В книге присутствуют сцены насилия, секс и нецензурная лексика! 19 страница

Не стоит приносить в жертву Деклана ради убийства Беннетта.

Слезы вновь заполняют мои глаза и начинают стекать вниз по лицу, когда я шепчу:

— Я люблю тебя. Все, чего я хочу — это ты. Ты, я и этот малыш.

С каждым произнесенным словом его член увеличивается во мне, но он не вынуждает меня двигаться, пока мы остаемся соединенными, интимно связанными вместе. Я знаю, что должна буду сделать, и это будет непросто. Пик многое пережил за эти несколько лет, пока я была замужем за Беннеттом. Но я не могу сделать этого. Я не буду делать такое с Декланом. Правда в том, что мне не нужно убивать Беннетта, чтобы получить свою сказку, свой второй шанс, потому что сказка здесь, в моих руках. Это то счастье, которого мне не хватало всю мою жизнь. Поэтому я пойду к Пику и скажу, что все кончено. Скажу, что выхожу из игры и развожусь с Беннеттом. Я проживу оставшуюся часть жизни как Нина, девочка из Канзаса, если это будет означать, что я не потеряю Деклана. Я похороню свое прошлое.

— Я хочу владеть каждой частичкой тебя, — рычит он, его взгляд вспыхивает, его пальцы врезаются в мою кожу, когда он хватает меня за попу.

— Ты уже владеешь.

— Держись за мои плечи и двигайся, — командует он, и я повинуюсь, приподнимаясь вверх, а затем скольжу снова вниз. Я продолжаю двигаться, моя киска сжимается вокруг него, стискивает его, нуждаясь в наслаждении. Он берет одну мою грудь в свою ладонь, сжимает затвердевший сосок, в то время как проводит языком по моей другой груди, прежде чем яростно всасывает его в рот. Обнажив зубы, он царапает ими нежную кожу и затем сильно прикусывает. Вскрикивая, в бурлящей атмосфере наслаждения и боли, я объезжаю его член, врезаясь в его бедра своими. Теплая вода ударяется об мой набухший клитор с каждым толчком, подводя меня к вершине.

Деклан продолжает ласкать мою грудь, облизывая меня своим языком, поглощая так, будто я его последняя пища, и он нуждается во мне, чтобы выжить. Затем он хватает меня за бедра, толкаясь в меня еще глубже, ударяя по комочку нервов, который только он может найти, и я не могу удержаться. Откинув голову назад, он быстро находит мои руки, переплетает наши пальцы и крепко сжимает их. Я пульсирую и сжимаюсь вокруг него, когда бледный свет моего оргазма ослепляет меня. Когда я извиваюсь на нем, он оборачивает свою свободную руку вокруг моей талии и грубо насаживает мое тело на свой член. Он пульсирует во мне, увеличиваясь, и дергается с каждым выплеском спермы.

— Боже, — чувственно стонет он, когда мы одновременно кончаем.

Прижимая ближе к себе мое тело, он начинает дрожать от бурных отголосков оргазма. Я цепляюсь за Деклана, когда он, наконец, опускает свою голову. Мы тяжело дышим, пока пытаемся прийти в себя.

Дрожащим голосом Деклан выдыхает:

— Я хочу дать тебе все, о чем ты только мечтала.

И после этих слов мне не требуются никакие доказательства.

К черту Беннетта.

К черту возмездие.

К черту все.

Все, что я хочу, есть в этом прекрасном мужчине.

Я все еще не ездила к Пику. Я знаю, что должна, но боюсь его реакции, когда скажу, что я выхожу из игры. Беннетт возвращался на несколько дней домой, и я все меньше забочусь о том, чтобы играть идеальную женушку. Для меня все кончено, но я чувствую, что не могу покончить со всем, пока не поговорю с Пиком. Я встречалась с Декланом каждый день, даже когда вернулся Беннетт, и сказать, что его терпение исчезало, это ничего не сказать.

