Глава 24. Касси прижималась к горячему тельцу извивающегося Коннора

Касси прижималась к горячему тельцу извивающегося Коннора, пригвоздив его к смотровому столу, пока две медсестры с белой кожей распрямляли его молотящие воздух ручки, чтобы взять кровь. Ее голова находилась как раз над ртом Коннора, он кричал и бился в конвульсиях, его грудная клетка с присвистом вздымалась. Перед началом процедуры медсестры спросили, не хочет ли она выйти из палаты.

— Некоторые родители этого не выносят, — сказала одна.

Но Касси только недоверчиво посмотрела на них. Если она потеряет сознание и упадет прямо на своего ребенка, так тому и быть.

— Я все, что у него есть. — И это было лучшее объяснение, которое она смогла подобрать.

Зрелище ее убивало. Она не могла видеть, как его крошечное тельце дрожит в лихорадке; не могла слышать крики, которые — даже через три дня после его рождения — казалось, исходили из глубины ее души. Касси видела, как пробирки одна за другой наполнились кровью.

— Вы слишком много берете, — прошептала она, ни к кому особо не обращаясь. Она не сказала то, что на самом деле думала: «Возьмите лучше мою».

Местный врач из Пайн-Ридж послал их больницу в Рапид-Сити. Сказал, что ребенок слишком маленький. Какая-то бактериальная инфекция. Может быть, воспаление легких. Там сделают полный анализ крови в лаборатории. Потом рентген. Они оставят Коннора в больнице на ночь, а возможно, и не на одну, пока не спадет температура.

Сайрес, который привез ее в Рапид-Сити, ждал внизу в вестибюле, не желая проходить в больницу дальше двери после того, как здесь умер его сын. Поэтому когда из лаборатории пришли результаты, Касси сидела на хлипком металлическом стуле рядом с Коннором, которого проводами и трубками подсоединили к переносной капельнице: ему капали физраствор с антибиотиком. Доктор сказал, что у ребенка обезвоживание организма, — Касси знала, что это правда, потому что ее грудь болела и молоко уже давно сочилось на рубашку. Несколькими минутами ранее Коннор впал в забытье от истощения, и Касси поймала себя на том, что жалеет, что не может последовать его примеру. Она вспомнила те времена, когда предлагала свое тело Алексу, чтобы не видеть его страданий, и покачала головой — на этот раз, когда она с радостью забрала бы боль Коннора, ей это не удастся.

Дверь в крошечную палату распахнулась, Касси едва повернула голову от усталости и увидела на пороге Уилла. Его темные глаза были широко открыты, грудь тяжело вздымалась.

— Мне дедушка позвонил, — сказал он, — я приехал, как только смог.

Он увидел сидящую неестественно прямо Касси, ногами обхватившую ножки стула и прижимающую Коннора к своему животу. Заметил маленький катетер на ручке Коннора, там, где под белой медицинской лентой игла входила в вену, и следы пальцев, выпачканных в крови, на его предплечье.

Касси подняла голову. Уилл швырнул шляпу на линолеум и опустился рядом с ней на колени, прижимая ее лицо к своей груди и подставляя руки под ее, чтобы взять Коннора.

— C éye šni yo, — сказал он. — Не плачь. Все хорошо.

Он погладил ее по волосам и почувствовал, как рубашка промокла от ее слез.

Пальцы Касси вцепились в него. Уилл нежно поцеловал ее в макушку, отгоняя от себя воспоминания об умирающем отце, который лежал в этой же больнице, на пару этажей выше. Он прижал пальцы к складочке на шее у Коннора, пытаясь нащупать пульс, и поступил так, как обязан был поступить в этой непростой ситуации.

— Ты мне доверяешь? — во второй раз спрашивал Уилл.

Касси не сводила с него глаз с противоположной стороны барокамеры — куполообразной пластмассовой крышки, которая последние два дня отделяла ее от ребенка. Несмотря на тайленол, детский ибупрофен и обтирания, у Коннора все еще держалась опасно высокая температура. Доктор разводил руками.

Касси кивнула и увидела, как Уилл расплылся в улыбке. Он подошел с ее стороны к барокамере и обхватил теплый пластмассовый купол. Так он своими растопыренными пальцами закрывал от Касси провода и трубки, тянущиеся к тельцу ее сына. Она не сводила глаз с Уилла, как будто он уже сотворил чудо.

— Делай то, что должен, — прошептала она. — Что, по-твоему, поможет.

Врач предупредил Касси, что это не очень мудрое решение, но она только покачала головой и попятилась назад, туда, где в качестве поддержки стоял Уилл. Она видела, как интерны отсоединяют Коннора от капельницы. Когда она взяла ребенка на руки, он открыл глаза впервые за сорок восемь часов.

— По крайней мере, возьмите вот это, — настаивал врач, вкладывая в свободную руку Касси крошечную бутылочку с детским тайленолом.

