Матвей Первый

Сын полка. Продолжение следует…

Старая деревянная дверь скрипнула, взвизгнула рассохшимися петлями. Солнечный блик скользнул по свежевымытому полу, поскакал на стену и там застыл, подрагивая в полумраке.

– Есть кто? – громко спросили у дверей.

Лязгнуло что-то – должно быть, жестяное ведро, – и из-за поворота коридора выглянула немолодая женщина в синем халате, стряхивая мыльные брызги с мокрых рук.

– Что ж вы кричите так? – укоризненным полушепотом сказала она, нахмурившись. – У нас тихий час. Всех перебудите!

– Извиняюсь. День добрый.

Посетитель шагнул от порога внутрь, но остановился, с сомнением глянул на свои грязные сапоги.

– Да заходите уж, – махнула рукой женщина, – ничего страшного, моем мы часто. Здравствуйте. Меня Людмила зовут, я дежурная сестра.

Она, щурясь, пыталась разглядеть лицо человека, стоящего напротив. В ореоле ослепительного солнечного света он показался очень высоким. Но тут дверь закрылась и оказалось что нет – самого обычного, среднего роста мужчина в военной форме, и фуражка на голове. На плечах – шинель, почему-то внакидку, не в рукава. "Старшина, – глянув на погоны, увидела она, – из пехоты, похоже". Муж у Людмилы тоже был в звании старшины, пока не погиб на Карельском фронте.

Оттого и в званиях она не путалась.

– Степан Нефедов, – старшина неловко кивнул и коротким движением плеч сбросил шинель прямо на пол.

– Ой, – испугалась Людмила и кинулась поднимать, но наткнулась на взгляд льдяно-серых глаз и застыла. Степан протянул ей что-то, закутанное в ватное одеяло.

– Надо думать, это по вашей части, Людмила.

Она подставила руки и тяжелый, нагретый сверток лег ей на ладони. Чуть шевелясь. Еще раз ойкнув, сестра откинула угол одеяла.

Младенец сладко спал, и чуть улыбался, словно в мамкиной колыбели. Но взгляд Людмилы будто почувствовал – повернул головку и открыл глаза.

– Тихо! – Нефедов положил руку на плечо Людмиле и успокаивающе повторил. – Тихо.

– Так он что… – пробормотала дежурная сестра, покачивая сверток на сгибе локтя.

– Ребенок он, – твердо сказал старшина Степан Нефедов, – значит, никакой разницы. У вас тут приют…

– Детский дом, – машинально поправила его женщина.

– Да хоть так. Значит, теперь вы ему вместо семьи станете, правильно? Могу я быть спокоен?

Людмила вскинула голову, прямо и твердо посмотрела в глаза старшине.

– Можете, товарищ старшина.

– Степан я, – Нефедов усмехнулся и достал из кармана коробку папирос, – не на фронте ведь.

– Скажите… Степан. А откуда он?

Нефедов промолчал. Он поднял с пола шинель, отряхнул ее, хотя ни пылинки не налипло на черный ворс. Надел – теперь уже в рукава. Перед глазами дежурной сестры мелькнул потрепанный шеврон – крест, вписанный в красную звезду, на фоне щита и меча. Старшина поглядел на побледневшую Людмилу и задумался, покусывая губу.

– Вы вот что, Людмила, – сказал он наконец, – вы пацана определите как следует и возвращайтесь. Все равно ведь, бумаги надо выправить, чтоб потом никаких лишних вопросов не возникло. А я пока покурю на крыльце.

Он стукнул мундштуком папиросы о коробку и вышел, осторожно притворив за собой дверь.

Людмила поглядела на младенца. Он уже не спал и улыбался ей, глядя на нее во все глаза.

Во все огромные, нечеловеческие, ярко-золотистые глаза с черным зрачком.

* * *

– Нефедов, – полковник Иванцов был зол как черт и спокоен, как камень.

Степан посмотрел на него и снова упрямо уставился в стену.

