Тихий Город 7 страница

— Ничего не понимаю, но… Ладно, допустим. Но в таком случае каким образом Мир, где я никогда не рождался, мог потребовать меня обратно? А ведь однажды это случилось, помните?

— Конечно. Это отчасти моя вина: я недооценил тот факт, что воспоминания и особенно тайные страхи Вершителя обладают не менее мощной силой, чем желания, — вздохнул Джуффин. — Ты, сам того не желая, «изнасиловал» Мир, который считал своей родиной. Силой своего убеждения ты оживил призраки, населявшие твои фальшивые «воспоминания». Ты сам запер себя в тюрьму, сотканную из собственных опасений. Так бывает, Макс. Возможно, только так и бывает. Для меня тот случай был почти крахом. Однако, к моему искреннему изумлению, ты все же сумел вернуться: оказалось, что твоя любовь к нашему Миру достаточно велика, чтобы привести тебя обратно. Я мог перевести дух, провал обернулся победой. С того дня я был совершенно уверен, что ты станешь хорошим преемником Мёнина.

— Понимаю, — неохотно согласился я. — Что ж, расскажите, что ли, о моем рождении. Как это выглядело со стороны? Я вышел из вашего зеркала? Или вовсе с неба свалился?

— Ты не выходил из зеркала, — покачал головой Джуффин. — И с неба, хвала Магистрам, не валился. Ничего такого не было. Твое появление выглядело довольно буднично. Оно было похоже скорее на странную случайность, чем на чудо.

Он набил трубку, неспешно раскурил ее и наконец продолжил:

— Однажды, когда мой труд уже близился к завершению, я почувствовал себя очень скверно. Силы покинули меня, я ни на что не годился. Не то что ворожить — до ближайшего трактира пешком добраться вряд ли смог бы. Это настораживало: я давно научился подчинять себе собственный организм и не был подвержен болезням. Это азы нашей профессии, наука для начинающих, основа всех основ. В чем, в чем, а уж в своем теле я всегда был уверен — и вдруг такая неожиданность! В тот день я покинул Дом у Моста раньше положенного часа и отправился домой приводить себя в порядок. Кимпа встретил меня на пороге и сообщил, что в комнате для гостей спит некий незнакомец. Я посмотрел на незнакомца и сразу понял, что случилось: моя выдумка стала реальностью. Именно это и забрало у меня все силы — впрочем, я довольно быстро их восстановил. Ты же проспал несколько суток, а потом проснулся в полной уверенности, что тебя зовут Макс и ты только что прибыл в Ехо из иного Мира. Воспоминания, которые я выдумал для тебя, ты искренне полагал своей единственной и неповторимой биографией. Все, что случилось потом, действительно случилось. Эти факты ты можешь по праву считать настоящими — если, конечно, это все еще имеет для тебя какое-то значение.

— Все имеет какое-то значение, — неохотно сказал я. — Да, теперь примерно понятно… Хотя какое там, к черту, понятно! Но ведь вы, наверное, не можете ничего добавить? Или можете?..

— Мне осталось рассказать тебе совсем немного. Сосредоточься, пожалуйста, — мягко, но настойчиво перебил меня Джуффин. — Когда я бросился к Махи, чтобы сообщить ему о своем головокружительном успехе, мой бывший наставник в обычной для него снисходительной манере заметил, что я не сделал ничего из ряда вон выходящего. «Есть древние существа, которые используют нас для того, чтобы воплотиться среди живых, — сказал он. — Они таятся в темноте небытия и только выжидают момента, когда очередной неофит, вообразивший себя могущественным колдуном — совсем как ты, Джуф, — рискнет воплотить в жизнь самый дерзновенный из замыслов». Потом он прибавил, что это не имеет значения: мы получили, что требовалось, а это, дескать, главное. Поэтому имей в виду, Макс: все, что я сделал, было сделано лишь потому, что ты сам этого хотел. На этом драматическую историю твоего появления на свет можно благополучно закончить.

— Но… — начал было я.

