Императрица

«Се, раба Господня; да будет мне по слову Твоему». Лк.1:38

Дорогой неизвестный друг,
Третий Аркан, Императрица, есть Аркан священной, сакральной магии.
Существуют всего три вида магии: священная — та, в которой маг является орудием божественной силы; персональная — та, в которой он и есть сам источник магического действия; и, наконец, колдовство, — магия, в которой маг становится орудием стихийных либо иных подсознательных сил. Именно к священной, или божественной магии относится учение Третьего Аркана — в том смысле, на который указывает его расположение между Арканами Вторым и Четвертым, а также сам контекст соответствующего изображения на карте.
Любая магия, включая колдовство, есть практическая реализация следующего: тонкое правит грубым: сила — материей; сознание — силой; и, наконец, сверхсознание, или Божественное, — сознанием. Именно это последнее соотношение властных уровней символизирует Императрица. Ее корона, скипетр и щит (или герб) суть три орудия осуществления этой власти. Венчающая голову корона указывает на власть Божественного над сознанием; правая рука (зеркально), в которой скипетр, увенчанный укрепленным на золотом шаре крестом, представляет власть сознания над силой; левая же рука, в которой щит с изображением орла, означает власть энергии над материей, или власть духовного над материальным.
Корона указывает на божественное освящение магии. Только та магия, которая увенчана свыше, не является узурпацией власти. Благодаря венцу она обретает законность. Скипетр — это магическая мощь, магическая власть, которой благодаря ему наделена Императрица. Щит с изображением орла указывает точку приложения, цель этой магической мощи; это ее эмблема и ее девиз, гласящий: «Освобождение ради вознесения». Наконец, непоколебимый трон, на котором восседает Императрица, символизирует неоспоримое и неприкосновенное место, которое принадлежит магии в жизни духовной, психической и природной, — что и подтверждается божественным освящением, или короной, реальностью ее власти, или скипетром, а также тем, что она имеет своей целью, указанной гербом на щите. Такова роль магии в мире.
Рассмотрим теперь более тщательно атрибуты Императрицы — корону, скипетр, щит (или герб) и трон, понимая их как символы божественного права, власти, цели и роли магии.
Прежде всего, в отличие от Верховной Жрицы, Императрица увенчана короной, а не тиарой: у короны не три, а два яруса. Это значит, что достоинство или функции, которые эта корона символизирует или которыми наделяет, относятся к двум сферам, двум аспектам приложения. Верховная Жрица, олицетворяющая Гнозис, увенчана тиарой, поскольку ее задача — нести через три плана откровение, или «книгу», т. е. традицию. Магию же венчает корона, поскольку ее задачей является сублимация Природы, как это символизирует щит (или герб) в руках Императрицы с изображением парящего орла, в отличие от книги в руках Верховной Жрицы.
Жозефен Пеладан дал в книге «Как стать магом», пожалуй, идеальное определение магии как «искусства сублимации человека» (103: р. 135). Именно таков точный смысл символа (или цели) магии, если под «сублимацией человека» понимать человеческую природу. Пеладан глубоко проник в смысл этой символизирующей магию эмблемы — щит с изображением парящего орла: свидетельством тому являются все его труды, которые в совокупности представляют захватывающий полет мысли, — которые и как единое целое, и каждый порознь устремлены к идеалу сублимации человеческой природы. Недаром Пеладан своей эмблемой избрал символ магии: парящего орла. Не на этот ли символ, призывающий «бросить на ветер орлов своих желаний», — ибо счастье, «возвышенное до идеала, свободное от негативных аспектов человеческой личности и мира вещей... является единственным этого мира торжеством» (105: р. 112), — следует взирать непрестанно? В сущности, этот же символ — щит с орлом — подразумевается и в том определении магии, которое дал Папюс: «применение концентрированной человеческой воли с целью ускорить эволюцию жизненных сил природы» (102: р. 10).
Этому определению предпослано иное:
«Магия есть наука любви» (102: р. 2).
Стало быть, именно эту «ускоренную эволюцию жизненных сил Природы» и символизирует орел на щите Императрицы; «наука ЛЮБВИ» — это скипетр Императрицы, представляющий собою средство, которым достигается цель магии.
Таким образом, если щит означает «что?» магии, скипетр — ее «как?», то корона здесь означает «по какому праву?».
Хотя магия уже не фигурирует в уголовных кодексах нашего времени, проблема ее легитимности, ее законности по-прежнему сохраняется в виде проблем морали, теологии и медицины. Сегодня, как и в прошлом, человек задается вопросом — есть ли нравственное оправдание стремлению (не говоря уже об осуществлении на практике) к тому исключительному могуществу, которое наделяет властью над себе подобными; не является ли такого рода домогательство симптомом и следствием тщеславия, т. е. как оно вообще совместимо с той ролью, которую все искренно верующие христиане отводят Божьей благодати (независимо от ее понимания, — является ли она нам непосредственно или благодаря посредничеству Ангелов-хранителей и святых — слуг Господних)? Наконец, можно спросить, не является ли подобное домогательство свидетельством некоей патологии, т. е. чем-то противным человеческой природе, противоречащим основам религии и метафизики, а в конечном итоге — угрожающим тем пределам, до которых можно безнаказанно дойти на пути к Неведомому.
Все эти сомнения и возражения вполне обоснованны. Следовательно, дело не в том, чтобы их опровергнуть, а в том, чтобы узнать, существует ли такая магия, которая была бы свободна от подобных обвинений, — иными словами, существует ли магия законная с моральной, религиозной и медицинской точек зрения.
