Глава 27. Одно ужасное мгновение Касси смотрела на замершие в ожидании лица и думала: «Они мне

Одно ужасное мгновение Касси смотрела на замершие в ожидании лица и думала: «Они мне не поверят». Она решила, что ее просто засмеют. «Алекс Риверс? — изумятся они. — Вы, должно быть, шутите».

Зажав в кулак страх и гордость, Касси уселась на металлический складной стул, который поставил для нее консьерж гостиницы, где готовилась пресс-конференция, и разгладила складки на темно-синей юбке. «Оденься, как школьница, — посоветовали ей. — Ничего вызывающего, ничего сексуального». Чтобы не подумали, что она привлекала к себе внимание, провоцировала жестокое обращение.

Рядом с ней на таком же стуле сидела Офелия с ребенком на руках. Коннор икал, и эти звуки, как Касси ни старалась, напоминали ей всхлипы. Она осознавала, что в двухмесячном возрасте сын ничего еще не понимает и не запомнит. Как знала и то, что каждый раз, когда он будет к ней тянуть ручки, она будет видеть в этих серебристых глазах его отца.

Касси откашлялась и встала. Тут же толпа журналистов затихла, вытянувшись по стойке смирно, как рота сказочных солдатиков.

— Доброе утро.

Она потянулась к микрофону и коснулась его рукой. Раздался резкий звук, напоминающий визг. Касси испуганно отступила.

— Простите, — чуть тише сказала она. — Спасибо за то, что пришли.

Касси понимала, как абсурдно звучат эти слова, словно она собрала друзей попить чаю. И подумала, что, чем капитулировать перед прайдом голодных львов, лучше бы ей промолчать. У нее не было иллюзий — Алекс наверняка позаботился обо всем еще два дня назад. Эти люди никогда не были ее друзьями. Они думали о ней только в связи с Алексом, они согласились прийти сюда в надежде услышать что-то интересное о нем. Сама Касси была лишь эпизодом. Если журналисты вообще упомянут ее имя, после того как выслушают всю историю, то, скорее всего, представят ее как жалкую наркоманку или идиотку, которая столько лет не могла за себя постоять.

Касси развернула небольшой листок бумаги, который перечитывала сотню раз за сегодняшнее утро, — свое обращение к прессе. Офелия научила ее зрительному контакту, модуляции голоса — словом, актерским штучкам, которые помогают вызывать сочувствие у зрителей. Но когда заметно дрожащие пальцы Касси вцепились в края потертого листа, она не смогла вспомнить ничего из того, чему ее научили. И вместо этого начала читать с листа, как второклассница, которая слишком озабочена тем, чтобы правильно произносить незнакомые слова, и совершенно не думает о производимом впечатлении.

— Меня зовут Кассандра Барретт. Большинство из вас знает меня как жену Алекса Риверса. Мы поженились тридцатого октября тысяча девятьсот восемьдесят девятого года, и наша семья несколько раз являлась предметом пристального внимания прессы, в последнее время — из-за рождения нашего сына. Вчера я подала с Алексом Риверсом на развод на почве крайне жестокого обращения.

Это заявление, прозвучавшее всего через несколько недель после представления, которое устроила дружная семья Риверсов в международном аэропорту Лос-Анджелеса, когда они прилетели с Коннором, вызвало волну перешептываний, которая поднялась над головами журналистов и не давала Касси дышать, казалось, обвиваясь вокруг ее шеи. Она вцепилась пальцами за края кафедры, споткнувшись на последнем предложении.

— После этой пресс-конференции все вопросы можно адресовать моему адвокату, Карле Бонанно, или самому мистеру Риверсу. — Она сделала глубокий вдох. — Тем не менее в интересах торжества истины я готова ответить на ваши вопросы.

В воздух взвился лес рук, закрывая Касси от одноглазых камер. Голоса заглушали друг друга.

— Миссис Барретт, — прокричала одна журналистка, — вы продолжаете жить с Алексом Риверсом?

— Нет, — ответила Касси.

— Он согласился дать вам развод?

Касси посмотрела на Карлу Бонанно, сидящую слева от нее.

— Документы будут посланы ему сегодня. Не думаю, что он станет возражать.

Какой-то журналист выскочил перед толпой собравшихся, размахивая микрофоном у самой кафедры.

— Крайне жестокое обращение — не частое основание для развода, миссис Барретт. Вы придумали эти обвинения для того, чтобы ускорить бракоразводный процесс и прибрать к рукам его денежки?

