Sutta pitaka. Khuddaka nikāya. Jātaka. Timsa-Nipata. 520 Gandatindu-Jataka.

Перевод с пали: В. Эрман, А.В. Парибок, 2002 г. выполнен по изданию В. Фаусбёля, опубликованному в Лондоне в 1877-1897 гг. По этому же изданию указан и порядковый номер джатаки.

Некогда в царстве Кампилье, в городе северных панчалов, правил царь Панчала1, и царствовал он неправедно и нерадиво. А за ним и все советники и прислужники тоже сделались неправедными. Задавленные податями, жители покидали населённые места и скитались по лесам, как дикие звери. Боясь царевых слуг, люди с рассветом заваливали двери своих домов колючими ветками и прятались на день в лесу. Днём их грабили мытари, ночью – разбойники, и житья народу не стало совсем.

Бодхисаттва тогда был духом дерева хурмы, что росло за городскими стенами. Каждый год царь приносил ему жертву стоимостью в тысячу каршапан. И вот он подумал: "Нынешний царь правит до того нерадиво, что и всё царство, глядишь, погубит. Придётся мне его образумить – ведь больше сделать это некому. Да я ему и обязан многим, каждый год имею от него богатое подношение. Значит, решено". Ближайшей ночью он явился в царскую опочивальню и, паря над полом, воссиял у изголовья. Царь проснулся, узрел его солнцеподобный облик и вопросил: "Кто ты такой и с чем пожаловал?" – "Государь, я дух дерева хурмы, что растёт за городом. Я пришёл дать тебе наставление". – "Что ещё за наставление?" – "Государь, ты дурно правишь. Царство твоё до того обнищало, что вот-вот погибнет. Ведь когда царь правит неправедно, ему не удержаться у власти. Уже при этой жизни он попадёт в беду, а после смерти не избежит страшного ада. К тому же, когда сам царь неправеден, то и его приближённые и слуги тоже сходят с праведной стези. Одним словом, бойся неправедности пуще всякой напасти.

О царь! Нерадивость кончается смертью,

А рвенье благое – к бессмертью приводит.

Кто рвения полон – тот не умирает,

Зато нерадивый, считай, уже умер.

Сначала – беспечность, потом – нерадивость,

Затем – обнищанье и вот – злодеянье.

Не будь нерадивым, о лучший владыка!

Немало царей, нерадивых в правленье,

Вконец разорились, а это – несчастье.

Другие же побеждены были в битвах –

И лишь потому, что неправедны были.

Нередко князья, земледельцы, монахи

Платились бедой за свою нерадивость.

А ты опустился, идёшь против дхармы,

Страна твоя, так процветавшая прежде,

Ворами разграблена и обнищала.

А значит, не будет ни сына, ни денег,

Ни золота – всех своих благ ты лишишься.

С тобою считаться друзья перестанут,

Ты кшатрием числиться больше не сможешь!

Ни слуги, ни войны на колесницах,

Ни быстрая конница, ни пехотинцы –

Никто в тебе кшатрия видеть не станет.

Кто глуп, безрассуден, дурное замыслил,

Того покидает богиня удачи,

Как старую кожу змея покидает.

А кто рассудителен, бодр и прилежен,

Именье своё непременно умножит:

Оно, словно стадо с быком, разрастётся.

Ступай, государь, поброди по округе,

На жизнь насмотрись да прислушайся к людям.

Узнаешь, быть может, как следует править.

Не мешкай же, государь! Посмотри на своё царство и берись за ум, а не то оно пропадёт", – наставил царя бодхисаттва и вернулся к себе в дерево. Потрясённый его речами, царь на следующий же день поручил все дела советникам, а сам на рассвете вышел с придворным жрецом через восточные ворота и пошёл, куда глаза глядят. Они быстро удалились от города на целую йоджану. Там стоял деревенский дом; старик хозяин ещё с утра завалил его дверь колючими ветками и на целый день ушёл с семьёй в лес прятаться. А сейчас мытари убрались из деревни, и он вернулся. У самых дверей он сослепу напоролся ступней на колючку, сел вынимать занозу и в сердцах проворчал:

"Хоть бы нашего Панчалу

Так стрелой в бою пронзили!

Пусть помучится от раны,

Как я мучусь от колючки!"

Бранил же он царя не просто так, а по наитию – такова была воля бодхисаттвы. Ведь в тот миг рядом стояли переодетые царь и придворный жрец. Жрец сказал:

"Старый ты, подслеповатый,

Ничего вокруг не видишь,

Потому и напоролся.

Но при чём здесь царь Панчала?"

Старик ответил:

"В том виновен царь Панчала,

Что мы прячемся по чащам.

Некуда деваться людям

От нахлебников и татей.

Ночью от воров нет спасу,

Днём – от сборщиков налогов.

Царь от всех отгородился,

Беззаконью потакает!

Раз кругом беда такая,

Изворачиваться нужно:

Носим из лесу колючки,

Чтобы в дом без нас не лезли".