— Лучше воздержись от комментариев, мальчик, — сочувственно сказал Джуффин. — Сейчас ты оглушен и растерян. Ничего страшного, у тебя впереди вечность, чтобы обдумать все, что ты сегодня узнал. Возможно, где-нибудь, на другом краю этой вечности, мы снова встретимся, и тогда ты сможешь рассказать мне, что произошло на самом деле. Сегодня эта тема не по зубам нам обоим.

Воцарилось тягостное молчание. Джуффин смотрел в окно, за которым ему, очевидно, по-прежнему открывался вид на улицы Ехо, города, куда мне не было суждено вернуться. Ему, надо полагать, не терпелось открыть дверь и выйти на улицу, дабы не искушать судьбу столь откровенным пренебрежением к ее подаркам. Но он не уходил.

— Осталась еще пара пустяков, — наконец сказал Джуффин. — Думаю, напоследок мне следует объяснить, почему я стал пленником Тихого Города прежде, чем ты. Если ты думаешь, что я был приманкой…

— Я так не думаю.

Я вдруг почувствовал, что вот-вот разревусь, и до крови прикусил губу: примитивное, но действенное средство.

— Вам не требовалось становиться приманкой. Вы вполне могли вызвать меня к себе в кабинет, выложить историю, которую я только что выслушал, и… Вы слишком хорошо меня изучили. Вы отлично знаете, что ради эффектного жеста я способен сунуться в любое пекло; если бы вы сказали, что я должен отблагодарить вас за то, что вы дали мне жизнь, я бы так и сделал. И уж, по крайне мере, вы бы дали мне возможность уладить свои дела. Да просто попрощаться по-человечески со всеми, кто мне дорог!

— Ты действительно все понимаешь, — печально улыбнулся Джуффин. — То, что случилось, можно назвать заговором обстоятельств. Во-первых, Мёнин покинул Тихий Город на пару столетий раньше, чем мы рассчитывали…

— На пару столетий? — изумленно спросил я.

— Конечно. Я полагал, что следует дать тебе возможность провести в Мире лет двести — триста. Такова средняя продолжительность человеческой жизни, и мне казалось, что ты имеешь полное право прожить эту жизнь так, как тебе заблагорассудится. Видишь ли, я всегда полагал, что любая работа должна предваряться хорошим авансом. Из этого следует, что философ из меня хреновый. Зато начальник неплохой, правда? Однако Мёнин нашел способ покинуть Тихий Город и не захотел сидеть здесь еще три столетия. Говорит, что его «тошнит от бездействия» — что ж, охотно верю. Однако это шло вразрез с моими планами. Мы с Мёнином серьезно поругались в тот день, когда он объявился в Замке Рулх: неоправданный риск! Мир мог рухнуть в то же мгновение, но каким-то чудом уцелел. Возможно, Мёнин был прав, когда говорил, что страстное желание вернуться домой стало для него настолько привычным, что не ослабело даже после того, как его ноги прогулялись по мостовым Ехо. К тому же Мир слишком переменился — где уж тут почувствовать себя дома! Мёнин уверял меня, что не собирается задерживаться в Ехо, говорил, что оправлять кого-то в Тихий Город вместо него не требуется: дескать, он может с тем же успехом продолжать тосковать о доме, путешествуя по удаленным Мирам. Возможно, он был прав. Возможно… Но я — старый перестраховщик, ты же меня знаешь! Поэтому я решил отправиться в Тихий Город и применить на практике науку старого Махи.

— Но почему вы не позвали меня?

— А я уже не был уверен в том, что имею на это право.

— Ничего не понимаю!

Ответ Джуффина, признаться, меня озадачил.

