Глава 5. Когда герцог прибыл – а с его приездом у Мэри затеплилась надежда

Когда герцог прибыл – а с его приездом у Мэри затеплилась надежда, – то оказалось, что ему вменялось в обязанность доставить ее в Англию и только. Других указаний от Генриха не было. Да и не пристало какому-то герцогу просить руки принцессы королевской крови. Род Брендонов не мог похвастаться древностью и знатностью, и никакая королевская милость не могла поднять Чарльза, скажем, до уровня герцога Норфолкского, приходившегося Анне дядей по материнской линии – его семья была в родстве с самими Плантагенетами^[5] и имела гораздо более древние корни, чем теперешний король.

Отдавая должное памяти покойного Людовика, Мэри несколько недель жила затворницей, что впрочем не мешало ей жить в свое удовольствие: она ездила с Саффолком на соколиную охоту, каталась верхом.

Но скоро из Англии пришло письмо с заверениями в братской любви и надеждами на скорую встречу. Вместе с письмом прибыл гонец для обеспечения отъезда.

На следующее утро Анну подняли с постели чуть свет. Она зябко поежилась и наскоро накинула свою опушенную мехом пелерину. Дворец еще спал, когда Анна шла по холодным пустым коридорам. Она нашла свою госпожу в спальне, совершенно одетую, несмотря на столь ранний час, да еще и не одну: у окна стоял Саффолк.

Мэри, избавившись от траурной одежды, была облачена в розовое парчовое платье. Лица влюбленных были бледны и озабочены, глаза горели, а герцог беспрестанно щелкал своими длинными пальцами, как это всегда бывало с ним в минуты беспокойства. За ними, в узкой низкой арке Анна разглядела священника, нервно мерившего шагами маленькую домашнюю молельню.

– Мы хотим, чтобы вы были свидетельницей нашего обручения, – сказала Мэри без всяких предисловий.

Анна похолодела от страха.

– А мой отец знает? – спросила она.

Мэри отрицательно покачала головой.

– Лучше его в это дело не вмешивать, – осторожно вставил Саффолк.

Они все прекрасно понимали, что, знай посол об их намерениях, он бы сделал все, чтобы не допустить этого брака. Зажгли свечи и ярко озарили священника с белым как полотно лицом. Это был не французский прелат, наделенный соответствующими полномочиями, а всего лишь воспитанный в страхе Божьем молодой монах, никак не подходящий для венчания особ королевской крови.

«Теперь он будет больше бояться Генриха Тюдора, чем Бога», – подумала Анна.

Все в комнате чувствовали незримое присутствие Генриха, хотя их и разделяло море. К своему удивлению, они обнаружили, что говорят шепотом, как самые настоящие заговорщики. Забыв о том, что она всего лишь фрейлина, Анна попыталась вразумить Мэри.

– Не лучше ли повременить со свадьбой? – предложила она.

Как бы в ответ на это Мэри решительно подошла к своему возлюбленному. Когда она раскрыла створчатое окно, лучи весеннего солнца заструились по ее платью и рукам, придавая ее облику такую нежность, какой Анна никогда прежде не видела. Внизу, поблескивая сквозь утренний туман, текла Сена. Город просыпался. В саду уже пели птицы, и комнату наполнил пьянящий запах раскрывшихся лилий.

– Я так долго этого ждала! – вздохнула Мэри.

Было ясно, что слухи о ее предстоящем браке с дофином заставили молодых поторопиться.

В ответ Саффолк осторожно, будто боясь помять платье, обнял ее.

Анна понимала, что в сложившейся ситуации ему было отчего осторожничать и чего опасаться. Но в данный момент она оценивала его только как влюбленного. Будь это ее возлюбленный, он бы о платье не беспокоился, да и она тоже. Важно, чтобы он был ее достоин, был под стать ее смелости и смог удовлетворить запретную безумную страсть, таящуюся в ней.

Почувствовав прилив желания и ощутив комок в горле, Анна инстинктивно погладила рукой свою тонкую шею. В это волшебное утро с такими молодыми влюбленными ничего плохого случиться просто не могло. И Анне казалось, что их союз действительно способен победить и страх, и условности, и благоразумие.