"Учитель! – сказал тут царь жрецу. – Старик-то дело говорит: мы кругом виноваты. Пойдём обратно и будем царствовать праведно". Но бодхисаттва тут же вошёл в жреца и ответил его устами: "Побродим ещё, государь". Пошли они дальше, в другую деревню, а по дороге услышали старушечий голос. Там неподалёку жила некая бедная женщина, что имела двух дочек на выданье. Пускать их одних в лес она боялась, а потому сама ходила за дровами и лесными плодами. Тем все трое и жили. Как раз в ту пору она забралась нарвать плодов на дерево, да вдруг сама сорвалась и свалилась на землю – и в сердцах послала проклятье царю:

"Хоть бы этот царь Панчала

На тот свет скорей убрался!

Что за жизнь пошла такая –

Замуж дочерей не выдать!"

Жрец попробовал её осадить:

"Что ты мелешь, негодяйка,

Слов своих не понимая!

Царская ли то забота –

Женихов искать девицам!"

Старуха в долгу не осталась:

"Всё я понимаю, брахман.

Я кляну царя за дело.

Некуда деваться людям

От нахлебников и татей.

Ночью от воров нет спасу,

Днём от сборщиков налогов.

Царь от всех отгородился,

Беззаконью потакает.

Не свести концы с концами –

Кто ж жениться пожелает?"

"Её правда", – решили царь со жрецом и пошли дальше. Тут до них донёсся голос пахаря. Волу его лемехом плуга подсекло ногу. Он залёг, а пахарь стал проклинать царя:

"На копьё бы напоролся

В битве этот наш Панчала,

Как на острый лемех плуга

Напоролся вол злосчастный!"

Жрец вступился за царя:

"Беспричинно ты, негодник,

Злишься на царя Панчалу.

Он ни в чём не провинился

И не заслужил проклятий".

Пахарь возразил:

"Нет, совсем не без причины

Злюсь я на царя Панчалу.

Некуда деваться людям

От нахлебников и татей.

Ночью от воров нет спасу,

Днём от сборщиков налогов.

Царь от всех отгородился,

Беззаконью потакает.

Мытари его сегодня

Приготовленный мне завтрак

У моей жены отняли.

Ей пришлось опять готовить.

Я проголодался в поле

И оглядываться начал –

Лемех плуга повернулся

И волу порезал ногу".

Пошли они дальше и в какой-то деревне заночевали. Поутру хозяин сел доить свою комолую корову, а та вздумала лягаться, ударила его самого и опрокинула подойник с молоком. Хозяин стал проклинать царя:

"Пусть в сражении ударят

Булавой царя Панчалу,

Как меня сейчас лягнула

Непослушная корова!"

Жрец возразил:

"Опрокинула подойник

Норовистая скотина,

Так при чём здесь царь Панчала?

Он-то в этом неповинен!"

Тот ответил:

"Ты недальновиден, брахман.

Есть за что винить Панчалу:

Эту злющую корову

Мы бы сами не доили,

Кабы мытари-пиявки

Молоко с нас не тянули!"

"Верно он говорит", – подумалось им. Вышли они на большую дорогу и направились назад к городу. А в деревне, лежавшей у них на пути, мытари зарезали пёстрого телёнка, чтобы из его шкуры наделать себе ножен для мечей. Корова, его мать, затосковала, перестала есть траву, пить воду, только слонялась по деревне и жалобно мычала. Глядя на неё, деревенские ребятишки стали слать царю проклятья:

"Хоть бы царь детей лишился,

Хоть бы он иссох от горя,

Как несчастная корова,

Что страдает без телёнка!"

Жрец воскликнул:

"Коли мается скотина –

Пастухи недоглядели;

Нет вины царя Панчалы,

Что она мычит тоскливо".

Ребятишки отозвались:

"Не скажи, достойный брахман!

Виноват-таки Панчала,

Он ведь мытарям позволил

Шкуру снять с её телёнка!"

"Ваша правда", – признали царь с жрецом и отправились дальше. Проходили они мимо пересохшего пруда; вороны клевали там лягушек. Только поравнялись с прудом, как бодхисаттва устами лягушки произнёс:

"Пусть с детьми сожрут Панчалу,

Когда он падёт в сраженье,

Как лягушек пожирают

Деревенские вороны!"

Жрец возразил:

"Не всем живым дарует царь защиту,

Но только человеческому роду.

Царь неповинен в нарушенье дхармы,

Когда на вас охотятся вороны".

Лягушка отозвалась:

"Неблагородны твои речи, брахман,

Ведь ты стремишься угодить владыке!

Когда цари народ свой притесняют,

Льстецы становятся опорой трона.

А будь у нас хорошее правленье,

Так у людей завёлся бы достаток,

Чтоб не скупиться в жертвоприношеньях.

Вороны бы остатками кормились

И перестали б поедать лягушек".

"Все, выходит, нас проклинают, даже лягушки в пруду!" – убедились царь со жрецом. Вернулись они в столицу и, памятуя о наставлении, что дал им бодхисаттва, взялись за ум и стали править согласно дхарме.

Дата добавления: 2015-08-10