У Касси глаза расширились от подлости человека, дерзнувшего задать такой личный вопрос. Ради всего святого, это же ее семья! Ее муж.

— Я ничего у Алекса отбирать не собираюсь, — ответила она и подумала: «Только саму себя». — И обвинения не сфабрикованы. — Она умолкла, понимая, что достигла точки, от которой нет возврата. Потом убрала с лица все эмоции и вновь подняла голову, глядя на каждого и ни на кого конкретно. — Последние три года я сносила побои от Алекса Риверса.

«Прости, прости, прости…» В голове пронеслась молитва, и Касси не знала, то ли она обращается к Богу, то ли к Алексу, то ли к себе. Она почувствовала, как бешено колотится сердце, так что, казалось, даже блузка вздымается.

— У вас есть доказательства?

Вопрос задала женщина, и он прозвучал мягче, чем остальные, — возможно, именно поэтому Касси решилась. Не сводя глаз с двери в дальнем конце конференц-зала, она отвернула ворот и показала ужасный фиолетовый след. Вытащила блузку из юбки, приподняла и повернулась, чтобы были видны распухшие, черно-синие ребра.

Конференц-зал взорвался вспышками фотоаппаратов и какофонией звуков. Касси стояла не шевелясь, пытаясь унять дрожь и желая только одного — оказаться подальше отсюда.

Когда наутро после того, как Алекс ее избил, Касси проснулась, его половина кровати была пуста и аккуратно застелена. Секунду она смотрела на ровно выстроенные подушки. Может быть, ничего не было. Может быть, Алекс не ложился.

Она приняла душ, осторожно подставляя под горячую воду избитое тело, и пошла взглянуть на Коннора. Ночная сиделка повернула малыша к Касси, чтобы она могла его покормить. Сидя в высоком кресле-качалке, Касси смотрела в окно на то, что обещало стать прекрасным калифорнийским днем.

— Мы опять уезжаем, — шепнула она Коннору.

Потом встала, уложила его на пеленальный столик, расстегнула подгузник и положила под попку свежий. Она рассматривала его тельце: длинные тоненькие ножки, полный животик, складочки жира на ручках, которые выглядели совсем как мышцы взрослого человека.

Когда няня повернулась, Касси улыбнулась ей.

— Вы не могли бы мне помочь? — спросила она и велела уложить в сумку несколько смен белья и костюмчик Коннора. А потом, устроив ребенка в колыбельке, она поспешила вниз.

Касси не стала останавливаться в столовой, чтобы выпить кофе, не стала заглядывать в библиотеку и кабинет, чтобы найти Алекса. Откровенно говоря, теперь это не имело значения. Вчера она приняла решение.

План, который она придумала, касался его публичного имиджа. В конечном счете, именно это явилось поводом для вчерашней ссоры. И Касси должна была признать, что этот имидж являлся такой же неотъемлемой частью его жизни, как и ее. Некогда золотой мальчик уже не казался таким золотым, и, как только он узнает, кто первым бросил в него камень, она станет свободной. Либо Алексу придется признать правдивость ее обвинений и превратиться в личность, вызывающую сочувствие общественности, потому что обратился за помощью к психотерапевту, либо ему придется все отрицать, дискредитируя ее историю, обвиняя ее в клевете. И совершенно неважно, как станут развиваться события: в любом случае в итоге репутации Алекса придет конец; в любом случае в итоге придет конец ей.

Потому что она не сможет заставить себя разлюбить Алекса, но заставит Алекса разлюбить ее.

Касси распахнула дверь, спустилась босиком по мраморной лестнице и пошла по тропинке, ведущей к бассейну и надворным постройкам. Когда-нибудь она покажет Коннору снимки этого замка и расскажет, как близко он был к тому, чтобы вырасти коронованным голливудским принцем. Она направилась ко второму низкому белому зданию — лаборатории, которую построил для нее Алекс после того, как они поженились.

Здесь было темно и пахло плесенью — за те недели, что Касси провела в доме после возвращения, она заглянула сюда всего на несколько минут: Коннор был таким любопытным, что днем она не оставляла его одного ни на секунду. Касси включила свет и увидела напоминающее пещеру место, засыпанное лепестками прошлого: желтыми костями и блестящими металлическими столами; инструментами и жирной красной землей.