Мои оправдания становятся неубедительными, поэтому я заканчиваю приготавливаться к тому, чтобы поехать и рассказать Пику новый план — план, который впервые оставит его без меня. Вина из-за этого гложет меня. Как сказать мужчине, который, вероятно, любит вас, и который последние двадцать лет был вашим защитником, что больше вы не будете вдвоем? Что вы влюбились и хотите быть с другим человеком?

Мы с Пиком всегда были вместе, всегда честны друг с другом до недавней поры. Я сказала ему, что не люблю Деклана, но знала, что он раскусил меня. Раскусил раньше, чем даже я осознала, что люблю Деклана. Я знала, что заботилась о нем, что он был другом, к которому меня влекло, но я еще не осознавала, что влюбилась в него. Хотя Пик уже знал это, настолько мы с ним связаны. Домофон звонит, когда я натягиваю на себя свитер, и когда я отвечаю, на том конце трубке Мануэль произносит:

— Миссис Вандервол, простите, что отвлекаю вас, но тут джентльмен говорит, что он ваш кузен.

— Что? — спрашиваю я, задаваясь вопросом, кто, черт побери, внизу, и затем я слышу легко узнаваемый голос Пика:

— Чувак, просто запусти меня.

— Да, пожалуйста, Мануэль, — быстро произношу я, когда необузданный страх разрастается во мне. — Пропустите его.

Мои нервы натянуты до предела, и я задаюсь вопросом, какого хрена приехал Пик. С самого начала мы договорились, что не будем пересекаться за пределами Джастиса, поэтому, когда я иду в коридор и жду его стука, я пытаюсь собраться с мыслями и подготовить себя к тому, что собираюсь рассказать ему. Когда раздается стук, я открываю дверь и затягиваю его внутрь, выплевывая:

— Какого хрена ты здесь делаешь?

Но он не встречается со мной глазами, вместо этого его взгляд обследует комнату, рассматривая дом, в котором я жила последние четыре года.

— Святое дерьмо, — бормочет он. — Так вот где жила ты, пока я гнил в том ржавом куске дерьма.

— Пик, что ты здесь делаешь? Ты сумасшедший? Что если бы Беннетт был дома?

— Расслабься, Элизабет. Я сидел все утро на улице и ждал, когда этот придурок свалит, — говорит он, проходя мимо меня и направляясь в столовую. — Итак... — начинает он, позволяя словам повиснуть в воздухе, проводя пальцем по столу из вишневого дерева, — … где ж, твою мать, ты была весь прошлый месяц? — его слова пропитаны горечью.

— Прости. Я про..

— Только не ври. Ты сказала, что Беннетта не будет в городе, и все же ты так и не приехала увидеться со мной. Почему?

— Пик, пожалуйста, — дрожащим голосом говорю я, пока мурашки бегут по трясущимся рукам, я напугана тем, что собираюсь сказать.

— Пожалуйста, что? Что, мать твою, происходит с тобой, Элизабет? — кричит он, его голос отражается в открытом пространстве, и он ударяет кулаком по столу. — Раньше ты прибегала ко мне, как только Беннетт уезжал, просила мой член, но теперь, когда я показался, воротишь носом.

— Почему ты кричишь на меня? — визжу я.

— Потому что у тебя было задание, и ты не выполнила его! — он обходит стол и направляется ко мне, но когда подбирается ближе, я делаю шаг назад. — Почему дело еще не закончено?

Мой пульс ускоряется, поскольку я боюсь рассказать ему все, и начинаю заикаться:

— П–п–потому что...

— Потому что, что? — шипит он, вперившись в меня взглядом.

С трудом сглотнув, я вытягиваю из себя слова:

— Потому что я хочу выйти из игры.

Он стискивает челюсть и начинает разжимать и сжимать кулаки по бокам. Он молчит минуту, прежде чем разрывает тишину и шипит:

— Что ты имеешь в виду под «выйти из игры»?

— Пик, пожалуйста, не злись на меня, — произношу я, пытаясь спокойно говорить.

