Глава 8. Авария или глава о том, как Башкаус захлопнул свою любимую ловушку

Там воздух, воздух, воздух - колючий, ядреный, щекочущий небо, обжигающий язык и гортань, - воздух, мать вашу!

А. Покровский. «72 метра»

С утра жить хотелось слабо. Я перемещался по лагерю, живущему обычной утренней жизнью, как сомнамбула. АЯ, как всегда, громко распевал песни, причем репертуар менялся от похабных частушек и блатняка до оперных арий и революционных гимнов. Адмирал портил лавочки очередным «Москва 2010». Дедушки традиционно обижали АА, который никак не мог обуздать созданный им же хаос из собственных вещей. А дядюшка М. также традиционно мрачно взирал на реку.

В полдень мы встали на воду, и, пройдя по бодрому «пятерочному фону» с километр, зачалились для просмотра самой интересной части нашего славного маршрута – связки Капкан – Мясорубка – Каменный Остров – Камикадзе.

Читатель! Вообрази себя птицей и прилетай ко мне на Алтай. Представь, как ты расправляешь крылья и паришь в высоте над таким маленьким и таким смешным Ключевым порогом. Что такое Башкаус для тебя? Белая нитка на карте гугла… Пара взмахов крыльев и вот ты уже летишь над «сложной шиверой» – непрерывной километровой цепью мощных валов и бочек, каждая из которых служила бы украшением маршрута любой кавказской пятерки. Титанические склоны ущелья кажутся тебе бордюрами на пешеходной дорожке, а огромные острые обломки скал, усыпавшие берега – щебнем. Мироздание не закончено здесь. Острые скалы не облизала вода, а иголки гигантских елей, безжалостно раздавленных сошедшими осыпями, еще зелены. Взбешенная река с грохотом катит по дну камни, а склоны каньона сжимают небо ломаными тисками голых скальных выходов. На берегах нет мха, а из под темных обледеневших щелей в курумниках дует ледяной воздух. Ты снижаешься, пролетаешь над все убыстряющейся водой и вдруг видишь, что река останавливается, а потом и вовсе исчезает. Это подпор Капкана, читатель. 40 метровое зеркало обманчиво ленивой воды, которая валится в заходной водопад этого волшебного порога. Пролетев отвесно 3 метра по воздуху, вода падает в сжатую со всех сторон зубьями капкана струю, всей своей силой валящую в прижим левого берега. В нем стоит огромный кусок обрыва, судя по свежим деревьям, упавший сюда не больше месяца назад – на Башкаусе время течет стремительно. Вода бежит по треку от прижима и падает винтообразно в слив с котлом, взрывается, пенится, разлетается под басовитый гул мириадами брызг и спешит к третьему невысокому сливу с варящей бочкой под ним. Даже птице неуютно здесь, где скальные склоны как будто прижимают тебя к воде, и ты летишь осторожно, пролетая 100 метров «мелких» веселых бочек, отмерянных природой до Мясорубки. Вокруг все ревет, вода валит на скальный бом, перегородивший реку и разбивается на две неравные струи, обтекая его. Большая часть потока падает справа от камня в котел, достойный порогов Чулышмана. Вода кипит в нем, падает еще и бьет всей массой в прижим, стоящий точно перпендикулярно руслу реки. Двухметровый отбойник от прижима выскакивает треком дальше и река устремляется петлять между знаменитых ножей мясорубки – серии скальных ворот по очереди перекрывающих реку то справа, то слева. Вода бьется в них и падает, падает, падает… Четыре бочки там между ножей, всего четыре. Последняя из них – кульминация порога. В испуге от ее масштабов ты резко взмываешь над 40-метровым прогоном, и видишь, как он утыкается в свалку обломков скал посередине реки, называемую среди посвященных «Каменный остров». Остров замусорен здоровенными бревнами, притащенными сюда злой водой. Основная часть ее обходит остров слева, 200-метровые стены каньона становятся вертикально-отвесными и уходят в воду без каких либо ступеней, без компромиссов и надежд. Башкаус здесь имеет ширину 10 метров и в ярости от того, что здесь его победил камень, рвется дальше – в Камикадзе. Но стоп. Тебе хорошо, читатель, у тебя есть крылья. А у нас, грешных – только ноги, руки и пароходы. И мы не можем заглянуть туда вниз за поворот, где в мрачной тени правого прижима встают валы Камикадзе. Не можем, а так хотелось…

