Предварительное благословение

"Чувствуете? Здесь даже воздух - другой..."

А.Тарковский "СТАЛКЕР"

"Сигарета в руках, чай - на столе, эта схема проста. И больше нет ничего, все находится в нас..."

В.Цой

Во второй половине дня на небо медленно наползла черная туча, и пошел теплый тяжелый дождь. Я спрятался от него внизу - под нависавшими над плитой камнями белого обрыва. Большие капли отвесно падали в гладкое неподвижное море, и его поверхность покрылась дрожащей сеткой испещренных мгновенным жемчугом серых кругов. Потоки дождевой воды смывали с обрывов глину и мел. Длинные языки цветной мути вытянулись далеко в море и, причудливо извиваясь, медленно поползли на север вдоль берега, гонимые едва заметным течением.

Когда дождь закончился, я, то и дело срываясь и зависая без опоры на мокрой веревке, взобрался наверх. Обломки самолета больше не дымились.

Следующее утро снова было солнечным. Я высушил палатку и немного подмокшие вещи, собрал рюкзак и двинулся в свой обычный путь по побережью.

После того, как ушел Мастер Чу, все шло своим чередом, и ничего особенного со мной больше не приключилось. Через месяц я вернулся в Киев, а потом наступила осень, и жизнь вновь потекла своим чередом - дела в институте и в бассейне, тренировки в зале у Альберта Филимоновича, бытовые мелочи и неурядицы, маленькие радости семейной жизни, редкие склоки, транспортная толчея в часы пик... Дети росли, жена ходила на работу... Одним словом, все, как всегда.

Я так и не смог окончательно определиться в своем отношении к Мастеру Чу. Он явно что-то со мной сделал, я ощущал в себе очень тонкие неуловимые изменения, но не понимал, что именно они затрагивают в моем существе. Отголоски их я встречал в своих снах, время от времени нечто вдруг прорывалось сквозь пелену нормального восприятия во время тренировок, вызывая в сознании потоки странных образов, иногда в транспорте в голову вдруг начинали лезть стихи и видения непонятных геометрических картин, чего раньше со мной не случалось. Однако, пока все это никак не влияло на мою повседневную жизнь, я решил не акцентировать внимание на новых аспектах восприятия, так как все равно не знал, что с ними делать. Встретиться же с Мастером Чу раньше, чем следующим летом, у меня не было никакой возможности, ибо я не имел ни малейшего понятия о том, кто он в этой жизни, где живет, ни даже о том, как его здесь зовут.

Постепенно я вспомнил многое о той далекой жизни, видения из которой он вызвал во мне в тот день, когда упал самолет. Мне даже удалось не только в точности восстановить в памяти форму двух одинаковых мечей, которыми пользовался я, и огромного меча, принадлежавшего Мастеру Чу, но и вспомнить многие приемы работы с этими видами оружия. Я вспомнил смерть Мастера Чу и свою собственную гибель. Несколько лет мы с ним скитались по диким бескрайним равнинам плоскогорья. Я вроде бы помнил, что он чему-то учил меня, но чему именно - этого я вспомнить так и не сумел. Потом мы отправились на юг - к большим хребтам, пересекли их и стали наемными воинами одного из горных властителей. Кажется, Мастер Чу говорил, что фактическая война - необходимый этап тренировки или что-то в этом роде, точно я тоже не помню. Еще он говорил, что подобного рода занятие позволяет воину достойно уйти, выбрав подходящий момент. И он погиб, пронзенный стрелой в одном из сражений бесконечной и на редкость дурацкой междоусобной свары.

Со временем туманные образы и отрывочные видения выстроились в более-менее стройный ряд. В нем нашли свое место и многие из моих детских снов, которые всю жизнь манили меня чем-то заключенным в них НАСТОЯЩИМ, но которых я до этого боялся, так как не мог понять, откуда они приходят. Долгий путь на Восток и путешествие на Запад в конце концов составили хронологически связную последовательность, и в одну из ночей я увидел, как сверкнул надо мной меч Великого Магистра. Он освободил меня от той затянувшейся жизни в одиночестве. Хотя сам Магистр полагал, что мстит мне за то, что я, отказавшийся от войны с оружием в руках, с помощью только лишь слов лишил его практически неограниченной власти, необратимо разрушив один из самых могущественных орденов и уничтожив почти всю силу древнего клана магов, бывшего сердцевиной этой тайной организации.

