Глава 1 Рядовой Кирия 1 страница

Страх неизбежно настигнет солдата, когда начинают свистеть пули, – это всего лишь вопрос времени.

Есть ты – и смертоносная сталь, с визгом проносящаяся мимо.

Низко и тягуче гремят далекие выстрелы, и этот пустой звук ты скорее чувствуешь, чем слышишь. Те пули, что пролетают мимо, издают высокий, чистый звон. От их воплей у тебя стучат зубы, и ты знаешь: их цель – именно ты. Они глубоко врезаются в землю, выплевывая пылевую завесу, и она долго висит в воздухе, ожидая следующего выстрела, который прорвет ее.

Тысячи пуль прожигают небо – куски металла не больше пальца, – и чтобы убить тебя, достаточно всего одной. Достаточно всего одной, чтобы твой лучший друг превратился в дымящийся кусок мяса.

Смерть приходит быстро, с одним ударом сердца. И ей все равно, кого забирать.

Солдаты, к которым смерть пришла мгновенно – до того, как они успели понять, что с ними случилось, – счастливчики. Большинство умирают долго, мучительно, с раздробленными костями, разорванными органами, орошая землю реками крови. Они ждут в одиночестве, лежа в грязи, пока Смерть подкрадется к ним со спины и выжмет из них ледяными руками последние капли жизни.

Если рай существует, то там холодно. Темно. И одиноко.

* * *

Мне страшно.

Я жму на спусковой крючок непослушными пальцами, трясущимися руками обрушивая на врага дождь из огненных пуль. Винтовка бьет в плечо с каждым выстрелом. Щелк, щелк, щелк. Этот ритм ровнее, чем биение сердца. Душа солдата не в его теле, а в его оружии. Ствол нагревается до такой степени, что начинает светиться, и жар превращает страх в ярость.

К черту командиров и эту жалкую пародию на прикрытие с воздуха!

К черту политиков и их планы, которые не стоят ровным счетом ничего, как только начинают свистеть пули!

К черту артиллерию, могли бы действовать активнее на левом фланге!

К черту того ублюдка, который дал себя убить!

И самое главное, к черту всех и вся, кто хочет убить меня! Ярость – это стальной кулак, который с размаху врежется во врага.

Все, что движется, – к черту!

Я должен их всех убить. Чтобы они больше не двигались.

* * *

Крик прорывается сквозь стиснутые зубы.

Винтовка выплевывает по четыреста пятьдесят двадцатимиллиметровых в минуту, обойма быстро заканчивается. Но экономить патроны нет смысла. Не имеет значения, сколько их останется, когда ты умрешь. Пора перезаряжать.

– Перезаряжай!

Солдат, которому я кричал, был уже мертв. Моя команда повисла в воздухе, растворившись в бессмысленном шипении помех. Я снова спускаю курок.

Мой приятель Ёнабару погиб во время одного из первых ответных залпов – в него угодило копье. Прямое попадание. Силовой костюм, который мы прозвали Доспех, прорвало насквозь. Показался наконечник, перемазанный кровью, маслом и какими-то странными жидкостями. Доспех еще дергался секунд десять, словно исполняя Пляску Смерти, пока наконец не замер.

Звать медиков не было смысла. Прямо под грудью зияла дыра диаметром почти два сантиметра, копье прошило его насквозь. От трения по краям рана воспламенилась, тусклые оранжевые язычки заплясали вокруг входного отверстия. Все произошло в первую же минуту после приказа наступать.

Ёнабару был из тех, кто смотрит на других свысока, пытается командовать в совершенно пустяковых вопросах и норовит сказать, кто убийца в детективе, когда ты еще не прочел и первую главу. Но он не заслуживал смерти.

Мой взвод – сто сорок шесть человек из семнадцатой роты третьего батальона двенадцатого полка триста первой мотострелковой дивизии – был отправлен в качестве подкрепления на северный край острова Котоюси. Нас погрузили в вертолет и тайно высадили в тылу левого фланга противника. Наша задача заключалась в том, чтобы уничтожать бегущих врагов, ведь атака вдоль линии фронта неизбежно заставит их отступить.

