Изолятор и первые урки.

Ночью меня привезли в ИВС, там забрали очки, шнурки, дали какой-то скрученный проссаный матрац, посадили в хату. Там три шконаря деревянных стоят, параша в углу, умывальник, на стенах бетонная шуба, пол из старых досок. Под потолком дырка в стене, закрытая оргстеклом. Оно все мутное, в паутине, плесени, по сути, - крысиная нора. Над роботом (дверь с глазком и кормушкой) горит тусклая лампочка. Сразу в голове вспыхнуло слово «темница». Вспыхнуло серой тьмой… Кроме меня нет никого, нормально. Спать охота, глаза слезятся, очков нет, компа нет, читать нечего… Ладно, лег спать.

Утром опять на допрос повезли. Отказался от дачи показаний. Пообщался с адвокатшей, говорит:

- Ты не будь ребенком, не надо поддаваться здесь на провокации. Тут ты не в интернете, и не интервью журналистам даешь. Они здесь все, что ты скажешь, используют против тебя.

- Понял, не вопрос, буду молчать.

На допросе говорю, что не буду с ними разговаривать, пока не предоставят экспертизу моих высказываний. Взял 51 статью и отказался от дачи показаний и сотрудничества со следствием.

Отвезли меня назад в ИВС. Смотрю, там уже сидит то ли Юра Расписной, то ли Витя Расписной, - отброс какой-то. Видно, что сидел всю жизнь, - все пальцы в перстнях, вся спина в куполах, грудь в иконах – все, что только можно, звезды и воровские и мусорские – пересидок, жженкой татуированный.

- О, братуха, а ты чё? За что?

Думаю: «Этому-то можно подрассказать, заагитировать его». Я, за последние несколько лет, общался только с правыми, все разговоры были только об этом. Вся моя деятельность заключалась в том, чтобы вести пропаганду. Начинаю тележить про национал-социализм, про то, как гастарбайтеры занимают рабочие места, про социальную справедливость.

- О! А чем занимаешься-то?

Я начал рассказывать и про ролики, про интернет, про организации - конкретно грузить. Вроде бы ничего секретного, а смотрю - у него глаза загораются.

- Ух-ты, нифига! А расскажи еще чего-нибудь.

Разговариваю с ним, потом спрашиваю:

- А ты за что сидишь?

- А я колеса своровал. Дочка должна привезти пять тысяч долларов, меня сейчас выпустят отсюда.

Приводят второго такого же, Мишу Расписного, в татуировках до пяток.

- О! Здорово, братуха! Здорово, братуха! А ты чего? Ни за что посадили парня, у тебя даже татух нету. Не сидевший, что ли?

- Не, не сидевший.

- О, а чё? О, а за что посадили?... Ух, за русских посадили? О, а я сам русский. Да, ты сидеть будешь охуительно... Все нормально... Да, ты понимаешь, мы и сами за тебя...

Я опять пропаганду по-новой рассказывать, политику партии, национал-социализм, социальные лифты, справедливость, свобода. Они сидят, слушают, головами кивают. Я потом только понял, что это самые дешевые наседки ИВСовские. Которые первоходам на уши садятся, что-нибудь подрасскажут, а потом уши греют…

Меня они просветили про тюрьму, более-менее объяснили порядки, обычаи, - как хата выглядит, как заходить, как здороваться с пацанами, чего делать нельзя, что делать можно, о чем можно говорить, о чем нельзя говорить. В принципе, мне это особо не пригодилось, но тем не менее какое-то представление получил.

Вызывают меня, - адвокатша пришла, Елена. Выхожу к ней, меня сажают за столик напротив. Мы вдвоем в каком-то задрипанном кабинете со стенами, оклеенными пленкой «под дерево», с несгораемым шкафом в углу, с протертым линолеумом, столом и парой стульев. Она принесла мне, как сейчас помню, жареное мясо, килограмма полтора. Грамм семьсот я смог съесть, потому что оно без гарнира было. Запивал томатным соком. Такой довольный, дня полтора, наверное, не ел ничего. Она дает газету «Коммерсант», - посмотри, - там фотка моя здоровая, биография написана левая, часть, конечно, правда, но в основном наврали, оклеветали и ошельмовали меня. Объяснила мне, что сидеть мне полюбому придется несколько дней, - до десяти суток. Думаю: «Фигня! Посижу!»