— Все очень просто, Макс. Ты слишком быстро стал самостоятельным. Ты изменился. Ты уже совсем не похож на того юного Вершителя, которого я когда-то выдумал. Не могу сказать, будто от этого ты перестал подходить для возложенной на тебя миссии. Напротив, теперь я совершенно уверен, что ты сумеешь удерживать наш Мир лучше, чем кто бы то ни было. Лучше, чем твой предшественник Мёнин, и уж точно лучше, чем это делал я сам. Возможно, ты будешь действовать столь хорошо, что вскоре выяснится, что Миру больше не угрожает опасность… более того, нам покажется, будто она никогда ему не угрожала. Может статься, через несколько лет все мы, участники событий, забудем, что когда-то пытались отвести от Мира угрозу гибели. Все может быть. Но в тот день, когда Мёнин сбежал из Тихого Города, я не считал себя вправе отправлять тебя ему на смену. Сердце у меня к этому не лежало. А я привык доверять собственному сердцу. Теперь вижу, что я ошибался. Что ж, судьба сама взялась исправить мой промах. Она, судьба, нашептала тебе, будто я нуждаюсь в помощи, она же вложила в твои руки Йонохскую печать. Откровенно говоря, я-то почти уверен, что эта волшебная вещь — всего лишь наваждение, которое бесследно растает теперь, когда его миссия выполнена. Готов спорить на тысячу корон, что когда я войду в свой кабинет и открою сейф, он окажется пуст. В общем, встретив тебя в кафе, в самом центре Тихого Города, я понял, что напрасно дергался. Мое место — в Ехо, твое место — здесь. Мое мнение на сей счет никого не интересует. Твое, увы, тоже.

— Но если я Вершитель и мои желания всегда исполняются… Значит ли это, что в глубине души я всегда хотел оказаться узником Тихого Города? — мой голос дрогнул. — В таком случае я — сумасшедший, Джуффин. Я — злейший враг себе самому, что-то вроде безумца, который обливает себя бензином и поджигает, чтобы согреться. Вы придумали меня безумным? Или я сошел с ума самостоятельно?

— Ты ошибаешься, Макс, — мягко сказал мой бывший шеф. — Чем диагнозы ставить, просто будь честен с собой. Разберись в себе получше. Больше всего на свете ты хотел стать незаменимым. Всемогущим. Тем, от кого все зависит, тем, без кого все пропадут. И еще ты хотел в один прекрасный день отблагодарить меня за все, что я, по твоему мнению, для тебя сделал. Например, спасти мне жизнь или — еще лучше! — отпустить меня на свободу, как однажды ты отпустил на свободу Лойсо. Разве не так? Вот твое желание и исполнилось. Рано или поздно, так или иначе, и не говори, что тебя не предупреждали.

— Ваша правда, — я опустил отяжелевшую голову на руки, чувствуя, что не в силах продолжать разговор. Еще немного, и я бы просто уснул — странная реакция организма на стресс. Но, говорят, так бывает.

— Прежде чем уйти, я должен сказать тебе еще вот что… — голос Джуффина доносился до меня откуда-то издалека, словно между нами уже пролегло непреодолимое расстояние.

Я с трудом поднял голову, понимая, что не должен пропустить ни звука из его прощальной речи.

— Сейчас я как никогда уверен, что твоего могущества хватит на то, чтобы не слишком долго оставаться здесь, в Тихом Городе, — выразительно сказал он.

— Как это? Ведь вы сами только что говорили: Тихий Город не отпускает никого.

— Мёнин, однако, отсюда ушел, — напомнил Джуффин. — Правда, ему на это понадобилось несколько тысячелетий, но откуда нам знать, каким образом течет здесь время? Ты — шустрый парень, сэр Макс. Уверен, ты быстро найдешь выход. Я — тот, кто тебя придумал, мне виднее.

— Ладно, — согласился я. — По крайней мере, мне приятно думать, что вы правы. И что из этого следует? Если я выберусь отсюда, я могу вернуться в Ехо?