– Ты дурака не валяй, Степан! – в голосе полковника явственно скрежетнуло ржавое железо. – Сказано – нужно дать людей. Значит, дашь. Это приказ из Москвы, понял?

– А они в Москве понимают, что у меня во взводе всего половина осталась? – тихо ответил старшина, оскалившись в нехорошей улыбке. – Что в приграничной полосе зачистка идет, какая им и не снилась? Что на каждом шагу здесь – чертова каша, да такая, что ни в сказке описать…?

– Еще что скажешь, Нефедов? – полковник Иванцов сжал в зубах янтарный мундштук. – Короче. Приказ есть приказ. Выполнять. При себе оставишь пятерых на выбор. Потом подкрепление тебе кинем из пехоты. Сколько попросишь, столько и дадим.

Старшина махнул рукой. Потом четко, по-уставному, откозырял и уже стоя на пороге, покачал головой.

– Лучше бы СМЕРШевцев дали…

Иванцов не выдержал и рявкнул так, что в окне тонко взвизгнуло стекло:

– СМЕРШ тебе? А может, мехом внутрь наизнанку вывернуться здесь? Нету! Пехоты хватит! Грамотно поставь приказ – все за тобой пойдут!

– Мясо это, – тихо ответил Нефедов, – щенки. И учить их некогда.

Он вышел и прислонился к каменной стене. Место для штаба было выбрано грамотно – толстые своды, прочная монастырская кладка, черная от многовековой копоти.

Нямц. Монастырь-крепость.

Правда, ни одного живого монаха давно не осталось – всех вырезали эсэсовцы и свирепствовавшая здесь нежить, поднятая боевыми ритуалами. Гарь, кружащиеся над стенами тучи ворон, сбитые с куполов кресты, расщепленные столбы ворот – таким осенний Нямц запомнился тем, кто пришел сюда после.

Степан провел рукой по глубокому шраму в камне и вздохнул. Злость постепенно проходила, уступая место усталости. Третьи сутки на ногах, надо бы и поспать немного.

Особый взвод располагался в бывшей трапезной. Солдаты спали вповалку прямо на застеленном слежавшейся соломой полу, укрывшись куртками и плащ-палатками от ледяных сквозняков. Только альвы как всегда были на ногах – все до единого, они молча чистили оружие.

– Ласс! – негромко окликнул Нефедов одного из них. Альв обернулся и через миг, неслышно скользя, уже был рядом, оставив полуразобранную винтовку на столе.

– Я посплю немного, – Степан зевнул, – если что, сразу буди.

– Понял, Старший, – резкий шипящий голос над ухом.

Степан устроился на соломе, подгреб ее под бока и завернулся в шинель. Перед тем, как провалиться в сон, еще раз прислушался. Из людей тоже спали не все. За спиной кто-то тихо рассказывал:

– …и тут на нас эта погань и навалилась. Все как один – гнилые, насквозь видно, у кого руки нет, у кого ноги. Даже и слова-то не знаю такого, чтоб их обозвать похуже.

– Покойники они, Ермолаев, – сонно сказал старшина, – покойники, да и все.

– Э, нет, товарищ старшина! – возразил ему тот же голос. – Покойник – он кто? Он в земле спокойно лежит и не шатается где попало. Оттого и покойник, что спокойный. А эти? Резвые какие – чисто братья Знаменские!

В углу засмеялись, но Нефедов уже этого не слышал. Он спал и дышал во сне глубоко и ровно.

Поспать ему дали ровно три часа.

– Старший…

Нефедов открыл глаза и приподнялся на локтях. Ласс убрал руку. Неподалеку стоял хмурый Иванцов и что-то объяснял человеку в черном кожаном плаще с погонами полковника. Когда Степан заправил гимнастерку и подошел к ним, Иванцов резко, на полуслове оборвал рассказ.

– Знакомьтесь. Степан, это полковник Хан-Гирей из Москвы. Прислан Особупром, – Иванцов голосом даванул на последнее слово.

"Хан-Гирей? – удивился старшина, – фамилия, как будто из книжки. Из бывших, что ли? Да еще и из Особого Управления?"