Она поймала себя на том, что гадает, каким было место, где раскопали эти кости. Чем занимались люди, которым принадлежали эти скелеты. Она поняла, что тем, кто предавал анафеме культурную антропологию, ее вопросы покажутся странными и непонятными. В некотором роде, антропология для Касси — это исследование небольшой, полной загадок комнаты, и она только что отдернула занавеску на предмете, который считала платяным шкафом, и обнаружила за ним еще одну комнату, в два раза больше.

У нее останется ее работа, даже если она уйдет от Алекса. Касси занималась этим еще до знакомства с ним, и работа была такой же неотъемлемой ее частью, как Коннор. Но ее исследования станут другими. Перед Касси открылись иные возможности, и после Пайн-Ридж она уже не видела просто голые кости. Даже если от лакота она больше ничего не почерпнет, сейчас Касси понимала, что человек состоит не только из мышц, костей и тканей, — он состоит еще из образа жизни и решений, которые принимает, а также воспоминаний, которые передает своим детям.

До отъезда в Пайн-Ридж Касси исследовала череп, который ей прислал коллега из Перу. У экспоната не хватало круглого участка кости на своде черепа. Ученый, приславший этот образец, хотел знать ее мнение о природе повреждений. Была ли эта трепанация делом рук человека — то ли кусок выломали, чтобы использовать в качестве амулета, то ли для того, чтобы облегчить головную боль, — или же повреждение явилось следствием каких-то естественных причин? Касси села за стол и просмотрела свои записи: «Получено в результате удара кирки во время раскопок. Постоянное давление острого предмета в могиле. Эрозия. Природный дефект. Сифилис».

Обхватив голову руками, Касси думала о том, что в будущем сказал бы ученый о ее скелете, который пролежал в земле миллионы лет. Наткнулся бы он инструментом на ее поломанные, искалеченные ребра? Списал бы повреждения на неаккуратность тех, кто раскапывал могилы? На эрозию? На ее мужа?

Касси завернула череп в ткань и опустила в ящик. Она с величайшей осторожностью уложила его в опилки и обрывки газет, как будто он все еще чувствовал боль от причиненного увечья. Не став печатать официальное письмо, она вложила туда же листок со своими предположениями. Она не лучший специалист, к кому можно обратиться; больше не лучший. Поэтому на обороте она написала записку с извинением, что у нее не было достаточно времени исследовать этот образец. Она просила прощения за то, что заставила ученого так долго ждать. Потом закрыла ящик и скрепила его степлером.

Касси понесла ящик в дом, чтобы оставить рядом с исходящей корреспонденцией, и чувствовала, как с каждым шагом он становится все тяжелее. Почему ей потребовалось так много времени, чтобы понять, что скелет ей ничего не скажет, а живые могут показать новую жизнь?

— Что вы намерены делать со своей должностью в университете?

— Вы останетесь в Лос-Анджелесе?

— У вас есть планы относительно нового места работы?

Касси зажмурилась от потока вопросов, думая о том, что, если бы даже у нее сложилась четкая картина того, куда она направляется, она бы все равно не стала оставлять после себя заметных следов.

— Я в отпуске по уходу за ребенком, — ответила она. — А что касается того, буду ли я возвращаться в университет, когда отпуск закончится, — это решение я приму позже.

Какой-то мужчина в куртке защитного цвета сдвинул шляпу на затылок.

— Вы останетесь в одной из ваших резиденций?

Касси покачала головой. Даже если бы она решилась отобрать у Алекса половину денег и собственности, как гарантирует калифорнийский закон, она бы и близко рядом с ним не осталась. Ни на ранчо, ни в квартире, ни даже в Танзании, где все напоминает о том времени, когда они были вместе.

Касси прикусила нижнюю губу и немного помолчала.

— У меня есть несколько вариантов, — наконец солгала она.

Коннора она отвезла к Офелии.

— Господи Боже! — воскликнула та, открыв дверь. — Что, черт побери, с тобой произошло?

Касси не стала утруждать себя тем, чтобы расчесаться или нанести макияж. Она схватила первое из одежды, что попалось под руку, и сейчас оглядела свою фиолетовую футболку и зеленые в белую полоску хлопчатобумажные шорты.

— Офелия, мне нужна твоя помощь, — просто сказала она.

Все время, пока Касси объясняла Офелии скрытые моменты последних трех лет жизни с Алексом, пока показывала синяки и опухшие плечи, она не плакала. Левой ногой она покачивала Коннора, сидящего в детском креслице, и одновременно отвечала на вопросы Офелии. А та плакала и звонила подруге своей подруги, которая была знакома с опытным адвокатом по бракоразводным делам. Когда Касси попыталась отказаться, Офелия многозначительно посмотрела на нее.