Вот вам и «неизбежно».

Ёнабару погиб еще до того, как началось сражение.

Мне стало интересно, сильно ли он страдал.

К тому времени, как я сообразил, что происходит, мой взвод уже успел окунуться в сражение и намертво увязнуть в нем. В нас летели как снаряды противника, так и пули наших собственных солдат. Я слышал только крики, рыдания и непристойные ругательства, которые сыпались так же щедро, как пули. Командир отряда погиб. Сержант погиб. Треск винтов прикрывавших нас вертолетов давным-давно стих. Коммы не работали. Наш взвод был разорван в клочья.

Единственная причина, по которой я до сих пор был жив, заключалась в том, что пригнулся, когда в Ёнабару угодило копье.

Пока все остальные храбро сражались, не желая отступать, я прятался под защитой своего Доспеха, дрожа как лист. Эти силовые костюмы сделаны из японской композитной брони, предмета черной зависти всего мира. Они закрывают тебя целиком, с головы до пят, как шелуха – зернышко риса. Я подумал, что даже если Доспех чудом выдержит первый залп, то второй – ни за что. Значит, если я как можно дольше просижу в укрытии, то к тому моменту, когда выйду, враг уже уберется прочь. Верно?

Я был напуган чуть ли не до смерти.

Как и любой новобранец, только что вышедший из учебного лагеря, я умел стрелять из винтовки и пользоваться молотом-пробойником, но понятия не имел, как это делать правильно, черт возьми. Нажать на спусковой крючок может каждый. Бабах! Но как понять, когда именно нужно стрелять и куда стрелять, если ты окружен? Впервые в жизни я сообразил, что ничего не знаю о стратегии и методах ведения боя.

Еще одно копье просвистело мимо головы.

Я ощутил вкус крови во рту. Привкус железа. Доказательство того, что я до сих пор жив.

Руки в перчатках стали холодными и липкими. Вибрации Доспеха подсказывали, что батарея почти села. Я ощутил запах масла. Фильтр доживал последние минуты, и вонь сражения прокрадывалась в мой Доспех – душок, исходящий от трупов врагов, похожий на запах увядших листьев.

Я уже какое-то время не чувствовал тела ниже пояса. В меня попали – я должен был испытывать боль, но ее не было. Я не знал, хорошо это или плохо. Боль дает понять, что ты еще жив. По крайней мере, можно не бояться обмочиться прямо в костюм.

Гранаты из топливно-воздушной смеси закончились. Осталось всего тридцать шесть двадцатимиллиметровых патронов. Через пять секунд магазин опустеет. Гранатомет – каждому из нас было выдано по три снаряда для него – успешно потерялся до того, как я успел хоть раз из него пальнуть. Камера, установленная на шлем, тоже сгинула, щиток на левой руке был пробит, и даже при полной мощности Доспех функционировал всего на сорок процентов. Каким-то чудом уцелел молот-пробойник, крепившийся к левому плечу, – на нем не было ни царапины.

Молот-пробойник – оружие ближнего боя, которое с помощью пиропатрона стреляет карбид-вольфрамовыми болтами; толк от него будет только в том случае, если враг стоит на расстоянии вытянутой руки. Пороховые картриджи, благодаря которым он стреляет, каждый размером с кулак. При попадании болта под углом в девяносто градусов единственное, что может выдержать удар, – танковая броня. Помню, впервые услышав о том, что в магазине всего двадцать зарядов, я подумал: никто не проживет достаточно долго, чтобы истратить все. Я ошибся.

В моем осталось всего четыре.

Я выстрелил шестнадцать раз, в пятнадцати случаях промахнулся. Может, и во всех шестнадцати.

