Н. РУСИНОВА

НА РЕПЕТИЦИЯХ ЧЕХОВСКОГО СПЕКТАКЛЯ ¹

¹ Подготовлено для настоящего сборника.

Вахтангов осуществил в Студии "Чеховский вечер", который состоял из трех произведений: "Воры", "Юбилей" и "Свадьба".

На мою долю выпало большое счастье встретиться с Вахтанговым в работе над ролью Любки в "Ворах". Борис Щукин был назначен на роль Мерика. Фельдшера играл Владимир Балихин.

Уезжая в санаторий, Евгений Богратионович дал нам задание репетировать самостоятельно. Мы со Щукиным, не теряя времени, решили готовить сцену пляски. От нее могут появиться нужные характеры и нужные взаимоотношения Любки и Мерика. Это было как бы предварительной разминкой, чтобы осмелеть, ощутить атмосферу постоялого двора, верно подойти к раскрытию сути чеховских "Воров", Наша задача была найти правдивый нерв, вихревое самочувствие, горячий настрой сцены. Естественно, что это была только проба наших сил, но проба оказалась нужной: мы подготовили себя к работе с Вахтанговым.

Хочу остановиться на двух сценах -- Любки с фельдшером и с Мериком. Уроки Вахтангова происходили в присутствии всего коллектива. Работая, Вахтангов держал в сфере внимания каждого. Атмосфера труда, хорошая, дружная творческая атмосфера способствовала не только раскрытию и воспитанию в каждом -из нас человека-художника, но и творческому горению самого Вахтангова. Скучать на репетициях Евгений Богратионович не позволял и не давал.

В сцене с фельдшером Вахтангов объяснял нам: "Любка задерживает фельдшера, но надо найти способ как это сделать. У вас происходит почти что драка, вы друг друга отталкиваете, боретесь. Словом, у вас работают в первую очередь руки, этого не должно быть". Вахтангов предлагает мне: У Любки есть другое средство сразу же остановить фельдшера. Как только Мерик хлопнул дверью, Любка должна мгновенно очутиться около двери. Не подойти, а почти прыгнуть, как кошка или какой-то зверек,, и преградить дорогу фельдшеру. Любка должна ошарашить его вызывающей смелостью своего поведения. Став спиной к двери, заложив руки назад, без единого движения, Любка своей лукавостью, женственной теплотой речи, ласковым притворством останавливает фельдшера. Она хочет оттянуть время и постепенно задуривает ему голову -- пусть он размякнет от ее женских чар, и он уже не рвется поглядеть на лошадь. А Любка, не теряя времени, игриво снимает золотую цепочку с часов фельдшера, и вроде бы они поладили. Убедившись в силе своего воздействия, когда ее ухо подскажет, что Мерик выехал со двора, Любка даже не оттолкнет фельдшера, а просто отойдет от двери, дав ему понять, что дорога свободна -- лошади уже мет. Вот и все.

Когда фельдшер врывается с криком в избу -- "Где моя лошадь? Говори, чертовка!", Любка ведет себя правильно -- в ярости, брезгливо отталкивает его: "Отойди, поганый!"

Таким образом, говорит Вахтангов, характер Любки укрупняется и наполняется волевым темпераментом. Тем более, надо помнить, что эта сцена происходит после пляски и расставания с Мериком. Кусок пляски Вахтангов предлагает назвать "Огонь-девка". (По автору этот текст принадлежит фельдшеру, который, зажигаясь пляской, кричит: "Огонь-девка! Что за жар! Отдай все, да и мало!") Вахтангов считает, что это и должно быть основой определения образа Любки с ее жаркой душой и взбунтовавшейся кровушкой.

Эта сцена завершается объятиями. Мерик, поймав Любку и глядя ей в глаза, раскрывает дальнейший план действия: "Ужо узнаю, где у твоей старухи деньги спрятаны, убью ее, а тебе горлышко ножичком перережу, зажгу постоялый двор и с вашими деньгами пойду в Кубань"...

Вахтангов останавливает нас и поясняет: "Конокрад Мерик слов на ветер не бросает. Он держит себя хватом, не скрывая своих воровских намерений. Видя опьяневшего фельдшера, он держит одну мысль, одну затею -- угнать лошадь. А для этого ему нужна Любка, любящая его Любка... Язык у них с Любкой один -- воровской".

Вахтангов поправляет Щукина-Мерика: текст "горлышко ножичком перережу" надо говорить без тени угрозы. Мерину надо зацепить Любкину преданность и, проверив ее, действовать вместе с ней. А потому и говорить он должен, ласково нашептывая, в мягких тонах. В этом будет чувствоваться привычная воровская бравада, похвальба.