Он козырнул, но Хан-Гирей протестующе поднял ладонь.

– Не нужно, старшина. Не до этого. Зовите меня Сергей Васильевич. Наслышан я о вашем Особом взводе, наслышан… Потому и приехал сам, хотя пакет можно было передать и фельдъегерем. Что же касается моей фамилии, – тут он улыбнулся, тронул густые усы, у черных глаз разбежались ломаные морщинки, – да, я из потомственных дворян. Не удивляйтесь.

– Никак нет, – сухо отозвался Нефедов. Он крепко растер лицо ладонью, стараясь прогнать мутные остатки сна. – Всякое в жизни бывает. О чем говорить будем, Сергей Васильевич?

Хан-Гирей согнал улыбку с лица. Он вопросительно глянул на Иванцова, который коротко кивнул головой. Тогда полковник поставил на стол фанерный чемоданчик и щелкнул замком. По трапезной словно пробежала тень, и холодный воздух взметнул языки огня в очаге.

– Что это? – спросил Степан, глядя на завернутый в шелковый платок предмет, который сухощавый полковник достал из чемоданчика. Спросил зазря, потому что уже сам понял – что.

На стол перед ним лег ли'рраат антоль.

Священный Знак альвовского клана. За свою жизнь Степан, сам воспитанник альва, повидал немало таких. Но все они были белыми, а этот – черным как уголь и потрескавшимся, глубокие руны на поверхности, покрытой темным лаком, совсем не светились. Сзади, в звенящей тишине вздохнул Ласс.

– Этот Знак не должен существовать, – сказал Хан-Гирей.

Степан неверяще смотрел на него. Альвы за столом сидели молча и неподвижно, только их глаза черными дырами буравили ему затылок.

– Это как понимать? – наконец, спросил Нефедов. Полковник Иванцов тихо, еле слышно, матюгнулся и сморщился, как от сильной боли. Сергей Хан-Гирей перевел взгляд на Ласса.

– Ты знаешь этот антоль? – спросил он. Альв посмотрел на Степана и лишь когда тот разрешающе кивнул, отозвался:

– Это клан Стриг'Раан. Это…

– Это чудовища! – яростно прошипел, вставая из-за стола, снайпер Тар'Наль. Он задел костяной кубок, который, дребезжа, покатился по столу, но альв даже не обратил на это внимания, вцепившись длинными пальцами с острыми ногтями в цевье винтовки.

– Молчать, – не глядя на него, ровно сказал Степан, – Ллирт'уун норт-та риен, Тар'Наль. Нистра л'ьен. Мар! [1]

Альв осекся и медленно опустился обратно за стол. Все остальные продолжали молчать. Даже проснувшиеся люди, которые повылазили из-под шинелей, не произносили ни слова.

– Да. Это клан серых альвов, или темных, как их многие называют, – Степан крутнул колесико зажигалки и затянулся папиросой, не спрашивая разрешения, – но это не простой клан… Сергей Васильевич. Это клан Стоящих Вне Закона. Когда-то они совершили нечто такое, чего даже альвы не смогли им простить. Нам, людям и подавно даже представить этого нельзя. Во всех легендах альвов таких кланов было только два – клан Тор'Раан и второй, Стриг'Раан. Но Тор'Раан исчез давным-давно. А Стриг'Раан люди выкосили весь в гражданскую. Тогда ведь не разбирали, кто кого, тем более, таких не жалели…

– Исчез не весь, – прервал его Хан-Гирей. Степан дернулся, как от удара, обернулся и увидел, как ошеломленно встают альвы, сжимая костяные обереги.

– Не весь, – повторил московский полковник.

Он придвинул к себе стул, сел и заговорил, покашливая и разгоняя перед собой едучий папиросный дым.

– Мы так и думали. Но потом оказалось, что мы ошибались. Стриг'Раан был уничтожен почти целиком, это верно. Выжило всего семеро. И все эти годы они не поддерживали контактов ни с кем. Вообще ни с кем. Кроме черных альвов, старшина. С той стороны.