— Что ты имеешь в виду, говоря, что хочешь выйти из игры?

Я не могу... я не могу больше делать этого, — лицо начинает гореть, а глаза жгут слезы.

— Из-за Деклана, да?

— Мне очень жаль, Пик. Я никогда не думала...

— Ты для него лишь иллюзия, Элизабет, — перебивая меня, говорит он.

— Я люблю его.

Мое признание разжигает ярость в его глазах, и когда он делает еще один шаг ко мне, я делаю шаг назад, что еще больше злит его.

— И что дальше? Думаешь, он тоже любит тебя?

— Да, — выдыхаю я.

— Ты несешь чушь. Ты понятия не имеешь, о чем говоришь. Ты так завралась, что веришь в эту фиктивную реальность. Но это все ложь, Элизабет. Это не реально.

— Это реально.

— Нет. Ты не Нина. Разве ты не видишь этого?

— А кто Элизабет? А? Я имею в виду... кто она на самом деле? Она — это я? — вопрошаю я, поскольку плотина прорывается, и слезы начинают стекать по щекам. — Потому что она не ощущается мной. Потому что она не должна быть мной! — я выкрикиваю слова. — Она существовала только из-за Беннетта.

— Так и есть, Элизабет!! — рявкает он. — Беннетт! Почувствуй эту долбаную ненависть! Он — причина всего этого! Не забывай то, что он сделал с твоей жизнью! С жизнью твоего отца!

И мой гнев присоединяется к его, за исключением того, что он облачен в маску печали и отчаяния, когда я кричу:

— Я знаю! Боже, я знаю, но не могу сделать этого. Я не могу так разрушить Деклана.

— К черту Деклана! Он пешка… Он всегда был пешкой, а ты... ты — королева!

— Но иногда королевы проигрывают.

— Но не ты, — уверенно говорит он, хватается руками за мои плечи, которые трясутся от всех эмоций. — Я не позволю тебе проиграть.

— Я уже проиграла, Пик. Я хочу выйти из игры. Я покончу с этим. Я разведусь с Беннеттом, и никто не узнает обо всем этом.

Его пальцы напрягаются на моих плечах.

— Ты не любишь его, — шепчет он, и я слышу каждую крупицу боли, которую он пытается скрыть, но я не могу лгать.

— Я действительно люблю его, — выдыхаю я, он быстро опускает голову, и тут же снова поднимает ее. Взгляд в его глазах становится равнодушным, и он делает пару шагов назад, отпуская мои плечи.

Его внезапная перемена поведения пугает меня, когда я наблюдаю, как он едва заметно качает головой перед тем, как задает вопрос:

— Ты что-то скрываешь от меня?

— О чем ты?

— Я говорю о том, что твоя рука не покидает твой живот уже пару минут, — говорит он, и когда я опускаю взгляд, я вижу, что моя рука лежит там, где он и сказал — подсознательно защищая то, что растет внутри. И внезапно, сердце опускается в пятки, оставляя меня крайне испуганной, когда я смотрю, как в его глазах появляется ядовитая ненависть.

Вы слышали о первом законе Ньютона, да? Тот, который гласит, что тело сохраняет свою скорость при отсутствии действия на него других тел? Этот закон нельзя опровергнуть, и поскольку игра набрала скорость, то мне придется познать катастрофические последствия этого закона.

— Пик, — произношу я, старясь успокоить его.

— Скажи мне, что я лишился гребаного рассудка. Что я не мыслю ясно. Что я...

Выставив перед собой руку, я пытаюсь выдавить из себя слова, и медленно произношу:

— Пожалуйста, Пик. Мне нужно, чтобы ты просто...

И затем он теряет над собой контроль, взрываясь как граната, кричит:

— Скажи мне, что ты, бл*дь, не беременна!!!!

— Пик! — кричу я, когда он грубо хватает меня за руки.

Его лицо становится красным, он выплевывает слова:

— Что же ты, мать твою, наделала?

— Ничего. Отпусти меня! — кричу я в панике, пытаясь освободиться от его хватки.

