Дилемма политики «сдерживания»: Корейская война

Соединенные Штаты не «вернули ребят домой», как ожидал Рузвельт. Вместо этого у Америки нашлось множество неотложных дел, в частности в Европе, где она учреждала установления и программы, чтобы не допустить советских вторжений и оказывать везде, где только можно, давление на советскую сферу влияния.

В течение трех лет политика «сдерживания» срабатывала, как и было задумано. Атлантический союз служил укрепленной крепостью, защищающей от советской экспансии, а «план Маршалла» укреплял Западную Европу экономически и социально. Греко-турецкая программа помощи защитила Восточное Средиземноморье, а берлинский воздушный мост показал, что демократические страны готовы пойти на риск войны, чтобы

ДИЛЕММА ПОЛИТИКИ «СДЕРЖИВАНИЯ»: КОРЕЙСКАЯ ВОЙНА

(йразияъ угрозу своим зафиксированным правам. В каждом из этих случаев Советский ©Юз Шел на попятный, не решаясь на прямое противостояние Соединенным Штатам. йШо у теории «сдерживания» был крупный недостаток, вынуждавший американских йашодителей действовать, исходя из двух ошибочных предположений: что вызовы Щп носить столь же недвусмысленный характер, как и во время второй мировой в1ймы, и что, во-вторых, коммунисты будут пассивно ждать, когда же рухнет их соб-Я&нное правление (это принималось за аксиому теорией «сдерживания»). Возможней,, что коммунисты попытаются осуществить где-нибудь прорыв, избирая в качестве цели район в максимальной степени политически или стратегически сложный ¦Дйя Соединенных Штатов, вообще не рассматривался.

Теорию «сдерживания» удалось всучить настороженному Конгрессу благодаря Европе. Страх перед советским вторжением в Средиземноморье способствовал принятию программы помощи Греции и Турции, а опасность советского нападения на Западную Европу привела к организации Северо-Атлантического пакта. Возможность советского прорыва в других местах воспринималась не более как побочная гипотеза, если вообще приходила в голову.

И вот 25 июня 1950 года Америка внезапно оказалась перед лицом последствий Двусмысленности самой сущности политики «сдерживания», ибо столкнулась с агрессией со стороны коммунистического государства-суррогата против страны, по поводу которой Вашингтон заявил, что она находится за пределами оборонного периметра Соединенных Штатов (за год до этого откуда были выведены американские войска). Агрессором явилась Северная Корея, а жертвой — Южная Корея, причем оба эти государства находились максимально далеко от Европы — средоточия американской стратегии. И все же. буквально через несколько дней после северокорейского нападения Трумэн в спешке собирает экспедиционный корпус из числа плохо обученных оккупационных войск, находящихся в Японии, чтобы осуществить стратегию «местной обороны»,, которая никогда не предусматривалась американской системой военного планирования и не представлялась Конгрессу в процессе слушаний. Американская послевоенная политическая и стратегическая доктрина просто проигнорировала возможность подобного рода агрессии.

Американские лидеры определили лишь два вероятных случая возникновения воины: неожиданное советское нападение на Соединенные Штаты или вторжение красной.Армии в Западную Европу. «Планы обеспечения национальной безопасности, — свидетельствовал в 1948 году генерал Омар Н. Брэдли, занимавший тогда Должность начальника штаба сухопутных сил, — должны рассматривать возможность превращения Соединенных Штатов в объект удара по воздуху и с воздуха в самом на-але конфликта. Возможность и практическая осуществимость подобного нападения возрастает день ото дня... Мы [поэтому] вынуждены будем немедленно обезвредить азы, с которых враг в состоянии будет нас атаковать по воздуху. Затем нам надо бу-Дет предпринять немедленную контратаку... предпочтительнее по воздуху... Чтобы осуществить контрудар, нужны будут базы, которых у нас сейчас нет. Захват и удержание [тех] баз потребует участия подразделений сухопутных войск»1.

Брэдли не был в состоянии объяснить, каким образом и почему Советский Союз ерез три года после опустошительной войны может осуществить подобную стратегию

Дипломатия

при наличии у Соединенных Штатов атомной монополии и отсутствии, насколько известно, у Советского Союза возможности наносить дальние удары по воздуху.

В поведении Америки не было ничего такого, что позволило бы лицам, принимающим решения в Москве и Пхеньяне, столице Северной Кореи, ожидать со стороны США, когда северокорейские войска перейдут тридцать восьмую параллель, чего-то большего, чем дипломатический протест. Они, должно быть, оказались столь же удивлены, как и Саддам Хуссейн, когда Америка от политики умиротворения в 80-х перешла к политике активной вовлеченности в дела Персидского залива в 90-е. Коммунисты в Москве и Пхеньяне приняли за чистую монету заявления ведущих американских политических деятелей о вынесении Кореи за пределы периметра американской обороны. Они предполагали, что Америка не будет сопротивляться коммунистическому захвату половины Кореи после того, как она смирилась с победой коммунистов в Китае, который был гораздо более лакомым куском. Они явно не поняли, что многочисленные американские декларации, объявлявшие моральным долгом противостояние коммунистической агрессии, были для лидеров, принимающих в Америке политические решения, куда весомей, чем стратегический анализ.

Таким образом, Корейская война явилась следствием двойного недоразумения, коммунисты, проводя политический анализ с точки зрения американских интересов, не сочли вероятным, что Америка будет сопротивляться на оконечности полуострова, уже отдав большую часть азиатского материка коммунистам; а Америка, восприняв вызов с точки зрения принципа, меньше всего интересовалась геополитической важностью Кореи. Главным для американских руководителей оказалось пресечь коммунистическую агрессию.

Смелое решение Трумэна выступить в защиту Кореи было прямо противоположно тому, что американские руководители провозглашали еще год назад. В марте 1949 года генерал Дуглас Макартур, командующий американскими войсками на Тихом океане, в нижеследующем газетном интервью четко поместил Корею за пределы оборонного периметра Америки:

«...Наша линия обороны идет по цепи островов, окаймляющих азиатское побережье.

Она начинается на Филиппинах и продолжается через архипелаг Рюкю, включая себя его главный бастион Окинаву. Затем она изгибается и идет через Японию и п.епъ Алеутских островов к Аляске»2.