Делаем этот кусок. Мери" -- Щукин обнимает Любку левой рукой, а правая рука направлена куда-то ввысь, в мечтательном ракурсе. Текст "горлышко перережу... пойду на Кубань. Овец заведу" и т. д. звучит так правдиво, возвышенно, так нежно, ласково, так перспективно заманчиво, что мое -- Любкино -- сердце растаяло до слез и я, глотая их, произнесла свой текст умоляюще: "Останься, Мерик!" Щукин, увидев мою навернувшуюся слезу, поспешил мне на выручку и, как бы протрезвев, сняв весь лиризм, резко меняет свое поведение: "Нет, Люба, не держи, гулять желаю",-- сказал, подпоясываясь, с подтекстом "надо удирать". В зрительном зале взрыв самого откровенного, дружного хохота.

Вахтангов подверг эту сцену анализу и обсуждению. Щукин специально обыграл слезу Любки, говорит Вахтангов. Увидев слезу, Мерик меняет ритм сцены, ускоряя свой отъезд, делается суетливее (вроде бы струсил, и бежать!) и это естественно вызывает смех, которого здесь не должно быть. Конокрад Мерик трезво осуществляет свою затею -- угнать лошадь, и до слезы ли ему? Вот если бы Мерик ускорял свой отъезд, принимая во внимание опьяневшего фельдшера, это нормально и не смешно, это верно по задаче. А сейчас -- "от лукавого". Вахтангов подчеркивает, что Мерик воплощает в себе страсть воровского горения. Сам Чехов писал, что конокрадство это не просто кража, а страсть. Исполнительским же, актерским камертоном должно быть соответствие правде. Об этом всегда надо помнить.

В дальнейшем наш спектакль "Воры" был отшлифован Вахтанговым тщательнейшим образом, детально, как говорится, до блеска.

Однажды на вечере присутствовал М. А. Чехов, специально приглашенный Евгением Богратионовичем и, поздравляя нас, хвалил весь состав.

В спектакле "Свадьба" мне была поручена роль без текста. Дальняя родственница, тетя, сполна удовлетворив свой аппетит и покинув - свадебный стол, сидела у косяка открытой в другую комнату двери и откровенно дремала. Дверь была в самом центре сцены.

Однажды на репетиции, проходя мимо, Вахтангов незаметно для всех бросает мне: "Вы сидите на самом сквозняке. Хоть бы чихнули где-то", и лукаво улыбнувшись, пошел дальше. Что это -- шутка или задание? Конечно, задание. И я стала искать подходящего момента.

Начинается сцена жениха (И. М. Кудрявцев), который в повышенном тоне ведет диалог с матерью невесты, требуя приданого. Сюда я и включила свой "чих" три раза подряд. Жених даже подпрыгнул от неожиданности и удовольствия, указав на тетку рукой,-- дескать, вот видите, я говорю правду. Естественно, осе сидевшие за свадебным столом, стали хохотать, приняв это за удачную случайность, которая внесла оживление в сцену жениха. Вахтангов одобрил наш экспромт.

Этим не кончились наши отношения с женихом. Уходя, разгневанный жених случайно споткнулся в дверях и напугал дремавшую тетку, которая резко, протестующе воскликнула что-то и погрозила ему рукой.

Вахтангов любил и умел находить в сценической жизни персонажей правдивые штрихи, обогащающие и смыслово укрупняющие атмосферу спектакля в целом. Он не допускал на сцене статистообразных, пусты" людей. Даже в маленьких ролях, в эпизодах он требовал, чтобы все было оправдано сценической необходимостью, чтобы актер действовал и создавал живой образ. Вот почему в спектаклях Вахтангова не было несыгранных ролей.

Сейчас, вспоминая это драгоценное время с Вахтанговым и нас, неоперившихся, желторотых птенцов, тянувшихся к творческой пище, всякий раз еще глубже и острее оцениваешь этот счастливый кусок нашей жизни.

Вахтангов обладал каким-то особым чутьем в подходе к ученику. Как он умел "раскрывать", "развернуть" актера, как он любил этот волшебный труд! Об этом, наверно, никогда нельзя будет рассказать достаточно красноречиво. Все, кто в своей творческой жизни обязан Евгению Богратионовичу хоть одним часом его помощи, навсегда запомнили это -- ибо этот час раскрывал им двери театра.

Дата добавления: 2015-08-20