— Скажи мне!

— Да! — тут же кричу я, и он отпускает меня.

Он отворачивается от меня, цепляется руками за свои волосы, в то время как я стою, нервничая и ожидая его следующего шага. Он не поворачивается, когда продолжает говорить:

— Ты, черт возьми, беременна. Господи Боже. И этот ребенок не может быть моим, поскольку ты не трахалась со мной.

Я не поправляю его, потому что он думает, что я на очень маленьком сроке, что не совсем так. Этот ребенок легко может быть его. Он поворачивается ко мне, и взгляд в его глазах чертовски пугает меня. Я не вижу за ним Пика, только чудовищную версию того, кто может быть моим братом. И когда он начинает двигаться ко мне, все его тело напряжено, меня поражает страх.

— Все это закончится прямо сейчас. Я слишком много лет потратил на это, чтобы ты все испортила.

— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я, начиная отступать от него.

И затем, будто все движения замедляются вокруг меня.

Его рука со сжатым кулаком поднимается вверх.

Я обнимаю руками живот.

Его кулак опускается вниз.

Я закрываю глаза.

Костяшки его пальцев врезаются в мою челюсть.

Он безжалостно наносит удар за ударом, и я безжизненно падаю на пол. Свет начинает угасать, мои крики уводят меня в темноту. Мои легкие сжимаются с каждым губительным ударом по животу, и я ничего не могу сделать, кроме как лежать здесь беззащитной перед этим монстром. Разрушающее пламя боли разгорается внутри, парализуя мое тело, пока я чувствую, как все ломается внутри меня. Мои крики замолкают, и всё исчезает, когда Пик как жестокий монстр снова и снова врезается своей ногой в низ живота, где растет чистейшая часть меня.

Перед глазами темнота, когда я улетаю в небытие. Я — пустая могила. Посмотрев наверх, я вижу темное небо, на котором мерцают алмазы. Тысячи. Нет больше боли, ничего нет в этом чистом, одиноком, гробовом молчании, пока я лежу здесь и пялюсь в черную дыру.

Желания.

Я могу бесконечно пересчитывать их вместе со всеми заездами, которые сияют надо мной. Но я не лежу на земле. Я ничего не чувствую, пока плыву в негативном пространстве. (прим.перев. — пространство между или вокруг объектов рисунка)

Где я?

Как я сюда попала?

И вдруг я вижу его. Моего старого друга. Он не меняется, и это постоянно питает отчаяние, которое следует за мной по пятам. Его зелено-желтое тело гармошкой ползет ко мне, и в этот момент я понимаю, что я такого же маленького размера, как и он.

— Я скучал по тебе, — произносит он с английским акцентом.

— Я тоже скучала, Карнеги.

— Где ты была?

— В аду.

— Поэтому ты вернулась? — спрашивает он.

— Я даже не знаю, как попала сюда, — говорю я ему.

— Возможно, кто–то понял, что тебе нужен небольшой перерыв от ада, — отвечает он с улыбкой и дергает головой вверх к небесам.

— Возможно, — шепчу я и перекатываюсь на живот. И затем я вижу, где я. Большие зеленые травинки тянутся вверх от земли. Гигантские деревья растут возле темной воды. Сверкающие огромные цветы освещены полной луной, распространяя ее свет по множеству красочных, экзотических цветов: розовых, оранжевых, желтых и нет ни одного лилового. И когда я опускаю взгляд, я вздыхаю в благоговейном трепете и осознаю, почему Карнеги не выглядит таким уж крошечным. Мое тело — труба розового и черного цвета, и когда я смотрю обратно на Карнеги, он смеется:

— Это захватывающе, правда?

— Я — гусеница, — изумленно произношу я. — Карнеги, ты видишь это?

— Вижу.

И затем все сходится. Я, наконец, понимаю. Я здесь... в волшебном лесу... и я гусеница, которая плывет по водоему, который кажется океаном, потому что я такая крошечная. Я начинаю смеяться, пока мы плывем на нашем плоту из листа кувшинки.