В качестве исходного аргумента возьмем следующие слова из Нового Завета:
«Случилось же, что Петр, обходя всех, пришел и к святым, живущим в Лидде; Там нашел он одного человека именем Енея, который восемь уже лет лежал в постели в расслаблении. Петр сказал ему: Еней! исцеляет тебя Иисус Христос; встань с постели твоей. И он тотчас встал». (Деян. 9:32—34).
Вот духовный акт исцеления, «законность» которого несомненна: с точки зрения морали — это акт чистейшего милосердия; с точки зрения религии — исцеление свершилось во имя Иисуса Христа, а не во имя самого Петра; с точки зрения медицины — это полное излечение, безвредное для физического либо психического здоровья, в отличие от множества случаев исцеления с помощью знахарей. Фактором, устанавливающим неоспоримую законность исцеления Енея, является, во-первых, цель деяния Петра: вернуть способность к передвижению тому, кто был ее лишен; во-вторых, — это средство, с помощью которого было совершено исцеление: слово, природа которого — сущность Иисуса Христа[1]; и в-третьих, — это сам источник деяния: «Исцеляет тебя Иисус Христос!»
Здесь — три составляющих священной магии, благодаря которым она приобретает законность и в которых легко распознать три атрибута Императрицы — корону, скипетр и эмблему. Ибо придать движение недвижимому есть акт освобождения, символизируемый орлом на щите; совершить исцеление посредством лишь произнесенного слова означает ввести в действие скипетр, увенчанный крестом; совершить его во имя Иисуса Христа означает увенчать исцеление божественной силой.
Могут возразить, что исцеление Енея не имеет никакого отношения к магии: это чудо, т. е. деяние Господа, и человек здесь ничто.
Значит, апостол Петр находился там напрасно? Тогда зачем все же именно он приходит к Енею? Почему божественный акт исцеления не совершен Самим Богом, без посредничества Петра?
Нет, Петр находился там не напрасно. Именно его присутствие и его голос были необходимы для того, чтобы исцеление могло состояться. Как это понимать?
Очерченная здесь проблема заслуживает глубоких размышлений, ибо в ней заключается главное таинство христианской религии, — таинство Воплощения. В самом деле, с какой стати Логос, Сын Божий, воплощается и становится Богочеловеком, цель Которого — свершение высочайшего деяния божественной магии — искупление грехов человеческих?
Ради того, чтобы унизить, смирить Себя? Но, будучи Богом, Он был само смирение. Ради того, чтобы разделить судьбу, предначертанную человеку: рождение человека, его жизнь и смерть? Но Господь, Который есть любовь, разделял, разделяет и неизменно будет разделять судьбу человека, — Он мерзнет со всеми сирыми, Он страдает со всеми страждущими и испытывает агонию со всеми, кто умирает. Вам, может быть, известно, что в монастырях Ближнего Востока в те времена, когда сердца еще учащенно бились в сознании Присутствия Бога, в качестве бальзама от любых бед и страданий учили произносить такие слова: «Слава Твоему долготерпению, Господи!»
Нет, Искупление грехов человеческих, как акт любви, требует полного в любви же единения двух волеизъявлений, несмешиваемых и свободных, — воли божественной и воли человеческой. Тайна Богочеловека — вот ключ божественной магии, важнейшее условие искупления грехов человеческих, — что и составляет в божественной магии такое деяние, которое сравнимо лишь с сотворением мира.
Таким образом, чудотворство требует единения двух волеизъявлений. Чудеса не суть проявления всемогущей предопределяющей воли, но происходят благодаря новому могуществу, новой воле, рождающейся там, где есть единение воли божественной и воли человеческой. Следовательно, и Петр отнюдь не напрасно присутствовал при исцелении Енея в Лидде. Божественная воля нуждалась в его воле, чтобы вызвать ту силу, которая подняла расслабленного Енея с постели. Именно, такое действие, при котором наличествует согласие воли божественной и воли человеческой, мы и подразумеваем под понятием «священной», или «божественной магии».
Уместно ли вообще говорить о «магии» в случае, когда происходит чудо? Да, ибо при этом присутствует маг, и для свершения чуда участие его воли имеет существенное значение. Петр приближается к Енею, и именно он произносит слова, благодаря которым происходит исцеление. Участие Петра неоспоримо — он был там как человек-маг. Следовательно, словоупотребление «магия» вполне оправданно — по крайней мере если под термином «магия» понимать власть невидимого и духовного над видимым и материальным.
Однако в истории с исцелением Енея речь идет не о «персональной», но, скорее, о «божественной магии», благодаря которой оно и состоялось. Ибо Петр был бы бессилен, если бы его воля не соединилась с волей божественной. Он это прекрасно понимал, почему и сказал Енею: «Исцеляет тебя Иисус Христос». Это означает: «Иисус Христос истинно хочет исцелить тебя. Иисус Христос послал меня к тебе с тем, чтобы я исполнил волю Его. Что до меня, то я радуюсь вдвойне, ибо могу и услужить моему Господу, и исцелить тебя, возлюбленный брат Еней».
Здесь раскрывается символическое значение двухъярусной короны, венчающей Императрицу. Это способность «вдвойне радоваться» служению — «тому, что вверху», и «тому, что внизу». Ибо корона, как и тиара, символизирует могущество служения, его власть. Именно благодаря служению как «тому, что вверху», так и «тому, что внизу», священная магия обретает законность.
В священной магии маг исполняет роль завершающего звена в нисходящей магической цепи, т. е. служит земной точкой соприкосновения и точкой приложения деянию, которое задумано свыше, необходимо вышнему и совершается именем его. Уже в силу этого тот, кто является этим последним звеном, носит корону легитимной, законной магии. И, повторим еще раз, всякая магия, которая не увенчана этой короной, тем самым есть беззаконие.
