Sutta pitaka. Khuddaka nikāya. Jātaka. Catukka-Nipata. 313 Khandivadi-Jataka.

Перевод с пали и примечания А.В. Парибка. 2000 г.

"Великий духом..." – это произнёс Учитель, пребывая в роще Джеты, по поводу одного гневливого монаха. Учитель упрекнул его: "Как же это ты, находясь в монашестве под началом безгневного пробуждённого, даёшь волю гневу? Ведь в древности бывало, что мудрый человек не гневался, даже когда на его тело обрушивались тысячи ударов, даже когда ему рубили напрочь ноги и руки, нос и уши". И он рассказал о былом.

"Некогда в Варанаси правил царь царства Каши по имени Калабу. Бодхисаттва родился тогда в брахманской семье, где богатств было на восемьдесят миллионов. Нарекли его молодым брахманом Кундакой. Когда он подрос, он изучил в Такшашиле все искусства и стал кормильцем семьи. Но вот родители его скончались. Он посмотрел на кучу денег и подумал: "Родичи мои нажили всё это богатство, а теперь вот ушли и с собою забрать его не смогли. Я же хочу забрать своё богатство с собою". И он раздарил всё своё состояние, с разбором давая каждому то, чего тот был достоин, ушёл в Гималаи и стал отшельником.

Там он долго прожил, питаясь дикими плодами леса, а затем за солью и за уксусом спустился в населённые места и добрался до Варанаси. Переночевал он в царском парке, а на следующий день, выйдя в город за подаянием, подошёл к воротам дома военачальника. Военачальнику он сразу приглянулся, тот пригласил его к себе, накормил едой со своего стола и взял с него обещание на время поселиться в царском парке.

И вот однажды царь Калабу, напившись браги, явился в окружении танцовщиц и пышной свиты в парк. Он приказал устроить себе ложе на праздничной каменной скамье и прилёг, положив голову на колени любимой наложницы. Искусные танцовщицы, музыкантши и певицы пустились в песни, пляски и игры – будто великолепный двор самого Шакры, царя богов, сошёл в парк к царю. А на царя напала дремота. Музыкантши побросали свои вины и другие инструменты: "Тот, кого мы собрались услаждать своим искусством, всё равно спит. Зачем же нам зря петь и плясать?" Они разбрелись по всему парку и принялись с увлечением разглядывать цветы, плоды, молодые побеги и развлекались, как умели. А бодхисаттва, подобный могучему ярому слону, в тот час сидел в том парке близ живой беседки из цветущих кустов и радостно занимался духовными упражнениями. Бродя по саду, женщины заметили его: "Сюда, подружки! Здесь под деревом подвижник! Посидим около него, пока царь не проснулся, – что-нибудь занятное услышим". Они сбежались, почтительно приветствовали Бодхисаттву и сели вокруг него: "Сделай милость, поведай нам что-нибудь доступное для нас". Тот стал рассказывать о дхарме.

Тем временем наложница шевельнула коленом, и царь проснулся. Смотрит – никого вокруг. "Где они, негодницы?" – "Ушли к какому-то подвижнику, государь. Вокруг него и сидят". Царь рассвирепел и бросился туда с мечом: "Сейчас я этому святоше покажу!" Женщины увидели, что царь бежит к ним в ярости, и те из них, к кому царь благоволил, пошли ему навстречу, успокоили его и отобрали меч. Царь подошёл к Бодхисаттве и вопросил: "Ты чему учишь, шраман?" – "Терпенью, государь". – "Терпенью? Это как?" – "Это значит – не гневаться на тех, кто оскорбит тебя, унизит или ударит". – "Ладно, сейчас увидим, какое у тебя терпенье". И царь послал за палачом. Тот, как положено, явился с топором, с колючей плетью, в оранжевых одеждах и в гирлянде из красных цветов1. Он поклонился царю и спросил: "Что повелишь?" – "Видишь вора, паршивого подвижника? Возьмёшь его, разложишь на земле и всыплешь ему со всех сторон – и спереди, и сзади, и с боков, – две тысячи плетей". Палач повиновался. У бодхисаттвы кожа лопнула и разошлась, обнажились мышцы, брызнула кровь. "Чему же учишь ты, монах?" – переспросил царь. "Терпенью, государь. Ты напрасно думаешь, что терпенье у меня под кожей. Нет у меня терпения под кожей. Терпение у меня внутри, поглубже, в сердце, – тебе его не видно, государь". – "Что дальше делать?" – спросил палач. "Отруби этому косматому святоше обе кисти". Тот взял топор, положил руки бодхисаттвы на колоду и обрубил их. "А теперь и ступни". Тот обрубил и ноги. Струи крови потекли с обрубков рук и ног, как красный лак из продырявленных сосудов. "Ну, чему учишь?" – опять спросил царь. "Терпенью, государь. Ты напрасно полагаешь, что терпенье у меня было в ладонях или стопах. Нет его там. Терпенье у меня внутри, глубоко". – "Режь ему нос и уши!" Палач отсёк уши и нос. Уже всё тело плавало в крови. "Так чему ты учишь?" – спросил царь. "Терпенью, государь. Напрасно ты решил, будто терпенье у меня в носу или в ушах. Терпенье моё в глубине сердца". – "Ну и сиди себе, святоша, на своём терпении!" Царь наступил на грудь бодхисаттве, пнул его ногой и пошёл из парка.

Когда царь удалился, военачальник обтёр кровь с тела бодхисаттвы, перевязал ему ноги, руки, уши и нос, бережно усадил его, поклонился и сел рядом. "Почтенный, если тебя одолевает гнев, пусть он обратится на царя, который перед тобою виновен, но не на других! – взмолился он.

"Великий духом, я молю:

Пусть тот, кто ноги, руки, нос

И уши отрубить велел,

От гнева твоего дрожит,

Ты только царство не губи!"

Бодхисаттва же произнёс в ответ:

"Тот царь, что ноги, руки, нос

И уши мне отсечь велел,

Пусть будет счастлив в жизни сей!

Подобным мне несвойствен гнев".

Когда царь, выходя из парка, скрылся с глаз бодхисаттвы, земная твердь, простёршаяся на двести сорок тысяч йоджан в ширину, разверзлась, словно лопнула натянутая ткань2. Из Незыби взметнулось пламя и огромным красным одеялом окутало царя. И прямо у парковых ворот он провалился сквозь землю и очутился в великом аду Незыби. Бодхисаттва же скончался в тот самый день. Царские слуги и горожане пришли с душистыми мазями, курениями и венками совершить последний обряд над его телом. Некоторые говорят, что бодхисаттва будто бы вернулся в Гималаи, но то неправда. Кратко говоря:

"В далёком прошлом жил монах,

Терпенье проповедовал.

Правителем Варанаси

Он был замучен и погиб,

Не изменив терпению.

Но злодеянье лютое

Ужасный породило плод:

Царь Каши провалился в ад

И по заслугам получил".

Рассказав эту историю, Учитель объяснил затем арийские положения и так связал перерождения: "Тогда Калабу, царём Каши, был Девадатта, военачальником – Шарипутра, а подвижником, учившим терпению, – я сам". Услышав объяснение, гневливый монах обрёл плод безвозвратности, многие же обрели плоды прорезавшегося слуха.

Дата добавления: 2015-08-10