Я прыгал по курумнику, который здесь, перед Капканом окончательно потерял совесть. В камнях торчали почему-то исключительно обломки детских игрушек и пластиковые тапочки. Внезапно на отвесной стене скального обломка появляется памятная табличка. «Погиб при прохождении порогов Ключевой…Камикадзе». Ого. Где же погиб человек? Похоже, неизвестно, отчего стало как-то не по себе. Если экипаж лег в Ключевом, то где оторвался от ката и сколько смог пройти живым? Жутко, когда представляешь. Я пошел дальше. Шивера все усложнялась и, зайдя за поворот, я увидел, как река исчезает. Капкан, сообразил я и, пройдя еще метров 200, вскарабкался на бом за первой ступенью. Сверху ярко светило солнце и Капкан передо мной стоял во всем великолепии. Красиво. Его бы отдельно стоящим на Кутсайоки какую-нибудь – то-то было бы веселье… Камни, наваленные на берегу, переползать становилось все труднее. А ведь кто-то обносил и вещи и пароходы здесь, гвозди бы делать из этих людей, пыхтел я себе под нос. Когда надоело лазить по берегу, я забрался метров на 30 наверх и внезапно встретился с Адмиралом и двумя К. Мы почтительно повзирали сквозь ветки на творящуюся внизу водную истерику и только Адмирал как ни в чем ни бывало энергично и весело рассказывал о том, как мы тут пойдем. Я вытер с лица пот, помял разболевшуюся руку и понял, что мной овладело какое-то тупое безразличие. Пойдем, так пойдем… Наверно похмелье сказывалось – я уже устал бояться.

Адмирал пошел обратно к Капкану, а мы с Дедушкой и К. решили навестить известный в узких кругах мотель «Куриная ножка». Хотя когда я туда пришел, мне показалось, что я попал не в мотель, а на кладбище. Первая табличка – в память о погибших в 1977-м году. Я родился только через год… Всего на памятниках упоминается 9 человек, если не ошибаюсь. Мы нацарапали на скале дежурное «Москва 2010. Без баб», достали и почитали дневники предыдущих групп, тщательно упаковали все назад и двинули в обратный путь. Мы же еще вернемся сюда, думали мы.

После долгой и утомительной процедуры расстановки страховки и съемки по местам, штурмгруппе пошла в прорыв. Солнце как всегда было на краю каньона. Я стоял над Капканом, щелкал фотоаппаратом и неожиданно заметил, как тяжко бухает сердце. АЯ – это ты виноват, синюшник, чтоб ты устал от водки… АЯ же в это время с воплем цеплялся веслом за воду, вывесившись чуть ли не целиком за борт. После падения в первый слив, Касатку рвануло влево по невидимой струе и она оказалась почти в прижиме. Экипаж рубился как на празднике. Свалившись с трека во вторую ступень полулагом, они тревожненько привстали на один борт и вымылись оттуда уже разворачиваясь. 3.5-тонный пароход мотало как бабочку, твою мать, какой же он огромный этот порог… Пройдя третью ступень кормой вперед, штурмгруппе закопала к пятачку со страховкой, которая должна была обеспечить принудительную чалку. Ага, сказал нам Башкаус, и морковки пролетели мимо. Все происходило мгновенно. Касатка ушла дальше, развернулась и пошла траверсом к левому берегу. Но зачалиться на запланированную резервную отмель прямо над Мясорубкой они тоже не успели. Упав от входной затычки в левую протоку, пароход скрылся с наших глаз в Мясорубке. Мы стояли «в коричневых штанах» и ждали звонка в рацию. Минута, две… Наконец рация ожила, и Адмирал сообщил нам, что Касатку вышвырнуло из выходной бочки Мясорубки сильно влево, и они оказались в противотоке под тенью скалы, что позволило зачалить пароход прямо над Каменным Островом. По белой нитке ходим – стало понятно уже тогда. Все конечно вздохнули с облегчением, но обнаружилась проблема – Ньюф, оставшийся на правом берегу. О том, чтобы идти с ним на Аргуте в эту срань не могло быть и речи. О том, что перечалить Касатку, не улетев в Камикадзе – тоже. Так Ньюфа утратили второй раз.