Головной дисплей в Доспехе тоже оказался поврежден. Я ничего не видел в том месте, где была вмятина. Прямо передо мной мог стоять враг – а я бы даже не заподозрил этого.

Говорят, ветеран, привыкший к своему Доспеху, может считывать все необходимые данные о происходящем вокруг, даже не используя камеру. В бою помогают не только глаза. Нужно чувствовать удары и отдачу, проходящую по слоям керамики и металла до самого тела. Ощущать сопротивление спускового крючка. Чувствовать землю через подошвы ботинок. Учитывать показатели целого калейдоскопа приборов и мгновенно понимать, что происходит на поле боя. Но я всего этого не умел. Рекрут, отправившийся в свой самый первый бой, ни черта не знает.

Выдохнуть. Вдохнуть.

Костюм промок от пота. Жуткий запах. Из носа текли сопли, но я не мог их вытереть.

Я сверился с хронометром рядом с дисплеем. С начала боя прошла шестьдесят одна минута. Вот дерьмо… По ощущениям сражался я несколько месяцев.

Я посмотрел налево, направо, вверх, вниз. Сжал одну руку в перчатке в кулак. Нельзя расходовать слишком много энергии, строго напомнил я себе. Перестараешься – и при стрельбе руку поведет вниз.

Нет времени смотреть на доплеровский радар. Надо стрелять и забыть обо всем.

Так-так-так-так-так!

Поднялось облако пыли.

Вражеские снаряды ураганом проносились у меня над головой, а мои словно сами собой меняли траекторию, едва вылетая из ствола, как будто враг силой воли заставлял их отклониться от цели. Наш сержант-инструктор по строевой подготовке говорил, что с оружием такое бывает. По мне, так только справедливо, что враг должен слышать, как пули и снаряды с визгом обрушиваются на них. Все мы должны в равной степени ощущать ледяное дыхание смерти на затылке, как друзья, так и враги.

Но как поступь смерти воспринимает враг, не являющийся человеком? Способен ли он вообще испытывать страх?

Наши враги – враги сил Единой обороны – это монстры. Мы называем их «мимики».

У меня закончились патроны.

В коричневатой дымке материализовался силуэт – сферический, неправильной формы. Ниже человеческого роста. Наверное, он доходил бы до плеча солдату, облаченному в Доспех. Если человек похож на тонкий шест, стоящий вертикально, то мимик – это округлая бочка. Точнее, бочка с четырьмя конечностями и хвостом. Мы, бывало, говорили, что они похожи на раздувшийся трупик утонувшей лягушки. По мнению наших лабораторных крыс, мимики больше походили на морскую звезду, но это несущественные детали.

Они меньше человека, поэтому, разумеется, в них труднее попасть. Несмотря на размер, весят они больше нас. Если взять один из огромных бочонков вроде тех, в которых американцы выдерживают бурбон, и наполнить его мокрым песком, вы получите вполне реалистичное сравнение. Ни одно млекопитающее, на семьдесят процентов состоящее из воды, не могло бы даже надеяться обрести такую массу тела. Один удар лапы мимика достаточно силен, чтобы человек разлетелся на тысячи кусочков. Их копья – метательные снаряды, вылетающие из углублений в телах, – по эффективности не уступают сорокамиллиметровым патронам.

Для того чтобы сражаться с ними, мы используем машины, которые делают нас сильнее. Мы забираемся в Доспехи – последнее достижение науки. Оборачиваемся в шкуру стального дикобраза, такую прочную, что даже очередь из пулемета, выпущенная в упор, не оставит на ней ни царапины. Вот как мы выходим на бой с мимиками – и все равно безнадежно проигрываем.

Мимики не вызывают инстинктивного страха вроде того, который испытывает человек, столкнувшийся с медведицей, защищающей свое потомство, или глядящий в глаза голодного льва. Мимики не ревут, не рычат. На них не страшно смотреть. Они не расправляют крылья, не поднимаются на задние ноги, чтобы выглядеть более грозно. Они просто охотятся – с безжалостностью машины. Я почувствовал себя оленем в свете фар, застывшим на пути быстро приближающегося грузовика. Я не мог понять, как очутился в этой ситуации.