Касси кивнула и вместе с Уиллом покинула больницу, где ничем не смогли помочь ее сыну. Очень осторожно она села к Уиллу в грузовик, чтобы не потревожить Коннора. И, как только они выехали на автостраду, выбросила лекарство в окно.

Посреди ночи в гостиной Быстрых Коней они обтирали пылающее тельце Коннора. Потом Касси подняла рубашку, чтобы младенец мог пососать. Уилл сидел напротив нее и поглаживал горячую гладкую кожу на согнутых ножках.

Когда ребенок забылся беспокойным сном, они положили его на кровать и сели, скрестив ноги, по обе стороны. На улице поднялся ветер, в темноте гудел грузовик.

— Все готово? — спросила Касси.

Уилл кивнул и потер затылок.

— Бабушка обещала обо всем позаботиться. — Он замолчал и посмотрел на Касси. — Я не имею права указывать тебе, что делать. Я не отец. Если не получится, я никогда себе не прощу, — признался он.

Уилл настолько был погружен в свои мысли, что не сразу заметил, что Касси подошла и встала у него за спиной. Он почувствовал, как она нерешительно коснулась его затылка, расчесала пальцами волосы. Его спина невольно напряглась, когда он понял, что Касси тянется к нему.

На нее он не смотрел.

— Что ты делаешь? — спросил он, злясь на себя за резкий ответ.

Касси тут же отдернула руку, Уилл обернулся. Она обхватила себя руками за плечи.

— Я… мне… нужна… — Ее голос оборвался. Потом она подняла взгляд на Уилла. — Я просто хотела, чтобы меня кто-нибудь обнял. Пожалуйста.

При мысли, что Касси просит его о таком одолжении, Уилл едва не упал, но это ласковое «пожалуйста» сломало его. Он встал и решительно заключил ее в объятия, крепко прижав к себе.

Через несколько минут Уилл легонько подтолкнул Касси к кровати. Она легла на бок, лицом к ребенку, а он лег рядом с ней. Она положила голову ему на руку, и они вместе следили за прерывистым дыханием Коннора. Уилл шептал ласковые слова на лакота, отлично зная, что Касси не сможет их понять, и фразу, которую, как он считал, уже давным-давно забыл. Он заснул, повторяя: «Waste cilake» — на языке сиу «Я люблю тебя», и не услышал последних слов, которые произнесла Касси перед тем, как задремала. Она смотрела на Коннора, на его вздернутый носик, на идеальные крошечные ноготки и чувствовала тепло тела Уилла за своей спиной, словно страховочную сеть.

— Нет, — пробормотала она, проглотив комок в горле, — ты не его отец.

Джозеф Стоящий на Солнце лежал ничком на засыпанном полынью полу в гостиной Доротеи и Сайреса, завернувшись в одеяло, расшитое звездами, и притворялся мертвым. Мебель вынесли во двор, поэтому места было достаточно даже за пределами окруженного лентами священного квадрата для зевак. Они сидели на полу, каждый спиной к одной из четырех стен. Касси узнала некоторых соседей. Остальные — просто поддержка во время этой церемонии yuwipi — распознавания и лечения болезней.

Уилл сжал ее руку. Коннор лежал в колыбельке — с тех пор как его забрали из больницы Рапид-Сити, лучше ему не стало. Пошел четвертый день — четвертый день не спадающей температуры, пугающих судорог и бесконечного плача. Когда вчера поздней ночью они подъехали к дому, на пороге ждала Доротея. Она подошла к грузовику и протянула руки к Коннору, чтобы Касси смогла выйти из машины. Потом поцокала языком и покачала головой.

— Ничего удивительного, — со знанием дела сказала она, — бледнолицый доктор таких болезней не вылечит.

Внук Джозефа, который иногда выступал в роли певца, сейчас исполнял песни yuwipi и бил в ритуальный барабан. Он стоял перед самодельным алтарем, на котором лежали череп буйвола, принадлежавший Джозефу, красный и черный жезлы, орлиное перо и олений хвост. В доме царила темнота, если не считать пробивающихся внутрь полосок лунного света.

У Касси кружилась голова — то ли от усталости, то ли от удушливого запаха полыни, ковром устилающей пол и вплетенной в волосы каждого зрителя. Уилл, который, как мог, постарался объяснить ей суть церемонии еще до начала, сказал, что полынь — священное растение, предназначенное для духов. Все знаки, которые они посылают Джозефу, представителю «мертвых» на земле, передаются через полынь.

Комнату наполнили ночные шорохи, тени и звуки. Звуки были высокими и неестественными, нечеловеческими, настойчивыми.

— Духи здесь, — сказал кто-то.

Этого голоса Касси раньше не слышала, но он был очень знакомым, возможно, даже принадлежал ей самой. Она почувствовала, как за ее плечом раздался громкий крик орла, и хотя открыла глаза, чтобы лучше видеть, не могла сказать, чья рука пустила через потолок цепочку звезд. Одной рукой она продолжала сжимать руку Уилла, второй держалась за ручку Коннора, как будто боялась, что его могут украсть.