«Как это правильно, – думала Анна, – бороться за настоящее чувство, чтобы избежать продажной любви. Как это здорово: тайно обвенчаться в Париже весной!»

Но здравые рассуждения вскоре взяли верх над быстро проходящим радостным возбуждением.

– А ч-ч-что станет со мной, мадам? – спросила она, запинаясь, когда безыскусный короткий обряд был закончен, перепуганный священник удалился, а мысль о том, что скажет об этом браке отец, забеспокоила Анну с новой силой.

– У нас для вас всегда найдется место, где бы мы ни жили, – заверила ее Мэри.

– А вы будете жить в Англии? – спросила Анна.

– Боюсь, что нет, мисс Болейн, – ответил герцог, собственноручно подавая Анне бокал вина. – По крайней мере, не сейчас.

– Бедная Нэн! Для вас это может обернуться лишениями и даже позором, – пожалела ее Мэри, слишком честная и чистая, чтобы успокоительно лгать. – Мы намерены удалиться от двора и затаиться, пока не убедимся, что брат простил нас. Мой муж, – тут Мэри Тюдор улыбнулась и мило покраснела, – собирается написать кардиналу Уолси, чтобы он похлопотал перед королем за нас.

Это была очень разумная мысль. Анна представила себе богатого в красных одеждах кардинала, к мнению которого Генрих Тюдор прислушивался более, чем к чьему-либо другому.

– А он добрый? – спросила Анна вдумчиво.

– Ко мне он всегда был добр, – ответила Мэри.

Тогда, конечно, король должен простить их. А если нет? Мэри-то ничего не будет. А Анне есть, что терять. Ведь живя с Мэри, ей, очевидно, придется распрощаться с веселым флиртом дворцовой жизни, забыть ту новую радость, которую доставляло ей умение повелевать молодыми людьми. Анна с сожалением подумала о своих новых красивых нарядах, в которых будет не перед кем красоваться. Все это так много для нее значило! В другое время такая потеря огорчила бы ее еще сильнее, но сегодня она жила больше сердцем, чем разумом.

Думая об Англии, она вспомнила о Джокунде, и сердце ее сжалось. Она опять увидела себя в садах любимого Кента. Как дороги были для Анны родные места и немногочисленные близкие друзья, и как преданно она умела любить их! Проститься с ними было бы гораздо тяжелее, чем с веселой жизнью.

Однако, будучи по натуре человеком азартным, Анна решила рискнуть. Может, все еще обернется хорошо. Возможно, Генрих, будь он в настроении, и сам бы разрешил им пожениться. Если чувствуешь в себе силы, то стоит бросить вызов.

Анна поцеловала Мэри руку, почтительно поклонилась герцогу и объявила, что остается с ними.

Весь день она ходила с важным видом, стараясь не проронить лишнего слова. Во всем этом круговороте событий ей как-то и в голову не пришло, что последнее слово не за ней, не ей было решать, оставаться ей с Мэри или нет. После ужина за ней послал отец. Она редко виделась с ним в мрачном рабочем кабинете, где он занимался делами государственной важности.

– Всему Парижу известно, что герцог Саффолк обманул доверие своего короля, поэтому пришло время подыскать для тебя другое место, – сказал он, дописывая одну из своих бумаг.

В этой обстановке он казался Анне каким-то незнакомцем, и, говоря с ним, она тщетно пыталась совладать с этим новым, пугающим ее чувством.

– Я знаю. Я присутствовала при этом, – призналась она. – И я обещала остаться у миледи.

– Не говори глупостей, Анна! – ответил отец, даже не взглянув на нее.

Анна с испугом смотрела на его аккуратную, склоненную над столом голову. Он называл ее полным именем только в официальных случаях или когда был очень сердит.

– Вы хотите сказать, что не позволите мне?

Сэр Томас, казалось, был полностью поглощен чтением только что написанного им документа.

– Мэри Тюдор уже больше не королева Франции, – заметил он.

Стоя сейчас рядом с отцом, Анна особенно остро почувствовала свою зависимость и незначительность.

– Нет. Сейчас, я полагаю, она просто герцогиня Саффолк, – пролепетала она, – но я знаю, как она всегда мечтала об этом. А когда женщина…

– Она может недолго пробыть в этом качестве, – перебил ее сэр Томас угрюмо. – Может, например, и снова овдоветь.