У меня закончились патроны.

Прощай, мама.

Я умру на поле боя. На богом забытом острове, без друзей, без семьи, без подружки. В мучениях, в страхе, обгадившись от ужаса. И даже не могу поднять последнее оставшееся у меня оружие для защиты от ублюдка, бегущего ко мне. Словно пламя, полыхавшее во мне, внезапно погасло, когда закончились патроны.

Мимик движется ко мне.

Я слышу, как Смерть дышит мне прямо в ухо.

Ее силуэт разрастается на головном дисплее.

Теперь я вижу Смерть. Все тело заляпано красным. Коса, огромная, двухметровая громада, того же яркого оттенка, цвета крови. Только она больше похожа на боевой топор, нежели на сельскохозяйственное орудие. В мире, где друг и враг носят одинаковый камуфляж песочно-землистого оттенка, Смерть излучает приглушенное красное сияние.

Смерть бросается вперед – быстрее, чем даже мимик. Ярко-алая нога наносит удар – и я лечу.

Доспех смят. Я перестаю дышать. Небо становится землей. Дисплей быстро покрывается красными мерцающими предупреждениями. Я кашляю кровью. На другие предупреждения уже можно не обращать внимания.

И тут молот-пробойник стреляет. Взрыв подбрасывает меня в воздух на десять метров, не меньше. Обломки брони со спины Доспеха усеивают землю. Я приземляюсь вверх ногами.

Смерть взмахивает боевым топором.

Металл яростно визжит, когда она легко вспарывает то, что вспороть нельзя. Топор издает громкий скрежет поезда, мчавшегося на полной скорости и резко замедлившего ход.

Я вижу, как панцирь мимика проплывает мимо меня в воздухе.

* * *

Всего один удар – и мимик превратился в бесформенную груду. Пепельный песок заструился из зияющей раны. Две половины твари конвульсивно подергивались, каждая в собственном странном ритме. Существо, которому даже новейшие военные разработки человечества не могли принести особого вреда, было упокоено варварским оружием тысячелетней давности.

Смерть повернулась и взглянула мне в лицо.

Среди яростно мигающих предупреждающих об опасности сигналов, теснящихся на дисплее, внезапно замерцал один-единственный зеленый огонек. Поступило сообщение от союзника: «…ты немного… орошо?» Женский голос. Почти ничего не разобрать из-за треска помех. Я не мог встать. В Доспехе не осталось зарядки – и во мне тоже. Последние силы, которые у меня еще оставались, я потратил на то, чтобы перекатиться на бок.

Присмотревшись, я понял, что со мной рядом никакой не Ангел Смерти. Это всего лишь еще один солдат в Доспехе. В Доспехе, не похожем на мой, поскольку он оснащен массивным боевым топором вместо молота-пробойника. На плече вместо JP – «Япония» – гордо красовалось U.S. – «США». Вместо привычной окраски, напоминавшей пустынный камуфляж (хаотическое чередование пятен песочного и кофейного оттенков), ее Доспех сверху донизу сиял ярким кроваво-красным цветом.

Стальная Сука.

Я слышал разные рассказы о ней. Девка, подсевшая на войну, как на иглу, все время кидающаяся в бой, куда бы он ее ни заводил. Ходили слухи, что она и ее отряд Операторов особого назначения войск США положили больше половины мимиков с начала войны. Может, человек, повидавший столько сражений и выживший, действительно уже стал Ангелом Смерти?

Все еще сжимая боевой топор, женщина в пламенеющем кроваво-красном Доспехе двинулась ко мне. Рука потянулась вниз, к разъему на моей плечевой плате. Вызов на комм.

– Я давно хотела кое-что узнать.