Является ли сакральная магия прерогативой только священства?
На это я отвечу встречным вопросом: является ли прерогативой одного лишь священства любовь к Богу и любовь к ближнему? Священная магия есть сила любви, рожденная в любовном единении воли божественной и воли человеческой. Филипп Лионский (1849—1905), например, не был ни священником, ни врачом, однако же больных он исцелял духовной силой, которая, как он говорил, принадлежала не ему, а исходила от его «высокопоставленного Друга».
Среди священства было много чудотворцев — Св. Григорий, Св. Николай Мирликийский, Св. Патрик, — вполне достаточно для убедительной демонстрации того, что священная магия действительно входит в сферу компетенции священства. Да и может ли быть иначе, если приобщение святых тайн — этот вселенский акт священной магии — составляет главнейшую обязанность служителей Церкви и если индивидуальные действия, «предрешенные свыше», доверяются прежде всего тем, кто живет во вселенской атмосфере Церкви? Не естественно ли, что именно к священной магии в первую очередь призывается тот, кто ежедневно участвует в таинстве пресуществления?
В том, что ответ должен быть положительным, не оставляют сомнений жизнь и труды преподобного викария из Арса, показывающие возвышенность и величие персональной священной магии — помимо вселенских святых тайн, — которая способна проявить себя в жизни и трудах простого деревенского приходского священника.
С другой стороны, на примере жизни и трудов Филиппа Лионского мы видим возвышенность и величие персональной священной магии — без вселенских святых тайн, — которая способна проявить себя в жизни и трудах мирянина, родившегося и выросшего в деревне.
Любовь деятельна, где бы она ни была. Она — призвание каждого и не является ничьей прерогативой.
Таким образом, из сказанного очевидно, что священной магии должен предшествовать тот гнозис на основе мистического опыта, которому она, в свою очередь, необходимо следует. В этом заключается значение короны, венчающей голову Императрицы. Священная магия — это дитя мистицизма и гнозиса.
В противном случае магия попросту сводилась бы к практической реализации «теории оккультизма», оставаясь тем самым только персональной, в данном случае — узурпаторской. Священная же, или божественная магия есть практическая реализация мистического откровения. Господь открыл Петру, что именно должен был он сделать — внутренне и внешне — для исцеления Енея в Лидде. В этом эпизоде как раз указана последовательность действий в священной магии: вначале реальное соприкосновение с Божеством (мистицизм); затем восприятие и ассимиляция этого опыта сознанием (гнозис) и, наконец, практическая реализация воспринятого, — свершение того, что указано мистическим откровением как задача, которую надлежит выполнить,и как метод, которому надлежит следовать.
В персональной же, или узурпаторской магии порядок обратный. Здесь уже сам маг изучает теорию оккультизма и решает, когда и как применять ее на практике. Если, однако, при этом он следует советам опытного мага, то и принцип остается прежним: «что» и «как» в любой магической операции неизменно зависит от самой личности оператора.
Вот что говорит об этом Папюс:
«Главное отличие магии от науки оккультизма состоит в том, что первая является наукой практической, тогда как вторая есть прежде всего наука теоретическая. Поэтому желание заниматься магией, не зная оккультизма, равносильно желанию вести локомотив без предварительной теоретической подготовки. Результат нетрудно предвидеть....Магия, будучи практической наукой, требует предварительных теоретических знаний, — как, впрочем, и все практические науки» (102: р. 5).
И далее:
«Магия, как прикладная наука, ограничивает свое действие почти исключительно развитием отношений, существующих между человеком и Природой. Изучение отношений между человеком и высшей сферой, сферой божественной, во всех их разнообразных проявлениях, относится скорее к чародейству, нежели к магии» (102: pp.4—5,142).
Вот, пожалуй, исчерпывающая характеристика того, что мы назвали «деспотичной», или «персональной магией». Магия подобного рода не имеет доступа к той сфере, которая выше человека, — сфере божественного, — в ней, как и во всех иных практических науках, единственным хозяином является человек.
«Как правило, главным руководителем во всяком действии является человеческая водя; средством этого действия, его инструментом является астральный или природный флюид; а целью, которой надлежит достигнуть, является осуществление (обычно в физическом плане) предпринятого действия» (100: р. 69). «...Что же касается церемониальной магии и натурализма, то они заслуживают разве лишь осуждения как за бесполезность, так и за таящиеся в них грозные опасности, а главным образом — за состояние души, которое они предполагают... В сущности, под наименованием «церемониальная магия» понимается действие, в котором активно участвуют ТОЛЬКО человеческая воля и разум, без божественного содействия» (101: pp. 430-431).
«Грозные опасности», подстерегающие в деспотической, или персональной магии, описаны всеми, кто прибегал к ней или на себе испытал ее воздействие. В том, что деспотическая, или персональная магия чрезвычайно опасна, не остается сомнений после категорических высказываний Корнелия Агриппы («Об оккультной философии», том III), Элифаса Леви («Учение и ритуал высшей магии») и Папюса.
Напротив: священная, или божественная магия в худшем случае может вследствие какой-либо ошибки оказаться неэффективной, но она не таит в себе никакой опасности.
Прежде чем завершить здесь тему извращенной магии и того, чем она грозит, я хотел бы привести суждение Жана Эрбера в его предисловии к французскому изданию книги Артура Авалона «Змеиная сила». Эрбер предостерегает читателя против искушения применить на практике тантрический метод, имеющий целью, пробудив описываемую Авалоном «змеиную силу» (кундалини), поднять ее затем до макушки (сахасрары):
«Предпринявший такую попытку без руководства опытного учителя (которое на Западе почти исключено) окажется примерно в положении ребенка, которому позволили играть со всеми лекарствами в аптечке, или будет напоминать человека, разгуливающего с зажженным факелом по пороховому складу. Неизлечимые болезни сердца, медленное разрушение спинного мозга, сексуальные расстройства и помешательство ожидают тех, кто на это отважится».
