Станет ли Татарстан независимым

Татарстан мог создать опаснейший прецедент, поэтому мы стремились обязательно решить вопрос мирно, не подтолкнуть чрезмерными уступками центробежный процесс, удержать другие республики и области от соблазна борьбы с центральной властью и повышенных требований в ее адрес.

Переговоры начались в декабре 1991 года. Казань выставляла не только экономические, но и политические требования, связанные с национальным самоутверждением, суверенитетом, новым пониманием федерализма и т. д. Но на деле в основе лежали экономические интересы и главный из них – дележ татарской нефти и доходов от ее экспорта. Поскольку в то время экспорт нефти был централизованным и жестко регулировался, исход переговоров о разграничении прав центра и региона решал все. В последующем таким же торгом, на котором все вращалось вокруг нефти, были и переговоры с Башкирией.

Правительство Татарстана вполне резонно заявляло, что республике нанесен колоссальный экологический урон в связи с добычей и переработкой нефти, с наличием химических производств. Поэтому нефть нужно поделить по-другому. Было понятно, что республиканское правительство стремится воспользоваться ситуацией, сложившейся после распада СССР, и слабостью российской власти. Руководство республики давало ясно понять, что если оно не добьется успеха на экономических переговорах, то готово поставить вопрос о выходе из России. Причем наши собеседники заявляли это совершенно серьезно. Речь шла о полном экономическом суверенитете.

Первый этап переговоров был поручен мне. Позднее подключились заместитель председателя правительства Е. Т. Гайдар и президент Б. Н. Ельцин. Переговоры шли крайне тяжело. Они были для меня трудны еще и потому, что я стал крупным государственным чиновником – первым заместителем министра экономики и финансов – лишь три недели назад, а моим визави по переговорам был премьер-министр Татарстана М. Сабиров – опытнейший человек, старше меня лет на 15–20, жесткий аппаратчик старой советской школы. Поскольку к тому времени почтение по отношению к центру у крупных регионов сильно уменьшилось, нашей команде пришлось туго. Татарская делегация хорошо подготовилась, имела продуманные, просчитанные ответы на многие наши аргументы. Например, мы их резонно спрашивали: вы выйдете из России, возьмете свою нефть и как будете ее вывозить, чтобы зарабатывать валюту? Последовал ответ: мы купим специальные танкеры «река-море», заплатим областям, которые расположены ниже нас по Волге, за транзит и будем гнать нефть на экспорт через Каспий, а дальше через иранские нефтепроводы.

Первую победу удалось одержать после того, как я использовал против руководителей Татарстана их же заявление о желании добиться независимости, сыграл на самолюбии и амбициях. Я заявил: есть советский внешний долг, за который мы расплачиваемся экспортом нефти, для этого нам нужны ее централизованные поставки. Кроме того, нефть идет в обмен на централизованный импорт продовольствия и товаров ширпотреба. Но, если вы будете самостоятельными, то должны оплатить часть внешнего долга, как и бывшие союзные республики. Проедали кредиты вместе, вместе должны и платить. Они согласились. После этого разговаривать стало проще. Фактически спор шел о том, сколько нефти Татария должна будет поставлять в централизованные ресурсы.

«Цена вопроса» – около 28 млн тонн нефти. Ожидалось, что столько республика добудет в 1992 году. Тогда экспорт нефти централизованно квотировался. Министерство экономики устанавливало общие объемы экспорта и квоты региональным органам власти, а Минтопэнерго и Министерство внешнеэкономических связей делили квоты по предприятиям. Позже было принято решение о том, что местные органы власти вправе сами экспортировать порядка 10% квоты, которая приходилась на экспортировавшие нефть предприятия, находившиеся на их территории.

Республиканские власти требовали права самим определять объемы нефтяного экспорта и распределять квоты по своим предприятиям. Я возражал: республика по централизованным поставкам получает оборудование, зерно, продовольствие, и все это оплачивается за счет централизованных поставок нефти. Тогда это называлось экспортными поставками в счет государственных нужд и импортом для государственных нужд. Этот аргумент оппоненты достаточно резонно парировали: поставки из централизованных фондов идут с опозданием и в недостаточных объемах, Татария вынуждена сама где-то искать и зерно, и продовольствие. Мы готовы снять с Москвы эту заботу, но отдайте нашу нефть.