– Ну, тогда герцог очень смелый человек, – ответила Анна с завистью и восхищением.

– Или очень ловкий – делает такие высокие ставки. Но если король их не помилует, то это внезапное безумие может обернуться для него обвинением в государственной измене.

Эти слова напомнили Анне, как щепетилен был король в вопросах о наследовании престола, а, появись у этой супружеской четы дети, они будут стоять очень близко от трона. А предателей, угрожавших трону, обезглавливали. В первый раз смутное предчувствие возможной трагедии всерьез обеспокоило Анну. Ведь теперь это может произойти с людьми, которых она хорошо знает. И вспомнив радостное утро, она представила, каким ударом обернется для Мэри это возможное второе вдовство. В благородном порыве она предприняла еще одну попытку уговорить отца:

– Но разве вы не видите, что в таком положении Мэри еще больше будет нуждаться в моем участии? Да и она меня так ценит, я только и слышу: «Нэн, Нэн, королева требует вас!»

– Ты хорошо ей послужила, спору нет, – согласился отец, слегка смягчившись. – Но сейчас главное выждать время, ведь кто знает, простит их король или нет.

Анна молча наблюдала, как он свертывал и опечатывал бумаги.

– Это правда, что они хотели, выдать ее за нового французского короля? – спросила она.

– Нет. За это выступило меньшинство. Он женится на своей кузине Клод, – коротко ответил сэр Томас.

Тут Анне стало ясно, что Мэри просто ловко использовала слухи как предлог для оправдания столь спешного венчания. Она медленно опустилась на стул у камина: все это было для нее неожиданностью, да и отец никогда не настаивал, чтобы дети стояли перед ним по струнке. Сейчас он подошел к ней и положил руку на спинку стула.

– Нэн! Дорогая моя! Ты поступаешь неразумно. Это так не похоже на тебя! Мы все преданы ее светлости. Но ведь ты же не думаешь, что я осмелюсь рискнуть расположением короля ради женского каприза. Подумай о будущем своего брата. И потом я претендую на земельные владения твоего прадедушки и на титул графа Ормонда, а этот вопрос еще не решен. Нам всем надо вести себя очень осмотрительно, пока не узнаем, как король воспримет эту выходку.

Анне стало страшно. Лучше бы он не говорил с ней о государственной измене. Это было ужасное слово.

– Вы думаете, король будет иметь что-нибудь против меня, ведь я же была у них свидетельницей? – спросила она.

Сэр Томас в задумчивости теребил свою золотую посольскую цепь.

– Ты очень молода, да и я сделаю все возможное, чтобы убедить его, что, будучи в услужении у принцессы, ты не могла ее ослушаться. Но если ты и впредь будешь совершать такие безрассудные поступки, то я стану думать, что наша уважаемая Симонетта не довела-таки до конца твое воспитание.

И он опять принялся за сортировку бумаг на столе.

– На этот случай во Франции найдется много монастырей, – добавил он.

Это была обычная мера пресечения непослушания, общепринятый выход из щекотливой семейной ситуации. А Анна никак не горела желанием прожить свою жизнь в монастырских стенах.

– Что же вы теперь сделаете со мной? – спросила она покорно.

– Я не вижу причин изменять мои первоначальные планы, по крайней мере, сейчас, – ответил отец. – Ты ведь всегда хотела служить королеве Франции.

Анна вскочила.

– Вы имеете в виду… Клод? – Ей тут же припомнилось все, что говорил о своей кузине Франциск. – Но она ведь такая скучная!

– Да, это строгая, богобоязненная женщина.

Анне показалось, что кто-то уже говорил ей эти слова о Екатерине Арагонской. И, конечно, это было верно в отношении обеих благородных леди. Но почему же, почему бы этим высоким дамам, которым Анне выпало служить, не быть немного веселее?

Трудный день выдался для Анны, и когда он, наконец, подошел к концу, она почувствовала себя старше и опытнее. Как знать, быть может, эта новая житейская мудрость, растолкованная отцом, была самым главным ее приобретением во Франции.

Дата добавления: 2015-08-02