Вот букет «цветов зла», уготованный начинающему без руководства опытного или под руководством неопытного наставника.
Однако вернемся к священной магии. Мы дали характеристику ее «короне», т.е. божественной легитимности — санкции свыше; теперь рассмотрим ее «скипетр», — ее могущество, ее власть.
Скипетр Императрицы состоит из трех частей: креста, державы и жезла, увенчанного небольшой чашей или полусферой. В верхней своей части, увенчанной шаром державы с укрепленным на ней крестом, жезл шире. чем в нижней, — той, где его держит Императрица. Шар разделен пополам поясом, или «экваториальной зоной». Таким образом, можно сказать, что он образован двумя чашами, из которых одна, поддерживающая крест, расположена дном вверх и обращена вниз; другая же дном опирается на жезл и открыта кверху.

Так вот, соединение чаши, увенчанной крестом, и чаши, укрепленной на жезле, что и составляет скипетр Императрицы, является символическим выражением метода реализации потенциальных возможностей, символизируемых короной. Это союз двух волеизъявлений, который потенциален в короне и актуализирован в скипетре. Чаша, увенчанная крестом и обращенная вниз, есть символ божественной воли, тогда как чаша, укрепленная на жезле и обращенная кверху, символизирует волю человеческую. Их действенный союз и есть скипетр — символ могущества и орудие священной магии. Это могущество является следствием исходящего от креста потока, который изливается из верхней чаши в нижнюю, а оттуда устремляется вдоль жезла, сгущаясь на его нижнем конце в виде «желудя», или капли. Иными словами: изливаемая свыше Священная Кровь скапливается в дольнем и становится «каплей» крови человеческой — по слову и деянию человека.
Здесь, я уверен, вы скажете: «Да ведь это Святой Грааль! Вы говорите о таинстве Евхаристии!»
Да, именно так. Именно здесь — источник могущества священной магии. Это могущество, в конечном счете, есть не что иное, как могущество двойной праведности — т. е. (в этимологическом смысле слова) искренности как таковой, — праведности божественной и праведности человеческой, когда они скреплены человеческим словом или деянием. Ибо ни одно слово или деяние не является истинно праведным, если оно не более чем рассудочно, а если оно только рассудочно, тогда нет и притока животворной крови. Чем больше искренности в человеческом слове или деянии, тем большей животворной силой обладает кровь. Когда такое случается, — и перед этим сами Ангелы склоняются в благоговении, — когда человеческое желание согласуется с божественной волей, тогда Святая Кровь соединяется с животворной силой крови человеческой, и вновь повторяется Таинство Богочеловека, неизменно являющее Его чудесное могущество. Это и есть могущество священной магии: ее скипетр.
Дорогой неизвестный друг, не подумайте, что я увлекся собственными домыслами, начитавшись книг о Святом Граале и мистико-теологическик трактатов о таинстве Евхаристии. Нет, я никогда не отважился бы говорить о таинстве крови как источнике священной магии, — даже если бы «знал» все это, — если бы однажды не оказался в часовне Святой Крови в Брюгге, которую позже неоднократно вновь посещал. Именно там я получил тревожное осознание реальности Святой Крови Богочеловека. Именно это сознание, сопровождаемое полным обновлением души, — да что я говорю? — не только обновлением, но даже воспарением ее в том смысле, в каком подействовали на Енея исцеляющие слова Св. Петра: «Встань с постели твоей!» — именно этот приобретенный мною опыт, говорю я, открыл мне таинство Святой Крови как источник могущества священной магии. Я не хотел бы, чтобы значение того, о чем я пишу, умалялось его личностным характером. Я безымянный автор — к моему удовлетворению, ибо это-то и дает мне возможность быть более откровенным и искренним, чем это обычно дозволено автору.
Цель священной магии, как уже было сказано, символизирована щитом, который держит Императрица, — в отличие от книги, которую мы видим в руках Верховной Жрицы. Сакральный гнозис имеет своей целью доступное пониманию сообщение (или «книгу») мистического откровения, тогда как задачей сакральной, или священной магии является акт освобождения, т. е. возвращение свободы существам, которые ее утратили — частично или полностью. Парящий орел, изображенный на щите, и символизирует эту цель священной магии, которую можно было бы сформулировать следующим образом: «Освободи узника». Это и есть смысл деяний, описанных евангелистом:
«А в это время Он многих исцелил от болезней и недугов и от злых духов, и многим слепым даровал зрение. И сказал им Иисус в ответ: пойдите, скажите Иоанну, что вы видели и слышали: слепые прозревают, хромые ходят, прокаженные очищаются, глухие слышат, мертвые воскресают и нищие благовествуют» (Лк. 7:21 —22).
Именно в этом состоит задача священной магии: дать свободу видеть, слышать, ходить, жить, стремиться к идеалу и быть в истинном смысле самим собой, — т. е. возвращать зрение слепому, слух — глухому, способность ходить — хромому, жизнь — умершему, благую весть или идеалы — бедняку и свободную волю тем, кто одержим злыми духами. Такая магия никогда не посягает на свободу, напротив, возвращение свободы и есть ее прямая задача, ее прерогатива.