Церемония завершилась, и Джозеф Стоящий на Солнце снял одеяло. Стряхнул полынь и свернул его, убрал все с алтаря, а после направился к Касси. Но прежде чем заговорить с ней, опустился на колени у колыбели. Он приложил ладонь ко лбу мальчика и схватил Касси за руку, чтобы она последовала его примеру.

Коннор был красным и потным, но при этом издавал негромкие, счастливые звуки — бальзам на материнское сердце. Температура упала. Потрясенная Касси повернулась к Джозефу.

— Úyelo. Его отец едет, — сказал шаман. — Как и ты, его тело сгорает от страха неизвестности.

За обветшалой занавеской, которая отделяла спальню от остальной части дома, бодрствовали Сайрес и Доротея. Они лежали на спине и, переплетя костлявые пальцы, смотрели в потолок.

— О чем ты думаешь? — шепотом спросила Доротея, чтобы не побеспокоить спящих в гостиной Касси, Коннора и Уилла. Она погладила Сайреса по плечу, чувствуя не морщинистую кожу и дряблые мышцы старика, а крепкие мускулы, которые запомнила с молодости.

— О том, как впервые к тебе прикоснулся, — ответил Сайрес.

Доротея зарделась, шлепнула его по руке, но улыбнулась.

— Ты сумасшедший старый дуралей, — пожурила она.

— Раньше я ночами не спал, думая, как отделаться от твоей бабушки, — признался Сайрес. — Она всюду следовала за тобой.

— Понятно, — протянула Доротея, — что не давало тебе спать.

Неожиданно Сайрес засмеялся. Доротея придвинулась к нему, ее волосы разметались по его груди, и ладонью прикрыла ему рот.

— Ты что? Хочешь их разбудить? — прошипела она, но Сайрес продолжал смеяться.

— Только что вспомнил, что ответила старуха, когда я попросил совета, как обратить на себя твое внимание. — Он привстал на локте. — Она ответила, что ее муж в ее честь убил буйвола.

— В тридцатых годах уже никаких буйволов не было, — с улыбкой прошептала Доротея.

Сайрес тоже улыбнулся.

— Твоя бабушка ответила, что это мои проблемы, а не ее. — Оба засмеялись. — Но однажды она заснула, и я смог тебя целовать, — сказал Сайрес.

Он наклонился и убрал со лба Доротеи волосы — совсем как в первый раз. Потом коснулся губами ее губ.

— Она не спала, — прошептала Доротея. — Она сама призналась мне на следующий день. Сказала, что устала от того, что ты постоянно крутишься рядом, и решила, что лучше ускорить события.

Сайрес удивленно посмотрел на нее.

— Я думал, она меня ненавидит, — признался он.

Доротея засмеялась.

— Не без этого.

Они лежали, смотрели в потолок и прислушивались к симфонии сов на улице. Доротея снова нащупала руку Сайреса и переплела пальцы с его пальцами. Подумала о Касси, для которой время тянется, как пожизненное заключение, пока она ждет приезда мужа. Пожилая женщина задумалась о том, насколько бы отличалась жизнь бледнолицей девушки, если бы она родилась лет сто назад, как бабушка Доротеи, и если бы этот Алекс соблазнил ее под одеялом из шкуры буйвола, — никто бы и помыслить не мог о насилии, потому что это противоречило отношениям в племени.

Сайрес сжал руку жены, как будто прочел ее мысли.

— Тогда все было намного проще, — сказал он.

Доротея повернулась к мужу и уткнулась ему в плечо, чтобы он не видел, что она едва не расплакалась.

— Верно, — прошептала она.

Доротея не сказала, почему осталась дома, а не пошла на следующий день на работу в кафетерий. Но Касси и так все поняла по тому, как пожилая женщина сидела в кресле-качалке рядом с ней на пороге и ждала — это была молчаливая поддержка.

Она поняла, что время пришло, когда сразу после обеда Доротея ласково прошептала: «Koképe šni yo» — «Не бойся». Она стояла рядом с креслом Касси, и ветер трепал ее юбку, но когда у дома Быстрых Коней остановился черный «Форд Бронко», Доротея зашла в дом.

Касси знала, что никто не выйдет и не станет вмешиваться в их с Алексом разговор. Ни Сайрес, ни Доротея, которые считают, что это касается только ее, ни Уилл, который сидит с Коннором. Но сейчас Касси именно этого и хотела. У нее вспотели ладони, и она вытерла их о свою сорочку, когда встала и шагнула к перилам крыльца, пытаясь обуздать гнев.

Алекс заглушил мотор «форда» и стянул солнцезащитные очки. Это была Касси! На самом деле Касси! После нескольких месяцев страданий он стоял в трех метрах от нее.