В речи в Национальном пресс-клубе 12 января 1950 года государственный секретарь Дин Ачесон зашел еще дальше. Он не только подтвердил вывод Кореи за преДе лы американского оборонного периметра, но и конкретно отказался от каких бы ни было намерений давать гарантии территориям, находящимся непосредственно азиатском материке:

«Что же касается военной безопасности прочих территорий в Тихоокеанском бас сейне, то должно быть ясно, что ни одно лицо не может гарантировать этим террит° риям защиту от военного нападения. Но одновременно должно быть ясно, что так» гарантия вряд ли разумна и осмысленна в рамках практических взаимоотношений» • ^

В 1949 году президент Трумэн, действуя по рекомендации Объединенного коми!:-та начальников штабов, вывел все американские вооруженные силы из Кореи. j° нокорейская армия была обучена и вооружена в оснавном для выполнения бычнь

Дилемма политики «сдерживания»: Корейская война

полицейских функций, поскольку Вашингтон опасался, что Южная Корея, если ей представится.хоть малейшая возможность, может поддаться искушению объединить страну силой.

В мемуарах Хрущева утверждается, будто бы вторжение в Корею явилось детищем северокорейского диктатора Ким Ир Сена. Сталин поначалу был настороже, но якобы согласился с этим планом, потому что позволил убедить себя в том, будто это предприятие легко осуществимо4. Как Москва, так и Пхеньян не поняли роли моральных ценностей в американском подходе к вопросам внешней политики. Когда Макартур и Ачесон рассуждали об американской стратегии, они думали о войне всеобщего характера с Советским Союзом — единственной войне, постоянно занимавшей умы американских лидеров. В подобной войне Корея, конечно, находилась бы за пределами американского оборонного периметра, и решающие сражения разыгрались бы в других местах.

Американские лидеры просто никогда не думали о том, как реагировать на агрессию, ограниченную Кореей или любым подобным районом. Ну, а столкнувшись с этой ситуацией лицом к лицу вскоре после блокады Берлина, переворота в Чехословакии и коммунистической победы в Китае, они расценили случившееся как доказательство того, что коммунизм находится на марше и должен быть остановлен в боль-шеи степени из принципа, чем вследствие какой-либо военной стратегии.

Решение Трумэна выступить в защиту Кореи имело под собой в качестве солидного основания также и традиционную концепцию национальных интересов. Встав на путь экспансии, коммунизм наращивал вызов с каждым послевоенным годом. Коммунизм почувствовал себя уверенно в Восточной Европе в 1945 году благодаря оккупационному присутствию Красной Армии. Он одержал победу в Чехословакии вследствие внутреннего заговора в 1948 году. Он распространился на Китай в 1949 го-У в результате гражданской войны. Стало ясно: если коммунистические армии теперь в состоянии будут переходить через международно признанные границы, то мир вер-ется к состоянию довоенного времени. Поколение, бывшее свидетелем Мюнхена, не °гло не отреагировать. Успех вторжения в Корею имел бы катастрофические последуя для Японии. Япония, отделенная от Кореи лишь узким Японским морем, всег-считала последнюю ключевой в стратегическом отношении территорией в Северо-осточной Азии. Ничем не сдерживаемый коммунистический контроль вызвал бы к изни призрак маячащего на горизонте общеазиатского монолитного коммунистиче-кого монстра и подорвал бы прозападную ориентацию Японии.

Мало было столь трудных решений, как эта импровизированная военная акция,

к°торая никогда не предусматривалась. И все же Трумэну эта задача оказалась по

ечу. Уже 27 июня, через два дня после пересечения северокорейскими войсками

Ридцать восьмой параллели, он приказал американским военно-воздушным и воен-

о-морским силам начать военные действия. А 30 июня он уже направил в бой сухо-

Угные силы, до того несшие оккупационную службу в Японии.

Советская неуступчивость помогла Трумэну вовлечь свою страну в войну. Совет-кии посол в Организации Объединенных Наций в течение многих месяцев бойкотировал заседания Совета Безопасности и других органов ООН в знак протеста против отказа всемирной организации предоставить должные полномочия Пекину. Если бы

Дипломатия

советский посол меньше страшился Сталина или оказался в состоянии быстрее получить инструкции, он бы обязательно наложил вето на резолюцию Совета Безопасности, предложенную Соединенными Штатами и требующую от Северной Кореи прекратить боевые действия и отойти за тридцать восьмую параллель. Ввиду отсутствия на заседании и, следовательно, неспособности наложить вето, советский посол дал возможность Трумэну организовать сопротивление как решение мирового сообщества и оправдать американскую роль в Корее посредством знакомой вильсониан-ской терминологии, где свобода противопоставлялась диктатуре, а добро — злу. Америка, заявлял Трумэн, идет на войну, чтобы выполнить распоряжения Совета Безопасности. Она, таким образом, вовсе не вмешивалась в отдаленный локальный конфликт, но выступала против нападения на свободный мир в целом:

«Нападение на Корею делает, вне всякого сомнения, ясным, что коммунизм уже миновал стадию подрывных действий для завоевания независимых наций и теперь перешел к вооруженному вторжению и войне. Он пренебрег решением Совета Безопасности Организации Объединенных Наций, принятым в целях сохранения международного мира и обеспечения безопасности»6.

Хотя у Трумэна были в наличии убедительные геополитические аргументы в пользу вмешательства в Корее, он обратился к американскому народу, апеллируя к его коренным ценностям, и обрисовывал интервенцию, как защиту универсальных принципов, а не американских национальных интересов: «Возвращение к господству силы в международных делах имело бы далеко идущие последствия. Соединенные Штаты будут продолжать поддерживать господство права»7. Что Америка защищает принципы, а не интересы, право, а не силу, стало чуть ли не священным тезисом национального мышления при вовлечении своих вооруженных сил. Эту убежденность американцы пронесли через две мировые войны и через эскалацию войны во Вьетнаме в 1965 году, вплоть до боевых действий в Персидском заливе в 1991 году.

Как только вопрос был поставлен как выходящий за рамки силовой политики, стало исключительно трудно определять практические цели ведущейся кампании, войне общего характера, которую и предусматривала американская стратегическая доктрина, речь шла о тотальной победе и безоговорочной капитуляции противника, как это было во второй мировой войне. Но какова политическая цель ограниченной войны? Та, что соответствует букве резолюции Совета Безопасности: вытеснить севе^ рокорейские войска на первоначальные позиции вдоль тридцать восьмой параллели^ Но если не будет возмездия за агрессию, то как отбить охоту у будущих агрессоров^ Если потенциальные агрессоры поймут, что им, самое худшее, угрожает лишь восстановление предвоенного статус-кво, политика «сдерживания» превратится в бесконеч ную последовательность ограниченных войн, ослабляющих силы Америки, как это предсказывал Липпман.