Потом были еще и еще жизни, и каждая из них каким-то непостижимым образом сводила меня с Мастером Чу, и мы шли с ним бок о бок, переходя из века в век, из страны в страну, с континента на континент. Со временем я настолько привык созерцать сны о прошлом и будущем, что к весне Мастер Чу, которого я видел всего-то в течение нескольких дней, стал для меня самым близким после жены и детей человеком в этой жизни на этой земле. С Томой - моей женой - все тоже оказалось не так просто, но это - отдельная история, не менее древняя и захватывающая, чем история моих взаимоотношений с Мастером Чу.

А в начале марта то, что подспудно накапливалось в сознании, вдруг оформилось в странный всплеск неизвестной Силы, вихрем закружившейся вокруг. Она разом избавила меня от многих препятствий в этой жизни, буквально в считанные недели устранив из сферы моего существования нескольких человек, которые создавали для меня некоторые неудобства. Один попал в автокатастрофу, другому прострелили легкое, третий вывалился из чердачного окна, когда ремонтировал телеантенну, четвертый... Я пытался убедить себя, что все это - случайные стечения обстоятельств, и что я тут вовсе даже ни при чем, но это очень плохо у меня получалось...

Как-то в четверг я попытался задать несколько связанных со всем этим вопросов Альберту Филимоновичу. Он странно взглянул на меня, но ничего не ответил. А в очередное воскресенье попросил остаться в зале после тренировки.

- Почему ты об этом спрашивал? - спросил он, имея в виду вопросы, которые я задавал ему в четверг. - С тобой что-то происходит, и ты не знаешь - что?

Будучи более не в силах носить все в себе, я принялся быстро и довольно сбивчиво рассказывать ему о своей летней встрече с Мастером Чу. Альберт Филимонович слушал очень внимательно. Я был несказанно удивлен тем, что он ни разу меня не перебил, и даже столь характерная для него ироничная усмешка не появилась на его лице ни в одном из эпизодов моего рассказа. Более того, чем дальше я рассказывал, тем задумчивее делался его взгляд. Когда я закончил, Альберт Филимонович неожиданно произнес:

- И все-таки, Миша, ты - дятел...

- Чего это?..

- Так нелепо прохлопать ушами единственного в мире человека, который способен тебе помочь... Ей-Богу, только ты на такое способен!..

- Ну почему - прохлопать?! Последнее лето, что ли? Он там каждый год околачивается... Ну, этим летом сглупил - следующим наверстаю...

- Ничего ты не наверстаешь... Он тоже всего лишь человек, и для него трамваи по улицам ходят, машины ездят и самолеты не всегда долетают до места назначения точно так же, как и для всех остальных. И потом, здесь никогда ничего нельзя наверстать. То, что упущено, упущено раз и навсегда...

- Вы хотите сказать, что я потерял то время, в течение которого он жил в моей бухте?

- Нет. Такой вещи, как потерянное время, здесь тоже не существует. Все, что происходит в этом мире, происходит именно тогда и так, когда и как должно происходить. Так, как не может не происходить...

- Тогда я вообще ничего не понимаю. Потерять время невозможно, но и наверстать упущенное - тоже...

- Несколько минут назад ты сам рассказывал, как он отзывался о логике, по законам которой устроена игра, именуемая жизнью... С точки зрения формальной логики - логики рассудка - реальная логика жизни абсурдна, ибо в ней нет такой парадигмы взаимного исключения, как "или да, или нет"... Есть только "и да, и нет"... Или "ни да, ни нет"... А еще - "ни да, ни нет, потому что и да, и нет"... Ты не можешь потерять время, ибо каждое мгновение, которое ты, как тебе кажется, теряешь, каким-то образом изменяет твое сознание, подготавливая его к предстоящим ему в дальнейшем шагам... Однако, пытаясь наверстать упущенное, ты осуществляешь совсем другие действия... Даже если они абсолютно идентичны тем, которые ты мог совершить раньше, но не совершил, они - другие... В других условиях, в другом времени... В другом состоянии твоего сознания...