— Может быть, тебе и не нужно от него ни гроша, — заявила она, — но у тебя есть то, что просто необходимо Алексу, его сын.

Именно Офелия посетила все пять банков, где у Касси и Алекса были общие счета, и по карточкам Касси сняла в банкоматах достаточную сумму денег, а потом купила Коннору подгузники и бутылочки, потому что Касси взяла с собой совсем мало.

Пока Офелии не было, Касси укачала сына и положила на кровать, где сама спала четыре года назад. Потом пошла в гостиную и задернула занавески, словно опасалась, что кто-то может туда заглянуть. Она потянулась за телефоном и набрала номер магазина в Пайн-Ридж, где торговали зерном и кормами; магазина, которым управлял Гораций; магазина, из которого всего полтора месяца назад она звонила Алексу.

— Касси! — обрадовался Гораций.

Она слышала, как шаркают ногами и ворчат пожилые индейцы, склонившиеся над ящиками с овсяными хлопьями. Слышала крики подбежавших к прилавку детей, которые просили бесплатных пряных жевательных конфет.

— Toníktuka hwo? Как дела? — спросил он.

Впервые с момента, как она уехала на такси из дома Алекса, решимость Касси дрогнула.

— Бывало и лучше, — сдавленно призналась она. — Гораций, мне нужна твоя помощь.

Только после четырех часов, когда Офелия отправилась в парк с Коннором, зазвонил телефон. Касси дрожащей рукой сняла трубку.

— Алло, — произнесла она чуть громче, чем собиралась, не зная, что делать, если услышит голос Алекса.

Но услышала голос Уилла, какой-то неестественный и прерывающийся из-за плохой связи. Голос, зовущий ее по имени. Вздох облегчения опустошил ее.

— Касси! — повторил Уилл.

— Я здесь, — ответила она и замолчала, пытаясь подобрать слова.

— Что он сделал? — прервал молчание Уилл. — Я его убью!

— Нет, не убьешь, — спокойно ответила она.

В Пайн-Ридж Уилл ударил кулаком в стену рядом с подростком, складывающим хлопья. И без слов он знал, что Алекс опять ее избил. Он понял, что номер телефона, который передал ему Гораций, Касси не принадлежит. В тысяче километрах от нее он был беспомощен и решил хотя бы узнать, чего она хочет. Он не позволял себе надеяться и не стал бы себя предлагать, но знал одно: если она попросит, он приедет и спрячет ее навсегда.

— Я подаю на развод, — сказала Касси. — Хочу собрать пресс-конференцию.

Уилл уткнулся лбом в острый угол таксофона. Голливудские масс-медиа разорвут ее на части, когда бросятся уничтожать Алекса.

— Забудь об этом, — услышал он свой совет. — Поедем со мной в Такому.

— Я не могу всю жизнь прятаться. И не хочу, чтобы ты меня спасал. — Касси глубоко вздохнула. — Думаю, пришло время мне самой спасти себя.

Говоря это, она чувствовала, как дрожат плечи, как тело все глубже вжимается в диванные подушки, как будто у нее не осталось сил держаться прямо.

— Касси, родная, зачем ты мне позвонила? — ласково спросил Уилл.

Ее так сильно трясло, что она боялась, что не сможет говорить.

— Потому что мне страшно, — прошептала она. — Мне так страшно!

Уиллу хотелось сказать, что она не одна, что сейчас он вскочит в самолет, прилетит в Лос-Анджелес, увезет ее, куда она скажет, и будет целовать до тех пор, пока она не перестанет дрожать от страха, а ее тело не сольется с его телом. Он не понимал, как мог быть таким глупцом, чтобы отдать свое сердце женщине, которая до конца жизни будет любить другого мужчину.

Вместо этого он заставил свой голос звучать решительно.

— Касси, рядом с тобой есть зеркало? — спросил он.

Касси печально улыбнулась.

— У Офелии только в коридоре их целых три, — ответила она.

— Отлично, подойди и встань перед одним из них.

Касси вздохнула.

— Какая глупость! Мне не до бессмысленных кривляний.

Но все же встала и подошла к зеркалу. Посмотрела на свои опухшие веки и заплывший рот.

— И?

— Я выгляжу ужасно, — призналась Касси, потирая глаза и нос. — А что я должна увидеть?

— Самую храбрую на свете женщину, — ответил Уилл.

