Лабиринт Мёнина 5 страница

В других государствах Мира все еще более запутанно. Например, в Куманском Халифате существуют гаремы, но в то же время большинство государственных служащих, в том числе полицейских, — женщины. В Шиншийском Халифате, как мне рассказывали, у мужчины вообще очень мало шансов поступить на службу в армию. Там считается, что наш брат мало пригоден для войны. В Изамоне, где высокие государственные должности распределяются исключительно между мужчинами, все мужья поголовно боятся своих жен — больно уж много юридической власти отдает в распоряжение их суровых подруг местное законодательство. В частности, любая женщина может выгнать мужа из дома, не объясняя причину столь жестокого поступка, и, что еще хуже, она не обязана отдавать ему ни гроша из им же заработанного «общего» имущества. Ну и так далее — это я все к тому, что ни патриархальными, ни матриархальными, в традиционном понимании этих терминов, обществами в нашем Мире, кажется, и не пахнет.

Поэтому мои попытки объяснить Мелифаро, что такое матриархат, отняли несколько больше времени, чем я рассчитывал. Кроме всего, он еще то и дело отвлекался от беседы: с новым, обострившимся интересом разглядывал окружающих, очевидно, искал в их поведении то ли доказательства, то ли опровержения моих слов.

— Кажется, я понял, — наконец вздохнул он. — А я-то еще с самого начала удивился: какая у них мода странная! Мужики нарядные, причесанные, а леди одеты, словно собрались поработать на ферме, а не развлечься. Теперь понятно: если женщины здесь главные, надо стараться им понравиться. Вот ребята и стараются как могут. И вся эта бесплатная кормежка… Они нас кормят, как птиц: потому что это забавно и доставляет удовольствие. И, наверное, еще потому, что мужчина в этом странном месте вряд ли может хоть что-то заработать: его просто никто не возьмет на работу. У них это, наверное, не принято.

— Думаю, заработать все-таки можно, — усмехнулся я. — Но исключительно своим прекрасным телом. Гляди! — я указал ему на нескольких нарядных, искусно причесанных мальчиков, вертевшихся вокруг двух пожилых леди.

Молодые люди вели себя с недвусмысленной развязностью — точь-в-точь недорогие проститутки моей родины. Дамы оценивающе оглядывали их с ног до головы, небрежно похлопывали по поджарым ягодицам, понимающе перешучивались между собой — жаль, что вполголоса: я был почти уверен, что с их уст срываются умопомрачительные непристойности.

Наконец женщины выбрали двух молодых людей, покровительственно обняли их за плечи — каждая своего — и неторопливо удалились. Отвергнутые «плейбои» немного потоптались на месте, пошептались и наконец отчалили — на поиски новых интересных знакомств, надо полагать. Мелифаро зачарованно смотрел вслед удаляющимся парочкам. Кажется, его проняло.

Хозяйка кафе вернулась с огромным, тяжело груженым подносом. Ее представления о том, что такое «немного», явно не совпадали с моими, но я скорее обрадовался такому недоразумению, чем огорчился.

Некоторое время она ласково ворковала с Мелифаро, пытаясь его растормошить, но у нее ничего не вышло: мой любвеобильный друг был явно не в духе. Впрочем, в глазах нашей новой знакомой его замкнутость наверняка выглядела как очаровательная застенчивость, подобающая женатому мужчине. Я же вовсю наслаждался нелепостью ситуации — когда еще доведется!

— Если тебе здесь больше не нравится, можем уйти в любую минуту, — напомнил я Мелифаро. — Впрочем, я бы предпочел сначала поужинать. И немного выпить. И покурить — даже если это здесь не принято. И самое главное, обсудить с тобой кое-что… если ты, конечно, не против.

— Мне здесь действительно не слишком нравится, — проворчал Мелифаро. — Но выпить я тоже не прочь, да и закуска не помешает… Знаешь, чудовище, я уже довольно долго живу на свете и за это время как-то успел привыкнуть к тому, что… А, ладно, плевать! В конце концов, это не наши проблемы. По сравнению с той раскаленной пустыней, здесь все равно райское местечко. Да и шерстью до пояса они не поросли — чего ж мне еще?!