Иными словами, цель священной магии не сводится к одному лишь исцелению: это и возвращение свободы, в данном случае — включая освобождение от уз сомнений, страха, ненависти, уныния, отчаяния. «Злые духи», лишающие человека свободы, в указанном смысле не являются самостоятельными существами из так называемых «иерархий зла», или «падших иерархий». Ни Сатана, ни Велиал, ни Люцифер, ни Мефистофель никогда и никого не лишали свободы. Искушение — вот их единственное оружие, а это предполагает наличие свободной воли у искушаемого. Но одержимость «злым духом» не имеет никакого отношения к искушению; оно подобно случаю с чудовищем Франкенштейна. Тот, кто порождает элементальное существо[2], впоследствии становится рабом своего же создания. Упоминаемые в Новом Завете «злые духи», или «бесы», в современной психотерапии называются «неврозами навязчивых состояний», «неврозами страха», «навязчивыми идеями» и т. д. Они были открыты современными психиатрами и признаются реально существующими — т. е. как бы «паразитическими психическими организмами», которые не зависят от сознательной человеческой воли и стремятся подчинить ее себе. Мы, в свою очередь, можем сказать, что здесь не обходится и без дьявола, — хотя и не в смысле его прямого участия. Дьявол соблюдает закон, защищающий человеческую свободу и установленный в качестве нерушимого договора между «правыми» и «левыми» иерархиями, икам никогда его не нарушает, как это явствует из истории Иова. Следует остерегаться не столько дьявола, сколько своих собственных порочных наклонностей, — ибо как раз они могут лишить нас свободы и окончательно поработить, — хуже того, могут воспользоваться нашим воображением, нашим даром изобретательства, и привести нас к таким творениям, которые принесут неописумые беды всему человечеству. Яркий пример — изобретение ядерного оружия.
Человек с испорченным воображением несравненно опасней дьявола со всеми его легионами. Ибо человек не связан договором, заключенным между небесами и преисподней; он может преступить границы закона и породить по собственной воле злые силы, природа и действие которых — вне рамок закона... такие, как Молох и прочие «боги» Ханаана, Финикии, Карфагена, древней Мексики и иных стран, где приносились человеческие жертвы. Однако сваливать вину за эти злодеяния на существа из иерархий зла, сыгравшие роль Молоха, нелепо, ибо на самом деле они суть порождения извращенной коллективной человеческой воли и фантазии. Такие существа суть эгрегоры, порожденные коллективной извращенностью и реальные настолько же, насколько реальны «демоны» или «злые духи», порожденные отдельными личностями.
Но довольно о демонах; проблема «злых духов» будет более глубоко и подробно рассмотрена в письме, посвященном Пятнадцатому Аркану.
Трон, на котором восседает Императрица, символизирует, как мы уже говорили, роль священной магии в мире. Трон — ее место в мире и в мировой истории; это, наконец, и ее основание; короче говоря, то, что с готовностью служит ей и всегда в ее распоряжении. Что же он такое?
В данном случае трон, в аспекте освободительной функции священной магии, символизирует все то, что лишено свободы и связано необходимостью. Вот что говорит об этом Св. Павел:
«Ибо тварь с надеждою ожидает откровения сынов Божиих, — потому что тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покоривших ее, — в надежде, что и сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих. Ибо знаем, что вся тварь совокупно стенает и мучится доныне; И не только она, но и мы
сами, имея начаток Духа, и мы в себе стенаем, ожидая усыновления, искупления тела нашего» (Рим. 8:19—23).
Это значит, что священной магии подвластны минеральный, растительный, животный и человеческий миры, — одним словом, вся Природа как единое целое. Смысл существования и самоё источник священной магии, из которого она была вызвана к бытию, — Грехопадение и все, что с ним связано, включая падшую Природу, падшего человека и падшие иерархии. Все это — «падшая тварь», живые существа, которые ожидают «с надеждою» освобождения «от рабства тлению в свободу славы детей Божиих».
Как же в этом смысле действует священная магия? В частности, как понимать освобождение ею человека?
Трон Императрицы снабжен спинкой, которая явно напоминает два крыла, так что у некоторых авторов-толкователей Таро крылатой представлена сама Императрица. В толковании других, напротив, фигурирует только спинка трона. Но разве не указывает сам контекст этой карты — а именно, собственное значение герба с изображенным на нем орлом, скипетра, увенчанного крестом, и двухъярусной короны — на то, что спинка трона в данном случае, скорее всего, попросту повторяет форму двух окаменевших и обездвиженных крыльев, которые некогда были настоящими крыльями и вновь могут ожить?
Предложенная версия нетолько примиряет две, казалось бы, противоположные точки зрения, но и вполне вписывается в сумму частностей всего, чему учит эта карта относительно сферы, цели, могущества и законности священной магии. Дать движение окаменевшим крыльям... разве это не согласуется с освободительной миссией священной магии и с изречением Св. Павла?
Как бы там ни было, такая интерпретация позволяет ответить на вопрос о конкретной форме освободительного действия священной магии. Оно во всех отношениях противоположно действию по принуждению, которое характерно для магии ложной, или персональной. Действию гипноза священная магия противополагает пробуждение свободной воли; внушению — освобождение от навязчивых идей и психопатологических комплексов; вызыванию духов с помощью некромантии — молитвенное общение с умершими, осуществляемое силой любви; средствам принуждения, которые применяются церемониальной магией по отношению к элементалям — обитателям стихий (гномам, ундинам, сильфам и саламандрам), — приобретение их доверия и дружбы при помощи соответствующих действий. Ритуалам практической Каббалы, которая имеет своей целью подчинение «злых духов» (т. е. существ падших иерархий), она противополагает превращение их в добровольных слуг посредством сопротивления искушениям, в точном соответствии природе каждого. Ибо и они ожидают «откровения сынов Божиих», и это откровение означает для них прежде всего демонстрацию непоколебимой твердости против их искушений. Отразившему искушение дьявол становится другом. Дьявол не атеист; он не сомневается в Боге. Вера, которой ему недостает, это вера в человека. И действием священной магии по отношению к дьяволу является восстановление его веры в человека. Целью испытаний, ниспосланных Иову, было рассеять не столько сомнения Бога, сколько сомнения дьявола. Как только эти сомнения были развеяны, кто взял на себя труд вернуть Иову все похищенное, как не сам похититель? Враг Иова стал его добровольным слугой, а сказать «добровольный слуга» все равно что сказать друг. Наконец, используемому в магнетизме флюидному перетеканию священная магия противоположна практикой брать на себя болезни и немощи других, согласно наставлению Св. Павла:
«Носите бремена друг друга, и таким образом исполните закон Христов» (Гал. 6:2).