Оставалось единственное решение – переправа Ньюфа по веревке между Капканом и Мясорубкой. О, это была песня. Сначала натянули две связанные морковки в наиболее узком месте реки. Потом Адмирал долго обвязывал трясущегося Ньюфа, застегивая на нем многочисленные карабины. И наконец, напутствованный очередной толикой черного адмиральского юморка и неоднократно перекрестившийся Ньюф прыгнул в воду. Течение по маятнику запустило его вниз и через несколько секунд стосковавшаяся штурмгруппе вытащила родную собачку на берег. Собачка же крупно тряслась и смогла выдать из себя только одну фразу: "Я так обосрался, что у меня даже жопа перестала болеть!". А мы тем временем пошли наверх к Аргуту, готовиться к прохождению.

«Не ссать, рубиться до упора. Если ляжем, то еще раз – не ссать, весла не терять, держаться за пароход и вылезать на него. Пароход – жизнь.» - смысл адмиральского напутствия не отличался разнообразием. Мы попрыгали в «сложные шиверы». Пароход летел, протыкая бочки насквозь. Где мы были больше, в воде или на воздухе, сказать трудно. Аргут – любитель ходить под водой. А вот и Капкан. Мы юркнули поправее, как намечали на просмотре, и удачно упали в первый слив. Тетя дорогая, высоко-то как. Когда мы выпрыгнули из воды, нас, так же как и Касатку, сбросило влево и мы, также уходя от прижима, развернули пароход, прошли по треку и оказались во второй ступени полулагом, как и Касатка…

До этого, на маршруте пароход не раз вставал на свечу, мертвенно подвисая в воздухе на бесконечные мгновения, но после всегда вставал на ровный киль. И мы всегда были уверены, отвешивая его – встанет. И сейчас в том, что мы ложимся, тоже не сомневался никто. Капкан кувыркнул нас уверенно и быстро. Я, как правый кормовой, оказался самым нижним в момент киля и поэтому довольно долго проторчал под водой. Когда начал всплывать, увидел над собой медленно уходящую раму парохода, которого начало вымывать из бочки. «Удачно» - мелькнула мысль, когда я поплавком втиснулся в задний периметр, подвинув уже висевшего там К. и заодно утратив весло, которое встало под водой поперек баллонов. Запаска, запаска! Свербило в мозгу, когда я судорожно вращал башней по сторонам. Оп-па, опять удачно, в периметре колыхалась тэшка вертикально плавающего весла. Я вырвал его на поверхность за мгновение до того, как мы упали в третий слив. Травмированная рука болела страшно. Держаться, только держаться, пароход – жизнь. Когда стиральная машина закончилась, я выбрался на раму и смог оглядеться.

Перспективы открывались перед нами самые радужные. Мы бодро вальсировали по струе в перевернутом состоянии где-то посередине между Капканом и Мясорубкой. Пароход мотало в «мелких» бочках, выматывая и нас. Он то уходил из под нас, падая в слив и отрывая руки, то наддавал нам по ребрам, заднице и всему прочему ливеру, который в момент всплытия вставал у него на пути. На борту в заднем периметре находились я и К., а в переднем мелькал Адмирал. Запаски смыло, но все трое пока были при веслах. Пойманное мной весло, судя по желтой лопате, оказалось дяди М. «Кстати, где он» - я стал вертеться, обыскивая глазами воду. В этот момент у кормы правого баллона что-то забурлило, и М., как тюлень, всплыл из пены, держась обеими руками за ручку с внешней стороны. Жив, писька крокодила! Да, неуютненько купаться снаружи парохода в такой-то жопе. Физиономия М. это очень красноречиво подтверждала, и особенно на ней выделялись глаза. Его можно было понять. Если наши перспективы, дорогой читатель, можно было назвать просто дрянными, то у М. дело обстояло и вовсе швах. Я посмотрел по ходу течения и увидел здоровенную бочку прямо по курсу. «Держись!» - крикнул я М., который был к ней спиной. Мы рухнули вниз, и М. исчез под водой. Команда «Пиздец» подается один раз…