Он вышел из машины и уставился на жену. Она казалась меньше ростом, чем он помнил. Воображение режиссера стало рисовать ему картины в удвоенной скоростью: он представлял, как ветер сдувает с ее лица волосы, ее губы расплываются в радостной улыбке, а ноги взлетают над грубыми дощатыми ступенями. Он рисовал в своем воображении, как ее нежная кожа прижимается к изгибам его тела; представлял, как он несет ее в эту хижину, кому бы она ни принадлежала, укладывает на белейшую из простыней и входит в нее.

— Алекс… — выдохнула Касси.

Поскольку Джозеф Стоящий на Солнце предупредил ее о приезде мужа, она всю ночь думала о том, как станет его отчитывать. «Ты обманул меня! — скажет она. — Ты же слово дал!» Но это было так давно… Касси поймала себя на том, что смотрит на Алекса так, как смотрела, когда впервые увидела отснятый за день материал, — охваченная благоговением, потрясенная его красотой, ростом и сложением.

Он остановился у крыльца, на котором она стояла, словно исполнял роль Ромео, подыгрывая ей, Джульетте. Потом протянул руку, глядя на нее так, словно никогда ничего подобного не видел, и кончиками пальцев коснулся ее пальцев.

Физический контакт, кинозвезда, сошедшая с экрана… По лицу Касси струились слезы. Она вспомнила, как Алекс в смокинге наливает ей вино на съемочной площадке в Танзании. Представила, как он, нацепив на голову наволочку и стоя на кофейном столике, изображает леди Макбет…

Она считала Коннора живым доказательством того, что сладкая боль экстаза может создать нечто совершенное. И уже не помнила, почему злилась и из-за чего ушла.

Алекс заключил ее в объятия.

— Не плачь, — умолял он. — Пожалуйста, не плачь.

— Не могу сдержаться, — ответила Касси, но уже вытирала слезы, готовая бежать куда угодно, лишь бы из его голоса исчезла эта унылая, безрадостная нотка.

Он пальцами пробежался по ее лицу, словно вспоминая. Потом улыбнулся и, опустившись на верхнюю ступеньку крыльца, усадил Касси рядом. Обхватил ладонью ее затылок и так нежно поцеловал, что она почувствовала, все ее сопротивление разбивается, словно стекло. Его руки легли на знакомые места, его дыхание казалось старой, медленной песней. Касси уткнулась лбом в его лоб, загоняя поглубже страх, который начинал шевелиться в душе даже от нежнейших прикосновений Алекса, и заверяя себя, что на этот раз все будет по-другому.

— У меня осталось еще две недели, — пробормотала она.

Алекс сжал ее запястье.

— Намного тяжелее знать, где ты, и не иметь права приехать, чем вообще не знать. — Он снова ее поцеловал. — Я подумал, что если приеду лично, то у меня появится шанс оправдаться.

— А если я захочу остаться? — поинтересовалась Касси.

Алекс окинул равнину взглядом.

— Тогда и я полюблю Южную Дакоту.

Касси покачала головой. К чему спорить о том, что уже сделано? К тому же в глубине души она этого хотела. И не ей жаловаться на брешь в доверии, когда по ту сторону двери находился Коннор.

— И чем же мы займемся? — улыбнулся Алекс.

Касси улыбнулась в ответ, больше всего желая отодвинуть время объяснений.

— Не знаю. Это же ты читаешь все хорошие сценарии. Что обычно происходит в фильмах?

Алекс вытер подошву сапога о ступеньку и опустил голову, не переставая потирать большим пальцем ее ладонь, словно напоминая себе, что Касси на самом деле из плоти и крови.

— Обычно герой и героиня скачут в закат.

Касси прикусила нижнюю губу, как будто размышляя над его словами.

— В таком случае у нас есть целых семь часов, чтобы успеть посидеть здесь, на крыльце, — сказала она.

Глаза Алекса потемнели и подернулись поволокой.

— Мы могли бы зайти внутрь, — предложил он.

Касси точно знала, что он думает, и засмеялась при мысли о том, что Алекс входит в гостиную, надеясь заняться любовью, а встречает пристальные взгляды Сайреса, Доротеи, Уилла и Коннора.

— Не думаю, что тебе захочется, — ответила она. — Там довольно многолюдно.

Алекс нахмурился, вспоминая эти чертовы таблоиды, которые буквально кипели после исчезновения Касси, рассказывая о ее связях с мужчинами, начиная с иранского шаха до Джона Кеннеди-младшего. Он уверял себя, что она не живет с другим мужчиной. Иначе она не была бы такой расслабленной. Не стала бы его так целовать. Не могла.

— Ты живешь здесь не одна? — осторожно поинтересовался он, пытаясь сдерживать свои чувства.

Касси покачала головой.