— Вот именно, — кивнул я. — Когда еще выпадет возможность спокойно поговорить?

— А о чем, кстати, ты собираешься трепаться? — с набитым ртом поинтересовался он. — Придумал что-нибудь?

— Нет пока. Поэтому трепаться будем о твоей насыщенной личной жизни, за неимением другой темы, — усмехнулся я. — Только не обижайся, Мел. Я бы не стал совать нос в твои дела, но мне необходимо кое-что выяснить.

— Например, спал ли я с нашей гостеприимной хозяйкой, пока ты дрых, сидя на стуле? — насмешливо перебил меня он. — Ну, предположим. И что с того? Тебе интересны подробности? Могу и подробности выложить, если ты убедишь меня, что они имеют фатальное значение для судеб Вселенной.

— Да иди ты со своими подробностями! — нетерпеливо отмахнулся я. — У меня, хвала Магистрам, богатое воображение… Я хочу, чтобы ты просто описал мне, как она выглядела?

— Кто?! — изумленно переспросил Мелифаро.

— Кто-кто… Твоя вчерашняя подружка, эта колдунья, опоившая нас благословенным «соком пыльной полыни», наш добрый ангел, одним словом.

— Макс, не дури, — строго сказал мой друг. — Ты же видел ее не хуже, чем я. Или у тебя возникли проблемы с памятью? Начинаешь забывать наше путешествие? Вот напасть! Хвала Магистрам, я пока вроде бы все помню…

— Нет, с памятью у меня все в порядке. Не в этом дело. Просто опиши мне, как выглядела наша хозяйка — так, словно я слепой и не мог ее увидеть. Я тебе потом все объясню. Это не розыгрыш, дружище. Если тебя гложут сомнения, могу принести какую-нибудь страшную клятву.

— Ну… ладно, — растерянно согласился он. — Если ты так хочешь… Она невысокая, худенькая, кожа смуглая… или загорелая, она ведь на огороде, наверное, возится целыми днями! Волосы темно-каштановые, причесаны, мягко говоря, небрежно, — он нежно улыбнулся недавнему воспоминанию и уточнил: — То есть такое впечатление, что гребней в ее доме не водится, но ей эта лохматость даже идет. Глаза — вот же, драный Магистр, а ведь не помню точно! Кажется, все-таки зеленые, но тут я могу ошибаться.

— Ясно, — кивнул я. — Вполне достаточно. Спасибо. А теперь скажи мне, сколько ей лет. Я имею в виду, на сколько лет она выглядит?

— Ну… — неуверенно протянул Мелифаро, — с виду она — наша с тобой ровесница, а то и помладше. Вообще-то, я бы еще меньше лет ей дал, если бы не эти многозначительные рассказы о бывшем муже и намеки на невидимое присутствие какой-то «старой Герды»… Ну да, ты еще ночью мне говорил, что она, наверное, старая ведьма. Но какая, к Темным Магистрам, разница!

— Я не произносил слова «наверное», — поправил его я. — Просто сказал тебе, что она старая. Не предположил, а констатировал факт. Факт при этом визжал и вырывался, но я его все-таки констатировал. Не догадываешься почему?

— Наверное, ты внимательнее прислушивался к ее болтовне, чем я, — он пожал плечами и, как мне показалось, довольно смущенно признался: — Я-то все больше ее ножки рассматривал, уж больно соблазнительно они выглядывали из-под накидки!

— А кстати, какого цвета была накидка? — подскочил я.

— Красная. Вернее, ярко-алая… А к чему ты, собственно, клонишь, Макс? Какая разница, сколько лет моей случайной подружке? Она была красива, ласкова и заботлива, она помогла мне отвлечься от воспоминаний об этом грешном пекле, так что нынешней ночью я наверняка буду спать спокойно и без кошмаров — если, конечно, мы найдем подходящее для сна место. По-моему, вполне достаточно, чтобы всю жизнь вспоминать ее с благодарностью.

