Глава семнадцатая. Долго ждать не пришлось

Долго ждать не пришлось. Вскоре послышалось натужное пыхтение Ножки, одолевавшего лестницу. Я затушил сигарету о подошву. Не заметив меня, Ножка опустил сумку на пол и принялся рыться в карманах в поисках ключей. Как только он открыл дверь, я перешел в наступление.

Не дав ему выпрямиться (Ножка как раз нагнулся, чтобы подобрать сумку), я одной рукой ухватил его за шиворот, а другой втолкнул в квартиру. Ножка повалился на колени, сумка с грохотом упала в темноту, как мешок, полный гремучих змей. Я включил верхний свет и запер дверь.

Тяжело сопя, словно загнанный зверь, Ножка поднялся на ноги и выхватил из кармана опасную бритву. Я переступил с ноги на ногу.

— Спокойно, старик, не дури — хуже будет.

Он что-то пробормотал и неуклюже подался вперед, размахивая бритвой. Я перехватил его руку левой рукой, сделал шаг вперед и врезал ему коленом в брюхо. Ножка сразу обмяк и, негромко охнув, сел на пол. Я слегка вывернул ему запястье, и он выронил бритву на ковер. Носком ботинка я отфутболил ее к стене.

— Глупо себя ведешь, Ножка, — заметил я, подобрав и сложив бритву.

Ножка сидел, схватившись за живот, словно боялся, что если отпустить, он отвалится.

— Что тебе надо? — простонал он. — Ты не из журнала.

— Я смотрю, ты умнеешь. Теперь бросай ныть и выкладывай все, что знаешь о Фаворите.

— Мне плохо. Ты мне внутри всё разворотил.

— Ничего, оклемаешься. Дать тебе на что сесть?

Ножка кивнул. Я подтащил поближе оттоманку черно-красной марокканской кожи и помог ему взгромоздиться на нее. Он все охал и держался за живот.

— Слушай, я тут ваши пляски видел в парке. И Епифанию с петухом. Что это еще за чертовщина?

— Обеа, — со стоном выдохнул Ножка, — вуду. Ты что думал, все черные баптисты?

— Так. А Епифания? Она тут при чем?

— Она мамбо, как ее мать была. В нее вселяются могучие духи и говорят с нами. Она с десяти лет в хамфо ходит. В тринадцать уже жрицей была.

— Это когда Евангелина заболела?

— Вроде того.

Я протянул Ножке сигарету, но тот покачал головой. Я закурил и задал новый вопрос:

— А Фаворит этим вашим вуду занимался?

— А ты что думаешь, он с мамбо просто так жил?

— И на радения ваши ходил?

— Конечно, ходил. Много раз. Он был хунси-босал.

— Кто?

— Хунси-босал. Посвященный, но некрещеный.

— А крещеных как зовут?

— Хунси-канзо.

— Ты-то, небось, канзо?

Ножка кивнул.

— Я уж давно крещеный.

— И когда ты его последний раз видел на ваших курощипаниях?

— Говорю тебе: до войны еще.

— Так. А куриная нога? С бантиком, на пианино. Что сей сон значит?

— Значит, болтаю много.

— Про Джонни?

— Про все сразу.

— Что-то ты, Ножка, темнишь, — я дунул ему в лицо сигаретным дымом. — В гипсе играть не приходилось?

Ножка привстал было, но тут же скривился и повалился обратно на оттоманку.

— Ты что! Ты же не станешь…

— Стану, если понадобится. Я пальцы ломаю, как ты галеты.

В глазах старика Ножки промелькнул нешуточный страх. Я хрустнул костяшками для пущей убедительности.

— Не надо! Я тебе что хочешь скажу, я ведь с самого начала тебе правду говорил.

— Видел Фаворита в последние пятнадцать лет?

— Нет.

— А Евангелина? Не говорила, что, мол, видела, встречалась?

— Не слышал. В последний раз она его лет восемь назад поминала, а то и десять. Я еще запомнил, потому что тогда профессор какой-то приезжал. Он книгу писал про Обеа, ну и ему там что-то нужно было, вопросы какие-то. Евангелина ему говорит: белых в хамфо не пускают. А я ее решил подколоть, говорю: только если они поют хорошо.

— А она что?

— Погоди, не гони. А что она? Не рассмеялась, но и злиться особо не стала. Говорит мне: «Слушай, Ножка, если бы Джонни был жив, был бы хорошим хунганом. Только это не значит, что я каждого белого писаку буду пускать, если ему в голову взбредет явиться в хамфо». Так что для нее он уж точно умер.

— Хорошо, на этот раз поверю. Что это у тебя за штука на зубе?

Ножка скривился. В свете люстры блеснула белая звездочка.

— Чтоб сразу ясно было, что я черный. Чтоб уж точно.

— А вверх ногами зачем?

— Так красивей.

Я положил на телевизор карточку агентства.

— Вот смотри, карточка, на ней — телефон. Что узнаешь — звони.

— У меня и так бед хватает.

— Как знать, как знать. Может, и пригожусь тебе, коли еще кто курицу в подарок пришлет.

На востоке темное небо порозовело, как девочка из церковного хора. По дороге к машине я достал из кармана бритву с перламутровой рукоятью и выкинул в урну.

Дата добавления: 2015-08-20