— Это был просто кошмар, — признался он. — Резервация — огромная территория. Я уже не надеялся тебя найти. Я приехал сюда еще вчера, но никто не знал, где ты. Все смотрели на меня и делали вид, что не говорят по-английски, или отвечали, что это не мое дело. В чем дело?

Касси только покачала головой. Пайн-Ридж, вероятно, был единственным местом на земле, где ее группа поддержки оказалась сильнее, чем фан-клуб Алекса Риверса.

— Поэтому я просто подкупил одного подростка — купил ему выпивку, и он направил меня сюда. — Алекс огляделся. — Где бы это «сюда» ни находилось.

— Это дом семьи Быстрых Коней, — сказала Касси, и это единственное, что она собиралась ему сообщить. Она улыбнулась. — Расскажи, чем ты занимался после вручения премии Киноакадемии? — спросила она, отодвигаясь от Алекса.

Когда она обернулась в ожидании ответа, он снова был совсем рядом.

— Не хочу рассказывать о себе, — негромко ответил Алекс, обнимая ее за плечи. — Я точно знаю, чем занимался последние полгода — изо всех сил пытался свести счеты с жизнью, медленным и губительным способом: карьера моя покатилась к чертям, я напивался до беспамятства, потому что тебя не было рядом. — Руки его опустились, а голос стал таким тихим, что Касси пришлось наклониться, чтобы расслышать. — Я не понимаю, что в тот день заставило тебя уйти, но у меня есть отличное предложение. Хочу, чтобы ты знала: я сделаю все, что пожелаешь, даже буду спать в другой комнате. Но только, Касси, прошу тебя, скажи, что вернешься домой! — Он посмотрел на жену, его глаза потемнели от слез. — Ты занимаешь слишком много места в моем сердце, и если ты отрежешь эту часть, то я истеку кровью и умру, pichouette.

Касси не сводила глаз с Алекса, чувствуя, как земля плывет под ногами. Три года она жила в постоянном ожидании реакции Алекса, а теперь он боится, как она отреагирует на него. Раньше она из кожи лезла, чтобы сделать его счастливым, а теперь он был готов на все: обратиться к психотерапевту, к психологу, чуть ли не принять целибат, потому что думал, что ей это будет приятно. Фигурально выражаясь, он стоял перед ней на коленях — как раньше она сама в буквальном смысле бессчетное количество раз.

Внутри нее зародился огонек надежды, который охватил все тело, и его жар достиг даже кончиков пальцев. Она коснулась ладонью щеки Алекса, вспоминая все те случаи, когда она представляла этот момент: как муж станет держать свои обещания, как сам начнет менять их жизнь, как больше не будет подвергать ее опасности.

Касси, потрясенная тем, что Алекс, который никогда не плакал, сейчас рыдает из-за нее, вытерла его слезы. На этот раз все станет по-другому! Он увидел, что у нее хватило смелости уйти, и теперь они были на равных. Он признался, что между ними что-то не так. Он снова обратился к ней за помощью, только на этот раз это будет не жертва, а избавление.

Она улыбнулась.

— Хочу показать тебе, чем я занималась с тех пор, как ушла, — сказала она, повернулась и толкнула дверь дома.

Касси не замечала вопросительных взглядов Доротеи и Сайреса. Она смотрела на Уилла, не только потому, что он держал ребенка. Его глаза потемнели, губы были крепко сжаты.

Она собралась с духом, взяла Коннора из его рук, вышла на улицу и закрыла за собой дверь. Там она протянула Коннора Алексу как подарок.

— Это Коннор. Твой сын, — сказала она.

Алекс отступил назад.

— Мой кто?

Касси прижала Коннора к груди.

— Твой сын, — повторила она, недоумевая, что же пошло не так, если все складывалось настолько идеально. — Я была беременна, когда ушла от тебя. В тот раз… В тот раз я поняла, что обязана защитить ребенка. Но все закончилось амнезией, даже не успев начаться, поэтому мне пришлось бежать еще раз. — Она опустила глаза на сына. — Я бы никогда из-за тебя не ушла, Алекс. Я ушла только из-за ребенка.

Алекс сцепил зубы. Перед глазами все плыло, он едва держался на ногах. Сын? Его?

Алекс вспомнил собственного отца, который развеселился, когда веткой кипариса мальчика сбило в коричневые, грязные воды реки. Он вспомнил его белозубую улыбку, его смех, когда он протянул руку, чтобы затащить Алекса в лодку. Он помнил, как ненавидел себя за то, что пришлось ухватиться за руку отца, но другого выхода не было.

— Не думай об этом, Алекс, — нежно сказала Касси. — Ты не такой, как он. Я могу это доказать.

Алекс поднял голову как раз в то мгновение, когда Касси вручила ему извивающегося младенца. Неожиданно для себя он, поддерживая Коннора под попку и за плечики, стал покачивать его, успокаивая. Его пальцы коснулись нежной младенческой кожи. Алекс ощущал запах моющего средства от подгузника, присыпки и чего-то, что он определить не мог, но считал, что именно так пахнет розовый цвет.