Он помолчал немного, а потом задумчиво произнес:

- В другом состоянии сознания - вот главное отличие... В каждое последующее мгновение нашей жизни мы - другие и потому не можем сделать то, что сделали бы минутой раньше. Так что в этот раз ты все-таки прохлопал ушами свой шанс...

- Но я думал, что он - шизик!

- Ну что ты врешь? Теперь-то - зачем? А даже если в этом воплощении он - шизик, то что?

- Но ведь вы сами, ну, когда экстрасенс какой-нибудь там приходит, или раджа-йог из Фастова, ну, в общем, вы же... Вы же их посылаете... э-э, туда...

- Во-первых, посылаю не всех, а только тех, кто безнадежен... Таких, правда, среди подобного рода публики - подавляющее большинство, однако это - совсем другое дело... Ведь за тем человеком - как ты сказал - Мастером Чу? - за ним реально стоит Сила! Я не видел его ни разу, только вот сейчас от тебя услышал, но и то почувствовал!.. Это - НАСТОЯЩЕЕ!.. НАСТОЯЩЕЕ встречается крайне редко, согласен, но когда ОНО попадается тебе на пути - просто-напросто глупо от НЕГО отворачиваться...

- Но не всегда ведь удается распознать НАСТОЯЩЕЕ...

- Не ври. НАСТОЯЩЕЕ очевидно. Оно несет в себе Силу, и это невозможно не почувствовать... В большинстве своем при встрече с НАСТОЯЩИМ обычные люди пугаются и делают вид, что не узнали ЕГО. Потому твоя реакция была совершенно естественной. Для того, чтобы суметь впустить в свою жизнь Силу, человек должен быть сильным сам. С другой стороны, жизнь без осознания Силы - это еще не жизнь, а только возможность начать жить. Помнишь, у Цоя: "Ты должен быть сильным, иначе зачем тебе быть?" Даже не жить, а всего лишь быть... Большинство людей так никогда и не решается воспользоваться своим шансом... Это - нормально: естественный отбор. Но тот, кто намерен быть сильным, должен быть НАСТОЯЩИМ, иметь внутри некоторый стержень, сердцевину самого главного, на которую нанизаны все составляющие его существа. И того, в ком это есть, ты узнаешь всегда с первого взгляда...

- На лбу у него, что ли, написано?

- Не на лбу - в глазах...

- То есть?

- У большинства из нас глаза плоские, словно нарисованные гуашью на картонке. Мы прячемся за своими глазами. А у этих - они прозрачные, сквозь них видна немыслимая глубина. Глаза того, кто есть Сила, как бы светятся собственным светом... Вернее, того, кто знает, что он - Сила... Ибо в действительности Сила - это каждый из нас... Большинство просто предпочитает об этом не знать... Но это уже вопрос свободы выбора. А ты - дятел...

- Ничего я не дятел, я просто обыкновенный человек.

- Все - обыкновенные люди. И твой Мастер Чу - тоже... Но дело в том, что Сила - одна из составляющих человеческой обыкновенности... Единственная, которая может иметь хоть какое-то значение... И если осознание Силы вошло в твою жизнь, ты не можешь отворачиваться от того, КТО ты есть. Попытавшись это сделать, ты неминуемо погибнешь... Хороший ты или плохой, темный или светлый - не имеет значения, ибо все это - частные нюансы иллюзии отделенности. Ты - Сила, вот что главное. А для того, чтобы с таким собою совладать, тебе необходимо ЗНАНИЕ. И тот человек, которого ты встретил летом среди скал и пустынных холмов - единственный, кто может тебя научить...

Альберт Филимонович вдруг умолк.

- Нет, не научить... - продолжил он через несколько секунд, в течение которых хранил напряженное молчание, неподвижно уставившись в крашеные доски пола. - Он может помочь тебе добыть из глубин темной - то есть недоступной твоему собственному восприятию - части твоего существа то ЗНАНИЕ, которое в ней скрыто. Которое там уже есть... Которое находится там всегда...

- Но почему - единственный? Разве вы не...