— Ни в коем случае, — твердо сказал Джуффин. — Именно об этом я и хотел тебя попросить. Если ты вернешься… Нет никаких гарантий, что Мир уцелеет. Мёнин побывал на родине после долгой отлучки, мне показалось, что он разочарован. Не думаю, что его желание сохранить Мир осталось столь же искренним и страстным, как прежде. Ты сам вряд ли испытаешь разочарование, но когда мы счастливы, сила наших желаний ослабевает, так что…

— Можете не продолжать, — кивнул я. — Я все понял. Могу дать вам торжественную клятву, что никогда не вернусь в Ехо. И никогда не буду слишком счастливым. Собственно, эти вещи взаимосвязаны.

— Не нужно торжественных клятв. Достаточно того, что ты все понимаешь. Ты очень мудрый мальчик.

Я поморщился. Джуффин вполне мог бы обойтись без этого задушевного обращения «мальчик» и без комплиментов. Зачем? Он и так добился своего. Теперь он может покинуть этот неуютный дом и оказаться на площади у Сумеречного рынка, пройтись по мозаичным тротуарам к Дому у Моста, пока в зеленоватых сумерках один за другим зажигаются оранжевые фонари, а ветер с Хурона разносит по городу сладкий запах горячих пирожков, которые пекут и продают прямо на мостах… черт бы все побрал!

Мое давешнее усталое равнодушие вдруг сменилось беспричинным гневом. Все к лучшему: куда легче и приятнее ненавидеть Джуффина, чем сходить с ума при мысли, что я больше никогда не увижу этого человека… человека, который меня, кстати сказать, выдумал. О господи!..

Еще немного, и я бы полез с ним драться, просто потому, что ярость облегчает боль. Я стиснул зубы. Джуффин адресовал мне вопросительный взгляд. Кажется, он действительно не понимал, что со мной творится.

— Я был бы очень признателен, если бы вы теперь говорили со мной как с чужим человеком, с которым вас не связывают ни судьба, ни дружба, ни общие воспоминания, — наконец сказал я. — Так будет проще. Тот Макс, которого вы называли «мальчиком», только что умер. Его жизнь, ваш замечательный подарок, закончилась. Началась другая жизнь. Возможно, не такая замечательная. Но моя. Не нужно воскрешать симпатягу Макса, а то он, чего доброго, бросится вам в ноги, с жалобным воем будет выклянчивать возможность вернуться в Ехо — пусть не сейчас, а когда-нибудь, хоть на часок, напоследок… А там сиганет вниз головой из чердачного окна своего Мохнатого Дома или других глупостей наделает. Поэтому не тревожьте мертвых, Джуффин. Возвращайтесь домой. И все будет хорошо.

Я чувствовал, что несправедлив к нему, но ничего не мог с собой поделать. К тому же нам обоим следовало бы сохранить друг о друге не слишком приятные воспоминания, чтобы не сожалеть о потере, — разве не так?

— Да, я понимаю, — тихо сказал Джуффин. — Вы правы. Сэр Макс из Ехо действительно умер. Каждый из нас будет оплакивать его в одиночестве — и вы, и я, и другие. Но Мир не рухнет от наших слез, а значит, все было правильно спланировано, да и сделано на совесть.

— Конечно, все было правильно, — эхом откликнулся я. — И не просто правильно, а великолепно. Ваш план по спасению Мира — само совершенство. Иначе и быть не могло. Аве, Джуффин, сияющий, живые и мертвые рукоплещут вам. А теперь идите, ладно? Я — мертвый, но не железный.

Мягкий сухой хлопок двери свидетельствовал, что он исполнил мою просьбу.

Только тогда я решился отвернуться от окна и оглядеть опустевшую комнату. Какая неосторожность! Этот жест дорого мне обошелся. Мышечное усилие, необходимое для того чтобы развернуть корпус на пол-оборота, напомнило мне, что я все еще жив.

Я? Кто — я? Что я такое? Плод воображения сэра Джуффина Халли? Изобретательное древнее чудовище, изыскавшее хитроумный способ принять человеческий облик? Вершитель? Атлант?.. Впрочем, все это — романтический бред, пустые фантазии. В данном случае «я» — просто слабый, привязчивый, сентиментальный, уязвимый человек, которому больше никогда не придется вдыхать сладостную сырую смесь речного ветра и пряного дыма, пробовать на вкус только что сваренную камру и ступать ногами по разноцветным мозаичным мостовым Ехо.