С другой стороны, какого рода возмездие сопоставимо с ограниченным характером войны? Стратегия ограниченной войны, в которую прямо или косвенно вовле чены сверхдержавы, имеет своей неотъемлемой частью физическую возможной любой из них поднимать ставки; и именно это придает им статус сверхдержав. Следовательно, встает вопрос равновесия. И преимущество окажется на той сторон (которая сумеет убедить другую, что готова принять на себя больший риск. В Евро

Дилемма политики «сдерживания»: Корейская война

Сталин, вопреки любому рациональному анализу соотношения сил, сумел, блефуя, убедить демократии в том, что его готовность подойти к самому краю (и переступить его) превосходит их готовность. В Азии коммунистическая сторона получила подкрепление в виде нависшей угрозы со стороны Китая, который только что был захвачен коммунистами и мог потенциально поднять ставки в игре, даже не вовлекая напрямую Советский Союз. Демократические страны, таким образом, в большей степени, чем их оппоненты, опасались эскалации,— или, по крайней мере, сами демократии верили в это.

Еще один фактор, оказывавший «сдерживающее» влияние на американскую политику, был связан с приверженностью к многостороннему подходу посредством Организации Объединенных Наций. В начале Корейской войны Соединенные Штаты получили широчайшую поддержку со стороны стран НАТО, например, Великобритании К Турции, которые послали в Корею значительные войсковые контингенты. Хотя сама судьба Кореи была этим странам безразлична, они поддержали принцип коллективных действий, который позднее мог бы найти применение в их собственной обо-роне. Но коль скоро цель была достигнута, большинство Генеральной Ассамблеи Организации Объединенных Наций не испытывало особого рвения брать на себя дополнительный риск, связанный с осуществлением возмездия. Таким образом, Америка оказалась вовлеченной в ограниченную войну, доктрина которой отсутствовала, и обороняла отдаленную страну, не представлявшую для нее, согласно ее же заявлению, стратегического интереса. Попав в двусмысленное положение, Америка не преследовала каких-либо национальных стратегических интересов на Корейском полуострове; принципиальной целью ее вмешательства было продемонстрировать, что существует возмездие за агрессию, Чтобы заставить Северную Корею заплатить эту цену, не опалясь развязывания более широкомасштабной войны, Америка должна была убедить страны, способные на эскалацию, особенно Советский Союз и Китай, что американские цели были и на самом деле ограниченными.

К сожалению, теория «сдерживания», во имя которой Америка оказалась вовлечена в этот конфликт, вызвала к жизни искушение совершенно противоположного характера: она побудила Трумэна и его коллег расширить политическое поле боя. Все 63 исключёния ключевые фигуры трумэновской администрации поверили в то, что меет место осуществление коммунистического плана глобального характера, и сочли Рессию в Корее первым шагом согласованной китайско-советской стратегии, который вполне мог быть прелюдией к всеобщему натиску. В Корее американские войска ЭДи искать способ воплотить в жизнь решимость Америки противостоять коммунистической агрессии во всем бассейне Тихого океана. Однвременно с объявлением об ^правке войск в Корею Седьмому флоту был отдан приказ защищать Тайвань от ммунистического Китая: «Оккупация Формозы коммунистическими силами озна-*иа бы прямую угрозу безопасности Тихоокеанского региона и силам Соединенных татов, выполняющим в этом регионе законную и необходимую функцию»8. Более сто°' умэн Увеличил военную помощь французским вооруженным силам, противо-ящим возглавляемому коммунистами движению за независимость Вьетнама, правительственные решения зачастую мотивируются более чем одним доводом; с чки зрения Трумэна, эти действия имели то дополнительное преимущество, что

Дипломатия

привлекали на его сторону так называемое «китайское лобби» в сенате Соединенных Штатов, который в высшей степени критически отнесся к «оставлению на произвол судьбы» американской администрацией континентального Китая.)

Для Мао Цзедуна, только что восторжествовавшего в китайской гражданской войне, заявления Трумэна выглядели, как зеркальное отражение страха Америки перед коммунистическим заговором; он воспринял их, как дебютный ход в американской попытке переиграть закончившуюся победой коммунистов китайскую гражданскую войну. Защищая Тайвань, Трумэн поддерживал его руководство, которое Америка в то время признавала как законное китайское правительство. Расширенная программа помощи Вьетнаму воспринималась Пекином как капиталистическое окружение. Все это, вместе взятое, давало Пекину стимул совершать противоположное тому, что Америка сочла бы желательным: Мао имел все основания сделать вывод, что если он не остановит Америку в Корее, то, возможно, вынужден будет сражаться с Америкой на китайской территории; как минимум, он не имел оснований думать иначе. «Американские империалисты лелеют надежду, — писала „Женьминьжибао", - что их вооруженная агрессия против Тайваня не позволит нам его освободить. В частности, их планы создания блокады вокруг Китая напоминают растянувшегося змея. Начиная от Южной Кореи, он тянет свое тело через Японию, острова Рюкю, Тайвань, а также Филиппины, а потом забрасывает себя во Вьетнам»9.

Так американская военная стратегия столкнулась с ложной интерпретацией Китаем намерений Америки. Как уже отмечалось ранее, американские руководители традиционно рассматривали дипломатию и стратегию, как два разных вида деятельности. Согласно общепринятым среди американских военных взглядам, они вначале добиваются завершения войны, а потом дело берут в свои руки дипломаты; никто из них не говорит другому, как добиваться своих целей. А в ограниченной войне, где с самого начала не синхронизированы военные и политические цели, всегда присутствует опасность сделать слишком много или слишком мало. Если делается слишком, много и военный элемент становится преобладающим, стирается грань, отделяющая ограниченную войну от всеобщей, и это побуждает противника повышать ставки. Если делается слишком мало и господствовать предоставляется дипломатической стороне, то появляется риск утопить цели войны в переговорной тактике и искушение произвести урегулирование в форме пата.

В Корее Америка угодила в обе эти ловушки. На "ранних этапах войны американские экспедиционные силы сосредоточились по периметру вокруг портового города Пусана на самой южной оконечности полуострова. Главной задачей было выстоять; а взаимоотношения между войной и дипломатией были чужды мышлению американских лидеров. Командующим являлся Дуглас Макартур, самый талантливый ам<^и" канский генерал нынешнего столетия. В отличие от большинства своих коллег, Макартур вовсе не был сторонником широко распространенной американской стратегии войны на измор. Во время второй мировой войны, несмотря на приоритет, отдаваемый европейскому театру военных действий, Макартур разработал стратегию «островных прыжков», благодаря которой обходились японские укрепленные точки концентрировались усилия на взятии слабо защищенных островов, что позволило з два года американским силам продвинуться от Австралии до Филиппин.

Дилемма политики «сдерживания»: Корейская война

Макартур теперь применил ту же самую стратегию в Корее. Вопреки совету более ортодоксально мыслящих начальников в Вашингтоне, он высадил американские войска в Инчоне (порте Сеула), в тылу противника на расстоянии двухсот миль от пере-¦ довой, перерезав линии снабжения северокорейцев из Пхеньяна. Северокорейская армия развалилась, и дорога на север оказалась открыта.