Требование понятное, но его удовлетворение поставило бы федеральное правительство в крайне тяжелое положение. Татарстан лишал нас возможности маневра. Продавая нефть централизованно, мы могли выбирать, на что тратить полученную валюту: на оплату внешнего долга, на импорт чего-то насущно необходимого или на армию и другие общегосударственные нужды. А здесь у нас отбирали «вентиль» и говорили: нам от вас ничего не нужно. Но государственные расходы не сводились только к централизованному импорту зерна и продовольствия и продолжали висеть на федеральном правительстве.

Был у нас и еще один мощный аргумент: татарская нефть некачественная, высокосернистая. На Нижнекамском комбинате республика могла перерабатывать собственную нефть только с добавлением легкой тюменской. Когда наши споры заходили в тупик, мы грозили прекратить ее поставки. Хотя нам приходилось считаться и с тем, что тюменская нефть, перерабатываемая на Нижнекамском комбинате, поставлялась не только в Татарстан.

Следующая заминка – мы вновь выставляем свой аргумент: ваша низкосортная сернистая нефть продается за рубеж только потому, что поступает в общий трубопровод и там разбавляется хорошей тюменской нефтью. Хотите независимости – стройте свои трубопроводы или везите свою «серу» в танкерах по Волге. Если ее и купят, то не по 16–17 долларов за баррель, а по 10–12. На что татарстанцы отвечали: ваши трубопроводы проходят по нашей территории, мы их перекроем и установим тарифы за транзит нефти.

Таким вот образом мы делили эти 28 млн тонн нефти. По каждой позиции шли напряженные споры, полученную уступку мы тут же переводили в миллионы тонн нефти. В итоге Татарстан получил в свое распоряжение 10–11 млн из 28 млн тонн, а его квота, определенная по общим правилам, составила бы 8 млн тонн. Ценой минимальной уступки – порядка 3 млн тонн нефти – удалось сбить накал политических страстей. Республиканские власти признали, что Татарстан – часть России, которая просто находится в несколько более свободных экономических отношениях с центром. По сути так решился вопрос с независимостью Татарстана. Республика получила новую квоту на экспорт нефти, но ее доля в централизованном снабжении была резко уменьшена. Такой подход стал основным в отношениях с регионами: максимальное делегирование им прав и уменьшение нагрузки на федеральное правительство.

Вскоре было подготовлено первое соглашение между правительством России и правительством Татарстана об экономическом взаимодействии. Республиканское правительство настаивало на межгосударственном договоре, мы категорически отказывались, ведь Татарстан – это часть России, а не отдельное государство. Не помогли походы с протестами к Ельцину. Он сглаживал ситуацию, но в целом меня поддерживал.

Мы боялись создать прецедент. Если бы по этому пути пошли другие регионы, мы потеряли бы контроль над главным источником валютных доходов бюджета. Напоминаю, что это было до введения конвертируемости рубля. Бюджет состоял как бы из двух частей: одна – валюта, другая – постоянно обесценивавшиеся рубли. Конечно, фактически проблема была глубже. Реально решался вопрос о разграничении компетенции региональных и федеральных органов власти. Нам было критически важно консолидировать распадавшееся государство. А угроза распада России или превращения ее в конфедерацию со слабым, аморфным центром была вполне реальной. Ее предотвращение я считаю одной из главных заслуг первого российского правительства.

С позиций сегодняшнего дня и даже конца 1992 года, когда уже были созданы основы рыночного хозяйства, предмет наших мучительных споров выглядит комичным. Почти исчезли централизованные закупки и снабжение продовольствием. Экспорт нефти регулируется не административно устанавливаемыми квотами, а налогами и экспортными пошлинами (правда, доступ к «экспортной» трубе и по сию пору остался регулируемым административно). Рубль стал внутри страны полностью конвертируемым. Нет разделения бюджета на рублевую и валютную части, хотя валютные резервы остаются серьезной заботой государства.

Дата добавления: 2015-08-02