— Да вспоминай на здоровье, — вздохнул я. — Просто… Не хочу подмешивать к твоим сладким воспоминаниям свои, чуть менее сладкие, но мне кажется, ты должен это знать, поскольку всю информацию о наваждениях Лабиринта лучше держать не в одной голове, а в обеих. Понимаешь, какое дело, дружище, ты всю ночь видел перед собой молодую девушку, а я — глубокую старуху. Все остальное вроде бы совпадает: цвет ее одежды, слова, которые она говорила… И теперь я пытаюсь разобраться, почему так вышло?

— Ну… — к моему глубокому облегчению, Мелифаро совершенно спокойно отнесся к моим словам, — может быть, все объясняется просто: она сразу положила глаз на меня и напустила на тебя наваждение, чтобы ты не приставал к ней со своими глупостями. Или наоборот, ты видел все как есть, а меня эта плутовка околдовала, о чем я, кстати, совершенно не жалею. Подумаешь — мало ли, как это выглядело со стороны!

— Может быть, и так, — неохотно согласился я. Его объяснение казалось очевидным и правдоподобным, но что-то в нем меня не устраивало. Мне почему-то казалось, что игра в Лабиринте Мёнина ведется по более изящным правилам, и в последнее время меня не оставляла смутная надежда, нашептывающая мне, что эти правила вполне поддаются формулировке. И что тот, кто сумеет постичь их странную логику, может рассчитывать на благоприятный исход путешествия. Скажу больше: в глубине души я был уверен, что ответ лежит где-то на поверхности и надо лишь хорошенько пошарить в его поисках.

— Не бери в голову, Макс, всякое бывает! — подытожил Мелифаро, поднимая стакан с темно-оранжевой жидкостью, которая вполне могла оказаться наливкой из какого-нибудь местного аналога абрикосов, с некоторыми незначительными аранжировками в области вкуса и аромата. — Эта колдунья положила глаз на меня, а вот нашу леди Меламори я у тебя так и не смог отбить, как ни старался, даже пять лет назад, после того, как между вами бешеный индюк пробежал… Никогда заранее не знаешь, кто тебя приголубит, а кто пошлет подальше!

— Что? — изумленно переспросил я. Его разглагольствования отвлекли меня от размышлений, так что я не сразу понял, о чем речь. А когда понял, тихо рассмеялся: — Парень, если бы все наши проблемы сводились к тому, кто кого приголубил… Тебе не кажется, что мы были бы самыми беззаботными существами во Вселенной?

— Ну не скажи! — серьезно возразил Мелифаро. — Я знаю кучу ребят, у которых других проблем отродясь не было. И что же? Счастливчиками я бы их не назвал.

Мои попытки вернуться к серьезным размышлениям так и не увенчались успехом: парень вдруг решил, что его священный долг — немедленно ознакомить меня с невразумительными, но душещипательными сердечными проблемами его бесчисленных родственников, друзей и бывших однокашников. Возможно, он действительно намеревался меня растрогать, но смог только насмешить. Впрочем, ничего иного мне и не требовалось, если честно. Я здорово расслабился — словно мы сидели где-нибудь в одном из летних ресторанчиков Нового Города, а не в одном из тупиков Лабиринта Мёнина, из которого надо было как-то выбираться — но вот как?

Наконец мы решили, что пора бы и честь знать. Разноцветные огни аттракционов гасли один за другим, столики кафе опустели. Наверное, по местным меркам наступила ночь, и всем добропорядочным женатым мужчинам следовало отправляться по домам, чтобы не нарваться на какие-нибудь неведомые неприятности.

Приветливая хозяйка не отказала себя в удовольствии немного нас проводить. Чтобы поддержать разговор, я спросил, почему ее заведение именуется «Королевский Приют»: на фоне многочисленных «Лакомок», «Сладкоежек», «Сластен» и «Сытых Добряков» название действительно выглядело несколько вызывающе.

