Джокунда растворила окна, и солнечные лучи легли золотыми полосами на широкие дубовые половицы. Комната наполнилась жизнерадостным пением жаворонков, а издалека доносились звуки охотничьего рога.
– Сегодня чудесный день, Нэн. Ты не хочешь встать? – спросила она.
– Встать? Для чего? – мрачно произнесла Анна, так любившая когда-то залитый солнцем утренний сад и знавшая толк в охоте.
Джокунду пугал вид Анны, лежавшей в постели тихо и неподвижно. Правда, она была больна, так больна, что даже отец не решался допекать ее своими упреками. Вскоре после того, как Анна оставила двор и вернулась домой, она сильно простудилась во время охоты в холодный дождливый день. Всю зиму она мучилась страшным кашлем, который довел ее до полного изнеможения. Но теперь опасность миновала, и Анна должна, считала Джокунда, приложить усилия, чтобы, наконец, подняться.
Но Анна оставалась в постели, терзая себя воспоминаниями о прошлом и бесконечно воскрешая в памяти то утро, когда Гарри Перси покинул ее.
В тот злосчастный день он не был похож на себя: исчезли его жизнерадостность и бьющая через край энергия. Осанка и все движения выражали тот же душевный надлом, что был и у Анны. Сквозь слезы она смотрела тогда на него и не могла поверить: разве вот эти сурово сжатые безжизненные губы целовали ее? Содрогаясь от рыданий, не заботясь, что думают окружающие, Анна долго глядела ему вслед из верхнего окна Вестминстерского замка. «Сейчас, в эту минуту, он навсегда уходит из моей жизни», – думала она, предчувствуя, что душевная пустота, которую она так остро ощущала тогда, останется ее уделом на многие годы.
Вестминстер и Гринвич стали для нее всего лишь отдаленными, щемящими сердце воспоминаниями.
И вот теперь в Хевере была весна, по дорожкам парка допоздна бродили влюбленные, а она, Анна Болейн, отставная фрейлина королевы, лежала в постели, равнодушная к щебетанию птиц и звукам охотничьего рога. Рядом стояла Джокунда с чашкой горячего бульона.
– Ты должна хорошо кушать, чтобы поправиться.
– Я не голодна.
Но Джокунда подняла повыше подушки и заставила Анну взять в руки чашку.
– Милая, бедная моя девочка, прошел уже почти год…
– Скажите лучше – век.
– И милорд Перси женат на этой злюке, Мэри Тал-бот, наверное, месяцев девять или больше…
– А его проклятый отец уже полгода как в могиле. Если бы он отправился на тот свет месяца на три пораньше, сейчас бы я, а не она, была женой Гарри!
– Дитя мое! Не говори так! Не думай так! Это огорчает меня до глубины души.
– Простите меня, Джокунда. Вы так любите меня. Вы так хорошо относитесь ко всем нам… и к Мэри.
Анна поймала руку мачехи и поцеловала ее. Чтобы сделать ей приятное, она села в постели и попробовала бульон. Но после двух глотков остановилась и, глянув на Джокунду умоляющими глазами, протянула ей чашку.
– У них… у Мэри Талбот… наверное, скоро будет ребенок? – едва слышно спросила она.
Джокунда любовно начала расчесывать длинные цвета вороного крыла волосы Анны, которые, казалось, были слишком тяжелы для ее маленькой изящной головы.
– Об этом ничего не известно, – ответила она. – Но, говорят, замок Врессел стал напоминать волчью яму. Новый граф холоден как лед, а его супруга сгорает от обиды и возмущения.
Анна была рада слышать это, но в то же время жалела Гарри. Она представляла себе, как неохотно он разделял супружеское ложе с нелюбимой женщиной и какой радостью стало бы оно, будь на ее месте Анна.
Если бы только у Гарри хватило тогда сил сопротивляться воле отца чуть дольше!
Она осуждала Гарри за недостаток твердости, но прощала его. Она понимала, что слова – словами, но когда доходит до дела, кто может противиться воле короля, Нортамберленда, Уолси? У них в руках власть. Их можно только молча ненавидеть.
– Есть и другие мужчины, – резонно заметила Джокунда, убрав в сторону гребень и чашку с бульоном.
– Да, но только один смог воспламенить мою душу, – твердо сказала Анна. – Я знаю, пройдет время, в моей жизни появятся другие мужчины. Может быть, они смогут разбудить во мне страсть. Такие были и раньше. Но никогда больше я не полюблю так, всем сердцем. Эта любовь делала меня доброй, великодушной…
Былое оживление появилось на лице Анны. Она приподнялась с подушек, прижав руки к груди.