Именно в этом качестве священная магия применяется святыми. Святые не станут передавать кому-либо свою силу, свою жизненную энергию или флюиды. Напротив, они скорее отнимут у человека то, что наносило ему вред. От святой Лидвины, например, в течение многих лет не встававшей с постели и не покидавшей своей комнаты, однажды сильно запахло спиртным. Одновременно в Схидаме — городе, где она жила, — произошло исцеление одного алкоголика.
Представив этот перечень противопоставлений, я не намерен ни судить, ни того менее осуждать гипноз, магнетизм, внушение, вызывание духов, попытки церемониальной магии строить особые отношения с Природой и стремление практической Каббалы приручить «злых духов». Единственной в данном случае моей целью было ясное изложение того, что отличает священную магию от магии профанической со всеми ее темными делами. Темные дела тоже могут служить добру. Но священную магию невозможно использовать ни на что иное.
Существуютли в священной магии магические книги? Да, если под «магической книгой» понимать арсенал используемых средств и орудий. Этот арсенал составлен из определенных формул, жестов и фигур, воспроизводимых при помощи жестов. Но их нельзя выбирать по собственному усмотрению. Выбор должен основываться либо на глубоких знаниях, удостоверенных откровением, либо на прямом откровении, впоследствии удостоверенном знаниями и опытом.
Что касается арсенала «формул» в священной магии, то он вполне доступен каждому, ибо главный их источник — Святое Писание, Ветхий и Новый Завет. Здесь, во-первых, особое место занимает Евангелие от Св. Иоанна, которое почти полностью состоит из такого рода формул; затем следуют три остальных Евангелия и Апокалипсис (Книга Откровения). В Посланиях и Деяниях апостолов также можно найти «магические формулы». Что касается Ветхого Завета, то таких «формул» немало в Псалтири, в Книге Бытия (Bereshith), в Книге Иезекииля и у других пророков. «Магические формулы» присутствуют и в церковном богослужении (особенно в литургическом), да и в самой церковной традиции (устной или письменной), восходящей к святым и великим мистикам. К арсеналу же формул священной магии относится и текст Изумрудной Скрижали.
Что до «безгласной» части священной магии, т. е. жестов и фигур, воспроизводимых при помощи жестов, то их выбор таким же образом должен быть либо удостоверен, либо указан откровением. Как правило, эта часть магии состоит из ритуальных жестов, используемых в церковной традиции (в Церкви Римской либо Греческой Православной), и из жестов, воспроизводящих определенный набор геометрических фигур. Так, иногда необходимо преклонить колени, иногда стоять прямо, иногда пасть ниц; иногда сделать жест благословения, иногда — жест защиты или запрещения и т. д.
Эти формулы и жесты не составляют тайны, но их не следует предавать. «Предавать» в данном случае не означает разглашать или обнародовать; невозможно предать магическую формулу, которая и так известна почти каждому, одним лишь фактом ее разглашения. Но ее можно предать, если вырвать с корнями из ее собственной, сакральной почвы и из сакрального контекста того магического действия, частью которого она является, и низведя ее в низший план, т. е. злоупотребив ею. Дело здесь обстоит так же, как и с формулами, посредством которых происходит освящение хлеба и вина в литургии. Они известны всем, но действуют только тогда, когда их произносит в сакральном контексте литургии тот единственный человек, который имеет на это законное право. Действенными делает их не секретность; причина их действенности — и контекст, и уровень действия, и законность производящего это действие или отправляющего богослужение. Таким образом, нельзя предать формулы освящения хлеба и вина, напечатав их в молитвенниках. Но, вне всякого сомнения, они были бы преданы, если бы мирянин вздумал применить их в импровизированной на свой вкус «литургии».
Таинство оберегается иначе, нежели тайна. Сам свет таинства — его защита, тогда как защита тайны — ее мрак. Что же касается аркана — среднего звена между таинством и тайной, — то его защита — полумрак. Ибо аркан и раскрывается, и скрывается с помощью символики. Символика — это и есть полумрак арканов. В этом смысле Арканы Таро суть формулы, видимые и доступные каждому. Для многих тысяч они служили в прошлом развлечением; сотни людей использовали их для предсказания судьбы; и лишь единицам удавалось распознать и постичь заключенное в Арканах откровение. Таро повергло в изумление де Жебелена; пленило Элифаса Леви; вдохновило Папюса; их последователи также испытали: на себе его необъснимое, неотразимое очарование. Таро изучали, над ним размышляли, комментировали и толковали его, поощряемые, вдохновляемые и озаряемые тем присущим Таро «нечто», которое одновременно раскрывается и скрывается в сумерках своих символов. Ну, а мы? Где начинается наша связь с Таро? Ответ на этот вопрос мы попытаемся найти в заключение письма двадцать второго, посвященного, в частности, Младшим Арканам Таро.