Мы приближались к страховке, которая стояла над Мясорубкой по левому берегу. Судя по морковкам в руках, позам сусликов и насупленным героическим фасадам, нас готовились спасать. Интересно, а какая рожа была в тот момент у меня, когда я проводил взглядом оба спасконца, практически одновременно улетевших в сторону всплывшего впереди нас М.? Один конец в него не попал, а второй он не смог удержать, повисев на нем всего несколько секунд и по маятнику уйдя в левый слив Мясорубки. Все морковки в человека – старое правило, как говорил Пердед. И был прав, потому что очень похоже, что эта морковка, запущенная ловкой рукой АЯ, спасла М. жизнь, ибо без нее плыть бы Дяде в правый котел. Теперь мне всегда смешно, когда важные теоретики водного туризма пространно и многословно рассказывают о том, что страховка спасконцом неэффективна и опасна. Дорогие теоретики! Импотенты мысли и ассенизаторы умственных потоков! Я имею вам сказать только одно – без морковки, мы с М. верным образом подохли бы еще на Чулышмане, такие дела.

Итак, страховки не будет, «поздравляю вас со срочным погружением в задницу!». А силы и дыхалка были уже на исходе. Рука отваливалась. Пароход подплыл к входной затычке Мясорубки и остановился в нерешительности, как будто выбирая, куда – влево или вправо, в эту шквару несусветную, что радостно клубилась уже в нескольких метрах от нас. Аргут качнулся и медленно тронулся вправо. «Бля-я-я-я-дь!» - взметнулся над пароходом трехголосый вой, и с берега нам, похоже, подпевали болельщики.

Мы упали прямо в этот котел и ушли под воду. Только держаться, билась мысль, пока я мотался, как фантик в стиральной машине, хотя держаться было уже практически нечем. У плюшевых зайцев не бывает пальцев. Сколько нас там варило? Не знаю, но из под воды Аргут вышел только с одним пассажиром на борту. Этим пассажиром оказался я. И я еще пока сохранял спокойствие, хотя дышать было уже нечем. Самое паскудное здесь – это паузы, короткие секундные паузы между жопами. Во время пауз ты успеваешь задуматься, а это здесь лишнее. Секунда паузы, несчастный Аргут упал в слив под прижимом и разбился о скалу. Ударившись носом и сломав себе рога, пароход со стоном и скрежетом развернулся лагом, вскарабкался по огромному отбойнику и встал на ровный киль. Я всплыл уже не периметр, а между баллонов сзади, что не оставляло мне никаких шансов, учитывая мое плюшевое состояние. Я на всякий случай сделал крепкий вдох и ухватился больной рукой за уходящую раму, понимая уже бесполезность своих усилий. Аргут взбрыкнул, рука взорвалась болью, в башне сверкнуло и меня швырнуло вниз.

Когда я открыл глаза, было темно. Мерзкая черно-коричневая хмарь то темнела, то светлела перед глазами. Меня крутило. «Ну, вот и все…» - с удивительным спокойствием выдал мне мозг и дальше смог родить только две мысли – о том, что жалко домашних и странное острое любопытство, а что же будет дальше, после того, как я умру? Пока я раздумывал о высоком, хмарь всколыхнулась и начала светлеть. «По местам, к всплытию!». Светлее, светлее, вот уже видна поверхность, ротик уже раскрыт на полную и ручки тянуться к свету. Плюх! И первый со всхлипом вдох. «Добро пожаловать в наш говенный мир обратно».