– Боже мой, какой я была тогда! Именно такой вы всегда хотели меня видеть, Джокунда. Потому что любить истинно и быть любимой – это значит стать выше всего мелочного, низкого; это очищение, отречение от себя, благодарность Всевышнему за то, что живешь…
Но оживление Анны длилось недолго. Она вновь натянула на себя обшитое горностаем одеяло, и прежнее раздражение вернулось к ней.
– Прекрасно! Гарри теперь – граф Нортамберленд. Его любимый Врессел отныне принадлежит ему, так же как и уродливое тело Мэри Талбот. И пусть воспоминания о том, что он потерял, сожгут его!
– Нэн, остановись, ты опять доведешь себя до горячки!
– Да, я знаю, знаю. Вы видите, какая злоба сидит во мне. Но это они виноваты, они – в том числе Уолси и король! Если бы я могла заставить короля страдать, как страдаю я, или унизить Уолси, как он унизил мою любовь в тот день!
В приступе нервной головной боли Анна судорожным движением зажала уши ладонями.
– О, Боже мой, когда этот проклятый охотник перестанет трубить в свой рог?
Но звуки рога и голоса охотников стали слышнее. Собаки с лаем неслись через парк.
– Боже милостивый! Это же король! – воскликнула Джокунда.
Через секунду Анна босиком, едва дыша, стояла рядом с Джокундой у окна.
Действительно, к дому подъезжал Генрих Тюдор собственной персоной. Приятное лицо, добродушная улыбка.
Интересно, чему он так рад? Тому, что застал людей врасплох? Он растоптал ее жизнь, а теперь решил потешить себя картиной ее страданий?
Анна чувствовала, как тяжелая волна ненависти поднимается в ней.
– Наверное, он приехал для того, чтобы обсудить какие-то государственные дела с твоим отцом, – стараясь успокоить ее, сказала Джокунда и поспешила из комнаты, чтобы встретить короля.
За время болезни Анна, уйдя в глубь своих переживаний, редко вспоминала Генриха Тюдора, но если и думала о нем, то только с болью и ненавистью. Ее разбитое сердце не могло чувствовать мелких толчков тщеславия. В любом случае, она считала, что то лестное предпочтение, которое он оказывал ей, не могло смыть нанесенной обиды.
На лестнице послышались торопливые шаги и взволнованные голоса. Джокунда вновь появилась в комнате, на этот раз в сопровождении Симонетты и Мэтти, камеристки Анны, которая несла на вытянутых руках лучшее, парадное платье госпожи.
– Отец приказал тебе сойти вниз, – сказала леди Болейн.
– Я плохо себя чувствую, – попробовала уклониться Анна, забираясь обратно под одеяло.
– Вы достаточно хорошо чувствовали себя вчера, когда спускались вниз, чтобы поиграть с вашей собакой, – строго заявила Симонетта.
Но Анна не обратила на нее внимания.
– Вы хотите, чтобы я стала такой же распутницей, как Мэри? – бросила она вызов своей благочестивой мачехе.
На глазах Джокунды Болейн показались слезы, а руки потянулись к четкам, висевшим у нее на поясе.
– Ты же знаешь, я бы все отдала, только бы не допустить этого, – сказала она.
– Тогда прикажите Мэтти отнести платье обратно.
– Никто не может ослушаться, если речь идет о желании короля, – торжественно произнесла Симонетта. – Разве не достаточно вы уже доставили хлопот вашему бедному отцу, Нэн?
Но Анна пропустила мимо ушей эту величественную тираду.
– Это касается только нас с миледи, – резко заметила она.
Джокунда движением руки велела разочарованной камеристке выйти из комнаты.
– Я всегда повиновалась мужу, но сейчас сделаю все, чтобы помочь тебе, – сказала она.
– Но король ждет! – протестующе воскликнула Симонетта.
Бог мой! Пожелай вдруг король Англии ее тощее, изголодавшееся по любви тело, уж она бы не задумывалась!
– Для него ожидание будет новым развлечением, – ехидно заметила Анна, устраиваясь поудобнее на подушках.
Сэр Томас больше не посылал за дочерью. Побуждаемый ли собственной тревогой или нетерпением высокого гостя, но он явился сам.
– Ради Бога, что все это значит? – вскричал он, увидев дочь все еще лежащей в постели, а Джокунду и Симонетту праздно стоящих рядом. – Немедленно встань и оденься, ты, ленивая неблагодарная девчонка! И пусть они наведут хоть какой-нибудь румянец тебе на щеки! Не советую вам, всем троим, терять время и выводить меня из терпения в присутствии короля!