— Приятно видеть, что ты улыбаешься, — говорит он, когда я ползу по зеленому, огромному листу, упиваясь моей новой формой.

Ползая, я спрашиваю:

— Прошло много времени с тех пор, как я чувствовала себя свободной.

— Могу я задать тебе вопрос?

Хихикая, я сворачиваюсь в шарик, обнаруживая, что могу перекатываться. Я несколько секунд занята, играясь сама с собой, перекатываясь снова и снова, затем осознаю его просьбу и отвечаю ему:

— Да, конечно.

Я выпрямляюсь и подползаю к нему.

— Почему ты чувствуешь, будто была в аду?

Его вопрос немного приостанавливает меня, и я расправляю тело на листе кувшинки, затем говорю ему:

— Это всегда был ад, Карнеги. Но в последнее время этого стало слишком много.

— А что произошло недавно?

— Это длинная история.

— Оглянись вокруг, — говорит он неторопливо. — У меня нет ничего, кроме времени, его у меня бесконечность.

— Я понимаю, но рассказывать все, это не то, чего я хочу на данный момент.

— Тогда расскажи мне, что случилось недавно.

Я моргаю, затем поднимаю глаза к черному бархату неба, сияющим звездам, и говорю ему:

— Я влюбилась.

— Ах, любовь.

Он говорит так, будто познал вечную истину, поэтому я спрашиваю:

— А ты когда-нибудь был влюблен?

— Я? — он переспрашивает, смотря на водную гладь. — Нет. Я стал гусеницей, прежде чем испытать какую-либо сильную эмоцию. Но мне интересно, почему ты чувствуешь, что это ад.

— Нет, любовь не является частью этого ада, грязи, которая повсюду.

— Расскажи мне, каково это, чувствовать Любовь.

Пара светлячков надо мной привлекают мое внимание, и я наблюдаю за ними, как они освещают все своим светом, затем, не торопясь, отвечаю:

— Восхитительно. Это похоже на потребность, которой никогда не можешь насытиться. Однажды наступает такое время, когда ты думаешь, что у тебя все есть, что ты все постиг, но это не так, ты сможешь все осознать лишь в тот момент, когда ты по-настоящему полюбишь. И человек, к которому ты будешь испытывать такие эмоции, будет дарить тебе чувство, что ты жив!

— А ты нашла такого человека, да?

Обращая на Карнеги свое внимания, я отвечаю ему:

— Да. Я никогда не знала, что такое дышать полной грудью, пока не встретила его.

— Так почему же тогда ад? — спрашивает он, не понимая меня.

— Ад — человек, за которым я замужем.

— Это тот же человек, что показал, как это «дышать полной грудью», просто я не понимаю тебя.

— Нет, это тот, который накинул мне на шею удавку и медленно затягивает, заставляя меня страдать, — говорю я ему, когда замечаю, как расширяются его глаза.

— Я немного растерян, объясни.

— Я замужем за своим злейшим врагом, — начинаю неспешно объяснять ему. — А человек, в которого я влюблена до потери рассудка, тот, которого я хочу обмануть, чтобы он убил моего мужа.

— Почему ты хочешь убить мужа?

— Потому что когда мне было пять лет, я была оторвана от моего отца! Он был арестован и помещен в тюрьму, где был убит его сокамерником, а я была отправлена в приемную семью.

— Ну а какое отношение имеет ко всему этому твой муж?

— Самое прямое, — говорю я жестко, передвигаясь по гладкому листу. Выдыхая, я начинаю рассказывать ему об аресте моего отца, и что Пик нашел ответы на вопросы, когда я стала старше.

— Это заняло немного времени, но Пик помог в этом, он шантажировал соцработника, который отдал нам мой файл, где мы и обнаружили, что все началось с простой жалобы по жестокому обращению с детьми. Мы продолжили копать дальше, потому что мой отец был добрейшим человеком, и никогда не поднял на меня и пальца, а затем обнаружили то, что так усердно искали. Звонок был сделан в управление по делам детей и семьи семейством Вандервол.