— О, да я его только вчера и переименовала! — хозяйка явно обрадовалась возможности поговорить на эту тему. — Сестры Тайсон полдня вывеску делали, — пожаловалась она, — и еще за срочность двойную цену взяли. А ведь это такая забавная история со мной вышла! Второго дня под вечер заявился ко мне прехорошенький мальчик — а уж какой нарядный, слов нет! Будто на карнавал собрался. И любезный, и приветливый. Я сперва было подумала, он из тех, кто готов предложить свою любовь всякой, лишь бы заплатила побольше, но потом поняла, он не из таких, просто манеры у него на удивление вольные.

И она надолго умолкла, явно пытаясь воспроизвести перед своим внутренним взором портрет «прехорошенького» гостя.

— И что? — дрогнувшим голосом спросил я, уже предчувствуя ответ.

— Этот мальчик все время говорил, что он король, представляешь, лапушка?! — охотно сообщила она. — Я сначала думала, что он шутит, а потом поняла: бедный мальчик сам верит всему, что говорит. Возможно, он просто помешался от несчастной любви, так бывает. Хотя не понимаю, как можно такого не любить?!

— Я тоже, — деревянным голосом сообщил я. — Думаю, вы рассказываете о моем помешанном соседе. Живет один такой рядом с нами, тоже твердит, что он король. Как вашего гостя звали? Он называл свое имя?

— Называл, только я запамятовала. Странное какое-то имя: не тот Георг, не то Грег, не то еще как-то…

— Гуриг, — подсказал я, чувствуя, что сердце вот-вот выскочит из груди — так гулко оно бухало по ребрам. — Точно мой сосед… А куда он потом пошел, вы не знаете?

— Он ушел с такой красивой дамой, — с явным сожалением вздохнула хозяйка. — А мне уже потом, когда он ушел, пришло в голову переименовать мою «Сладенькую Булочку» в «Королевский Приют». На память об этом прелестном мальчике — коль уж он называл себя королем. Посетителям вроде бы нравится. Все хотят отдохнуть в «Королевском Приюте»!

— Конечно, — заверил ее я. — Отличное название. Просто великолепное.

Наконец наша опекунша с явным сожалением отправилась обратно. Мы с Мелифаро понимающе переглянулись.

— Итак, здесь отметилось наше заблудшее величество, — ехидно констатировал он. — Чтоб ему пусто было, любителю приключений!

— Боюсь, Гуригу сейчас и без наших пожеланий вполне пусто, — в тон ему усмехнулся я.

— Задержимся здесь и попробуем его разыскать? — неуверенно предложил Мелифаро.

— Думаю, это совершенно бессмысленно, — вздохнул я.

— Ну уж, так сразу и бессмысленно! — довольно вяло огрызнулся он. Думаю, за годы нашей дружбы у парня выработалась устойчивая привычка возражать мне по любому поводу.

— Скажи: ты видел здесь парочки, занимающиеся любовью на открытом воздухе? — невозмутимо поинтересовался я.

Прежде чем ответить, Мелифаро еще раз добросовестно огляделся по сторонам.

— Ну, предположим, нет… пока, по крайней мере, — признал он. В его голосе звучало не то разочарование, не то готовность исправить столь досадное положение вещей. — А с чего это ты спрашиваешь?

— С того, что если Его Величество действительно ушло с какой-то дамой, она безусловно повела его к себе домой… или еще куда-нибудь, не важно. Главное, что ему наверняка понадобилось войти в какую-нибудь дверь… Ладно, даже если дама была одержима невинным желанием покатать нашего монарха на карусели, и ничего больше — неужели ты думаешь, что за это время ему ни разу не захотелось в уборную? А туалеты в любом цивилизованном обществе находятся за закрытыми дверями, поверь уж крупному специалисту в этом вопросе!

