренд – образ, создаваемый рекламой и маркетингом и ассоциирующийся у потребителей с определенным символом, главный принцип которого – предложение, повышающее покупательную способность (успешности, сексуальности, здоровья и пр.). Таким образом, телесность в дискурсе гламура становится символической телесностью, предназначение которой – это уход от всякого рода естественной телесности с помощью пластической хирургии, боди-арта, боди-билдинга и других практик модификаций тела. Идентичность в данных практиках выступает как практика потребления, связанная с доминирующей западной пост­индустриальной традицией выстраивания идентичности, в частности, женской идентичности, средствами консьюмеризма. Феномен этот широко описан в западной научной литературе 90-х гг, наиболее выразительными его трансляторами служат отечественные версии классических западных женских журналов, и собственно СМИ: можно сказать, что основным предметом репрезентации в этом дискурсе является удовольствие, но удовольствие в гендерно-маркированной форме, удовольствия собственно потребления различных объектов идентичности референтных групп. Таким образом, дискурс потребления сегодня является определенной новой доминирующей идеологией, аппелирующей к традиционным гендерным режимам гегемонной маскулинности и «вечной женственности», находящимся в состоянии бесконечного романтического проекта. По мнению Э.Гидденса, подобный стиль гендерных отношений адекватен скорее эпохе модернизма, чем современной реальности, в которой отношения между людьми подчиняются гораздо более широкому набору разнообразных сценариев, чем стиль "гедонистического консьюмеризма". Социальный слой, которому доступен этот стиль жизни, чрезвычайно численно ограничен, и регулярные социально-экономические потрясения мало способствуют тому, чтобы он быстро увеличивался.

Ответом контркультуры как сопротивления неолиберальному проекту гламура является так называемый «антигламур»: на примере популярных в современной молодежной клубной культуре телесных практик экстремального пирсинга, боди-арта, публичных акций и хэпеннингов, носящих откровенный скандальный характер, реализуются стратегии «осквернения тела с целью его реабилитации»: «Я выбираю тело и телесный жест как практику дематериализации», если использовать фразу Клауса Ринке, автора программных мутаций (1970). Особенно большое их разнообразие представлено в молодежных субкультурах и соответствующих им изданиях: на их страницах представлен настоящий карнавал необычных, экзотических и часто эпатажных гендерных имиджей. Однако эти субкультуры достаточно герметичны и очень мало взаимодействуют с массовой культурой мэйнстрима.

В данной контексте переосмыслению подвергается также традиционная модель мужчины как субъекта насилия, а женщины как жертвы насилия, связанная не столько со стремлением продемонстрировать гендерную дифференциацию в аспекте насилия, сколько с важностью разведения маскулинности и насилия, принимаемых часто в качестве тождественных. Взгляд на эти практики вне традиционных конструктов мужского и женского помогает разобраться в особенностях восприятия насилия и реконструировать логику традиционного понимания гендерной идентичности, включенную преимущественно в контекст исследования таких субкультур как скинхэды, националисты, футбольные фанаты, анархисты и проч. В целом, в данных работах показывается, что агрессивность и потенциальная готовность к применению насилия не являются более так называемыми «сущностными» чертами маскулинности, не отвечая современным требованиям времени; возможность и желание мужчин осознать неадекватность образа «супермачо» позволяет говорить о процессе конструирования «ненасильственной» маскулинности.

Завершающей тематизацией в рамках научного семинара является гендерная идентичность в виртуальном пространстве, где внимание обращается к одному из основных утопических проектов информационной эпохи – идее освобождения субъективности от телесности в киберпространстве, проблематизирующей концепции виртуальной «киборг-идентичности», виртуальности как «внегендерности», выступающих как проекты освобождения субъекта от телесности, но, одновременно с этим процессом воспроизводящие телесность в виртуальном пространстве. В результате, кибер идентичность становится еще одним способом формирования идентичности субъекта, в котором тело продолжает играть одну из ведущих ролей.

В качестве вывода можно сказать, что при кажущемся многообразии новых концепций и дискурсов идентичности, современные режимы нормализации и контроля телесности жестоки и насыщены множеством социальных и повседневных практик исключения тел, не соответствующих нормативным. Регулирование и контроль над нормативными и ненормативными телами включает множество социальных практик дисциплинирования не соответствующих тем или иным культурным кодам тел: в постсоветском культурном пространстве подавляющее большинство идентичностей тяготеет к доминирующей эссенциалистской логике в тех или иных ее инвариантах: националистическом, гедонистическом, либеральном или другом. Все они жестко регламентированы, большинство их них к тому же сохраняют настолько тесную генетическую связь с советской гендерной идеологией, что сложно даже говорить о ее сколько-нибудь существенной трансформации. В то же время, главный тезис заключается в том, что в контексте постсовременной культурной ситуации «глобализации нестабильности» можно говорить о распаде системы повторяющихся практик, которые позволяют гендерным субъектам обрести гендерную идентичность в поле альтернативных идентичностей, позволяющих затронуть множество вопросов, ускользающих из привычного круга обсуждения видов дискриминации и исключения в контексте современных риторик прав человека.

Дата добавления: 2015-08-17