Ее голос, чистый и звенящий, как кристалл, заполнил мой Доспех. Мягкий, спокойный тон, совершенно не сочетающийся с двухметровым топором и побоищем, которое она только что учинила.

– Правда, что зеленый чай в Японии подают в конце обеда совершенно бесплатно?

Проводящий песок по-прежнему сыпался из поверженного мимика, развеиваясь по ветру. Я слышал далекие вопли пролетающих пуль и снарядов. Я лежал на поле боя, выжженной пустыне, где погибли Ёнабару, капитан Юге и весь мой взвод. Это лес из стальных каркасов. Место, где твой костюм быстро наполняется твоими же испражнениями. Где ты медленно вязнешь в болоте крови и грязи.

– Я как-то раз оказалась в беде, потому что верила всему, что читала. Поэтому решила подстраховаться и спросить у местного, – спокойно продолжила она.

«Я лежу без сил, полумертвый, весь в дерьме, а ты хочешь побеседовать со мной о чае?!» – мелькнуло у меня в голове.

Кто так делает – подойти к человеку, размазать его по земле, а потом мило поинтересоваться, как в ресторанах чай подают?! Что творится у нее в голове? Я хотел высказать ей все, что о ней думаю, но язык отказывался шевелиться. Фразы выстраивались в голове, но рот забыл, как надо их выговаривать, – тирада, сплошь состоящая из грязных ругательств, замерла у меня на губах.

– Вечная проблема с книгами. В половине случаев автор понятия не имеет, о чем говорит, – особенно это касается тех, кто пишет про войну. А теперь давай-ка убери палец со спускового крючка и сделай глубокий вдох.

Дельный совет. Я снова стал нормально видеть – хотя на это ушло не меньше минуты. Звук женского голоса всегда действовал на меня успокаивающе. Боль, о которой я на время забыл в бою, снова вернулась, вгрызаясь в живот. Доспех неверно истолковал судороги в мышцах и стал подергиваться. Я вспомнил пляску, которую устроил костюм Ёнабару перед его смертью.

– Сильно болит?

– Сама как думаешь? – Мой ответ был не громче хриплого шепота.

Красный Доспех опустился передо мной на колени, осматривая пробитую пластину над животом. Я рискнул задать еще один вопрос:

– Как идет сражение?

– Триста первую стерли с лица земли. Основная линия отошла к побережью, перегруппировывается.

– А твой отряд?

– О них можно не беспокоиться.

– Как… как я выгляжу?

– Копье пробило Доспех спереди, но задние пластины выдержали. Сильно обгорел…

– Насколько сильно?

– Сильно.

– Вот черт. – Я поднял взгляд к небу. – Похоже, начинает проясняться.

– Да. Мне нравится здешнее небо.

– Почему?

– Чистое. Больше такого неба нет нигде, только на островах.

– Я умру?

– Да, – сказала она мне.

Я почувствовал, как глаза наполняются слезами. Я был рад, что шлем скрывает мое лицо. Так о моем позоре никто больше не узнает.

Женщина в красном Доспехе пересела ближе и мягко обхватила ладонями мою голову.

– Как тебя зовут? Я хочу узнать не твой серийный номер или звание. Твое имя.

– Кэйдзи. Кэйдзи Кирия.

– Я Рита Вратаски. Я буду с тобой, пока ты не умрешь.

Рита не могла сказать ничего, что обрадовало бы меня сильнее, но я не хотел, чтобы она об этом догадалась.

– Если останешься, ты тоже умрешь.

– У меня есть свои причины. Когда ты умрешь, Кэйдзи, я заберу батарею от твоего Доспеха.

– Это жестоко.

– Не нужно сопротивляться. Расслабься. Не борись.

Я услышал электронный треск – на комм в шлеме Риты поступил сигнал. Раздался мужской голос. Поскольку наши Доспехи были подключены друг к другу, техника автоматически передала их разговор и мне.

– Воющая Собака, говорит Старший Заводчик.

– Слышу тебя. – Никаких эмоций.