Эта победа повлекла за собой самое роковое решение за всю Корейскую войну. Если бы Америка собиралась соотнести военные цели с политическими задачами, настало самое время для этого. У Трумэна были три варианта выбора. Он мог отдать приказ остановиться на тридцать восьмой параллели и восстановить довоенный статус-кво. Он мог разрешить продвижение далее на север, чтобы осуществить возмездие за агрессию. Он мог дать указания Макартуру объединить Корею вплоть до китайской границы; иными словами, позволить подчинить исход войны сугубо военным соображениям. Наилучшим решением было бы продвинуться до самой узкой части Корейского полуострова, то есть остановиться в ста милях от китайской границы. Этот рубеж стал бы оборонительной линией, за которой находилось бы 90% населения полуострова, включая столицу Северной Кореи Пхеньян. И был бы достигнут гигантский политический результат без опасения бросить вызов Китаю.

Хотя Макартур был блестящим стратегом, он был менее проницателен в вопросах политического анализа. Забыв о наличии у Китая исторической памяти по поводу японской агрессии в Маньчжурии, шедшей тем же путем через Корею, Макартур распорядился продвигаться до самой китайской границы по реке Ялу. Ослепленный неожиданным успехом командующего под Инчоном, Трумэн с этим смирился. Не вы-рав среднего решения между восстановлением довоенного статус-кво и тотальной победой, Трумэн пренебрег географической и демографической выгодой рубежа по самой узкой части Корейского полуострова. Он отказался от стомильной оборонительной линии на значительном расстоянии от китайской границы ради необходимости защищать четырехсотмильный фронт в непосредственной близости от мест основного сосредоточения китайских коммунистических сил.

Для Китая, по-видимому, было нелегким решением бросить вызов крупнейшей оенной державе мира после страданий, опустошений и людских потерь, порожден-ных японским вторжением и ожесточенной гражданской войной. Пока не будут открыты китайские архивы, не станет ясно, вмешался бы Мао Цзедун, если бы американские силы просто перешли тридцать восьмую параллель, независимо от того, асколько незначительно они бы продвинулись на север и насколько далеко туда он 1 позволил им пройти. Но искусство политики заключается в том, что надо уметь рассчитывать риски и выгоды, которые бы опрокидывали расчеты противника. Одним 3 СПособов повлиять на китайское решение о вмешательстве было бы остановиться в самом узком месте корейского полуострова и предложить демилитаризировать осталь-Ую часть страны под каким-либо международным контролем.

ашингтон уже мыслил в этом направлении, когда приказал Макартуру не выхо-

ить к реке Ялу некорейскими силами. Но приказ не породил политического предло-

ения Пекину и даже не был доведен до сведения общественности. Во всяком случае,

акартур пренебрег директивой, сочтя ее «непрактичной». А Вашингтон, верный тра-

Ции не поправлять полевого командира, не настаивал. Макартур добился до такой

Дипломатия

степени неожиданного успеха под Инчоном, что американские политические лидеры были более чем наполовину убеждены, что он понимал Азию лучше, чем они.

И когда ударила китайская Народная армия, то шок от неожиданности привел к почти паническому отступлению американских войск от Ялу до рубежей к югу от Сеула, города, который был оставлен вторично за шесть месяцев. В'отсутствие доктрины ограниченной войны этот кризис вызвал у трумэновской администрации потерю контроля над политическими целями войны. В зависимости от переменчивости военной ситуации они определялись как прекращение агрессии, объединение Кореи, обеспечение безопасности войск Организации Объединенных Наций, гарантирование прекращения огня по линии тридцать восьмой параллели и предотвращения расширения масштабов войны.

Когда американские наземные войска вступили в бой в начале июля 1950 года, целью их применения было объявлено «отражение агрессии», хотя этому термину так и не было придано конкретного значения. После высадки в Инчоне в сентябре и развала северокорейской армии, цель стала именоваться «объединением». Трумэн провозгласил это 17 октября 1950 года, но не выдвинул политической схемы взаимоотношений с Китаем. Заявления Трумэна для Пекина не выходили за рамки сакраментальных заверений относительно доброй воли, что и требовалось Мао. «Единственной целью нашего пребывания в Корее^ — заявлял Трумэн, отдавая приказ двигаться на север, — является установление мира и обеспечение независимости. Наши войска останутся там лишь на тот срок, который потребуется Организации Объединенных Наций для этих целей. Мы не ищем территориальных приобретений или иных особых привилегий как в Корее, так и где бы то ни было. У нас нет агрессивных планов в отношении Кореи или иного места на Дальнем Востоке, равно как и где бы то ни было»10.

Мао был не в состоянии положиться на заверения со стороны своего основного капиталистического противника, который в данный момент защищал его смертельных врагов на Тайване. Трумэн также не определил конкретно, что понимается под «агрессивными планами», которые он публично отвергал, и не устанавливал предельных сроков вывода американских войск из Северной Кореи. Единственно, что могло бы удержать Мао от вмешательства, если вообще таковое было возможно, — это выдвижение предложения об установлении какого-либо рода буферной зоны вдоль китайской границы. Таких попыток вообще не было предпринято.

В течение последующих нескольких месяцев американские войска показали, н какой огромный риск пошли китайские руководители. Их первоначальные победы н реке Ялу были связаны с фактором неожиданности и разбросом американских си^ вдоль линии фронта. Вскоре стало очевидным, что китайская армия не обладает достаточной огневой мощью, чтобы выбить американские войска из оборонительных позиций, и что в отсутствие внезапности они не в состоянии прорвать заранее подго товленные линии обороны, — к примеру, поперек самого узкого участка полуостров • И как только американские силы произвели перегруппировку, обнаружилось, что данном этапе китайского военного строительства огневая мощь их значительно превосходит китайскую.

Стоило Китаю вступить в войну, как Америка вновь произвела смену целей боевых действий — буквально в течение нескольких дней. 26 ноября 1950 года китайи

Дилемма политики «сдерживания»: Корейская война

начали контрнаступление; 30 ноября Трумэн обнародовал заявление, где уже не считал объединение Кореи целью войны и относил решение этого вопроса на «более позднее время путем переговоров». И опять основной задачей Америки стала неопределенная формула «пресечения агрессии»:

«Вооруженные силы Организации Объединенных Наций находятся в Корее для того, чтобы покончить с агрессией, угрожающей не только структуре Организации Объединенных Наций, но и всем надеждам человечества на мир и справедливость. Если Организация Объединенных Наций уступит силам агрессии, ни одна из наций не сможет чувствовать себя спокойно и в безопасности».