Коннор открыл свои серебристые глаза. Изумленный собственным зеркальным отражением, Алекс чуть не задохнулся. Неужели отец и мать вот так же держали его на руках?

Может быть, если все делаешь правильно с первого дня, жизнь складывается по-другому.

Алекс хотел уехать из Пайн-Ридж прямо сейчас, чтобы успеть на следующий самолет в Лос-Анджелес, но Касси ответила, что это невозможно.

— У меня здесь друзья, — сказала она, — и обязанности. — Она положила руку ему на плечо. — Если у нас нет двух недель, то дай мне время хотя бы до утра.

Она прочла разочарование в его глазах, когда сказала, что не поедет в мотель, а проведет последнюю ночь у Быстрых Коней. Но, оставаясь верным своему обещанию, Алекс только кивнул, поцеловал жену на прощание и пообещал ждать ее завтра утром перед начальной школой.

Несколько минут Касси с Коннором на руках стояла, глядя вслед исчезающему в облаке красной пыли Южной Дакоты «форду» Алекса. Потом надела свою самую счастливую улыбку и открыла дверь дома.

Сайрес опять вязал. Доротея резала корень имбиря, чтобы потушить его с мясом к ужину. Уилла нигде не было видно, что удивило Касси, потому что в доме был только один выход, а они с Алексом все время стояли на крыльце. Доротея, заслышав скрип двери, подняла голову.

— Значит, ты возвращаешься с ним в большой город, — сказала она.

Касси уложила Коннора в колыбельку и опустилась рядом с Сайресом на диван.

— Я должна, — ответила она. — Иначе было бы нечестно по отношению к Алексу.

Доротея ткнула в ее сторону ножом.

— Сдается мне, что он по отношению к тебе не всегда был честен.

Касси не обратила на слова Доротеи никакого внимания. Завтра она будет в Лос-Анджелесе. В первую очередь сходит на работу и поговорит с Кастером, потом навестит Офелию. А еше позвонит в справочную и осторожно узнает имена ведущих психотерапевтов. И необходимо будет найти няню для Коннора… Касси прервала свои размышления и рассмеялась. В окружении Алекса уж точно найдется человек, который сможет пару часов присмотреть за Коннором.

Но правда заключалась в том, что за три года она не узнала никого из работающих у Алекса настолько хорошо, как Сайреса и Доротею за эти шесть месяцев. А Уилл… Что ж, она попытается ему все объяснить, хотя понятно, как он злится.

Касси вспомнила, как он катал ее вокруг фермы на шестилетнем пони своего двоюродного брата, когда она была беременная; как сидел с ней на диване, когда у нее отошли воды и его джинсы промокли; как он рассмешил ее историей о том, что выписал Клинту Иствуду штраф за превышение скорости на Голливудском бульваре. Иногда, когда Коннор капризничал перед вечерним кормлением, успокоить его удавалось только Уиллу. Касси не знала, как она будет жить без Уилла. В памяти всплыли его слова: «Нельзя взять лучшее от двух миров».

— Где Уилл? — спросила она.

— Пошел прогуляться, — ответил Сайрес. — Вылез через окно, не хотел вас беспокоить.

Касси вздохнула.

— Вы не могли бы присмотреть за Коннором? — попросила она Сайреса. — Пойду его поищу. — Они раньше гуляли вместе, и она знала все его любимые места.

Она нашла Уилла на лесной поляне у ручья. Он сидел, подтянув колени к груди и глубоко задумавшись.

— Привет, — сказала Касси и присела рядом, но он даже не повернулся. Даже виду не подал, что услышал. — Алекс уехал, — поколебавшись, сказала она.

Уилл посмотрел на нее.

— Улетел в Лос-Анджелес?

Касси покачала головой, поняв, что невольно ввела его в заблуждение.

— Он вернулся в Рапид-Сити. Завтра утром он встретит нас в городе, и мы поедем в аэропорт.

Уилл попытался улыбнуться, но его глаза оставались грустными.

— И в котором часу вы договорились встретиться? — поинтересовался он.

Касси засмеялась.

— Я имела в виду себя и Коннора. Алекс не знает о твоем существовании.

Уилл отвернулся.

— Почему ты ему ничего не сказала? Может быть, он приревновал бы и стал меня преследовать. Так я сохранил бы тебе пару лишних ребер. Еще одна ссора…

— Перестань! — Касси коснулась руки Уилла. — Он изменился.

Уилл фыркнул.

— Черт побери, конечно же, изменился! Ведь рядом не было боксерской груши.

— Он согласился обратиться за помощью. Признал, что у него есть проблемы. Необходимо найти хорошего психотерапевта…

Уилл сорвал травинку.

— Нет никаких гарантий! — отрезал он. — Горбатого могила… Ты же знаешь, что о таких говорят. Что ты будешь делать, если он ударит ребенка?