Если уподобить символику изображенного на карте Третьего Аркана Тетраграмматону священной магии, то букве ЙОД соответствует корона Императрицы, ее скипетр — первому ХЕ, ее герб — букве ВАУ, и, наконец, трон, на котором она восседает как олицетворение священной магии, есть второе ХЕ этой магии, т. е. наглядная демонстрация ее целостности, столь же очевидной и несомненной, как целостность Тетраграмматона. Вот почему трон, в нашем определении, символизирует «роль священной магии в мире и в истории». Иными словами, им символизируется феномен [3] — а именно совокупность проявлений — священной магии в истории человечества, — в прошедшем, настоящем и будущем. Это ее историческая плоть, которая открывает свою душу и дух. Под «плотью» я имею в виду то, что делает возможным непосредственное действие в мире фактов. Так, частью этой плоти является арсенал или набор магических формул и жестов, используемых в практике священной магии. Ритуалы ее универсальных действий, предназначенных для служения всему человечеству и проницающих пространство и время, т. е. семь таинств вселенской Церкви, — в той мере, в какой они являются ритуалами, — в равной мере суть часть этой плоти. В таком случае и те, кто призван или способен продолжать традицию священной магии, также являются ее частью. Эта плоть подобна дереву с определенным числом ветвей, несущих множество листьев, — дереву, корни которого на небесах, а вершина обращена вниз. У этого дерева единый ствол и живительный сок, питающий и несущий жизнь всем его ветвям с бесчисленными листьями.
Не каббалистическое ли это Древо Сефирот? Или, скорее, Древо Познания Добра и Зла? А может, Древо Жизни?
Плод Древа Познания Добра и Зла произвел тройственный результат: труд, страдание и смерть. Труд занял место мистического (без усилий) единения с Богом, каковое единение составляет учение Первого Аркана Таро (Маг). Страдание заняло место непосредственно отраженного откровения, или гнозиса, чье прямое откровение составляет учение Второго Аркана Таро (Верховная Жрица). И смерть вошла в царство жизни, или созидательной, священной магии, которая и составляет учение Третьего Аркана Таро, — Императрицы. Ибо священная магия есть та жизнь, которая была до Грехопадения; гнозис Второго Аркана есть то сознание, которое было до Грехопадения; а мистическая непосредственность Первого Аркана есть бывшее до Грехопадения взаимоотношение между человеком и Богом, — первобытная непосредственность, которая дала импульс и направление эволюции и развитию человека. Не борьба за существование, описанная Чарльзом Дарвином, дала основной направляющий импульс к идеалу или цели эволюции до Грехопадения, а скорее то состояние, которое сегодня мы определяем термином «мистическое единение». Только после Грехопадения актуализируется принцип «борьбы» или трудов («в поте лица»). Подобным же образом лишь после Грехопадения появилось страдание, которое выполняет роль пробуждающего сознание: до Грехопадения эта роль отводилась непосредственно отраженному откровению, или гнозису. Не было и смерти, которая с момента Грехопадения выполняет функцию освобождения сознания разрушением заключающих его форм, тогда как ранее имело место их непрерывное видоизменение, которое управлялось непрерывным движением жизни, вызывающим эволюцию форм, в соответствии с переменами в использующем их сознании. Именно это непрерывно высвобождающее себя созидательное движение жизни было (и остается) функцией священной, или божественной магии. И именно эту видоизменяющую функцию, противоположную разрушительной функции смерти, символизирует Древо Жизни в Моисеевой Книге Бытия.
Ибо Грехопадение изменило в корне судьбу человечества — так что мистическое единение уступило место борьбе или трудам, гнозис — страданию, а священная магия — смерти. Вот почему формула, провозглашающая «благую весть» о том, что последствия Грехопадения преодолимы, что путь эволюции человека может вновь повернуть к мистическому единению вместо борьбы, что непосредственно отраженное откровение, или гнозис, может занять место постижения истины ценой страданий и что священная магия — или видоизменяющаяся жизнь — может занять место разрушительной смерти, — вот почему, говорю я, эта формула имеет следующий смысл:
«Я ЕСМЬ ПУТЬ И ИСТИНА И ЖИЗНЬ» (Ин. 14: 6).
В этой формуле сводятся к общему знаменателю три первых Аркана Таро — аркан истинного пути мистической непосредственности» аркан откровения истины, или гнозиса, и аркан видоизменения жизни, или священной магии.
Священная магия, следовательно, есть само Древо Жизни и потому недоступна безрассудному своеволию, но проявляет себя во всей истории человечества посредством тех, кто умеет сказать; «Се, раба Господня; да будет мне по слову Твоему» (Лк. 1: 38), — вернее (в нашем случае) «Се, раб Господень, да сделаю по слову Твоему». Она проявляется в человеческой истории через чудо: речь о том, что человеческая сверхбиологическая жизнь продолжается из столетия в столетие, из эпохи в эпоху, и источник ее не пересыхает; что священный огонь над алтарями из сердец ли, из камня — не угасает из тысячелетия в тысячелетие; что «истина, добро и красота», составляющие тройственный критерий «жизни вечной», не теряют своей привлекательности из века в век; что в мире, несмотря ни на что, существует вера, надежда и милосердие, — ибо существуют святые, мудрецы, благодетели и целители; что чистые помыслы, поэзия, музыка и молитва не уходят в пустоту; что существует неохватное чудо человеческой истории; и что чудесное существует. Оно действительно существует, ибо сама жизнь есть последовательный ряд чудес, если понимать под «чудом» не отсутствие причины (т. е. что оно не может быть вызвано кем-либо или чем-либо, — это более походило бы на «чистую случайность»), но скорее видимый результат действия невидимой причины, или проявляющееся в нижней сфере следствие причины, расположенной в сфере высшей.