– Альфа-сервер и весь регион под контролем. По нашим расчетам, сможем продержаться еще максимум тринадцать минут. Пора забирать пиццу.

– Воющая Собака тебя поняла. Дальше работаем в тишине.

Красный Доспех снова поднялся, разорвав связь между нашими коммами. За спиной Риты прогрохотал взрыв. Я хребтом почувствовал, как содрогнулась земля. С неба к нам помчалась управляемая лазером бомба. Она врезалась глубоко в землю, добралась до твердых пород в недрах и только тогда взорвалась. Молочно-белая земля надулась, как забытый на сковороде блин; поверхность растрескалась, и оттуда фонтаном взметнулась более темная почва цвета кленового сиропа. Комья грязи и глины градом обрушились на мой Доспех. Боевой топор Риты по-прежнему ярко блестел.

Дым рассеялся.

Я разглядел шевелящуюся массу в центре огромного кратера, оставленного взрывом. Враг. Красные светящиеся точки высыпали на экран радара – так много, что все они соприкасались друг с другом.

Мне показалось, что Рита кивнула. Она прыгнула вперед, легко порхая по полю сражения. Ее топор поднимался и снова падал. Каждый раз, когда свет играл на его лезвии, прочь отлетал панцирь мимика. Песок, струящийся из ран, маленькими вихрями вплетался в круговерть умелых ударов. Она вспарывала панцири с той же легкостью, с какой лазер резал бы сливочное масло.

Рита описала полный круг, защищая меня от мимиков. Мы явно проходили с ней один и тот же курс обучения, но она прорубалась через строй врага как броневик, в то время как я лежал на земле – сломанная игрушка, у которой села батарейка. Никто не вынуждал меня идти сюда. Я сам притащился в это болото, на поле боя, и ничего хорошего так ни для кого и не сделал. Лучше бы меня подбили рядом с Ёнабару. По крайней мере, тогда другой солдат не подвергался бы опасности, пытаясь защитить меня.

Я решил, что нельзя умирать с тремя снарядами, еще остававшимися в молоте.

Я поднял ногу. Оперся рукой о колено.

Встал.

Закричал. Заставил себя идти дальше.

Красный Доспех повернулся ко мне.

Я услышал какой-то шум в наушниках, но не смог разобрать, что она пыталась мне сказать.

Один из мимиков отличался от остальных. Я не могу сказать, что он выглядел по-другому – нет, точно такой же раздувшийся труп утонувшей жабы. Но в нем было нечто, отличавшее его от других. Возможно, близость смерти обострила все мои чувства, но я каким-то образом знал, что именно с ним мне суждено сразиться.

Я так и поступил. Прыгнул на мимика, и он ударил меня хвостом. Я почувствовал странную легкость в теле. Он отрезал мне одну руку. Правую. Но молот-пробойник на левой остался цел. Мне повезло. Я нажал на спуск.

Заряд зажегся, снаряд вылетел под идеальным углом в девяносто градусов.

Еще один выстрел. В панцире твари появилась дыра.

Еще один выстрел. Я потерял сознание.

Дешевая книжка, которую я читал, лежала возле подушки.

Это был детектив про американского сыщика, который считался кем-то вроде эксперта по Востоку. Я заложил указательным пальцем страницу со сценой, в которой все основные действующие лица встречаются за ужином в японском ресторане в Нью-Йорке. Клиент детектива, итальянец, хочет после еды заказать эспрессо, но сыщик уверенно останавливает его. Он начинает рассказывать о том, что в японских ресторанах всегда после ужина подают чай, поэтому нет нужды заказывать что-то еще. Затем он долго распространяется о том, как хороню зеленый чай сочетается с соевым соусом – и, кстати, почему в Индии в чай с молоком добавляют специи? Ему наконец-то удалось собрать всех действующих лиц в одном месте – а он говорит о чем попало, обо всем, что только приходит в голову, кроме, собственно, преступления.