— А если наше Величество выше этих человеческих слабостей? — фыркнул Мелифаро. — Но ты прав, Макс: в любом случае Король вряд ли стал бы спать на улице, а это значит…

— Именно это я и хотел сказать. Он был здесь позавчера. За два дня ни разу не воспользоваться дверью… Практически невозможно! Единственный наш шанс найти Гурига — это столкнуться с ним нос к носу в каком-нибудь очередном «тупике».

— А если двери на него не действуют, что тогда? Вдруг здесь для каждого свой способ переходить из одного мира в другой?

Признаться, эта мысль уже посетила и мою голову, но я настойчиво гнал ее прочь.

— Ты понимаешь, какое дело, — честно сказал я, — не очень-то хочется сходить с ума. Во всяком случае, я собираюсь тянуть с этим делом до последнего. Поэтому предпочитаю думать, что законы Лабиринта одни и те же для всех. Это дает мне хоть какой-то шанс разобраться в происходящем. Или хотя бы верить, будто я когда-нибудь разберусь.

— Ладно, — неожиданно легко согласился Мелифаро. — Буду надеяться, что ты прав. В конце концов, ты — мой единственный шанс когда-нибудь отсюда выбраться, так что ты уж разберись, пожалуйста.

— Мне сейчас надо бы спокойно подумать, — вздохнул я. — А потом — поспать. Желательно долго. И не на стуле. Королевская кровать с балдахином мне без надобности, но вот от возможности вытянуться во весь рост в каком-нибудь теплом, сухом и закрытом от посторонних помещении я бы не отказался.

— И не говори! — с чувством подтвердил мой друг. — Спать! Грешные Магистры, я ведь минувшей ночью считай глаз не сомкнул… И вообще мы с тобой ни разу толком не спали с тех пор, как сюда попали. Только умирали время от времени, но это, наверное, не считается.

— Да, смерть трудно назвать полноценным здоровым отдыхом, — хмыкнул я. — Ну что, пойдем поищем какую-нибудь дверь? А там поглядим.

— А что ее искать, вот она, перед носом! — зевнул Мелифаро, указывая на ворота в ограде, отделяющей парк аттракционов от будничного пространства нормальной человеческой жизни. Прежде я эту ограду как-то не замечал.

— Ты бы хоть раз в жизни возжелал как следует чего-нибудь хорошего, сэр Вершитель, — лукаво сказал Мелифаро, когда мы уже приготовились ступить под арку ворот. — Например, попасть в уютную спаленку. Сегодня можно без девочек, чтобы не отвлекали от сновидений. Ну, дяденька, ну пожалуйста, что тебе стоит!

Я изумленно посмотрел на него: парень явно издевался, но его насмешки пришлись как нельзя более кстати. Удивительное дело: с тех пор как за нами захлопнулась дверь, ведущая в Лабиринт Мёнина, я почему-то ни разу не вспомнил о своем могуществе. Как отрезало, честное слово!

Так что когда мы пересекали границу, отделяющую один коридор лабиринта от другого, все мои помыслы были сконцентрированы на одном-единственном желании: получить в свое распоряжение отдельную спальню.

Когда я обнаружил, что мы оказались в купе движущегося поезда, освещенном тусклым голубоватым светом ночника, я обессилено опустился на одну из полок, закрыл лицо руками и начал смеяться.

Мое желание было исполнено, но в минимальном объеме. Это походило на тщательно продуманное издевательство: дескать, особо не раскатывай губу, сэр Вершитель. Захотел спать — что ж, ладно, так и быть, получи место в купейном вагоне… и благодари небо, что не в общем!

Мелифаро встревоженно прикоснулся к моему плечу: мало того что я истерику устроил, его еще и обстановка, надо понимать, обескураживала. В Соединенном Королевстве нет транспортных средств, хоть немного похожих на поезда, так что парень совершенно не понимал, куда мы попали.

Я почувствовал себя ответственным за его душевный покой — если уж мы оказались на территории, которую я с горем пополам мог считать знакомой.