— А кто они?

— Я дам тебе одну подсказку, когда я вышла замуж, я взяла фамилию мужа.

— Вандервол, — догадывается он в итоге. — Но причем тут он, почему ты винишь его, если его родители сделали этот звонок?

— Ну, потому что в этом файле был лист допроса. Допрос был проведен с Беннеттом.

— Это была его жалоба?!

— Да, — продолжаю я, чувствуя, как гнев и ярость закипают во мне.

— И что он рассказал?

— Что он шел днем домой от друга, и когда проходил мимо моего дома, услышал звуки борьбы и крики, которые доносились изнутри. Он увидел отца, а точнее, что тот избивал кого-то. Он подумал, что он избивал меня, сказал родителям, и они набрали службу по делам семьи и детей.

— А кого твой отец избивал?

— Меня не было дома днем того дня, поэтому я не могла ничего слышать и видеть. Я, скорее всего, была на курсах дошкольной подготовки. Но теперь, оглядываясь назад, при наличии всего, что мне стало известно, я могу предположить, что мой отец повздорил с человеком, с которым вел свои дела, — продолжаю рассуждать я. — Но суть в том, что штат провел расследование по плохому обращению с детьми, и было выяснено, что отец со мной обращался всегда хорошо. У меня на теле не было найдено следов побоев и сексуальных домогательств. Но соцработник, который проводил расследование, заметил в доме странную активность, и это потянуло за собой новое расследование по ряду обвинений, в итоге выяснилось, что мой отец причастен к перевозке оружия. Он был заключен под стражу, позже арестован по предъявленному обвинению, и я больше никогда его не видела.

Последние слова вызвали у меня содрогание, потому что в голове замелькали образы моего отца. Они никогда не померкнут; мой отец на коленях, слезы катятся крупными каплями по его щекам, его последние заверения, что все будет хорошо, что мы со всем справимся.

Когда Карнеги начинает подползать ближе ко мне, находя новое место на листе кувшинки, я выныриваю их страшных и печальных воспоминаний.

— Так ты вышла за него?

— Я чувствовала испепеляющее желание отомстить за моего отца, заплатить Беннетту за все те издевательства, которым я подверглась в приемной семье, за все, что он отнял у меня.

Мою невинность.

Мою веру.

Мое детство.

Мою способность доверять.

Моего отца.

Мое будущее.

Все.

— Беннетт стал причиной, по которой всевидящее око правосудия обратило на нас свое внимание. Виноват во всем этот мерзкий Беннетт, и его грязный рот, который он открыл, и по этой причине были загублены две жизни, а он сейчас живет, как ни в чем не бывало, счастлив, здоров, и добивается успехов в бизнесе. Из-за него я лишилась всего, я была изнасилована, была связана, заперта в шкафу, меня сексуально домогались в течение многих лет. Беннетт задолжал мне свою жалкую жизнь! Я хочу, чтобы этот говнюк заплатил мне за все. Хочу получить свою сладкую месть.

— Но ты же влюблена, — говорит он.

И я печально подтверждаю:

— Да, я влюблена.

— И что теперь ты будешь делать?

— А сейчас все, чего я хочу, освободиться от желания загубить жизнь Деклану. Но я не утратила желания убить Беннетта. Я все еще хочу, чтобы он заплатил, но не ценной жизни человека, которого я так люблю.

— Разреши мне спросить тебя кое о чем. А сколько было Беннетту лет, когда он сказал, что подозревает, что твой отец избивает тебя?

— Одиннадцать.

Карнеги замолкает на некоторое время, затем продолжает:

— Он был просто мальчишкой. Невинным ребенком, который увидел что-то, что его очень напугало, он подумал, что твой отец избивает тебя, и первая его реакция была — оказать тебе помощь.

— Но он не помог, он только навредил, и мой отец умер, — сопротивляюсь я.