В начале января 1951 года линия фронта проходила примерно в пятидесяти милях южнее тридцать восьмой параллели, и Сеул вновь оказался в руках коммунистов. В этот момент китайцы повторили ошибку Макартура трехмесячной давности. Если бы они предложили урегулирование по линии тридцать восьмой параллели, Вашингтон бы, безусловно, согласился, а Китай прославился бы тем, что победил армию Соединенных Штатов всего лишь через год после победы в собственной гражданской войне. Но, как и Трумэн шесть месяцев назад, Мао увлекся неожиданными успехами и вознамерился вообще удалить американские силы с полуострова. Но тут их ожидала крупная неудача. Китайцы стали нести сокрушительные потери, как только атаковали Укрепленные американские позиции к югу от Сеула.

В апреле 1951 года произошел очередной перелом в ходе военных действий, и американские войска во второй раз перешли тридцать восьмую параллель. Но, как выяснилось, боевые действия оказались не единственным аспектом этой войны. Ибо трумэновская администрация была до такой степени травмирована самим фактом китайского вмешательства, что главной ее целью стало избегать риска.

Однако произведенный в Вашингтоне расчет факторов риска был основан на ряде ложных предположений. Америка сочла — как это будет десятилетием позже применительно к Вьетнаму, — что она имеет дело с централизованно руководимым коммунистическим заговором в целях захвата всего мира. И если выстрелы звучат по заказу из Москвы, то это означает, что ни Китай, ни Корея не вступили бы в войну, если бы не были уверены в советской поддержке. Кремль, как убедил себя Вашингтон, не смирится с поражением; он будет поднимать планку после каждой неудачи своих верных слуг. И, нацеливаясь на ограниченную победу, Америка может тем самым вызвать войну всеобщего характера с Советским Союзом. Коммунистический блок закатит любую цену, лишь бы не проиграть.

Реальность не имела с этими умозаключениями ничего общего. Сталин согласился на северокорейское нападение лишь тогда, когда Ким Ир Сен заверил его, что риск ины минимален. А если Сталин и склонил китайцев к вмешательству, то скорее всего лишь для того, чтобы увеличить зависимость Китая от Советского Союза. Настоящие фанатики этого дела сидели в Пекине и Пхеньяне; Корейская война вовсе не ь'ла кремлевским заговором, затеянным, чтобы выманить Америку в Азию, а затем атаковать Европу. Противовесом советскому нападению на Европу являлось Страте-ическое командование военно-воздушных сил, которое не было задействовано в Ко-Рее. Советский Союз имел весьма малые ударные ядерные силы — если имел. С уче-^м неравенства ядерной мощи Сталин терял в случае войны всеобщего характера

ДИПЛОМАТИЯ

несравненно больше, чем Соединенные Штаты. И независимо от неравенства в размерах сухопутных сил в Европе Сталин никогда не рискнул бы пойти на войну с Соединенными Штатами из-за Кореи. Да и на помощь Китаю Сталин шел неохотно и требовал за нее расчета в наличных, что и заложило основу для китайско-советского разрыва.

Американские лидеры полагали, что осознали опасность эскалации, но так и не сумели понять всю опасность патовых ситуаций на будущее. «Мы воюем, чтобы отразить ничем не прикрытую агрессию в Корее, — заявил Трумэн в апреле 1951 года. -При этом стараемся не допустить распространения корейского конфликта на другие районы. Однако в то же время военные действия необходимо вести таким образом, чтобы обеспечить безопасность наших вооруженных сил. Это существенно важно, поскольку они собираются продолжать войну до тех пор, пока враг не откажется от безжалостных попыток уничтожить Корейскую Республику»12.

Но вести войну ради «безопасности наших вооруженных сил» стратегически бесцельно. Поскольку война сама по себе уже представляет собой риск для их безопасности, превращать «безопасность наших вооруженных сил» в самоцель — значит находиться в плену тавтологии. Поскольку Трумэн не придумал.иной цели войны, кроме как вынудить врага отказаться от своих попыток, то есть, иными словами, в самом лучшем случае, добиться предвоенного статус-кво, порожденное этим разочарование ляжет в основу давления в пользу победы. Макартур не рассматривал бы «вечный шах» в качестве осмысленной цели. Он настоятельно и красноречиво утверждал, что опасность эскалации заложена уже в самом решении прибегнуть к военному вмешательству и что ее нельзя уменьшить посредством сдержанности при проведении военных операций. И по правде говоря, продолжение войны лишь увеличит подобные риски. Давая свидетельские показания в 1951 году, Макартур подчеркивал: «У вас на плечах сидит война, и вы не можете просто сказать: „Пусть эта воин продолжается до бесконечности, а я буду готовиться к какой-нибудь другой войне..."»13 И поскольку Макартур не соглашался с точкой зрения администрации относительно того, что корейскую войну будто бы следует вести таким образом, чтобы н давать Советам повода развернуть широкомасштабное нападение, то он заши стратегию разгрома китайских армий, по крайней мере в Корее. оН

В состав предложений Макартура входил «ультиматум, требующий, чтобы либо ^ [Китай] в течение разумного срока явился на переговоры и согласовал условия пр^ крашения огня, либо его действия в Корее будут считаться объявлением войны наи ям, там присутствующим, и тогда эти нации предпримут такие шаги, какие сочтя нужными, чтобы довести дело до завершения»14. Макартур то и дело требовал бомо ^ базы в Маньчжурии, объявить блокаду Китаю, усилить американские войска в 1м>Р и перебросить силы националистического Китая с Тайваня в Корею, причем осНОВЬ)й вался на том, что все это является «нормальным способом» «обеспечить справедлив!» и почетный мир в кратчайший возможный срок с минимальной потерей человечес жизней путем использования всего вашего потенциала».

Ряд рекомендаций Макартура выходил далеко за пределы полномочий команду щего театром военных действий. К примеру, введение в Корею сил националисти ского Китая было бы равносильно объявлению войны всеобщего характера пр

Дилемма политики «сдерживания»: Корейская война

Китайской Народной Республики. И если бы китайская гражданская война была перенесена на корейскую почву, ни одна из китайских сторон не согласилась бы на ее окончание, не одержав решительной победы; и Америка оказалась бы в эпицентре бесконечного конфликта.