— Я смеюсь не потому, что… а просто потому, что мне смешно! — Мое выступление нельзя было считать вершиной ораторского искусства, зато мне удалось худо-бедно справиться с приступом веселья.

— Мы находимся в очень забавном месте, я правильно понял? — сухо уточнил Мелифаро.

— Можно сказать и так. Это поезд. Нам еще повезло: кажется, мы на халяву попали в вагон первого класса.

— Спасибо за исчерпывающее объяснение, — ядовито огрызнулся мой спутник.

— Там, где я родился, поезд — это традиционное средство передвижения на большие расстояния. Представь себе много маленьких длинных одноэтажных домиков, разделенных на крошечные комнаты. И все эти домики едут в заранее выбранном направлении… Понятно?

— Звучит как бред собачий, но, в общем, понятно, — не столько ехидно, сколько растерянно согласился он.

— Ну, хвала Магистрам, хоть что-то тебе понятно, — вздохнул я. — Мое желание, можно сказать, исполнилось. Мы с тобой хотели получить в свое распоряжение спальню? Вот и получили. Собственно говоря, я не знаю, чем еще здесь можно заниматься, кроме как спать. Разве что пьянствовать или читать, но ни выпивки, ни книг у нас с собой все равно нет.

— В таком тесном помещении я не оказывался с тех пор, как старшие браться заперли меня в платяном шкафу, — пожаловался Мелифаро. — Хотя в шкафу все же было немного просторнее. Мне здесь неуютно!

Я сочувственно покивал. У человека, чья жизнь прошла в Ехо, где самая скромная холостяцкая спальня напоминает скорее спортзал, чем обычное жилое помещение, в купе пассажирского поезда вполне мог начаться тяжелый приступ клаустрофобии. Оставалось уповать на железные нервы сэра Мелифаро… и еще на его зверскую усталость.

— А ты просто ложись, закрывай глаза и спи, — посоветовал я. — С закрытыми глазами все равно где находиться: в маленькой комнате или в большой.

— Ну не скажи! — серьезно возразил он. — Я могу зажмуриться хоть дюжину раз кряду, но все равно буду чувствовать, как давит на меня этот грешный низкий потолок. И чем ты собираешься здесь дышать?

— Можно открыть окно, — я пожал плечами. — Не знаю, какая погода там снаружи, но с закрытым окном ты, пожалуй, действительно не уснешь. Я-то человек привычный…

Мелифаро слегка оживился, деловито осмотрел окно, немного повозился с защелкой, и я стал свидетелем одной из величайших побед человеческого разума: толстое стекло послушно уползло вниз, а мой друг чуть ли не по пояс высунулся наружу.

— Там ветер! — восхищенно сообщил он. — Слушай, Макс, мы так быстро едем! Хотел бы я знать куда…

— Вот уж это точно не имеет никакого значения, — усмехнулся я. — Стоит нам открыть дверь…

— Кстати, меня это радует, — проворчал он. — Впрочем, сначала попробуем поспать, благо есть куда прилечь и никто не мешает. Правда, я наверняка свалюсь с этого узкого ложа, но в нашем положении следует благодарить даже за такую малость, да?

— Боюсь, что так, — согласился я.

В ту же секунду в нашу дверь довольно бесцеремонно постучали. Мелифаро сжался в комок, как тигр перед прыжком, мои пальцы сами собой сложились в угрожающую щепоть, но хриплый женский голос, донесшийся из коридора, заставил меня снова прыснуть нервным смешком.

— Мальчики, вы будете брать постель?

— Спасибо, не нужно, — давясь смехом ответил я.

Проводница (а это наверняка была она) мутно выругалась, но, хвала Магистрам, ушла: я слышал, как удаляются ее тяжелые шаги.

— Что это было? — тревожно спросил Мелифаро.