Уилл увидел, как у Касси застыло лицо, и понял, что она изо всех сил отгоняет от себя подобные мысли. «Вот и хорошо! — подумал он, наблюдая, как она пытается справиться со своими чувствами. — Пусть наконец снимет розовые очки!» Он не хотел делать ей больно. Просто хотел, чтобы она заплакала, как сам заливался слезами в душе.

— Коннора он не тронет! — с жаром воскликнула Касси. — Для него это было бы как удар под дых.

— Точнее не скажешь, — с сарказмом заметил Уилл.

Касси вскочила, осыпав его травинками с колен.

— Да что с тобой? — воскликнула она голосом, полным слез. — Я думала, ты мой друг. Думала, ты хочешь, чтобы я была счастлива.

«Так и есть, — подумал Уилл. — Только я хочу, чтобы ты была счастлива со мной».

— Смешно, — сказал он. — Ты решила, что я могу быть счастлив в одном случае: если буду поступать так, как, по-твоему, лучше для меня.

Касси бросила на него сердитый взгляд.

— На что ты намекаешь?

— Сама знаешь. «Не отворачивайся от своей индейской крови, Уилл!» Еще и повесила проклятый лекарственный мешочек в квартире в Лос-Анджелесе, чтобы он наблюдал за мной.

— Ты снял его со стены, — возразила Касси. — Откуда мне было знать? — Она пнула камешек ногой и уверенно продолжила: — Кроме того, я была права. Посмотри, как ты изменился с тех пор, как вернулся в Пайн-Ридж. Совершенно ясно, что единственный человек, которого волнует то, что ты наполовину белый, — это ты сам.

Уилл вскочил на ноги и уставился на нее.

— Хотелось бы знать, почему это мне нельзя отворачиваться от своего прошлого, а тебе не обязательно играть по своим же правилам?

Касси отступила на шаг назад.

— Не понимаю, о чем ты говоришь.

Уилл схватил ее за плечи.

— Да все ты понимаешь! Ты знаешь, что он делал это раньше и сделает это снова. — Он сжал губы. — Я не смог убежать от прошлого, как ни пытался. Как не смог Алекс, как не сможешь и ты.

Касси понимала, что советы, которые она давала Уиллу, с таким же успехом применимы и к ней самой. На самом деле ничто так не отражает жизнь, как прошлое. Нельзя ничего начать с чистого листа. Можно только собрать осколки, которые остались от прошлого.

— Именно поэтому, — срывающимся голосом сказала Касси, — я и должна вернуться.

Касси все утро прощалась с Сайресом и Доротеей, а потом Уилл повез их с Коннором в город на встречу с Алексом. Коннор беспокойно вел себя всю дорогу, а когда они остановились, и вовсе расплакался. Касси, понимая, что с противоположной стороны улицы за ними наблюдает Алекс, передала малыша Уиллу, радуясь, что плач Коннора стал отличным предлогом. В конце концов, после всего, что Уилл сделал для них с Коннором, она не могла уехать, не позволив ему в последний раз подержать ребенка на руках.

Они заключили хрупкий мир. Касси рылась в бардачке, делая вид, что проверяет, не забыла ли чего-нибудь. На соседнем сиденье Уилл поглаживал нежную спинку Коннора.

— Ну что, — весело спросила наконец Касси, — напишешь, где остановился?

Уилл взглянул на нее.

— Я же обещал.

Касси кивнула.

— Да, обещал.

Когда Уилл передавал ей малыша, их руки соприкоснулись. Касси смотрела в ветровое стекло, словно пытаясь навсегда запомнить флагшток перед школой, горячую красную грязь, прилипшую к колесам грузовика, сдвинутую на затылок шляпу Уилла…

— Мне будет этого не хватать, — призналась она.

Уилл засмеялся.

— Подожди десять минут, — сказал он, — забыть это не составит труда.

Касси повесила на руку пакет с подгузниками Коннора.

— Тогда мне будет не хватать тебя.

— И меня ты тоже забудешь через десять минут, — усмехнулся Уилл.

Касси обняла его. Уилл обнял ее в ответ, пытаясь запомнить легкий запах травы от ее волос, гладкий изгиб ее плеча, тембр ее голоса. Коннор был между ними, как одно сердце сиамских близнецов.

Эту идиллию нарушил Алекс. Касси услышала его низкий голос через открытое окно машины.

— Прошу прощения, — откашлялся он, — но я не хочу опоздать на самолет.

Уилл отпустил ее. Посмотрел на Алекса и кивнул. Коснулся мокрой щечки младенца.

— Спасибо вам, — вежливо поблагодарил Алекс и взял у Касси из рук ребенка, как будто знал, что так она точно поедет с ним. — Я благодарен вам за заботу о моей семье.

«Моей семье…» Уилл сощурился, но воздержался от ответа.

Алекс взял Коннора поудобнее и снова посмотрел на Уилла.