Я счастливо и спокойно прошел всю Мясорубку под водой и вынесло меня точно на остров. «Удачно» - обрадовался я, с облегчением думая, что все закончилось. «Херачно» - обрадовался Башкаус и замыл меня между первых двух глыб острова. Как же там несет! Руки отказывались слушаться, бессильно скользя по камням. Я попытался встать, но ноги не держали, их замыло вниз, а сверху между камней замаячило бревно. Вот тут я и погас. «Завал!». Страшнее мысли на воде быть не может. Я дернулся, и сипло огласил окрестности воплем издыхающего животного. Самое время обосраться, самое время. Сознание уходило, вытесняемое дремучим ужасом. Между тем, я медленно протискивался вдоль бревна, находясь под водой и неуклонно превращаясь в овоща. «Только, бля, без сучков, только без сучков!» - последние обрывки ясных мыслей. Ударяясь о бревна и камни каской, ногами, локтями и еще черт знает чем, уже плохо понимая, что и как, я, спустя пустяшную бесконечность, оказался между двух камней, за которыми маячило крошечное улово, сливающееся под следующие камни. «Выход!» - мелькнуло в заячьем мозгу, и я с размаху приехал животом на расклиненный поперек этих камней обломок бревна. Застрял, рванулся и смог вдохнуть. Сознание вернулось. Здравствуй, мама, я родился второй раз.

Положение, однако, было тухлым. Я прочно сидел на чем-то задницей, с пузом на бревне и с вытянутыми вперед ногами, расклиненными между камней. Обувь с меня смыло и босые заледеневшие ноги в рваных носках мерзко саднили. Рука была как затраханная, глаза были как в песке. Сзади неукротимо давила на спину струя, а сверху обильно поливало маленьким пульсирующим петухом. Дышать можно было, но через раз. Любая попытка пошевелиться приводила только лишь к тому, что я еще плотнее застревал под бревном. И сил шевелиться почти не осталось. В голове все было пусто и тупо. Я сидел, отплевываясь, тяжело дыша и пытаясь сообразить, как быть дальше. Между камней впереди мелькнула желтая каска К. Живой! Из последних силенок я позвал его, подбадривая себя сиплой матершиной. К., с трудом передвигаясь по камням и очумело мотая башней, подобрался ко мне. Он попробовал вытащить меня за руку – без шансов. Мы сделали еще пару попыток, и я решил выбираться сам. А К. убежал спасать пароход. Он чудесным образом болтался на ровном киле в последнем сливе Каменного Острова на размотавшемся и заклинившем на дне спасконце.

Я начал потихоньку руками доставать застрявшие ноги, обдирая их о камни на дне. Больно. Потихоньку, чтобы не сорваться, стал привставать и, дрожа на подгибающихся конечностях, с трудом перебарывая бьющую в меня воду, ползком выбрался на камень. Состояние было таким, что я даже не мог толком стоять на четвереньках. Я прополз метр по камню в сторону К. и проблевался речной водой. Лежать и дышать.

М.! вдруг вспыхнула страшная мысль, и я, шатаясь, пополз к К., озирая окрестности мутными, покрасневшими от воды глазами. Так, Адмирал живой, это мы видим. На левом берегу напротив острова, аккурат через порог собрался весь бомонд и взволнованно топотал лапками. «Где М.?!» - крикнул я К. Он не знал. Я пополз обратно и в этот момент увидел мелькнувшую на правом берегу коричневую каску. Живой! Стало поспокойнее. Я огляделся еще раз. В водяной тени от острова спокойно колыхалось неубиваемое весло М. К., уже удачно поймав за спасконец полусдутый Аргут, пытался вытащить его на остров. С левого берега, обильно жестикулируя, давали советы. Но слов слышно не было, порог ревел прямо над ухом. Ох, ты, йопти! На вытаскиваемом пароходе мелькнула болтающаяся зеленая герма с фотоаппаратом. Да мы везунчики. Общая ее стоимость была около 70 тысяч вечно деревянных. И утрата означала неминуемое могучее уестествление меня моей милой женой в последующими рецидивами в течение 100 лет, лучше уж потонуть к ебеням. К. в это время выловил весло.

Итак, что мы имеем? Оба парохода на месте и все живы. Ну, просто повезло придуркам! С другой стороны из шести весел осталось одно, Аргут покалечен, мы пока разбросаны по разным берегам, темнеет, холодает и начинается дождь. Плюс к этому утрачены два рюкзака – мой и М., и мы в ловушке. Сухопутного выхода с левого берега каменного мешка над Мясорубкой нет, а в воду снова лезть – об этом даже думать не хочется… Дела.