— Не обращай внимания, — отмахнулся я. — Это был сервис. Не бери в голову: мы с тобой находимся в совершенно безопасном месте — если, конечно, этот пирожок без сюрприза…

— Ну, если ты так говоришь…

Он огляделся, безнадежно махнул рукой, еще раз высунулся в окно («перед смертью не надышишься», — ехидно подумал я, но озвучивать не стал) и наконец кое-как устроился на полке. Выражение лица у него при этом было неописуемое. Если бы парень был моим заклятым врагом, в этот момент я бы счел себя отмщенным. А так — пришлось преисполниться сочувствия.

Впрочем, через минуту он уже спал — в отличие от меня. Я-то, дурак, дал себе задание хорошенько поразмыслить над метаморфозами «старой Герды»… и вообще как следует обдумать наше положение.

Нет ничего хуже, чем поставить перед собой подобную цель: она парализует разум, как невинная просьба «расскажи что-нибудь интересное» способна оборвать почти всякий монолог.

Через несколько минут я понял, что ничего путного в мою голову сегодня уже не придет, благоразумно махнул на все рукой и принялся устраиваться на ночлег. В отличие от Мелифаро, я — крупный специалист по спанью в поездах. Скажу больше: в поезде я обычно спал даже лучше, чем в собственной кровати.

Отсутствие постельного белья меня ни капельки не смущало. Когда-то я был настоящим аскетом: подушки, по моему глубокому убеждению, нужны для того, чтобы класть их под ноги, а шерстяное одеяло само по себе — отличная штука, и надо быть на редкость избалованным существом, чтобы всерьез сетовать на отсутствие пододеяльника!

Под моими опустившимися веками тут же началась настоящая метель, только вместо снежных хлопьев передо мною кружили женские лица.

Как ни странно, это были исключительно пожилые лица. Моя бабушка, единственное существо в мире, на чей счет я в первые годы своей жизни был совершенно уверен: она будет любить меня, что бы я ни натворил. Ее подружки, такие же седые, хрупкие и трогательные, как она сама, — к любой из них я мог прийти со своими смешными детскими проблемами (разбитой коленкой, поломанной игрушкой, оторвавшейся пуговицей) и получить сочувственную улыбку и практическую помощь вместо равнодушного выговора, который светил мне дома. Кругленькая, маленькая, на удивление порывистая библиотекарша, которая всегда придерживала для меня самые интересные книжки. Моя школьная учительница математики — она почему-то вбила себе в голову, что я очень способный, но ленивый, и возилась со мной после уроков, пытаясь заинтриговать таблицей простых чисел. А однажды мы с ней вместе соорудили ленту Мёбиуса, которая чуть не свела меня с ума, когда я понял, ЧТО это такое. Мне пришлось старательно делать домашние задания в течение двух лет, пока она не ушла на пенсию: на отметки мне было плевать, но я боялся разбить ее сердце. Моя первая квартирная хозяйка, сутулая, коротко стриженая, с вечной папиросой в зубах и манерами героини гражданской войны. При первой встрече она меня почти напугала, а неделю спустя вдруг, ни с того ни с сего, привезла мне старенький радиоприемник. Я только-только поселился один и с удивлением выяснил, что темнота и особенно тишина одиноких ночей взвинчивают нервы до предела, но, разумеется, не рассказывал ей о своих мучениях — с какой бы это стати? И тут такой подарок. Под джазовые мелодии и неразборчивые голоса дикторов я засыпал как младенец. И другая квартирная хозяйка, обладавшая колоритной внешностью бабы-яги и добрым сердцем сказочной феи. Раз в неделю, а то и чаще она привозила мне баночку, тускло светившуюся изнутри сладким, темно-красным янтарем вишневого варенья, — именно то, что требуется молодому человеку, чей месячный заработок почти целиком уходит на оплату жилья, а остатки прокучиваются с пугающей здравомыслящих людей скоростью. Великолепная леди Сотофа Ханемер, могущественная ведьма с манерами любящей бабушки. Неунывающая и практичная кеттарийская старушка, охотно приютившая нас с сэром Шурфом за не слишком скромную плату. И, наконец, наша гостеприимная хозяйка, которая, по утверждению Мелифаро, была очаровательной юной леди, а мне показалась идеальной кандидатурой на роль симпатичной бабы-яги…

Внезапно, как это часто бывает во сне, все кусочки мозаики сложились в цельную картину; открытие подействовало на меня как удар электрического тока, так что я не просто проснулся, но подскочил на своем жестком ложе как укушенный, умудрившись стукнуться лбом, обоими локтями и коленом в придачу — впрочем, в поезде это не так уж и сложно. Хорошо хоть «эврика» не заорал, а то перепугал бы насмерть беднягу Мелифаро — он и так жалобно постанывал во сне, не знаю уж, что за видения его там преследовали.