Мое тело, опьяненное невиданной доселе дозой смертной тоски, взбеленилось, вышло из-под контроля. Боль (поскольку я запретил себе испытывать душевную боль, она превратилась в физическую) заставила меня сложиться пополам. Из горла вырвались сдавленные рыдания, но слез не было, только воздух, который я выдыхал, почернел от печали.

Так прошла вечность (в каком-то смысле она продолжается, и я все еще корчусь на теплых деревянных досках, окрашенных в медово-желтый цвет, но мне, хвала Магистрам, удается игнорировать этот факт). А потом я встал и отправился к умывальнику, приоткрыв по дороге платяной шкаф, дабы убедиться, что он не пустует. Помыться, переодеться в чистое, взглянуть на Мир, в который меня занесло, и как следует перекусить — вот что мне требовалось. Как любому новорожденному, к слову сказать.

Это звучит как метафора, поскольку мне, разумеется, не пришлось выкарабкиваться из материнского чрева. И все же это гораздо больше, чем просто метафора. Я не чувствовал себя новорожденным, я был таковым. Дверь, захлопнувшаяся за Джуффином, обрезала некую невидимую пуповину, связывавшую меня с прежней беспокойной, но счастливой и безопасной жизнью под крылышком у собственного создателя. Теперь мне предстояло остаться один на один с внешним миром, каким бы он ни оказался.

Я умылся, вытер лицо мягким темно-зеленым полотенцем. Обошел дом. Он показался мне вполне уютным. Ничего удивительного, мои вкусы, теоретически говоря, должны были полностью совпадать со вкусами Джуффина.

Очередное воспоминание о нем заставило слезы навернуться на глаза. Я вытер их полотенцем, которое, оказывается, машинально прихватил с собой. С удивлением отметил, что слезы, оказывается, действительно приносят облегчение. Я оплакивал Джуффина, как оплакивают умерших друзей: ничего метафизического в моей печали больше не было. Нормальная человеческая грусть, на смену которой когда-нибудь придет забвение. Придет, придет, куда оно денется!

Я предвидел, что мне предстоит провести еще не одну ночь, выплевывая в подушку сдавленные рыдания. Я знал, что воспоминания едкой кислотой выжгут мою жизнерадостность; я знал, что мои потери — из числа тех, с которыми не смиряются… Я все знал. Однако это знание больше не ужасало меня. Печаль станет главным настроением моей новой жизни? Что ж, я был готов принять и эту судьбу. Какая ни есть, а все же моя. Лучше иметь такую судьбу, чем вовсе никакой.

Говорят, что смирение требует мужества. Наверное, это правда. Но иногда смирение становится единственным источником мужества — в этом я убедился на собственном опыте.

Вечером того же дня — впрочем, я не уверен, что это был именно вечер, поскольку в Тихом Городе всегда царят сумерки, — я сидел в «Салоне», с белокурой хозяйкой которого познакомился несколько часов назад.

Я вернулся, чтобы отведать ее горячий шоколад и ванильные булочки. Наше мимолетное знакомство было единственным мостиком между мною и старожилами Тихого Города, оно дарило мне возможность тешиться иллюзией, будто мне есть куда пойти. Что ж, тот, кто не имеет ничего, готов довольствоваться малым.

— В Тихом Городе не принято спрашивать у незнакомцев, как они сюда попали, — доброжелательно говорила она. — В первую очередь потому, что мало кто из нас способен дать вразумительный ответ на этот вопрос, даже оставшись наедине с собой. Но у нас считается хорошим тоном рассказывать друг другу о своей прежней жизни. Привирать не возбраняется. Ронять слова, как янтарь и цедру, — чем не развлечение? Я, кстати, благодарная слушательница. Имейте это в виду, если вам хочется выговориться.

— Наверное, когда-нибудь захочется, — согласился я. — Но для начала я предпочел бы послушать. Вас, например.