Нефедов хмыкнул.

– И что, так и жили втихомолку, тише воды, ниже травы? Разведка прохлопала?

Полковник не подал виду, что услышал замечание. Иванцов тем временем развернул на столе карту. Хан-Гирей продолжал, не меняя тона.

– Только сейчас выяснилось, что всю войну остатки клана Стриг'Раан готовились. Сначала мы не могли их найти, а когда нашли… Не могли понять – к чему готовились? Почему так тщательно скрывались? Никаких доказательств из связи с врагом не было, да они и не сотрудничали с людьми, с альвами – только с Черными.

– Оттого и скрывались, что своих боялись, раз Тар'Наль о них так говорит! – внезапно брякнул один из солдат – тот самый Ермолаев, что рассуждал про покойников. Степан показал ему кулак, Ермолаев тут же умолк. Тар'Наль холодно улыбнулся, покосившись на солдата, как на неразумного ребенка.

– Мы Стриг'Раан не трогали и не тронем. Это запрещено навечно. С ними не заговорит ни один из нас, не подаст им руки и не протянет кубок в час, когда нужно будет смочить губы умирающему. Они и так мертвы, – равнодушно сказал он по-русски, роняя слова, точно автомат. На этот раз Степан не прервал его.

– Верно, – отозвался Хан-Гирей, – но сейчас у этих стир'кьялли^[2] все готово для того, чтобы родился Последний.

Из руки Тар'Наля выскользнул оберег и разлетелся на плитах пола костяными брызгами.

Последний… Степан Нефедов вспомнил, как об этом рассказывал Сурраль, его воспитатель. Когда придет Последний, говорил он, никто не сможет ему противостоять. Но Последний сможет родиться только тогда, когда Стоящий Вне Закона, стир'кьялли, возьмет себе жену из другого клана, и она полюбит его и сама пойдет с ним, зная, кто он. И выдержит все страшные обряды, которые проведут над нею и ее мужем, и будут проводить над ними каждый день и ночь в течение двенадцати лун. Если они останутся живы до этого – родится орудие мести, безжалостное существо. Заключительный обряд, проведенный над ним после смерти его отца и матери, сделает его Последним. И противостоять ему не сможет никто, потому что он станет вместилищем, пустой оболочкой для вихрей смерти, и сила его будет расти с каждой новой гибелью. Так говорил Сурраль, и Нефедов накрепко запомнил его слова.

Зачем-то Степан прикоснулся к кобуре, провел по холодной рукоятке пистолета пальцами. Потом отогнал от себя воспоминания и спросил:

– Это точно?

– Да, – просто ответил Хан-Гирей, и Нефедов поверил ему. Полковник не врал.

– Понятно теперь, почему мы, – севшим голосом сказал старшина, стараясь не встречаться глазами с Лассом.

Но людям Особого взвода это было непонятно. И общее непонимание выразил опять-таки неугомонный Ермолаев.

– А почему мы, товарищ полковник? Взяли бы их всех армейские, да и дело с концом! Мало одного взвода – два пригнать, или три. Пока последнего такого не прищучат!

– Нельзя, – сказал Степан, – никак нельзя. Не все так просто, Вася. Убить тех, кто породил Последнего, могут только свои же… Альвы. Вот так. А убить их они никак не могут – запрет не дает. И получается сплошная сказка про белого бычка.

– А мы, значит… – удивленно протянул солдат.

– А мы, значит, можем. Потому что тут каждый – уже давно не из клана. Потому что у нас теперь своя семья, так получается, и мы для всех остальных вроде как, тоже стир'кьялли. Только нужные. Верно, товарищ полковник?

Хан-Гирей молчал. Полковник Иванцов тяжело глядел в карту и тоже не говорил ни слова.

– Ясно, – сказал старшина Нефедов. Он повернулся к своим и спросил. – Кто?

Альвы не отвечали. Только Ласс медленно подошел к старшине и стал рядом.

– Ни про кого плохо не скажу, если откажетесь. Только все равно кому-то придется это закончить. Или этот Последний закончит потом нас с вами. Верите? Тар'Наль?