- Я не могу... Только он. Потому что, в силу тысячелетиями складывавшихся обстоятельств, ни ты, ни он не обладаете отдельным ЗНАНИЕМ. Оно у вас ОДНО. И только вместе вы можете в полной мере добыть его, уложить в рабочей части сознания, развернуть и сделать активным. Лишь после того, как это будет сделано, каждый из вас сможет увидеть, чего недостает именно ему, и решить, в каком направлении двигаться дальше... Ты нужен ему настолько же, насколько он - тебе... Не имеет значения, кто кого будет учить... Это - не более чем алгоритм совместной работы... Но работа эта может быть только совместной...

И я понял, что летом должен во что бы то ни стало отыскать Мастера Чу среди белых скал на краю раскаленной южным солнцем пустынной холмистой степи. Я знал, что непременно найду его там. Если только успею туда попасть, ибо однажды возникшее в моей жизни ЭТО неуловимым ударом вдруг полностью изменило характер моего восприятия, поменяв местами явь и сновидение...

Было воскресенье - самый трудный для меня день: три тренировки подряд, две в бассейне в качестве тренера, и одна - в зале у Альберта Филимоновича. Поэтому я не пошел домой сразу, а решил немного послоняться по мартовским улицам. Иногда бывает занятно понаблюдать за тем, как в серо-оранжевом с голубизной в тенях мареве монотонно копошится издерганный неурядицами долгой зимы отравленный радиоактивным катаклизмом огромный полусонный древний город.

Я вышел на улицу, перешел через дорогу и не торопясь побрел мимо церкви сквозь тесное междузаборное пространство закоулка, некруто всползавшего на густо утыканный частным сектором бугор.

Наверху был пустырь с лестницей, оттуда открывался изумительно эффектный вид на автостанцию посреди широченной площади, ветвящиеся рельсы Киева-товарного, серую громаду железнодорожного вокзала и бурые дырявые градирни старой привокзальной ТЭЦ. Все это были как бы узлы композиции, заплеванной множеством мелких деталей, среди которых выделялись маячившие в некотором отдалении грязновато-белесые бетонные столбы жилых домов на Соломенке, ступеньки старого города на холмах за железной дорогой, прямо внизу под пустырем - кварталы похожих на курятники частных трущоб на изъеденном оврагами склоне Байковой горы, и раскинувшаяся вокруг промзона. Она обильно дышала на сотоподобные уступчатые дворы испарениями и испражнениями технологических процессов даже во второй половине выходного дня. Еще в этой воскресной композиции присутствовали приглушенный транспортный гул на проспекте внизу справа, стук колес и гудки локомотивов под мостом, по которому, озабоченно подвывая, торопились проскочить светофор облупленные троллейбусы, и НЕЧТО - громадное, прозрачное, неуловимое и пронзительно НАСТОЯЩЕЕ. Из немыслимых далей Бесконечности ОНО подступало со всех сторон, повсюду проникало и заполняло собою самую глубинно-сущностную нутрь всего, и все было словно вплавлено в НЕГО, пронизано ИМ и с НИМ перемешано. Это НЕЧТО пульсировало в пространстве - величественно, медленно, мягко и вместе с тем как-то угрожающе, и оттого вписанная в это пространство картина мира делалась целостной и беспощадно точной. НЕЧТО содержало в себе и являло собою смысл, сущность и истинное значение всей огромной кутерьмы с ее трубами, дымами и градирнями, кислыми серыми клочьями ноздреватого снега, набухающими почками, холодными рельсами, черными поездами, обвисшей колючей проволокой над бетонным заводским забором, визгом бледных раскормленных дешевой вермишелью и радиоактивной картошкой дебильноватых детей возле мусоросборника и буро-зеленого рифленого гаража во дворе рабочего общежития... Опасного вида юноши матерно сидели вареными задницами на газетах, постеленных поверх толстой ржавой трубы, и вяло млели от плано-пьяноватого безделья... И было еще колоссальное сонное множество кого-то и чего-то, и было сквозьоблачное Солнце, и оно пронзало белыми косыми лучами призрачное НЕЧТО и равнодушно ласкало невыразительным мартовским теплом всех нас - загнавших себя в какой-то немыслимый угол, где нет ничего, кроме накопившихся за тысячи лет гигантских куч нашего собственного дерьма и бездарной суеты, которую мы по странному недоразумению привыкли называть жизнью...

И вдруг я остро ощутил, насколько основательно все мы были, есть и будем здесь...