Касси прижала трубку к уху, греясь в его словах, как кошка на солнце. Она вспомнила, как, когда только вышла замуж за Алекса, он звонил ей на работу и они, словно подростки, часами шептались за закрытыми дверями о своем будущем, о своей любви, о том, как им повезло найти друг друга.

Касси вгляделась в свое отражение в зеркале.

— Никогда не была в Такоме, — призналась она, изо всех сил пытаясь улыбнуться.

Она спрятала слова Уилла внутри себя и черпала из них силу.

— Когда он начал вас бить?

— Вы предполагали такое, когда выходили замуж?

Вопросы падали к ее ногам. Она оглянулась, ища поддержки у Офелии и Коннора.

— Вы его любите?

Она не обязана была отвечать. И знала об этом. Но решила ответить. Если она намерена показать всему свету Алекса как некое чудовище, то просто обязана представить миру и другого Алекса — чудесного, любящего мужчину, который заставил ее почувствовать себя цельным человеком.

С рациональной точки зрения, лучше всего было бы перевести вопрос в шутку, как будто смешно даже спрашивать об этом.

— Вы могли бы задать этот вопрос любой женщине в нашей стране, — легко ответила Касси. Но голос ее дрогнул. — Разве его можно не любить?

Она подняла голову, обвела взглядом ряды репортеров, как будто кого-то выискивая, и увидела в дальнем углу мужчину. Раньше она его не замечала, но, с другой стороны, она и не присматривалась. На нем была шерстяная куртка с поднятым воротником, слишком теплая для этого времени. Голову он держал опущенной, а глаза скрывали большие солнцезащитные очки.

Алекс посмотрел на нее, снял очки и сунул их в нагрудный карман. Касси не могла оторвать от него взгляда. Он не злился. Ни капли. Казалось, он все понимает. Она затаила дыхание, пытаясь в очередной раз разглядеть то, что сразу не увидела, что он пытается ей сказать.

— Последний вопрос, — прошептала она, не сводя глаз с того места, где стоял Алекс, и указала на мужчину в первом ряду.

«Почему так? Почему теперь? Почему мы?»

— Если бы он вас сейчас слышал, — спросил журналист, — что бы вы ему сказали? Не опасаясь мести с его стороны…

Касси показалось, что она увидела блеснувшие в глазах Алекса слезы. Он поднял руку, как будто хотел до нее дотянуться. «Не нужно, — молча молила Касси. — Если ты это сделаешь, я могу последовать твоему примеру». И, не успев подняться, его рука опустилась, пальцы погладили грубую шерсть куртки.

— Я бы сказала то, что он всегда говорил мне, — прошептала ему Касси. — Я никогда не хотела тебя обидеть.

Она закрыла глаза, чтобы собраться с духом и отпустить собравшихся по ее просьбе журналистов. Потом она снова взглянула на то место, где секунду назад стоял Алекс, но его там уже не было. Она покачала головой, как будто отгоняя видение. А был ли он там вообще?

Не говоря больше ни слова, она отвернулась от кафедры и осторожно заправила блузку в юбку. Журналисты продолжали снимать, как Касси покидает конференц-зал гостиницы: вот она взяла на руки ребенка, перебросила через плечо большую удобную сумку и на негнущихся ногах вышла из зала.

Она шла по коридору, обитому красным бархатом, и люди смотрели на нее. Выйдя через вращающуюся дверь, Касси ступила на тротуар и принялась пить воздух большими, жадными глотками.

«Я сделала это. Я сделала это. Я сделала это». Каблуки Касси отбивали этот рефрен по бетону. Она шла быстро, как будто опаздывала на важную встречу. В центре Лос-Анджелеса в обед было очень оживленно. Остановившись на углу, Касси прижала Коннора к груди. Их огибали предприниматели, посыльные на велосипедах и красивые женщины с сумками для покупок.

Почему она подняла голову, совершенно непонятно: ни шума, ни яркого света, ни какого-то толчка… В небе, разрезая жару и смог, кружил орел. Она ожидала, что кто-нибудь укажет на него, что орла заметят, но люди, укутавшись в свои жизни, пробегали мимо.

Касси повернула Коннора лицом к небу, чтобы он тоже его увидел.

Потом рукой прикрыла глаза от солнца, глядя, как птица полетела на восток. Еще долго после того, как орел исчез, она смотрела в безграничное небо. И даже когда людской поток увеличился, она не отступила.

Дата добавления: 2015-08-02