И все же основополагающим стал не вопрос адекватности конкретных рекоменда^ ций Макартура, а выставленное им требование ключевого характера: существует ли выбор между патовой ситуацией и войной всеобщего свойства? 11 апреля 1951 года, когда Трумэн сместил Макартура, дебаты разгорелись в открытую. Как всегда решительный, Трумэн не мог позволить себе ничего иного, кроме как сместить командующего, выказавшего публичное неповиновение. Но он также тем самым предпочел стратегию, оставлявшую инициативу в руках противника. Ибо, делая соответствующее заявление, Трумэн опять скорректировал формулировку стоящих перед Америкой целей. Впервые «отражение агрессии» определялось как достижение урегулирования по существующей линии прекращения огня, где бы она ни пролегала, — причем это создавало дополнительный повод для китайцев интенсифицировать военные усилия для обеспечения себе наилучшей из возможных линий:

«Реальный мир может быть достигнут посредством урегулирования на основе следующих факторов.

Первый: боевые действия должны прекратиться.

Второй: должны быть предприняты конкретные шаги для того, чтобы обеспечить невозобновление боевых действий.

Третий: агрессии должен быть положен конец»1.

Объединение Кореи, которого шесть месяцев назад Соединенные Штаты пытались Добиться силой оружия, откладывалось на будущее: «Урегулирование, основанное на данных составляющих факторах, открыло бы путь к объединению Кореи и выводу всех иностранных вооруженных сил»1.

Макартура встречали как героя, и он принял участие в серии широко освещавшихся слушаний в сенате. Макартур строил свою защиту на анализе, по его выражению, традиционных взаимоотношений между внешней политикой и военной стратегией:

«Определением общего характера, бывшим в ходу в течение многих десятилетий, являлась фраза: „Война есть конечное средство политики", то есть, если исчерпаны все прочие политические средства, вы обращаетесь к применению силы, а когда это сделано, возникает вопрос сбалансированного контроля, сбалансированности концепций, учета и анализа основополагающих интересов, но в ту минуту, когда начнется уничтожение противника, контроль перейдет в руки военных...

Я безоговорочно заявляю, что, когда люди вступают в схватку, не может быть никаких искусственных решений во имя политики, которые ставили бы ваших собственных людей в невыгодное положение, уменьшали бы их шансы на победу и увеличивали бы потери среди них»18.

Макартур был прав, когда выступал против взаимного выжидания как националь-"ой политики. Он, однако, сделал политические ограничения неизбежными, выступив против постановки каких бы то ни было политических целей, даже таких, какие ¦фебуются для поддержания победы в местном масштабе. Если дипломатия исключа-

Дипломатия

лась бы из определения целей войны, то любой конфликт автоматически превращался бы во всеобщую войну, независимо от ставок и рисков, что является далеко не последним соображением в век ядерного оружия.

Администрация Трумэна тем не менее пошла еще дальше. Она не только (отвергла рекомендации Макартура, но настаивала на том, что альтернативы стратегической паузе не существует. Генерал Брэдли, ставший председателем Объединенного комитета начальников штабов, определил три варианта хода военных действий:

«Либо мы уходим и бросаем Южную Корею на произвол судьбы, либо пытаемся вести бой в общем и целом там, где мы сейчас находимся, не вовлекая в сражение слишком большие силы, либо переходим к войне всеобщего характера и вводим в действие силы, достаточные для того, чтобы выбить всю эту публику из Кореи. В настоящее время мы действуем по второму варианту»19.

В практике американской системы управления документы многовариантного характера, как правило, из трех версий в качестве предподчительной рекомендуют среднюю. А поскольку внешнеполитические учреждения имеют тенденцию раскладывать пасьянсы из своих рекомендаций в пространстве между ничегонеделанием и всеобщей войной, опытные бюрократы знают, что моральный уровень их подчиненных резко повышается, когда они избирают средний путь. Именно это и имело место с тремя вариантами Брэдли, хотя фраза «вести бой в общем и целом... не вовлекая в сражение слишком большие силы» просто отражает дилемму политики, не имеющей четко очерченных задач.

Дин Ачесон подтвердил на языке дипломатии, что целью Америки в Корее и на самом деле является поддержание состояния бездействия. Задачей Америки в Корее было «покончить с агрессией, обеспечить невозможность ее повторения и восстановить мир»20. Не дав определения ни одному из этих терминов, Ачесон переходит к сомнениям в эффективности мер, предложенных Макартуром: «В отношении сомнительных преимуществ переноса войны в первоначально ограниченной манере на территорию материкового Китая, — заявляет государственный секретарь, — следует взвесить меру РиС' ка войны общего характера с Китаем, риска советского вмешательства и третьей миро вой войны, а также возможных последствий для солидарности внутри коалиции стр свободного мира»; ибо «затруднительно представить себе, как Советский Союз смож проигнорировать прямую атаку на материковую территорию Китая».,

Если Соединенные Штаты не осмеливались победить, но не могли позволить се проиграть, то какой оставался конкретный выбор? И если общие заявления перевес^ на язык фактов, то речь шла о застойном бездействии на поле боя и, соответственн^ за столом переговоров. В своих мемуарах Трумэн так сводит воедино точки зрен всех своих подчиненных — как военных, так и гражданских лиц: оМ

«Каждое из принимавшихся мной решений в связи с корейским конфлик имело под собой одну осознанную цель: не допустить третьей мировой войны и У* сающих разрушений, которые она бы могла принести цивилизованному миру-означало, что мы обязаны были не предпринимать ничего, что создало бы оправдан для Советов и ввергло бы свободные нации в полномасштабную всеобщую войну»

Вера в то, что Советский Союз готов сделать выбор в пользу всеобщей войны, Д называет, до какой степени было утеряно представление об истинном соотношен

Дилемма политики «сдерживания»: Корейская война

сил. Сталин вовсе не искал предлога, чтобы начать всеобщую войну; он более всего стремился ее избежать. Если бы он жаждал конфронтации, то было более чем достаточно поводов для этого в Европе или в тех военных действиях, которые уже велись в Корее. И неудивительно то, что ни на одном из этапов войны Советский Союз не угрожал вмешательством или действиями военного характера. В осторожной и подозрительной натуре Сталина не было ничего от отчаянного авантюриста; он всегда предпочитал действовать втихомолку и обходным путем, а не идти на фактическую конфронтацию, и проявлял особую осмотрительность, чтобы не пришлось идти на риск военного столкновения с Соединенными Штатами, и не без причины. С учетом несопоставимости ядерных возможностей обеих сторон, именно Советский Союз во всеобщей войне терял все.

Потрясающе, но все свидетели со стороны администрации подчеркивали прямо противоположную точку зрения. Маршалл утверждал, что Соединенным Штатам потребуется еще два или три года, чтобы быть готовыми ко всеобщей войне. Брэдли считал, что «мы находимся не в наилучшем положении, чтобы встретить лицом к ли-Цу глобальную войну»24. Отсюда его знаменитое изречение, что схватка всеобщего характера по поводу Кореи «вовлечет нас не в ту войну, не в том месте, не в то время и не с тем противником»25. Ачесон также полагал, что требуется больше времени, чтобы «создать эффективные силы противодействия»2.