Я потер глаза.

Провел рукой по рубашке, ощупывая живот сквозь ткань. Почувствовал твердые кубики пресса, которых всего полгода назад у меня не было и в помине. Ни следа раны или обгоревшей плоти. Правая рука была на месте, как и полагалось. Сплошь хорошие новости. Приснится же такое…

Должно быть, я уснул, читая книгу. Надо было сразу понять: что-то тут не так, когда в моем сне Буйная Смертерита завела вежливую беседу о дурацких книгах. У американских Операторов особого назначения, которые пересекли Тихий океан лишь для того, чтобы почувствовать вкус крови, нет времени на то, чтобы читать бестселлеры. Если вдруг свободное время у них и находится, они наверняка посвящают его тщательной отладке своих Доспехов.

Отличное начало дня. Сегодня я впервые окажусь в настоящем сражении. Вот почему мне не приснилось, к примеру, как я крушу плохих парней и получаю повышение разом на пару рангов?

С верхней койки по радио, на котором басы давным-давно приказали долго жить, орала какая-то музыка – невнятный доисторический рок, такой древний, что даже мой старик бы его не узнал. Я слышал, как постепенно оживает база, отовсюду неслась бессвязная болтовня, которую перекрывал чирикающий, хрипловатый голос диджея, явно проглотившего не одну чашку кофе и теперь предупреждающего о повышенной ультрафиолетовой активности во второй половине дня. «Осторожней, можно обгореть на солнце!»

Казарма, по большому счету, была сделана из четырех листов огнеупорного дерева, сколоченных вместе. На одной из стен висел постер с загорелой красоткой в бикини. Кто-то прилепил вместо ее головы снимок премьер-министра, выдранный из газеты, выпускающейся здесь, на базе. А улыбающаяся головка девицы в бикини теперь венчала мускулистое тело мачо-бодибилдера на соседнем постере. Куда подевалась голова бодибилдера, история умалчивает. Пропала без вести.

Я потянулся, не вставая с койки. Грубо сваренная рама из алюминия протестующе заскрипела.

– Кэйдзи, подпиши-ка. – Ёнабару перегнулся через бортик верхней койки. Он отлично выглядел для парня, которого я только что видел мертвым. Говорят, те, кого видишь мертвым во сне, будут жить вечно.

Дзин Ёнабару пришел в армию на три года раньше меня. Все эти три года, которых не было у меня, он старательно убирал жир и наращивал мускулы. До начала военной службы Ёнабару был тощим как жердь. Теперь же он казался выточенным из камня. Он был солдатом – и выглядел соответственно.

– Что это?

– Признание. Я тебе о нем рассказывал.

– Я же еще вчера подписал.

– Правда? Странно… – Я слышал, как он листает страницы, лежа на койке надо мной. – Нет, здесь нет. Подпиши еще разок, ладно?

– Ты что, меня надуть пытаешься?

– Разве что ты вернешься в черном мешке на молнии. К тому же умираешь только раз, так какая разница, сколько копий ты подпишешь?

У солдат вооруженных сил на передовой есть традиция. В день перед операцией они взламывают склад и выносят спиртное. Пей и веселись, ведь завтра мы умрем. Рюмка, которую наливают перед сражением, успешно разгоняет ацетальдегид, оставшийся в крови, снимая похмелье. Но если ты перебрал, стал слишком бурно веселиться и попался на этом, то тебя ждет дисциплинарный комитет – а то и полевой суд – за хищение армейского имущества. Но это уже будет после боя, когда все солдаты вернутся на базу. И разумеется, заставить труп предстать перед военно-полевым судом – задачка не из легких. Вот почему мы все перед боем подписывали признания, в которых сообщалось, что идея ограбить склад на нашей совести. Потом начнется следствие, и непременно выяснится, что бедолага, которому не повезло погибнуть в сражении, как раз и был организатором всего безобразия. Отличная система. Ребята, охранявшие склад, прекрасно знали об этих набегах и всегда оставляли бутылки, которых вряд ли быстро хватятся. Поведения руководства я не понимал – нет бы сами наливали парням выпить перед сражением, хотя бы и ради поддержания боевого духа… Но нет, каждый раз одно и то же. У славных идей нет ни единого шанса на существование в условиях старой доброй бюрократии.