Я почти сразу успокоился, с головой укрылся уютным колючим одеялом и беззвучно рассмеялся от облегчения. Как же все просто, оказывается! В глубине души я всегда доверял пожилым женщинам больше, чем молодым. И, конечно, больше, чем мужчинам. Так уж складывалась моя жизнь — какие бы проблемы ни возникали у меня с окружающими, всегда непременно находились добрые бабушки, которые совершенно бескорыстно брались меня опекать.

Ну а счастливчик Мелифаро, очевидно, был стабильно удачлив в любви, так что по-настоящему расслабиться мог только в обществе юной красавицы. Он из них всегда веревки вил, я полагаю… Существо, которое показалось мне глубокой старухой, а Мелифаро — юной красоткой, было очередным наваждением и, как всякое наваждение, вряд ли стесняло себя наличием одной-единственной и по-своему неповторимой внешности. Оно выглядело в полном соответствии с нашими тайными, неосознанными ожиданиями.

Очевидно, согласно какому-то неведомому расписанию, нам в тот момент полагалась приятная остановка в безопасном месте — вот каждый из нас и получил то, что соответствовало его глубинным представлениям о безопасности. Я оказался на «бабушкиной кухне», а Мелифаро — в гостях у миловидной барышни, которая с первого взгляда оценила его привлекательность и не стала пренебрегать возможностью более близкого знакомства.

«Ну вот, — мрачно сказал я себе, — теперь все более-менее понятно, правда? Эта реальность пластична. Но ведь то же самое можно сказать о любой другой реальности. Здесь, в Лабиринте, пластичность очевиднее, она сразу бросается в глаза — только и всего. Мир будет таким, каким ты намерен его увидеть. И кому от этого легче, дружок? Это великое открытие поможет тебе найти Гурига? Или — подумать страшно! — вернуться домой? Сомневаюсь что-то… Твои дурацкие желания хоть когда-нибудь подчинялись твоей воле? Вот то-то и оно».

Крыть было нечем. Слишком уж хорошо я себя знаю, а близкое знакомство с собой, любимым, мало кого может оставить оптимистом. И все же этой ночью, в темном купе поезда, несущегося неизвестно откуда неизвестно куда, «из пункта А в пункт В», как в школьном задачнике, ко мне вернулась счастливая способность доверять добрым предчувствиям. Я уже почти знал, что выход из Лабиринта Мёнина существует, и даже у молодых и неопытных болванов вроде нас с Мелифаро есть шанс его обнаружить.

Остаток ночи я честно проспал, уткнувшись носом в холодный пластик стены. Проснулся я не по вине оранжевых сполохов солнечного света под веками, а от прикосновений Мелифаро — увы, не слишком ласковых. Если называть вещи своими именами, он попросту бесцеремонно тряс меня за плечи, сопровождая это грубое насилие нечленораздельным лопотанием и судорожными жестами, указующими в направлении окна.

— Радость моя, я тебя ненавижу! — добродушно проворчал я, пытаясь натянуть на голову одеяло и разом избавиться от всех насущных и грядущих проблем. — Какого черта?! Я еще не выспался, а мне нужно быть в хорошем настроении, чтобы… Ох, ну ни фига себе!

Моя последняя реплика была адресована не столько злодею Мелифаро, сколько удивительному зрелищу за окном: это чудовище все-таки заставило меня обратить мутный взор в заданном направлении.

Дата добавления: 2015-08-10