— Он просто пытался сделать правильно, он пытался защитить тебя, — заключает Карнеги, и вместо того, чтобы успокоиться, почувствовать себя защищенной, я чувствую, что мое состояние становится только хуже. — Могу я спросить у тебя кое-что еще?

Я киваю.

— А какое отношение твой отец имел к той истории, за которую его посадили?

— Мой отец был хорошим человеком, — восклицаю я.

— Я и не говорю, что он им не был. Но пойми, у каждого человека есть две стороны, твой отец был замешен в нелегальной перевозке оружия, да?

Мне потребовалась секунда, чтобы признать истину.

— Да. Был. Но он никогда никого не обижал, не причинил боль.

— Но он знал, что нелегальное оружие может кого-то ранить, может отнять чью-то жизнь. Он мог не спускать курок, но в своем роде причастен к убийствам. — Затем он медлит и продолжает: — И это не имеет отношения к тому, сказал Беннетт или нет, сам факт того, что он занимался этим, тянет за собой определенные последствия. Понимаешь, если бы твой отец не делал плохих вещей, даже жалоба Беннетта не смогла бы причинить вам вреда, но все сложилось, как сложилось.

— Я знаю, что ты пытаешься сделать, ты пытаешься быть голосом разума. Понять истинную причину.

— А прислушиваешься ли ты иногда к голосу разума? — спрашивает он, смотря проницательно в мои глаза.

— Ну, мой голос разума — это Пик, он испорчен и сломлен в той же степени, что и я. Мы ненормальные, я это знаю. Но когда ты растешь в такой обстановке, как мы, ты не можешь остаться невинным, святым, думать о белых облаках и голубом небе. Мой отец был хорошим человеком, он не заслужил такого. Беннетт, может, косвенно, но все равно причастен к его смерти. Оттого, что плохого парня посадили в тюрьму, и там он умер, мир не стал лучше, торговля оружием не прекратилась, убийства и все зло продолжают существовать вокруг нас, поэтому все, что ты говоришь, не имеет смысла…

— Так получается, ты не отказываешься от идеи мести?

— Я фантазировала с самого детства, как я себя буду чувствовать, когда лишу всех, кто причинил мне боль, жизни, — признаю я. — Мысль того, что я воплощу свою мечту, подарит мне удовлетворение. Облегчение. Умиротворение. Устранит все это, чтобы оно больше не могло причинить вреда всем.

— Ты не можешь жить так, желая смерти и оглядываясь назад.

— Я не оглядываюсь и не держусь за прошлое, я пытаюсь отпустить его.

— Ты лжешь сама себе, ты никогда не пыталась ничего отпустить, вместо этого ты вышла замуж за свое прошлое. И позволяешь контролировать прошлому всю твою жизнь. Ты встретила потрясающего мужчину, которого любишь, и он любит тебя в ответ, но у Беннетта есть власть над тобой, потому что он твой муж, и чем ты ближе к нему, тем большей ненавистью он наполняет тебя.

Его слова сильно ударяют меня. Но как же я могу отпустить то, что ранило меня так глубоко, что оставило шрамы даже в моем сознании? Затем слова срываются с моих губ:

— А как мне это отпустить?

— Это на самом деле очень просто, ты зачем-то все усложняешь, подпитываясь ненавистью. Ты нашла, что делает тебя счастливой, двигайся по направлению к этому, оставь прошлое позади, — говорит он мне, смотря на меня добрыми глазами. — Просто спроси себя и попытайся ответить честно, что делает тебя счастливой?

— Деклан.

Ответ выходит мгновенно, я даже не сомневаюсь ни секунды, прежде чем сказать это.

— Тогда иди к нему, найди его, и будьте счастливы, никогда не оборачивайся назад. И вскоре счастье наполнит тебя, залечит все раны, которые до сих пор саднят.

— Но ведь сейчас я здесь. Как же я вернусь? — я смотрю на него вопросительным взглядом, пока он подползает к краю листа, затем медленно переползает на кусок дерева и покидает меня.