— Я вас знаю, — спокойно констатировал он.

Уилл широко улыбнулся.

— Однажды я разнимал вас, когда вы дрались. Я полицейский.

— Что ж… — вмешалась Касси.

Уилл повернулся к ней. Она всегда всех примиряла.

Она больше ничего не сказала, но и из грузовика выходить не торопилась.

Они вместе укрылись в уютном молчании, где слова не нужны. Их взгляды встретились. «Я люблю тебя», — подумал Уилл. «Знаю», — мысленно ответила Касси.

Но пока он смаковал свою крошечную победу, она выскользнула из грузовика и ушла из его жизни.

К тому времени, как самолет Риверсов должен был вылетать из Пайн-Ридж, Уилл был уже таким пьяным, как никогда в жизни. Он хотел напиться до беспамятства к моменту, как самолет Касси приземлится в аэропорту Лос-Анджелеса с мужем и сыном.

Он ругал себя за то, что вообще подобрал Касси на том чертовом кладбище. Ругал себя за то, что уволился из калифорнийской полиции, где мог бы приглядывать за ней. В сложившейся ситуации она для него умерла. Или все равно что умерла.

Потом его мысли потекли в другом направлении. Среди индейского народа было принято поминать умерших родственников в годовщину их смерти. Скорбящая семья выказывала свое уважение умершему, преподнося ему дары и собирая основные продукты (мясо, молоко, хлеб), а потом раздавая их как можно большему числу людей. Уилл неясно, но помнил тот год, когда умер его отец, как его дедушка и бабушка собирали еду, чтобы устроить достойные поминки и показать, как сильно они любили своего сына.

Вспомнил, как Джозеф Стоящий на Солнце рассказал ему о церемонии последнего прощания, которая проводилась во времена буйволов. Семья, потерявшая ребенка, целый год собирала еду, шкуры и утварь. Другие отдавали соплеменникам своих лошадей, свой дом, вигвам, даже снимали с себя одежду.

— Человек приносит дань, пока не утихнет боль, — сказал тогда Джозеф.

Уилл принялся рыться в кузове грузовика и не нашел ничего ценного, за исключением старого ружья и кожаной куртки, которая принадлежала еще его отцу. Он гнал по городу как сумасшедший. Остановился у Берни Коллиера — соседа, которого всегда недолюбливал, — и барабанил в дверь, пока она под его напором не распахнулась.

— Уилл… — осторожно начал Берни, оглядывая его взъерошенные волосы и выбившуюся рубашку.

— У меня для тебя подарок, — сказал Уилл, сунув ему в руки ружье. — Без обмана.

Развернулся и, прежде чем Берни успел ответить, прыгнул в грузовик и помчался к дому Смеющихся Собак.

Линда Смеющаяся Собака, увидев его, нахмурилась и замахала руками, пытаясь отогнать запах виски.

— Входи, Уилл, — пригласила она. — Давай налью тебе кофе.

— Не надо кофе, — ответил Уилл. — У меня для тебя подарок. — Он протянул ей кожаную куртку. — Представь, сколько еще детей сможет отходить зиму в этой куртке. Она твоя. Делай с ней все, что пожелаешь.

Райделл Два Кулака наотрез отказался брать грузовик, и тогда Уилл уселся на пень перед его хижиной и кричал, как ребенок, пока не придумал, как поступить. Он обогнул дом, подошел к старой узловатой сосне, где Райделл и Марджори привязывали свою собачонку, и прицепил ключи к ошейнику, даже не потревожив пса.

И обряд сработал, Уилл начал это ощущать. Он бежал через лес к хижине Джозефа Стоящего на Солнце, чувствуя себя намного свободнее, чем несколько месяцев назад. На бегу он сорвал с себя куртку, оставил свою шапку на веревке для сушки белья, сапоги перед чьим-то домом. Отдал свою рубашку маленькой девочке, которая тянула ведро с водой к родительскому дому.

К тому времени, как Уилл добежал до хижины Джозефа, на нем остались только джинсы и белье. Он дрожал, но решил, что просто мало выпил, раз до сих пор чувствует холод. Он постеснялся постучать в дверь, чтобы отдать шаману последнее, поэтому разделся донага, сложил все аккуратной стопкой и оставил перед дверью.

Он побежал, куда глаза глядели. Его ноги кровоточили, потому что он наступал на чертополох и сосновые шишки, но Уилл продолжал бежать. Он был животным. Примитивным созданием. У него не было ни мыслей, ни чувств. Он подбежал к холму, запрокинул голову и закричал от боли.

У него осталось одно, что он еще мог отдать. Оно ничего не стоило, но все же… Уилл выкрикивал эти слова на английском и на лакота, всхлипывая и царапая собственную плоть, чтобы помнить, как больно оставаться здесь, когда она ушла.

— Imacu yo, — молил он духов. — Возьмите меня!

Дата добавления: 2015-08-02