Привели опять в камеру. Пришел поевший, можно и поспать. Перечитал, что в газете написали и лег. Поспал часа два, меня будят. «Выходи!» Выхожу в комнату досмотров, смотрю какая-то тетка с видеокамерой стоит. Думаю: «Ну, что еще надо?!»

- Скажите, а что бы Вы сделали, если бы пришли к власти?

«Вообще, что ли дура? - думаю я, - я еще сплю, ни пса не вижу без очков, ничего не соображаю. Что бы я сделал, если бы пришел к власти!?»

- Запретил бы, в первую очередь, жирным коровам с видеокамерами приставать к людям.

- Ой, ну, а если серьезно?

- Если серьезно, запретил бы продавать наркотики, сигареты, алкоголь и повысил бы пенсии.

Что я еще скажу для оперативной съемки, я и так в мусарне уже нахожусь!?

- Расскажите о своих политических взглядах.

- Не расскажу.

- А кого Вы считаете образцом идеального политика?

«Да, что тебе надо?! Прям ты не знаешь, что Гитлера!?»

- Александра Лукашенко.

- Скажите, а почему вас забрали? Статья странная – не разбой, не наркотики…

- Это потому, что я не наркоман и не разбойник. Я общественно-политический деятель.- А сам стою в голубых джинсах, в майке с орлом и в гриндах без шнурков. На деятеля похож даже меньше, чем на скрипача.

В общем, ответы беспонтовые, просто издеваюсь над ней.

- Ну, ладно, - заключает она.

Все, меня уводят. Пришел, опять лег. Решили меня в СМИ раскрутить, если еще и сюда видеокамеру пропустили, привели тетку какую-то. Полюбому хотят «героя» из меня делать. Только странно – «герой» то живой! Я сейчас выйду, буду дальше НСО раскручивать. Кому надо меня пиарить?! Я же понимаю, что человек, который отсидел хотя бы трое суток, - он уже Герой. Выходит: «Я! Сидел в ИВСе! Я голодал! Я страдал за народ!» «Мученик! Он отсидел! Нихуя!!!». Трое суток отсидеть, — это уже круто! Нормально, а я сейчас десять отсижу. Чем дольше сижу, тем больше правды было в моих словах. Вроде, все к лучшему, нормально складывается. Любой оппозиционер мечтает немного отсидеть. Да чтоб об этом написали. А тут - аж телевидение!

Шесть дней я просидел в этом ИВС. На четвертый или на третий день меня повезли в суд. Быстренько арестовали на два месяца. Опера там что-то сказали судье, так он даже не уходил на совещание с самим собой, а просто сразу: «Арест на два месяца». Меня тут же и увели.

На шестой день открывается кормушка: «Собирайся! Выходи!» Сдал матрац, что-то мне подписали, вернули очки, обыскали еще раз, раздели, присел, - чтобы в жопе спрятано ничего не было, - мент жопу осмотрел внимательно. Я не знаю, какие у него на этой ужасной работе моральные травмы были получены. Меня опять одели, поставили штамп, что я убыл из ИВС, какую-то квитанцию дали на оплату услуг и изъятие у меня каких-то вещей, которую я,естественно, вскоре потерял.

Единственный плюс, когда следаки прокурорские меня допрашивали, Елена потребовала предоставить время для конфиденциальной беседы с подзащитным. Нас отвели в другую комнату, посадили на какое-то кресло. Ко мне наручником был пристегнут конвойный. Она попросила:

- Уберите его! Нам положена конфиденциальность!

- Не положено!

- В законе написано, что с адвокатом, защитником может быть конфиденциальный разговор. Это значит без сотрудников.

- Ну, нам ничего по этому поводу не сказали. Мы конвойные, мы его отпустить не можем. Мы спецконвой, будете при нас разговаривать.

Я ей, какие надо, для своих соратников распоряжения передал, она дала мне салфетку:

- Вот, слезы-сопли вытирать, вот тебе супрастин, капли в глаза, капли в нос. Спрячь.

Салфетку я в карман убрал.

Дата добавления: 2015-08-10