— Карнеги, стой! Как же мне вернуться обратно? — кричу я, когда кувшинка начинает отплывать от дерева.

— Будь внимательней. Знаки, они ведь повсюду, — тихо говорит он мне. — Просто когда все будет хорошо, приди и навести меня, чтобы я знал, что ты смогла справиться со всем.

— Но, Карнеги, я ведь прихожу к тебе каждую ночь в моих снах.

— Но ведь то были просто сны.

— Карнеги, так это не сон? — спрашиваю я, немного растеряно от того, что это такое, что происходит, но его ответ совсем мне не помогает.

— Это твое пробуждение, — он разворачивает свое тело и ползет прочь от меня, затем пропадает в лесу.

Я продолжаю бесцельно дрейфовать по водоему, смотря в небо, обдумывая все то, что сказал мне Карнеги. Он прав. Мне нужно отказаться, сбросить оковы прошлого, если я не хочу больше таскать их за собой.

Часы проходят, пока я наслаждаюсь своим состоянием грусти, которое окружает меня. Вдруг я замечаю, что солнце начинает светить сильнее, пробиваясь через густые ветви, освещая темную воду яркими бликами. И затем я вижу свои знаки. Зеленые бутоны всплывают из темной мутной воды, выстраиваясь в стройную линию, их сотни. Один за другим лотосы распускаются и раскрывают свои лепестки, распространяя неземной сладковатый аромат. Они настолько прекрасны, что я не могу отвести от них взгляд, я щурюсь от солнца, наслаждаясь легким дурманящим запахом цветов, которые превращают это место в белоснежный рай.

Темнота.

Ничего, кроме темноты, не освещает мое сознание, хотя я прихожу в себя, но не могу очнуться. Я чувствую мягкость знакомой руки, легкий мужской аромат. Беннетт.

Мое тело пульсирует от боли, нестерпимой боли, но когда пытаюсь сдвинуться, я не могу. Когда пытаюсь разомкнуть веки, я не могу. Но я чувствую прикосновения Беннетта. Я ощущаю его запах. Я слышу тихие щелчки и звуки аппарата, который отмечает мою жизнедеятельность, затем я понимаю, что я в больнице.

Последняя вещь, которую я помню, что я лежу на полу в столовой, а Пик с невероятной жестокостью пинает меня в живот. В мой живот!

Мой живот!

Мой малыш!

Я не могу очнуться. Но хочу ли я этого? Я уже потеряла Карнеги. Хочу ли я очнуться и встретиться с ужасом, что меня окружает? Что произошло с Пиком?

Зачем он это сделал?

— Мистер Вандервол, — мягкий женский голос раздается вблизи, но я не могу видеть ничего, потому что нахожусь в коматозном состоянии.

— Наконец, — говорит он, в его голосе можно слышать беспокойство. — Что происходит? С ней все будет хорошо?

— Она находится в стабильном состоянии, но у нее было большое внутреннее кровотечение. К несчастью, у нее произошло фетоматеринское кровотечение, это когда кровь плода поступает в кровоток матери, и когда она прибыла к нам на скорой, она уже потеряла ребенка.

Нет! Боже, нет.

Всеми силами, которые еще сохранились во мне, я пытаюсь сдвинуться, пытаюсь сделать хоть что-нибудь. Я хочу закричать, заплакать, хотя бы сдвинуться с места.

— Ребенок? — удивленно спрашивает Беннетт. — Какой еще ребенок?

О, боже!

— Ваша жена была беременна.

— Нет. Тут какая-то ошибка. У моей жены эндометриоз 3 степени. Она просто не может забеременеть, — отказывается принимать правду Беннетт.

— Я знаю, это все очень сложно, трудное время, но судя по записям врача-гинеколога, ее беременность была выявлена на прошлой неделе. В медицинскую карту было занесено, что проведен ультразвук, чтобы убедиться в наличии беременности. Срок беременности на данный момент уже был десять недель.

Дата добавления: 2015-08-17