Почему, в свете наращивания Советским Союзом ядерных возможностей, американские лидеры могли думать, будто значение их сил противодействия возрастет по прошествии времени? Это можно объяснить лишь одним из странных предположений, легших в основу теории «сдерживания». А именно — будто Америка слаба, хотя на самом деле она в то время обладала атомной монополией, и что ее «позиция силы» может быть улучшена, хотя в это время Советский Союз наращивал свой ядерный арсенал. Сталин преуспел в том, что не дал Соединенным Штатам возможности попытаться достигнуть ограниченной победы в Корее, сделав капитал на их гипнозе самовнушения и не совершив ничего, конкретно угрожающего.

После вмешательства китайцев Америка более не ставила всерьез вопрос о возможностях достижения ограниченной победы. Деятельность администрации Трумэна основывалась на аксиоме, что добиться чего-то большего, чем воздерживания от военных действий, либо невозможно, либо чревато всеобщей войной. На деле это не исчерпывало диапазона имевшихся вариантов. Промежуточный курс, подобный тому, Что я рассматривал ранее, а именно — установление разграничительной линии по самому узкому месту полуострова при демилитаризации всей остальной части страны под международным наблюдением, мог бы быть реализован, а если бы противник его отверг — и навязан в одностороннем порядке. У Китая, вероятно, не было возможностей предотвратить это, как полагал и преемник Макартура генерал Мэтью Риджуэй, о от рекомендаций подобного рода он, однако, воздерживался27.

Макартур почти наверняка был прав, когда утверждал, что «Китай использует против нас максимум своих сил»28. Что же касается Советского Союза, то ему предстояло ы решать, оправдывает ли себя в свете американского ядерного превосходства и советской экономической слабости американское продвижение на сравнительно короткое расстояние от тридцать восьмой параллели до сужения полуострова риск войны

Дипломатия

всеобщего характера. Конечно, Китай бы с этим не смирился, но он бы и не воевал, а лишь сохранял бы угрожающую позу, как только такая линия была бы установлена. Но эта ситуация не слишком бы отличалась от той, которая в итоге сложилась вокруг тридцать восьмой параллели. Китай наверняка прекратил бы свои угрозы, почувствовав страх перед советской агрессией, и тогда его шаги в направлении Соединенных Штатов были бы закономерны. Если первый же коммунистический вызов Соединенным Штатам закончился бы явной неудачей, то прочие воинственные силы повели бы себя с гораздо большей осторожностью в таких районах, как Индокитай. А разрыв между Китаем и Советским Союзом произошел бы гораздо быстрее.

Весной 1951 года новое американское наступление под командованием генерала Риджуэя пробивало себе путь на север при помощи традиционной американской тактики брать противника измором. Был освобожден Сеул, пересечена тридцать восьмая параллель, как вдруг в июне 1951 года коммунисты предложили переговоры о перемирии. Тогда Вашингтон приказал прекратить наступательные действия; с этого момента все операции на уровне батальона и выше подлежали утверждению Верховным Главнокомандующим: сделав этот жест, администрация Трумэна полагала, что таким образом она улучшит атмосферу на переговорах, демонстрируя китайцам, что Вашингтон вовсе не нацелен на победу.

Это был классический американский жест. Вследствие убежденности в том, что мир — состояние нормальное, а добрая воля — проявление естественное, американские руководители обычно стремились облегчить переговоры, устраняя элементы, вызывающие трения, и односторонне демонстрируя добрую волю. Но действительно ли односторонние действия на переговорах безоговорочно идут в актив? Обычно дипломаты редко платят за уже оказанные услуги, особенно в военное время. Типичным фактором, вынуждающим к переговорам, является нажим на поле боя. А снятие такого нажима лишает противника стимула вести переговоры всерьез, и его одолевает искушение затягивать переговоры до. бесконечности в надежде, не последуют ли новые односторонние жесты.

Именно это и случилось в Корее. Американская сдержанность позволила Китаю прервать процесс, по ходу которого его армия перемалывалась благодаря американскому материально-техническому превосходству. И потому с того момента без особог риска китайцы могли пользоваться военными операциями, чтобы увеличивать потер противника и обострять раздражение американцев, стремящихся поскорее покончи^ с войной. Во время паузы коммунисты заняли почти неприступные позиции в непр ходимой горной местности, постепенно лишая американцев возможности угрожа ^ возобновлением военных действий29. Результатом этого стала затянувшаяся война измор, которая пришла к концу лишь потому, что установилось болезненное равно сие между ограниченными физическими возможностями Китая и психологическим барьерами американцев. И при этом цена затишья оказалась такова, что число жертв. понесенных Америкой за период переговоров, превысило цифру за предшествуют период полномасштабной войны.

Затишье, к которому стремилась Америка, распространилось как на военный, и на дипломатический фронт. Воздействие военной паузы на войска красочно описа но официальным британским наблюдателем бригадиром А. К. Фергюсоном:

Дилемма политики «сдерживания»: Корейская война

«Мне представляется, что заданная цель пребывания сил ООН в Корее, гласящая: „Отразить агрессию и восстановить мир и безопасность в регионе", сформулирована слишком неопределенно, чтобы при данных обстоятельствах задать высшему начальствующему лицу на поле боя военную цель, достижение которой приведет военные действия к завершению... Множество британских и американских офицеров и военных разных рангов уже задают вопросы типа: „Когда закончится война в Корее?", „Когда, по вашему мнению, войска ООН смогут быть выведены из Кореи?", „Какова цель нашего пребывания в Корее?" Такие вопросы наводят меня на мысль, что, пока перед британскими и американскими силами в Корее не будет поставлена какая-то конкретная задача, на которой им следует сосредоточиться, командующему полевыми войсками с огромным трудом удастся поддерживать их боевой дух...»30 ' Избрав паузу в боевых действиях, Америка впервые после войны всерьез нарушила консенсус в области внешней политики. Для Макартура и его сторонников Корейская война была сплошным разочарованием, поскольку введенные для нее ограничения гарантировали военно-политический пат. Для администрации Трумэна война в Корее была кошмаром, поскольку она была чересчур крупномасштабна для своих политических целей и слишком мала с точки зрения стратегической доктрины. Макартур настаивал на решительной схватке по поводу Кореи, даже если бы это повлекло за собой войну против Китая, в то время как администрация предпочитала беречь силы Америки на случай отражения советского прорыва в Западную Европу, предусмотренного теорией «сдерживания».