Снайпер покачал головой, глядя в пол.

– Не могу, Старший.

– Аррэль?

Альв с совсем юным лицом мрачно и серьезно снял с шеи оберег, висевший на кожаном ремешке и положил его на стол.

– Я иду. Если я умру, пусть умру вне клана.

– Я иду…

– Я иду…

Четверо. Старшина оглядел их с ног до головы. Потом повернулся к Хан-Гирею.

– Это все, Сергей Васильевич. Ну… и я, понятное дело. Остальным разрешите отдыхать, товарищ полковник? – это уже было сказано Иванцову.

Выходили ночью. Как только он сделал первый шаг за порог, в стылую дождевую мглу, старшина Нефедов отогнал от себя все ненужные мысли и стал тем, кем становился всегда в такие моменты. Машиной, размеренно отмеряющей шаги, ловящей звуки и запахи и бесстрастно делящей их на опасные и безразличные. Эта машина выбирала путь, обходила лесные завалы и болота, она рассчитывала азимут и грызла плитки концентрата. Она не думала, подчиняясь инстинкту, многократно усиленному войной.

Двое суток в пути промелькнули стремительно. Лес, насыщенный ловушками альвов, опутанный древними заклятьями и невидимыми нитями магии, сдался, пропустив их через себя без тревоги, открыв тропу, ведущую прямо к последнему убежищу клана Стриг'Раан.

Но люди Взвода все равно немного опоздали.

Потом, слушая рассказ Нефедова, устало сидевшего перед ним, полковник Иванцов ловил себя на мысли, что старшина как будто чего-то недоговаривает. На этом месте он несколько раз запинался и перескакивал с одного на другое, словно бы собираясь с мыслями.

Отряд добрался и вышел к убежищу как раз тогда, когда роды начались. Первый крик роженицы пригвоздил к земле всех до единого – это был вой, в котором слышалась смертная мука, рвавшаяся сквозь голос, достигая немыслимой силы. Нефедов сказал, что всем в отряде показалось, будто земля плывет под ногами, а корни деревьев выворачиваются и нависают, готовые раздавить. Старшина так побелел, что Иванцов, лязгая графином об край стакана, налил ему воды и поспешно пододвинул к самим пальцам. Выпив воды, Степан уже совсем спокойно, даже как-то буднично доложил, что дальше все пошло как обычно, пришлось только встряхнуть Аррэля, готового бросить винтовку. Убиты были все семеро, боевая магия не сработала, подавленная на корню умело поставленными Словами Перехвата. Замученных ритуальными пытками отца с несчастной матерью, превратившихся в нечто, уже не похожее на альвов, застрелил лично старшина.

– Трупы? – быстро спросил Хан-Гирей, сидевший рядом и беспрерывно разглаживавший нервной рукой свои роскошные усы.

– Сожгли трупы, Сергей Васильевич, – равнодушно ответил Степан, – и младенца тоже. Я лично истратил весь свой запас охранных оберегов. Теперь на том месте лет сто трава не вырастет, не то чтобы человек или зверь туда забрел.

– Ясно… – столичный полковник недовольно захлопнул папку с отчетом. – И все-таки вам, товарищ старшина, нужно было доставить… э-э… несостоявшегося Последнего лично мне. Как полагается!

Он уже не называл Нефедова по имени.

– Для чего, товарищ полковник? – вяло отозвался Степан, еле сдерживая зевоту. – Он же, как вы говорите, несостоявшийся. Обычный был младенец, и родиться не успел даже. Пепел один от него остался. И клана Стриг'Раан больше нет, не осталось никого из них. Задание выполнено, товарищ полковник.

– Хорошо, – резко бросил ладонь на черную папку полковник Сергей Хан-Гирей, – можете идти, старшина.

Нефедов поднялся и молча пошел к двери.

– Старшина! – остановил его голос Хан-Гирея. – Спасибо.

Он ничего не ответил.

* * *

Все, что он рассказал полковнику, было правдой.

Почти все.