— Вам не слишком повезло, — усмехнулась она. — В моей прежней жизни не было ни подвигов, ни чудес, ни трагедий. Думаю, я и жива-то до сих пор лишь потому, что обо мне написал стихи один мой поклонник, который потом прославился. Нам обоим повезло, но мне больше, чем ему. Но погодите, я непременно перезнакомлю вас с моими завсегдатаями. Среди них попадаются весьма интересные личности и отличные рассказчики. К сожалению, эти качества редко встречаются в сочетании, но случается и такое. Ваш приятель Чиффа, кстати сказать, относится именно к этой категории. Сокровище, а не клиент!

— В таком случае у меня для вас скверные новости, — вздохнул я. — Он здесь больше не появится.

— Почему? — опечалилась хозяйка. — Решил коротать вечера в другом кафе, разнообразия ради?

— Разнообразия ради он решил коротать вечера в другом городе.

— Не понимаю, — она озадаченно покачала головой. — Это шутка? Такими вещами тут не шутят.

— Догадываюсь. Поэтому и не шучу. Он действительно вернулся домой. А я остался вместо него. Что-то вроде обмена заложниками. Так бывает.

— До сих пор я была уверена, что Тихий Город невозможно покинуть, — нерешительно заметила она.

— Да, но некоторым удается сделать невозможное.

— Но как у вас это получилось? Я имею в виду — остаться здесь вместо вашего друга?

— Да так… — я неопределенно махнул рукой. — Отпустить на свободу кого-то другого гораздо проще, чем сделать то же самое для себя самого. Проверено неоднократно на живом человеке — то бишь на вашем покорном слуге.

Она задумчиво уставилась на меня. Видимо, пыталась привыкнуть к моей манере изъясняться. Недоверчивое выражение ее милого лица вдруг сменилось приветливой улыбкой: очевидно, хозяюшка поняла, что я — совершенно безобидный тип, к тому же достаточно забавный болтун, поэтому меня следует приручать, а не отваживать.

— Как вас зовут, солнце мое? — наконец спросила она, ласково и снисходительно.

— Макс.

— А я — Альфа. Это не имя, а давнее прозвище. Но я предпочитаю прозвища именам. По крайней мере, прозвища дают более-менее осмысленно, а имена — как бог на душу положит. Что ж, милый Макс, теперь, когда мы представлены, «пришло время потолковать о многих вещах: о башмаках, о кораблях, о сургучных печатях, о капусте и о королях».

Я невольно рассмеялся, узнав цитату.

— Люди делятся на тех, кто любит рассказывать о чувствах, тех, кто предпочитает истории с моралью, и тех, кто всегда умудряется говорить о чудесах — даже если повествуют о том, как следует чистить картошку. Надеюсь, вы относитесь к последней категории рассказчиков?

— Несомненно, — заверил ее я. — Любая моя история — о чуде. По большому счету, до сих пор со мной не случалось ничего, кроме чудес. Я фигурирую в собственной биографии лишь в качестве свидетеля и, так сказать, пострадавшего: всю жизнь я болею чудесами.

— Именно болеете? — сочувственно уточнила она.

— Именно. Бывают ведь врожденные неизлечимые болезни, вроде малокровия или слабоумия. Моя хворь им сродни.

— Ой, как все запущено! — звонко рассмеялась она.

— Вот именно, — хмыкнул я, залпом допив остатки уже остывшего шоколада. — Хотите грустный секрет? Чудеса не приносят ни счастья, ни комфорта; невероятные события не освобождают от пут повседневности, а всего лишь перекручивают эти путы на иной манер, перед тем как затянуть их потуже… Невыносимо туго, по правде говоря!

— А где жмет-то? — осведомилась моя новая приятельница. — В подмышках?

— В основном в области сердца, — буркнул я.