– Не могли бы вы принести извинения королю за нашу дочь, принимая во внимание ее болезнь и предвидя, какой позор ждет нас всех, если… – отважно начала Джокунда.
Муж глянул на нее как на сумасшедшую.
– Позор? – повторил он. – Скажи лучше, честь. Ты разве не слышала, что Его Величество обещал сделать меня смотрителем Пенхурста и всех окрестных охотничьих угодий?
Сердце у Анны тяжело билось, но она собрала все силы и мужество.
– Король разрушил мою жизнь, а я должна отдать ему себя на развлечение?! – со слезами в голосе воскликнула она. – Никогда! Даже если он пообещает сделать тебя лордом-канцлером!
Хозяин Хевера потерял дар речи от изумления. Впервые в их семье его железная воля столкнулась с другим, не уступающим ему по силе характером. Он бы ударил Анну и насильно стащил с кровати, если бы Симонетта, хрупкая отважная Симонетта, не удержала его за руку. На нее-то и обрушился гнев сэра Томаса.
– А ты?! Ты столько лет живешь у меня в доме! Почему ты не научила ее послушанию? – прохрипел он, задыхаясь от ярости.
– Не кажется ли вам, что ваша старшая дочь была слишком послушна? – осмелилась произнести дрожавшая от страха француженка.
Сэр Томас оторопело взглянул на нее.
– Что ты имеешь в виду? – растягивая слова, спросил он.
– В нашей стране есть поговорка: «Reculer pour mieux sauter»[11].
– Или: «Пришло махом – ушло прахом». Так? – пробормотал он, переведя подходящей английской пословицей.
Почувствовав, что гроза миновала, Симонетта пожала плечами и засмеялась.
– Все знают: чем дольше ждешь, когда подадут еду, тем больше разыгрывается аппетит.
Сэр Томас пребывал в нерешительности, сбитый с толку этим женским бунтом. Анна вела себя как упрямая дурочка, но Симонетту глупой никак не назовешь. Она всегда старалась привить своим воспитанницам здоровое честолюбие. Во всяком случае, ее доводы продиктованы не глупыми бабьими рассуждениями.
Ну что ж, он пришел и убедился, что Анна не выглядит как больная на смертном одре. Ее красотой по-прежнему можно только гордиться.
Сэр Томас раз-другой прошелся по комнате, беспокойно подергивая себя за бороду, как человек, готовящийся принять важное решение. Затем он молча удалился. На этот раз Генрих Тюдор, король Англии, не получит желаемого по первому требованию.
Как только дверь за ним закрылась, Анна устало опустилась на подушки. Силы оставили ее. У нее начался такой приступ кашля, что она едва успевала перевести дыхание. В сердце появились перебои, губы посинели. Джокунде в ужасе показалось, что Анна умрет сейчас, у нее на руках.
Такая легкая и мгновенная смерть. И не было бы всех этих мучительных лет. И не осталось бы в памяти людской этой дурной славы.
Но Анна была молодая и сильная. Неделю спустя она стояла в саду у солнечных часов, держа в руке письмо от Генриха Тюдора. «Я вручаю вам мое сердце и прошу вашего снисхождения», – писал он. Ему было отказано в желании видеть ее, и вот теперь он почтительно писал к ней, как простой смертный, как истосковавшийся любовник.
Итак, Симонетта оказалась права. Анна читала первое любовное письмо от короля и чувствовала, как ее приятно наполняет ощущение собственной силы.
– Король Англии ищет моей любви, – доверительно шептала она цветам в саду, бережно разъединяя их с беззаботно-веселыми бабочками.
Потом вдруг гневно сдвинув четко очерченные брови, она скомкала письмо.
– Как я ненавижу его! – сказала она громко.
Может быть, Анна произнесла это для того, чтобы уверить самое себя, потому что ненависть к королю и кардиналу стала для нее символом верности Перси. Но при этом она должна была признать, что ненавидит их по-разному.
К Уолси, который был много старше и относился к ней не иначе, как к ничтожеству, ненависть была бездонной, неукротимой.
Другое дело – Генрих Тюдор. Схожие вкусы, общие развлечения, их высокое родство – все это приводило ее к мысли, что она не всегда будет ненавидеть его всей душой, как ей того хотелось. Нет, с ним она должна быть осторожна и осмотрительна. А тем временем надо подумать, как ответить на его письмо.
Анна направилась к дому, когда увидела шедшего ей навстречу Томаса Уайетта. Должно быть, он приехал верхом из Эллингтона. Он выглядел энергичным, был модно одет и свежевыбрит.