Глава 9. Перелом или глава о том, как справедлив афоризм, гласящий: «что нас не убивает, то делает нас сильней»

Выберемся. Мы обязательно отсюда выберемся. Это я вам говорю. Вот увидите.
Мы же так просто не сдыхаем. Ни хрена.
А почему? Потому что, если ты готов сдохнуть так просто, нечего тебе здесь было делать.

А. Покровский. «72 метра»

Оклемавшись кое-как, я полез помогать К. спасать болтающийся в улове за островом пароход. В одиночку он никак не мог вытащить его. Камень, на котором он стоял, был отделен от основного острова маленьким сливом. Надо признаться, тяжело было заставить себя лезть в него, чтобы перебраться к К. Страшно. Чахло перебирая дрожащими лапками и посмеиваясь над собой, я потихоньку перебрался на этот чертов камень. Мы с трудом вытащили покалеченный Аргут на него. Первым делом после этого, я достал фотоаппарат из болтающейся на последнем хлястике гермы и обфотографировал окрестности. Потом, уже на берегу АА, фирменно гогоча, долго восторгался этим моментом: «Вспомнить, сообразить, найти время, силы и вдохновение, чтобы, выловив из воды случайно спасшийся фотик, начать снимать через 15 минут после того, как чуть не убрался наглухо – ну ты, блин, даешь…». В результате, рассказ получает небольшое документальное фото подтверждение, а я (полагаю уже заслуженное) звание mediacrew.

Надо воздать должное К. Шевелился, соображал и делал он значительно больше меня. Я вообще перемещался с трудом. К. спас пароход, К. выловил весло, К. разобрался с веревками, К. навел переправу с левым берегом. Я успел только поснимать и привязать обратно уцелевшие полуоторвавшиеся рюкзаки. Пока я отдыхал, подкачивая спускающий баллон, К., связав последнюю оставшуюся морковку с обрезком чалки, перебросил ее на правый берег к М. Правда вязать узел заставил меня: «Твоя ответственность, ты и вяжи. А я не умею». Двойной брамшкотовый с двумя булинями на концах – у страха глаза велики. Неказисто? Зато надежно. А как весело дома, сидя попкой в теплом кресле, тренироваться вязать всякую экзотику, правда, читатель? И попробуй, придумай что-нибудь уже плохо соображающими мозгами и свяжи потом негнущимися и замерзшими пальцами, понимая, что на этом узле твой друг уйдет сейчас маятником под воду, вон в ту мерзкую бочку… К. изрядно поржал надо мной, пока я старался.

М., тщательно обвязав себя со всех сторон, прыгнул в воду, почти сразу оказавшись в бочке под сливом на выходе правой струи порога. Мы с К. выбирали конец, выпучив глаза, как потерпевшие. Несколько секунд - и М. уже на острове. Тащилось удивительно легко, мы были на маршруте не первый день, и сала из М. уже изрядно вытопило. Наверно поэтому узел, слава богам, выдержал.

А между тем, уже практически стемнело. Поддув в очередной раз нещадно спускающий Аргут и принайтовив его к переброшенному с левого берега спасконцу, мы стащили его обратно в улово за островом. Мама миа, как в воду-то неохота, да еще в темноте, на ночь глядя… Но пришлось. С одним веслом на всех. Пароход тут же забило в левый прижим. Гренадеры на том конце веревки упирались изо всех своих немаленьких силенок. Нас болтало, било о стену, но держало крепко. Все по очереди пытались толкаться веслом от берега. Без толку. Я взирал на натянувшуюся в струну стропу, на которой мы болтались, и не мог унять дрожь. Порванный левый баллон сдувался на глазах. Когда стало совсем тоскливо, я совершил не совсем обдуманный, но, как оказалось, очень удачный поступок. Схватил весло и выпрыгнул на маленький уступ скалы на берегу. Благодаря этому, мне приписывают ключевую роль в этой операции. Но надо бы покаяться. Я плохо соображал тогда и не помню, почему это сделал, мне кажется, я просто очень хотел вылезти из воды, очень. Как бы то ни было, но пароход сразу повеселел. Упершись задницей в скалу, я отвел веслом носы в сторону от прижима, и он, наконец, поддался уговорам. Команда, радостно матерясь, мигом вытащила его на берег, приняв в свои объятия двух счастливо спасенных уставших клоунов из нашего славного шапито. Третий клоун между тем продолжал выступление. Впоследствии, глядя на место наших танцев с бубном, я совершенно не мог понять, как я попал к ребятам на берег с этого уступа босиком, в спасжилете и с веслом в руках. Вокруг него были видны только отвесные обрывы… Такие чудеса творит с человеком стойкое нежелание лезть в воду на морковке, а именно такая у меня маячила перспектива. До сих пор смешно.