— Вы действительно больны, друг мой, — сочувственно сказала она. — Но не чудесами, а обычной черной меланхолией. Самая популярная хворь Тихого Города в этом сезоне. Поздравляю, у вас прекрасное чутье на причуды моды! Но если вас интересует мое мнение, я бы посоветовала немедленно исцелиться. Чтобы наслаждаться жизнью, требуется особая, невесомая поступь духа, а сожаления о минувшем сделают его походку тяжелой, как у слона, мечущегося между посудными лавками. Хотите получить рекомендацию квалифицированного лекаря? Немедленно выговориться! Заодно и мое любопытство утолите.

— Хитрая какая, — я почувствовал, что мои губы расползаются в улыбке, на удивление искренней для человека в моем положении.

— А то! Конечно хитрая, на том и стоим, — она вышла из-за стойки и проворно завесила окна синими занавесками, пояснив: — Это — знак моим постоянным посетителям, что я занята и не могу уделить им внимание. А случайные клиенты нам не помешают: если и зайдет кто-нибудь — пусть себе сидит за дальним столиком, какое нам до него дело? Начинайте же. Бог с ними, с башмаками и кораблями, успеется еще. Рассказывайте о ваших грустных чудесах.

Разумеется, я ей все выложил. Это было лучше, чем исповедь, целительнее, чем сеанс у психоаналитика. Потому что когда рассказываешь о себе «правду и только правду», стараясь при этом быть увлекательным или хотя бы забавным, эффект поразительный: собственные горести начинают казаться старым анекдотом, который ты сам уже когда-то от кого-то слышал. А страдания героя анекдота могут разве что насмешить — такой уж это жанр.

— Да, дела… — задумчиво сказала Альфа, когда моя история наконец подошла к концу. — Получается, вы — выдумка? Что ж, это как раз не удивительно. Здесь, в Городе, встречаются те, чья судьба отчасти похожа на вашу. Только вас придумал колдун, а их — обычные люди, литераторы, чудаковатые господа, которых, как правило, никто не принимает всерьез. Некоторых, однако, придумали столь удачно, что публика в них влюбилась. А тот, кого очень любят, непременно становится живым. По крайней мере, здесь, в Тихом Городе. У местных мудрецов есть множество идей касательно природы этого места — о, они бы, пожалуй, сошли с ума, если бы не взяли за правило раз в день после обеда придумывать очередное объяснение для тайны, частью которой стали! Одна из теорий мне очень нравится, она гласит, что Тихий Город помешан на любви. Он любит своих обитателей и делает все, чтобы внушить нам любовь к себе. Что ж, большинство моих знакомых действительно привязаны к этому месту, да и я сама, признаться, тоже. С другой стороны, Тихий Город ревнив, как шекспировский мавр, он собственник и нежный тиран, поэтому уйти отсюда невозможно. И смотрите, как интересно получается: если теория верна и Город действительно помешан на любви, нет ничего удивительного в том, что он помогает воплотиться тем вымышленным образам, которые притягивают к себе любовь живых. Поэтому у вас есть шанс случайно встретить на улице персонажа вашей любимой детской книжки. Имейте в виду и не падайте в обморок, если что! Впрочем, ко мне они не заходят: Тихий Город велик, и каждый может найти здесь местечко по вкусу. Но если вас разберет любопытство, я подскажу, где их искать.

— У меня не было любимых детских книжек, поскольку мое детство — фантазия сэра Джуффина Халли, — флегматично возразил я. — Впрочем, фальшивые воспоминания о том, как я взахлеб читал книжки, по-прежнему выглядят вполне достоверно. Так что, может быть, когда-нибудь потом меня заинтересует ваше любезное предложение.

— Потом так потом. Возможно, Тихий Город — единственное место во Вселенной, где можно позволить себе роскошь откладывать на потом. Что-что, а время здесь — мелкая монета. Мы давно разучились его ценить. Рай — это место, где не нужно торопиться и невозможно опоздать, не так ли?

Она дружески подмигнула мне, поднялась, отодвинула занавеску, распахнула форточку. В кафе ворвался теплый ветерок, он принес нам свежий запах мокрой зелени и несколько обрывков смутно знакомой мелодии. Звуки, словно сухие листья, плавно опустились к моим ногам. Где-то в конце улицы играли — неужели на аккордеоне?! — из плотной синевы сумерек раздавался приглушенный смех и цокот острых каблучков.