Я взял лист, протянутый Ёнабару.

– Странное дело, я думал, что буду больше нервничать.

– Так скоро? Прибереги нервы до завтра, дружище.

– В каком смысле? Мы же снаряжаемся сегодня днем.

– Совсем спятил? И долго ты в Доспехе пробегать планируешь?

– Если не сегодня, то когда?

– Наверное, завтра, перед выходом?

Я чуть не свалился с кровати. На мгновение мой взгляд замер на солдате, лежащем на соседней койке. Он лениво листал порножурнал. Затем я снова уставился на Ёнабару.

– Что значит «завтра»? Нападение решено отложить?

– Нет, оно и было назначено на завтра. Но сегодня наша секретная миссия – как следует набраться – начнется ровно в 19:00. Напьемся до чертиков и с утра проснемся с адским похмельем. И этот план нам не испортит даже штаб.

Стоп. Мы же вчера уже вломились на склад. Я все прекрасно помнил. Я жутко нервничал, думая о том, что отправляюсь в свой первый бой, и поэтому решил лечь немного пораньше. Я вернулся в казарму, лег на койку и начал читать тот самый детектив. Я даже помнил, как помогал Ёнабару влезть наверх, когда тот вернулся, еле переставляя ноги, после бурного прощания с дамочками.

Если только… Может, и это мне тоже приснилось?

Ёнабару ухмыльнулся:

– Что-то ты нерадостно выглядишь, Кэйдзи.

Я поднял книгу с постели. Я захватил ее с собой, чтобы почитывать в свободное время, но был так занят зубрежкой и отработкой строевой подготовки, что книга так и провалялась все это время на дне моей сумки. Я помню, как подумал тогда: ирония судьбы – у меня не было времени на чтение вплоть до того самого дня, когда мне, возможно, суждено погибнуть. Я пролистал книгу на несколько страниц вперед. Действительно, американский детектив, якобы специалист по Востоку, обсуждает тонкости подачи и особенности приготовления зеленого чая, как я и запомнил. Но если день перед боем – сегодня, то когда же я успел прочитать большую часть книги? Картина упорно не складывалась.

– Слушай. Ничего серьезного в завтрашней операции не будет.

Я моргнул.

– Ничего серьезного, да?

– Главное, вернись домой, никому не выстрелив в спину, и все в порядке.

Я только фыркнул в ответ.

Ёнабару сложил пальцы в форме пистолета и приставил указательный к голове.

– Я серьезно. Если будешь слишком трястись, спечешься – лишишься остатков мозгов еще до того, как враг попробует тебе их вынести.

Парень, которого я заменил, стал терять связь с реальностью, поэтому его убрали с передовой. Поговаривали, что он начал получать по комму сообщения о том, что человечество обречено. Такие вещи нельзя слушать парню, облаченному в броне-костюм вроде Доспеха и служащему в силах Единой обороны. Подобные случаи бывают нечасто, куда больше ребят гибнет в сражениях с противником, но все равно приятного мало. В бою, если ты полностью не контролируешь тело и разум, становишься источником проблем. Я совсем недавно прибыл на передовую – даже еще ни разу в сражениях не участвовал, – a y меня уже начались галлюцинации. Кто знает, какие еще страхи и предостережения выдаст мое подсознание…

– По-моему, если человек, вернувшийся из боя, не ведет себя странновато, значит, у него не все дома, – усмехнулся Ёнабару.

– Хватит уже новобранца-то пугать, – запротестовал я. Страшно мне не было, но происходящее изрядно действовало на нервы. Я ничего не понимал.

Дата добавления: 2015-08-20