Они и впрямь, опоздали, и роды уже начались. Но младенец успел родиться и теперь слабо попискивал, шевелясь на волчьей шкуре, весь забрызганный чужой кровью. Пригвоздив кинжалом к земле последнего из магов Стриг'Раан, так и не успевших закончить смертный ритуал, Нефедов брезгливо пнул в сторону костяные крючья и иглы с тянущимися от них кровавыми веревками, и повернулся к своим.

– Всем выйти отсюда! Ласс, останься. Надо закончить.

Он достал из кобуры парабеллум, повертел его в руках и сунул обратно. Потом положил руку на плечо своему брату, Стерегущему Спину.

– Ласс…

– Я знаю, – ровно перебил его альв. Он достал свой длинный нож, зазубренную, прочную как сталь кость неведомого зверя, сверкнувшую полированным боком. Присел, положив руку на голову хрипящего, содрогающегося в агонии тела с вырванными глазами. Потом резко вонзил клинок в горло и сразу – в сердце. С матерью Ласс поступил так же, только дольше сидел неподвижно и что-то шептал почерневшими губами. два коротких удара – и поток крови, освобожденно плеснувшей вверх.

– Ребенок, – сказал Степан, – как с ним…?

– Оставь его, Старший.

Нефедову показалось, что он ослышался.

– Что?

Ласс резко повернулся к нему и старшина увидел на глазах альва слезы.

Этого просто не могло быть. Альвы не плачут. Но сейчас перед Нефедовым стоял его лучший снайпер – и слезы катились по его белым щекам.

– Оставь его…

– Ласс, да ты что? Это же Последний!

– Нет, Старший. Ритуал не был завершен, и завершить его теперь некому. Мы оба это знаем и чувствуем. Это просто дитя. Наше дитя, без клана и семьи. Ты знаешь, Старший, как редко у нас рождаются дети?

– Его нельзя отдать альвам. Они узнают и не примут, Ласс, никто из кланов не примет.

– Тогда… его надо отдать людям, Старший. Они примут. Ты сделаешь это?

– Нельзя, Ласс!

– Это была моя сестра, Старший! – крикнул снайпер отчаянно. – Его мать… Она пропала давно. Мы думали, что она умерла.

– А она не умерла, – только и сумел сказать Степан Нефедов, чувствуя себя так, будто его огрели по голове пыльным мешком. Потом он поглядел в глаза Стерегущему Спину, развел руками и коротко рассмеялся, словно и не было вокруг полутемной землянки, залитой кровью.

– Ну и денек… Забирай его и пошли отсюда, нам еще обратно пробираться.

– Людмила… Вы его запишите, как найденыша. Мол, обнаружен бойцами такого-то взвода – вот, здесь все написано, я вам сам написал для удобства. Война все спишет, сами понимаете. А если надо будет деньжат подкинуть или еще чего – тут полевая почта приписана…

– Да вы что, Степан? – сестра гневно выпрямилась. – Слава Богу, нет у нас нужды ни в чем, на полном государственном довольствии состоим! Наш детский дом один из лучших считается, понимаете?

– Это я так, – смутился старшина, – не подумавши. Извините.

– То-то.

Нефедов докурил папиросу, огорченно заглянул в опустевшую коробку и аккуратно спрятал ее в карман шинели. Поправил ремень и спустился с крыльца.

– Спасибо вам, Людмила. Пойду я, наше дело казенное. Может, еще и встретимся.

– Погодите! Степан! – вдруг окликнула его женщина. – А имя-то? Самое главное!

– Имя? – нахмурился старшина. Постоял с минутку и вдруг просветлел лицом. – Матвеем назовите. Точно! Пусть Матвеем будет. И фамилию дайте – Первый. Матвей Первый. Чтоб гордился потом, когда в ум войдет.

– Кого-то из родни Матвеем звали? – спросила сестра.

– Отца моего так звали, – улыбнулся в ответ старшина Степан Нефедов.

Приложил ладонь к козырьку и быстро зашагал прочь.

Дата добавления: 2015-08-17