Ура, спасательные работы закончились. Все живы и все на берегу. Хреновом, левом, но берегу. Вокруг углом отвесные стены, под ногами живые мокрые камни на обрывистом склоне. Насыпав веслами мелких камней и выровняв их, поставили две оставшиеся палатки. В темноте привычно ревел Башкаус. Мерзкие порывы ветра периодически приносили заряды дождя. Спрятаться было негде. Вокруг были разбросаны вещи, пароходы, ходили уставшие люди. Сиротливый костер из плавника, мечущийся на ветру, дополнял полноценную картину под названием «лагерь потерпевших кораблекрушение». Холодно, мокро, больно и неуютно. Но как же, твою мать, хорошо!

Тента нет. Запаса хрючева на двух человек нет. Двух спальников и двух пенок нет. Одежды у двух человек нет. Нычки рома нет. И, самое страшное – в рюкзаке М. ехала оставленная Ньюфом перед переправой видеокамера дедушки К. Ее тоже больше нет. Плохая все же примета смотреть видео в походе, здесь поневоле становишься суеверным. В итоге у нас остался один единственный фотоаппарат. Чудом попавший в поезд, чудом выживший в аварии и лишившийся своего собрата. Прихотливы пути господни.

Уставшие и голодные, но радостные и довольные, мы принялись за спирт. Пердед с Адмиралом успевали везде. Адмирал таскал шмотки и пароходы, Пердед готовил еду, собирал дрова, лечил раненых, не забывая балагурить над АА. С миру по нитке собрали нам с М. запасных вещей. М. стал похож на ветерана двух войн и трех пограничных конфликтов, а я – на сельского гопника. Наступала реакция. Смеялись, как придурочные, над всем. Над ситуацией, над нашим внешним видом, над поломанными катами. Перебивая, рассказывали друг другу подробности, вызнавая, кто где и когда оказался. АЯ дирижировал разливом. Оказывается наше раздолбайство и везение не знало границ. Когда В. выполз на левый берег, то, первым делом, он поймал за обрывок чалки собравшуюся сплавляться в порог Касатку. Оказалось, штурмгруппе бросила ее болтаться на чалке, которая и перетерлась об острые камни (а других там нет), причем аж в двух местах. Поймав пароход, В. выловил еще и мое весло. Итого мы имеем 6 целых и одно отремонтированное весло. Не так уж плохо – для сплава дальше (если он состоится) нужно родить только еще одно.

Напились все быстро и незаметно, сказывалась усталость и нервы. Нашу хибару расформировали. Ньюфа определили в двушку к К. и АА, а нас с М. в четверку к остальным. Ночи перестали быть томными. Расстелив все имеющиеся пенки, постелив половину спальников вниз, все улеглись в рядок и накрылись второй половиной спальников. Тесно? Зато тепло.