Конечно же, Джокунда права. Теперь, когда ни Джеймс Батлер, ни Гарри Перси не ищут ее руки, найдутся другие претенденты.
– Я думал, вокруг тебя собрались поклонники со всего Кента! – сказал он, взяв ее руки в свои и с нежностью глядя на нее сверху вниз.
Они стояли рядом в благоухающем саду, и он говорил ей, что она стала еще краше, еще очаровательней, чем прежде, и что болезнь сделала ее красоту даже более утонченной. И если бы даже он не говорил ей комплиментов – все равно хорошо, что он рядом.
Незаметно она переложила письмо короля в левую руку и спрятала его в широком рукаве.
– Пойдем, ты расскажешь мне последние новости. Что делается при дворе? – спросила она и мимо с любопытством смотревших на них слуг повела его по тисовой аллее к тому месту, где они с Томасом так любили сидеть когда-то. Хотя она в негодовании и отреклась от прежней «фальшивой» жизни, но оказалось, что после столь долгого уединения она все-таки находит удовольствие в обсуждении новостей Вестминстера.
Уайетта радовал интерес Анны. Он видел в нем признаки ее выздоровления.
– Там все еще обсуждается этот «секретный вопрос» о необходимости второго брака короля – для продолжения династии. Но, кажется, у папы не хватит духа нанести оскорбление Испании.
– Почему Его Величество делает из этого такую тайну? Королева знает об этом давным-давно, – заметила Анна.
– Еще до того, как ты покинула двор?
– Да. Однажды утром он пришел на ее половину, когда мы заканчивали туалет королевы. Они разговаривали час или больше. Мне показалось, король старался убедить ее в том, что уже много лет он живет с нечистой совестью. Все их сыновья умирают, и он считает, что Бог карает его за то, что он женился на вдове своего брата. Я помню, что он вышел от нее грустный и смущенный, а ее оставил в слезах. Я в первый раз видела, что она плачет. Но королева слишком упряма и не даст ему свободу. Ведь она утверждает, что ее брак с принцем Артуром не включал в себя супружеских отношений.
– Зная ее, нельзя не верить ей. Трудно найти человека более честного, чем она, – задумчиво произнес Томас. – Но ее жизнь стала бы гораздо легче, согласись она на развод. И для всех нас – также. Никто не сомневается, что Его Величество обеспечил бы ей достойное положение.
– Да, но она уже не была бы королевой Англии.
– Я думаю, ее больше беспокоит вопрос о законных правах дочери. Они с такой любовью относятся друг к другу.
– И несмотря на то, что король хотел бы получить свободу, мне кажется, она все-таки любит его, – пробормотала Анна, с чувством вины подумав о письме, спрятанном у нее в рукаве.
– Это прекрасно, – сказал Уайетт. – Несмотря ни на что, они прожили в согласии восемнадцать лет.
Анна пожала плечами. Она не любила королеву. Екатерина Арагонская всегда старалась относиться к Анне справедливо, но едва ли можно было ожидать ее расположения к кому-либо из Болейнов. Да и куда веселее было служить при дворе молодой французской королевы.
– Как поживает мой брат? – спросила Анна, внезапно сменив тему.
– Еще более, чем прежде, погружен во все развлечения и увеселения при дворе, – улыбнулся Томас. – Наверстывает упущенное дома, без сомнения.
Анне вдруг страшно захотелось оказаться там, рядом с Джорджем, посмеяться с ним и отвести душу в искрящейся остроумием болтовне. Они с братом всегда понимали друг друга с полуслова, и это взаимопонимание для каждого из них являлось хорошей поддержкой в жизни.
– Представляю, сколько сплетен разнесла обо мне его Джейн, – заметила Анна.
– Во всяком случае, время уже опровергло некоторые из них. Я слышал, Джордж отказал ей в супружеских отношениях, потому что она насплетничала одной из девиц Грей, что ты беременна от Гарри Перси. У нее просто змеиный язык.
– И буйное воображение, – добавила Анна вскользь. Теперь, когда ее любимого заставили отказаться от нее, ни одна душа на свете, решила она, не услышит больше ни слова о том, что произошло с ней тем летом.
– Я думаю, она единственная, кого радует твое отсутствие, – сказал Уайетт, успокоенный последними словами Анны. – Она всегда ревновала тебя, Нэн, и особенно из-за неизменной привязанности своего мужа к тебе.
Он сел к ней ближе, и Анна, еще чувствуя слабость, позволила себе опереться на его плечо.
