Прости, родина!

Прости меня, Родина, чье святое

Имя не раз повторял я в бою,

Прости за то, что с последним вздохом

Не отдал я жизнь во славу твою.

О нет, я тебя ни на миг не предал

Во имя пылинки — жизни моей.

Волхов — свидетель: священной присяге

Я верен был до последних дней.

Не трусил я, видя, как рвутся бомбы,

Как сыплются пули свинцовым дождем,

Не дрогнул душой, когда кровь и трупы

Только и были видны кругом.

Хоть сзади и спереди, слева и справа

Отрезан был путь, хоть пылала грудь,

Облитая кровью,— не лил я слезы,

Ослаб, но душой не слабел ничуть.

Тень смерти костлявой, неотвратимой

Ко мне приближалась,— и думал я:

«Бери меня, смерть! В ненавистном рабстве

Пускай не окончится жизнь моя!..»

Не я ли писал моей спутнице жизни:

«Не бойся, родная, мне цель ясна,—

Пусть крови последняя капля прольется,

На клятве моей не будет пятна!»

Не я ли пламенными стихами

В кровавом бою возглашал: «Клянусь,

Увижу смерть — с презреньем и гневом

В лицо ей в последний миг улыбнусь!»

Писал я: «Любовь твоя, о подруга,

Поможет в муках предсмертных мне,—

Как верен я был и тебе, и Отчизне,

Я кровью своей напишу на земле!»

Писал я: «Отдам свою жизнь в сраженье

И только тогда спокойно усну...»

Поверь мне, Отчизна: горящим сердцем

Твердил я клятву эту одну!

Но зло надо мною судьба посмеялась,

И смерть меня не коснулась, нет...

Что мог я поделать, если нежданно

В последний миг отказал пистолет?

Себя скорпион беспощадно жалит,

Увидев, что он окружен огнем,

Орел умирает, с утеса бросаясь,

А я разве не был таким орлом?

Да, Родина, верь: был орлом я смелым,

И чтоб не попасться во вражью сеть,

Хотел я расправить гордые крылья,

С утеса броситься — и умереть.

Хотел, но не смог... От последнего слова

Решил отказаться друг-пистолет...

А враг мне сковал ослабелые руки,

Погнал по дороге жестоких бед.

Теперь я в неволе... Каждое утро

Гляжу на восток, где заря взошла,

И пламя мщенья стихами рвется

Из сердца израненного орла.

Восток — словно знамя в руках друзей

Огнем по утрам небеса багрит...

О если б, друзья дорогие, вы знали:

Не болью пробитой груди, не печалью,

А яростью пленное сердце горит!

Одна лишь надежда: бежать поможет

Мне черная августовская ночь.

Священный гнев и любовь к Отчизне

Разрушить неволю должны помочь!

Одна лишь надежда, друзья, что скоро

Опять я примкну к рядам боевым

Израненным, но не смирившимся в рабстве,

Ничем не запятнанным сердцем моим.

Июль 1942 г.

ВОЛЯ

И в час, когда мне сон глаза смыкает,

И в час, когда зовет меня восход,

Мне кажется, чего-то не хватает,

Чего-то остро мне недостает.

Есть руки, ноги — все как будто цело.

Есть у меня и тело, и душа.

И только нет свободы! Вот в чем дело!

Мне тяжко жить, неволею дыша.

Когда в темнице речь твоя немеет,

Нет жизни в теле — отняли ее,

Какое там значение имеет

Небытие твое иль бытие?

Что мне с того, что не без ног я вроде:

Они — что eсть, что нету у меня,

Ведь не ступить мне шагу на свободе,

Раскованными песнями звеня.

Я вырос без родителей, и все же

Не чувствовал себя я сиротой.

Но то, что было для меня дороже,

Я потерял: отчизну, край родной!

В стране врагов я раб тут, я невольник,

Без родины, без воли —сирота.

Но для врагов я все равно — крамольник,

И жизнь моя в бетоне заперта.

Моя свобода, воля золотая,

Ты птицей улетела навсегда.

Взяла б меня с собою, улетая,

Зачем я сразу не погиб тогда?

Не передать, не высказать всей боли,

Свобода невозвратная моя.

Я разве знал на воле цену воле!

Узнал в неволе цену воле я.

Но коль судьба разрушит эти своды

И здесь найдет меня еще в живых, —

Святой борьбе за волю, за свободу

Я посвящу остаток дней своих,

Июль 1942

Дата добавления: 2015-08-20