Мы можем сколько угодно обставлять себя и пичкать своих детей разноцветной вылизанной пластмассой, можем, наоборот, скрываться в горах, лесах и прочих дебрях, можем прятаться за благовидными предлогами решения архисложных философских, научных или эстетических задач, можем делать безумные деньги тысячами разных способов или не делать их вовсе и, виня в своих страданиях всех и вся, прозябать в нищете, но все это копошение, топтание, бухтение, бубнение и черт еще знает что соотносится с истинным ДВИЖЕНИЕМ примерно так же, как шевеление волос на голове ветром соотносится с процессом их роста. Это подобно волнам на поверхности океана - невозмутимо могучего и непостижимо загадочного в своей противоречивости безысходной войны и абсолютной гармонии законов и правил, не допускающих никаких исключений. В то же время волосы, лишенные доступа свежего воздуха, неминуемо начинают выпадать, а волны на поверхности океана есть не что иное, как индикация в режиме текущего времени множества явлений и процессов, которыми формируются глобальные течения, и, таким образом, оказываются фундаментальные воздействия на законы и правила, по которым живет и пульсирует океан. И кто сумеет разобраться, где здесь курица, а где - яйцо?

Неожиданно понимание простого факта молнией пронзило все мое существо: в этих кучах дерьма, в мутном хламе нашей повседневности, в тщетности попыток избежать расплаты за глупость, мерзость и свинство кого-то другого где-то далеко или рядом, сейчас или давно - кого-то, о существовании которого вне или внутри нас мы сплошь и рядом не имеем ни малейшего понятия, в бездарной манере нашего коллективного или, если хотите, стадного прозябания - не проклятие наше, но благословение... Предварительное благословение как потенциальная возможность... Ведь во всем том, что мы обреченно зовем жизнью, и что, независимо от интенсивности наших тщетных попыток расписать его лубочными колерами западного комфорта или позы "назад к природе", остается неизменно неприглядным на цвет, запах и вкус, скрыт наш единственный шанс вырваться из фатального угла. Да и сам угол - не более чем тренировочный антураж, заставляющий нас предпринимать попытки. Однако выход - вовсе не там, где в силу привычки ограничивать себя условно приемлемым склонно искать его подавляющее большинство одних из нас, сгребая дерьмо в огромные кучи и подминая их под себя в безрезультатных потугах приподняться над головами ближних и бросить хотя бы один-единственный взгляд "туда". Безрезультатных - потому что в самый-самый тот заветный миг, когда все уже вроде бы сложилось как нельзя лучше, и можно, привстав на цыпочки, оторвать, наконец-то, взгляд от въевшегося за десятилетия в душу дерьма и поднять голову, куча начинает расползаться и растекаться, потому как вокруг - тысячи и тысячи таких же безжалостно гребущих... И счастливчик медленно съезжает или смачно шлепается обратно в вонючие камуфляжные цвета, чтобы в который раз начать все сначала.

Я почувствовал - очень явственно и однозначно - что выход из этого придуманного нами для себя угла есть, причем находится он всегда здесь и сейчас, но раскрывается внутрь каждого из нас и ведет в некое качественно иное состояние пространства. МЫ ВСЕГДА И ВЕЗДЕ НОСИМ С СОБОЮ СВОЙ ШАНС И МОЖЕМ РЕАЛИЗОВАТЬ ЕГО В ЛЮБОЕ МГНОВЕНИЕ. Для этого нам достаточно лишь осознать свою самую непосредственную причастность к тому огромному призрачному НЕЧТО, которое, собственно, и составляет основу всех форм, и кроме которого, в общем-то, ничего и нет, и материя которого столь бесконечно разнообразна и тонка в пределе, что никакими органами чувств, кроме неизмеримой глубины чего-то главного в нашем существе, что само по себе тождественно этому НЕЧТО, мы не в состоянии воспринять и ощутить то, что не может быть ни названо, ни описано, ни определено, но что является единственным доподлинно реальным фактом Бытия, единственной изначально и окончательно непреложной Истиной. И путь к Ней существует, он всегда с нами, всегда в нас, здесь и сейчас, в этом мире, который каждым поворотом коллизий своего существования предлагает нам вполне однозначные подсказки...

Дата добавления: 2015-07-20