Таким образом, война в Корее отразила как силу, так и ограниченный характер политики «сдерживания». С точки зрения традиционной государственной политики, Корея была испытанием в целях определения разграничительной линии между двумя соперничающими сферами влияния, находившимися тогда в процессе формирования. Но американцы воспринимали этот конфликт совершенно иначе: как столкновение между Добром и злом и как схватку от имени всего свободного мира. Такая интерпретация наполняла действия Америки могучим побудительным мотивом и исключительной самоотдачей. Она также заставляла политику «сдерживания» колебаться между практическим и апокалиптическим. Великие акты созидания, такие, как восстановление Европы и Японии, осуществлялись при наличии серьезнейшего пренебрежения аналитическими тонкостями и исключительной переоценки советских возможностей. Вопросы, которые можно было облечь в моральные или юридические формулы, разрешались хорошо и тщательно; но одновременно проявилась тенденция концентрировать внимание скорее на формуле, чем на той задаче, выполнению которой она была призвана способствовать. Оценивая степень успеха Америки в Корее, Ачесон в меньшей мере интересовался исходом столкновения на поле боя, чем утверждением концепции коллективной безопасности: «Идея коллективной безопасности была подвергнута испытанию и выдержала его. Нации, являющиеся приверженцами коллективной безопасности, показали, что могут держаться вместе и сражаться вместе»31. Утверждение принципа коллективной безопасности оказалось гораздо важнее, чем конкретный исход, коль скоро удалось уйти °т поражения.

Эти аспекты политики «сдерживания» возложили, по-видимому, непомерное бремя на американский народ, который должен был смириться с тяжелыми потерями,

Дипломатия

пока его политические руководители стремились проплыть узеньким проходом между сопротивлением агрессии и недопущением войны всеобщего характера, не придавая при этом ни одному из этих понятий оперативного смысла. Последствием подобного подхода было спонтанное разочарование и поиск козлов отпущения. Маршалла и особенно Ачесона поносили на все лады. Якобы имевшее место коммунистическое проникновение в Вашингтон систематически эксплуатировалось демагогами наподобие сенатора Джозефа Маккарти.

Тем не менее наиболее важным аспектом реакции американской общественности на войну в Корее было не недовольство бесконечной войной, но терпеливое ее восприятие. Перед лицом всех разочарований Америка твердо приняла на себя бремя глобальной ответственности в, казалось бы, непрекращающейся борьбе, сопряженной с тяжелыми потерями и не приводящей к определенному исходу. В конце концов Америка добилась цели, но более дорогой ценой и по истечении более продолжительного срока, чем это было необходимо. Полутора десятилетиями позднее американцы испытают еще более тяжкие душевные страдания по поводу конфликта в Индокитае.

Существует, однако, коренное различие между вызовом Корейской войне внутри страны и болью, позднее испытанной Америкой в связи с Индокитаем. Критики Корейской войны настаивали на победе, в то время как критики Вьетнамской войны проповедовали признание, а иногда и важность поражения. Противоречия, связанные с войной в Корее, давали администрации Трумэна опорную точку на переговорах, Трумэн и его советники могли пользоваться наличием оппозиции у себя в стране, как угрозой против Северной Кореи и Китая, поскольку альтернативой было более энергичное ведение войны. По Индокитаю действительным было обратное. Противники войны, проповедовавшие безоговорочный вывод американских войск из Вьетнама, ослабляли переговорное положение Америки.

Если подводить окончательный итог, все участники военных действий в Корее извлекли для себя поучительный урок. Американские государственные деятели того пе риода заслуживают того, чтобы их запомнили за ту прозорливость, с которой они на правили вооруженные силы в отдаленную страну, объявленную всего за несколько месяцев до этого «несущественной» с точки зрения безопасности Америки. Когда был брошен вызов, они оказались в состоянии полностью изменить свой подход, ибо поняли, что смириться с коммунистической оккупацией Кореи означало бы подорвать американские позиции в Азии, в частности, нанести вред предельно важным ДО Америки отношениям с Японией.

В начале периода мирового лидерства Америка сдала свой первый экзамен, пус даже с трудом. И все же американское простодушие было лишь оборотной стороно исключительной способности к самоотдаче, что позволило американцам перенест гибель и увечья 150 тыс. своих сограждан в войне, не приведшей к решительному и ходу. Кризис в Корее привел к накоплению сил в Европе и созданию организаци Северо-Атлантического пакта, что сделало возможным выдержать долгое испытани на выносливость, явственно предлагаемое «холодной войной». А вот революционны лидерам — в Юго-Восточной Азии и в других местах — Америке пришлось заплатить свою цену, ибо те открыли методику ведения боевых действий, при которой о

Дилемма политики «сдерживания»: Корейская война

уклонялись от вовлечения в крупномасштабные наземные сражения и все же сохраняли способность истощать решимость сверхдержавы.

Урок для Китая оказался более болезненным. Несмотря на свою явную материальную слабость, Китай умудрился добиться военной паузы в схватке со сверхдержавой благодаря комбинации дипломатических и военных маневров. Но он также узнал, чего стоит фронтальная схватка с американской военной машиной. За весь период «холодной войны» больше не будет китайско-американских военных столкновений. А неохотная и скудная поддержка Пекина Советским Союзом посеяла семена китайско-советского разрыва.

Самым крупным проигрышем Корея оказалась для Советского Союза, страны, которая, как думали американские руководители, будто бы и организовала все это мероприятие. В течение двух лет с момента вторжения в Корею Америка сумела привлечь на свою сторону все страны, находившиеся за всемирной демаркационной линией. Соединенные Штаты утроили оборонные расходы и преобразовали Атлантический союз из политической коалиции в единую военную организацию, во главе которой встал американский командующий. На горизонте замаячила возможность перевооружения Германии, и была сделана попытка создать европейскую армию, Вакуум, существовавший перед фронтом советских войск в Центральной Европе, оказался заполнен. Пусть даже можно предположить, что Америка способна была добиться в Корее большего, но, тем не менее, Советы с той поры вынуждены будут соизмерять свои успехи с размерами потерь и, возможно, выдвигать на первый план разнообразных коммунистических авантюристов, особенно в Индокитае. Но в ответ они столк-чутся с могучим противостоянием пришедших в равновесие с ними сил благодаря перевооружению союзников и усилению связи между ними.

И этот сдвиг, который марксисты называют изменением соотношения сил, не Прошел незамеченным для лидера, который привык строить свою политику на основе Подобного анализа. Не прошло и восемнадцати месяцев с момента вторжения в Юж-нУю Корею, как Сталин выступил с инициативой пересмотра советской политики, а кульминацией этого процесса стал наиболее значительный дипломатический ход Советского Союза непосредственно после окончания второй мировой войны.

Дата добавления: 2015-08-10