На следующий день, проснувшись, первым делом я увидел молча сидящего Адмирала, который мрачно изучал стену палатки. Таким я его еще не видел. За завтраком он заговорил. «Джентльмены, я полагаю, что вы все понимаете, что отсюда у нас всего два выхода. Вверх по стене вдевятером на единственной веревке, единственной обвязке и на единственном жумаре. Либо чинить пароходы и в воду, в Камикадзе». Первая перспектива была, конечно, мрачная. Горного снаряжения не хватало, да и не брали его на такой расчет. Пароходы в этом случае надо было бросать, забирая только самое ценное. Выходить по левому берегу по большому счету некуда – только назад, вверх по реке до Усть-Улагана. По пересеченке, тайге, без троп и дорог. Позорный и очень тяжелый исход. О втором варианте думать не хотелось вообще. Однако, я думаю, и Адмирал, и Пердед еще вечером знали, что мы пойдем водой. Просто не стали говорить. Утром я тщательно изучил то место, откуда выбрался накануне, и по которому лелеял надежду прокарабкаться над самой водой к Камикадзе для просмотра и наведения переправы. И утро показало, что это невозможно. Пока я рассматривал камешки, Адмирал решил идти на разведку поверху. Взяв с собой горную снарягу и АЯ, он сначала попытался штурмануть обрыв в лоб, прямо над лагерем, однако этот путь оказался слишком тяжел и опасен. Они слезли вниз и, зайдя чуть выше по реке, до непроходимых камней ниже Капкана, забрались наверх по курумникам и скальным выходам. Их не было весь день.

Тем временем, оставшиеся дали ремонт избитым судам. Деды штопали опять поразъехавшуюся в Мясорубке шкуру Касатки, а мы с М., К., АА и Ньюфом чинили раму и заклеивали баллон Аргута. Раму свело хорошо. Два рога сломаны, разорвана одна из стальных шпилек на кормовом узле, лопнуло одно из посадочных мест носовой поперечины, внешняя правая продолина сломана в месте стыка, две поперечины погнуты, и, вдобавок, все нещадно перекошено винтом. Надставив поломанные элементы рангоута еловыми слегами, заменив покалеченные ложементные узлы скрутками и укоротив поломанные рога, мы получили вполне работоспособную раму. К вечеру пароход был готов к дальнейшим подвигам, чего нельзя было сказать о нас. Не могу сказать за всех, но нам с М. точно плохело при одном взгляде на ревущий Каменный Остров.

К вечеру вернулась и разведка. Они прошли верхом до выхода из Камикадзе. Но спуститься к воде не смогли. Посмотрев порог сверху, они могли сказать только о том, что в пороге стоит высокий вал, и на выходе есть слив. Все. Дальше все хорошо. Рассказывая это, Адмирал два раза бахнул с нами спирта, и к несказанному удивлению личного состава оказался в говно. Ходил по синусоиде, роняя камни, говорил притчами, мыслил иллюзорно. Не знаю, что на него нашло, может усталость после дня ползания по горам, но только усталым он, как впрочем и всегда, не выглядел. Поудивлявшись и вдоволь поглумившись над синеньким В., народ сел ужинать. Хрючево, бухло, тепло и забота команды сделали свое дело. Выход водой перестал казаться мне кошмаром. Я даже готов был пересмотреть вчерашний зарок завязать с категорийными маршрутами. И даже готов был сунуться после Камикадзе в именные пороги. Однако синька – зло…

Утро началось с похмельного В. и изготовления призового гребла взамен недостающего восьмого. Адмирал сходил за еловой слегой, после чего я был посажен выпиливать в ней щель под разделочную доску деда К. Гребло получилось, что надо. Впоследствии, когда в каньоне Загадка мы нашли родное весло В., он все равно не расставался с деревянным, оставив родное на запаску. Грести, говорит, удобно.

В полдень, собрав силы, мы встали на воду. Первой пошла штурмгруппе. Зайдя аж из под выходного котла Мясорубки, они прыгнули Каменый Остров, ловко ушли от прижима и попрыгали в Камикадзе. Выглядело все легко и непринужденно, что придало нам, ледащим, уверенности. Дождавшись ответа в рацию, мы пошли следом. Каменный Остров прошли удачно, прыгнули первый слив Камикадзе, а дальше был вал. На валах я, по-моему, орал, блажил и даже пытался командовать. Смешно. Это тебе сейчас смешно читатель, а тогда мне было грустно. Вал был морской. Пароход с трудом вскарабкивался на очередного монстра и рушился вниз. Сколько это продолжалось? Я не знаю. И вот, наконец, выходной слив порога. Прыжок, работа, чалка.

Мы вышли из ловушки.

Дата добавления: 2015-08-17