– А как ты, Томас? Чем ты занимался все это время?
– Я был во Франции с поручением короля. Я сочинил несколько новых стишков. А потом должен был ехать в Эллингтон для того, чтобы привести дела в порядок. И повидать тебя. Джордж сказал мне, что ваш отец оставил планы выдать тебя за Ормонда, и теперь ты свободна…
– Моя рука, но не сердце, Томас.
Он взял ее руку, неподвижно лежавшую на коленях.
– Я знаю, что тебе пришлось пережить, но время все излечит, милая Нэн, – с нежностью произнес он. – И никто лучше меня не знает, как успокоить твою боль.
– Мужчина нуждается в большем.
– Даже одна видимость супружества с тобой удовлетворит меня больше, чем самые что ни на есть реальные отношения с любой из женщин. Я так давно жду, Нэн…
– И ты все еще носишь на себе эту безделушку… – вздохнула она, заметив у него цепочку, которую он, шутя, стащил у нее как-то, чтобы досадить Перси. – Ты такой надежный и милый, Томас.
– Я готов умереть за тебя, Нэн.
Она отстранилась от него, мгновенно вспомнив Перси.
– Мне уже приходилось слышать такие слова, – с отчаянием прошептала она.
Сильный аромат, исходивший от нагретых солнцем кустов тиса, окутывал их как теплый плащ. Уайетт поднялся со скамьи и сделал шаг в сторону, чтобы не потерять рассудок от близости Анны.
– Это правда, Нэн, пока жив, я буду любить тебя. Но я мужчина, и роль комнатной собачки меня не устроит. И потом – у меня должны быть дети, чтобы передать им Эллингтон, – сказал он, овладев собой.
Анна жестом остановила его. Хотя… сама она почему-то никогда не могла представить, что Томас может жениться на ком-нибудь, кроме нее.
Он стоял перед ней, в волнении обрывая жесткие глянцевые листики тиса, и говорил серьезно и торжественно.
– Прошло то прекрасное время, когда мы жили беззаботно. Теперь мы должны подумать о наших обязательствах. Я заклинаю тебя, поразмысли хорошенько о моих словах, прежде чем я, подчиняясь необходимости, должен буду выбрать другую хозяйку для Эллингтона. Подумай ради нас обоих, Нэн. Потому что, хотя ты и не влюблена в меня, может статься, тебе будет со мной гораздо лучше, чем с кем бы то ни было.
– О, mom cher ami[12], с другим мне будет хуже, гораздо хуже! – воскликнула она. – Но сейчас я не смею принять твое предложение.
– Не смеешь? – повторил он. – Но твой отец никогда не имел ничего против меня…
– Дело не в нем, – поспешила заверить его Анна, как будто нечаянно вытряхнув письмо короля из рукава.
– Стало быть, это правда, – пробормотал Томас побелевшими губами при виде королевской печати.
– Неужели Джейн забыла посплетничать об этом? – с горечью спросила Анна.
– Год назад я не находил себе места, потому что все только и обсуждали эту новость, – ответил он удрученно. – Но потом Перси впал в немилость, а тебя отослали домой, и все забылось.
– А теперь началось вновь! – сказала Анна, не мигая глядя перед собой.
Неожиданно она оказалась в объятиях Томаса. Он крепко сжал ее, как будто пытаясь защитить от кого-то. Письмо короля упало к их ногам.
– Нэн, моя прекрасная, моя несравненная, не поддавайся ему! Слушайся только своего сердца! – умоляюще проговорил он. – Меня ты выберешь или другого – все равно. То же самое я сказал бы своей сестре. Я хорошо знаю Генриха Тюдора.
– Но я всегда думала, что ты так предан ему, – заметила Анна, отстранившись от него и любуясь его красивыми карими глазами, полными грусти и нежности.
– Да, да. У него есть достоинства: он любит музыку, он сильный, он хороший товарищ – все это привлекает к нему людей. Но он так изменился в последнее время, с тех пор как началось это проклятое дело о его разводе.
Анна знала, что Томас искренне желает ей только добра. И чтобы не потерять его навсегда, она постаралась как можно деликатнее высвободиться из его объятий.
– Не исключено, что король прикажет мне прибыть ко двору, – сказала она, поднимая письмо с земли.
– Если так будет, не забудь, что случилось с…
– С моей сестрой? Нет, я не забуду. Но теперь ты знаешь, Томас, что жениться на мне означает для тебя добровольно положить голову на плаху.
Дата добавления: 2015-08-02; просмотров: 35 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Глава 15 | | | Глава 17 |