Марта 1919 г.

Дорогой Евгений Богратионович!

За несколько часов перед тем, как получить Ваше письмо, я обдумывал начало моего к Вам, я решил начать его так:

"То, что я Вам пишу,-- торжественный момент в моей жизни. Мне хочется быть на острие моей любви к Вам, чтобы Вам было так же легко и необходимо прочесть это письмо, как мне его написать".

Так я начинаю и теперь.

Великое мое горе и неудобство в том, что Вы не нуждаетесь в моей благодарности и во многом другом, в чем нуждаются обыкновенные люди. Поэтому мне приходится начинать прямо с самого главного, а это не всегда принято.

Вот это главное.

Вахтангов, знайте -- я служу Вам и с сильно бьющимся сердцем радуюсь быть рабочим Вашей мастерской. Когда я вижу Ваше лицо -- в музыке и в искрах Ваших молотов, когда Вы нагнетаете грудным пеньем о Правде наши мехи,-- мне больше ничего не надо, как только стоять рядом с Вами -- Рыцарем,-- Мастером,-- и Другом. К этим трем именам прибавим студийное обычное "Руководитель".

И знайте еще, Вахтангов,-- не верьте мне, если я буду говорить или делать противоположное только что сказанному. Не верьте, чтобы это противоположное превышало или равнялось вещам, которые мне легко отдать Вам сейчас -- мою человеческую любовь и мою рабочую силу. Эти два -- острие и линия судьбы (как выражаются хироманты). Остальные -- день и час -- они бывают разными -- и бывают ужасно, до отчаянья (я почти жалуюсь) дурными.

А вот сейчас только и есть у меня, что Ваши глаза.

Многие говорят, что мы в чем-то по-разному смотрим на искусство. Этого не может быть, раз мы оба открыты принять все, что угодно, лишь бы -- настоящее. А в оценке "настоящего" никто никогда еще не расходился с кем бы то ни было.

Верьте, Евгений Богратионович, что С_т_у_д_и_я с_у_щ_е_с_т_в_у_е_т н_е_д_а_р_о_м. В этом исхоженном нашими калошами переулочке -- незасветимо много следов человеческого горя, любви, обид и мечтаний, ошибок и примирений. Такие вещи зря не пропадают. А когда все пройдет, когда кончатся наши трепанные юности, когда вокруг и в нас самих будет чисто и бело, как на великом деревенском снегу,-- о, тогда мы опять сядем за этот же стол 13 человек -- и в дешевом папиросном дыму, в час городской Полуночи и гораздо позже в тревожном волненьи так же будем задавать Правде и Вам свой последний и единственный вопрос: как нам жить дальше.

Ну вот.

Как видите, дорогой Евгений Богратионович, у меня нет к Вам никакого дела, а есть одна сплошная лирика.

Желаю Вам здоровья и бодрости, и веселой, со звоном, со славой весны через месяц.

Любящий Вас Павел Антокольский.

P. S. Маленькие стихи -- залог пьесы в будущем году.

ЕВГЕНИЮ ВАХТАНГОВУ

Всем чемпионам шахматной науки,

Актерам, птицам, плотникам -- в пример,

Твои сухие жилистые руки

И твердый ястребиный глазомер.

Товарищем, чье имя Люцифер,

Нарядным чертом в комедийном трюке,

Вином демагогических химер

И пеньем Правды в круговой поруке.

Так -- в разных днях -- единое лицо

Над нами, кучкой рьяных подлецов

В Американском баре, в ночь Потопа.

Так впереди -- Народный и Ничей

Театр, и в нем Творенья семь ночей,

И русским братством пьяная Европа.

Студии

15 марта 1919 г.

Приветствую Студию в день ее большого праздника.

Приветствую исполнителей "Обручения".

Целую и поздравляю Павлика Антокольского.

Поздравляю Юру Завадского и Ю. С. Никольского.

Благодарю и от Студии и от себя Клару Абрамовну {К. А. Коварская шила костюмы для спектакля.}.

Ласково, как умею, жму вам руки и хочу, чтобы вы почувствовали, как я хочу всем вам мира, радостей, дней светлых. Хочу, чтобы вы поняли, что не будь той Студии, которая росла до сих пор, не мог бы осуществиться и сегодняшний спектакль. Ни одним днем раньше, ни одним днем позже пьеса Антокольского не могла появиться перед зрителем. И если есть в душе вашей праздник,-- а он должен быть, если даже сегодня вы будете нестройно играть,-- то прежде всего вы обязаны этим Студии. Берегите ее. Уважайте друг в друге человеческую личность и художника. Берегите Студию.

Любящий Вас Е. Вахтангов.

Дата добавления: 2015-08-20