— Да уж, чем не рай, — криво улыбнулся я. — Самое смешное, что примерно так я его и представлял. Я был совершенно уверен, что в раю всегда сумерки и кажется, будто только что закончился дождь; цветет сирень… да, и непременно каштаны. И знаете, в саду за домом, где я, скорее всего, поселюсь, действительно полно сирени, и я видел цветущий каштан в соседнем переулке, когда шел сюда! А еще мне казалось, что в раю температура воздуха навеки — плюс девятнадцать по Цельсию. И в любое время суток можно зайти в маленькое уютное кафе, где мне обрадуются и с удовольствием выслушают, но при этом не огорчатся, если мне взбредет в голову не показываться там неделями.

— Намек поняла, — насмешливо кивнула она. — Можете быть покойны, если вы исчезнете, я и не подумаю огорчаться. Но если зайдете на огонек, обрадуюсь непременно. Вы мне нравитесь, Макс. И ваша история сама по себе — весьма элегантный сюжет… Хотя она все же не дотягивает до совершенного литературного сюжета.

— А что такое, по-вашему, совершенный сюжет? — удивленно спросил я.

— Хотите знать, что такое совершенный сюжет? Что ж, могу рассказать. Наделите своего героя теми качествами, которые вы считаете высшим оправданием человеческой породы; пошлите ему удачу, сделайте его почти всемогущим, пусть его желания исполняются прежде, чем он их осознает; окружите его изумительными существами: девушками, похожими на солнечных зайчиков, и мудрыми взрослыми мужчинами, бескорыстно предлагающими ему дружбу, помощь и добрый совет… А потом отнимите у него все и посмотрите, как он будет выкарабкиваться. Если выкарабкается — а он выкарабкается, поскольку вы сами наделили его недюжинной силой! — убейте его: он слишком хорош, чтобы оставаться в живых. Пусть сгорит быстро, как сухой хворост. Это жестоко и бессмысленно, зато достоверно. Вот такую историю я бы непременно написала, если бы принадлежала к числу господ литераторов. Но я, слава богу, не литератор, а всего лишь женщина, случайно ставшая бессмертной, спрятавшись между строчек чужих стихов.

— Но этот ваш совершенный сюжет очень похож на мою историю, — дрогнувшим голосом сказал я.

— На первый взгляд похож. Но вы живы. Да еще и в рай, можно сказать, при жизни попали. Здесь с вами ничего не случится. Не сгорите, небось.

— Возможно, сейчас вы беседуете именно с горсткой пепла, — горько усмехнулся я.

— Не мудрите. Горстка пепла, в отличие от вас, не может наслаждаться беседой, вкусом горячего шоколада и запахом мокрой листвы. Так что не пробуйте меня разжалобить, не выйдет. С какой стати? Вы — счастливчик. Если хотя бы четверть того, что вы мне понарассказали, правда, о вас наверняка будут помнить дольше, чем обо мне; значит, вполне может оказаться, что вы — бессмертнее меня. Только это здесь и имеет значение. Только это! Те, кого некому помнить, исчезают, лишь их прозрачные тени иногда появляются на улицах. Они жмутся к фонарям, поскольку темнота для тени — то же самое, что забвение для любого из нас. Небытие.

— Не понимаю, — удрученно признался я. — Предположим, меня будут помнить дольше, чем вас. Следовательно, я останусь жив. Но я-то вас буду помнить! Получается, что вы не исчезнете, пока не исчезну я, разве не так?

— Не так. Наша с вами память друг о друге не в счет, так уж все устроено. Почему — не знаю. Возможно, это свидетельствует о том, что обитатели Тихого Города не так уж и живы… Но мои ощущения доказывают обратное, а я привыкла доверять собственным ощущениям больше, чем теоретическим изысканиям.

Дата добавления: 2015-08-10