Необъяснимость отнюдь не является отличительной чертой чуда, наоборот, нередко чудо значительно более доступно пониманию, чем так называемое «природное» и «объяснимое» явление. Гораздо легче, к примеру, понять, как Тереза Нойман из Баварии десятилетиями жила без какой-либо пищи, кроме гостии, — ведь материя есть всего лишь конденсированная энергия, а энергия — всего лишь «конденсированное» сознание, — чем тот «общепонятный» факт, что одна и та же моя клетка, размножаясь путем деления, производит совершенно различные клетки для мозга, мышц, костей, волос и т. д., которые сами группируются так, что образуют в результате организм человека. Когда мне говорят, что все это объясняется наследственностью, — дескать, попросту «гены», содержащиеся в той самой первой клетке, таковы, что в результате и формируется тот или иной организм, — я согласно киваю, но мне-то понятно, сколь смехотворно такое «объяснение».
Древо Жизни есть источник чудес зарождения, видоизменения, обновления, исцеления и освобождения. Сознательное участие в этом — участие «ad perpetranda miracula rei unius», как об этом сказано в «Изумрудной Скрижали», — и есть «Великое Делание» священной магии.
Понять идею «Великого Делания» можно при помощи сравнения с идеалом современной точной науки. Идеей науки является могущество — практическое техническое и техническое же интеллектуальное. В интеллектуальном аспекте идеал науки — свести все многообразие явлений к ограниченному числу законов, а затем свести и эти законы к единственной элементарной формуле; т. е., в сущности, речь идет о механизации интеллекта таким образом, чтобы он вычислял мир без его понимания; вот когда можно было бы наконец достигнуть интеллектуального технического могущества.
Практический аспект научного идеала раскрывается в прогрессе современной науки с XVIII столетия до сегодняшнего дня. Его важнейшие этапы — поочередное открытие пара, электричества и атомной энергии и их утилизация, т. е. подчинение нуждам человека. Но как бы ни были они по видимости различны, в основе этих открытий — единый принцип, а именно принцип разрушения материи, с помощью которого высвобождается энергия — для того лишь, чтобы снова быть схваченной в плен человеком и поставленной ему на службу. Так происходит с регулярными микровзрывами бензина, производящими энергию, за счет которой происходит движение автомобиля. Так происходит с разрушением атомов с помощью бомбардировки их нейтронами, что порождает атомную энергию. Безразлично, происходит ли это с атомами угля, бензина или водорода; в любом случае происходит высвобождение энергии вследствие разрушения материи. Ибо научный идеал в его практическом аспекте есть господство над Природой посредством реализации принципа разрушения: смерти.
Представим усилия и открытия в обратном направлении, в направлении созидания жизни. Представим не взрыв — а, наоборот, что-то вроде расцвета созидательной «атомной бомбы». Представить это не так уж трудно, потому что каждый маленький желудь и есть такая «созидательная бомба», а дуб — лишь видимый результат ее медленного «взрыва» — или расцвета. Такой «обратный взрыв» и есть идеал «Великого Делания», или идея Древа Жизни. Уже сам по себе образ дерева противоположен чему-то техническому и механическому: дерево — не только умозрительное сочетание небесного света и земных элементов, но их живой непрерывный синтез — синтез нисходящего «сверху» и восходящего «снизу».
Так вот, идеал герметизма противоположен идеалу науки. Вместо стремления к могуществу над силами Природы посредством разрушения материи герметизм стремится к осознанному сотрудничеству с созидательными силами мира на основе союза и сердечной общности с ними. Цель науки — принудить Природу к подчинению воле человека, какой бы она ни была; цель герметизма, или философии священной магии, напротив, — очистить, просветить и изменить волю и природу самого человека, чтобы привести их в гармоническое соответствие творческому принципу Природы (natura naturans[4]), вернув способность воспринимать даруемое ею откровение. Таким образом, «Великое Делание», как идеал, — это состояние человека, который пребывает в мире, союзе, гармонии и сотрудничестве с жизнью. Таков «плод» Древа Жизни.
Но не сказано ли в Библии, что подступы к Древу Жизни охраняются, — что «поставил Господь на востоке у сада Эдемского херувима и пламенный меч обращающийся, чтобы охранять путь к Древу Жизни» (Быт. 3:24)? — Да, оно охраняется, но это особая охрана. В Библии об этом сказано: «И сказал Господь Бог, вот Адам стал как один из Нас, зная добро и зло; и теперь как бы он не простер руки своей, и не взял также от дерева жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно» (Быт. 3:22). Стало быть, охрана, о которой здесь говорится, поставлена «у сада Эдемского» именно затем, чтобы никто «не простер руки своей и не взял» от Древа Жизни, и это то единственное, против чего обращен огненный меч его Стража.
«Простереть руку и взять» — вот мотив, метод и идеал науки. Огненный меч Стража Эдема полагает предел, препятствующий жажде власти — жажде могущества, лежащей в основе научного подхода, — повторить то, что уже было совершено с Древом Познания Добра и Зла. Но мотив, метод и идеал герметизма противоположны научным. Неизменная основа герметического подхода — жажда служить, воля к служению[5]. Вместо того, чтобы «протянуть руку» и взять, человек открывает свой разум, сердце и волю, чтобы воспринять дар, который ему милостиво ниспослан — ниспослан «от щедрот». Вдохновение, озарение и интуиция, обрести которые он стремится, суть не столько завоевания, одержанные его волей, сколько дар свыше, которому предшествуют усилия человеческой воли его заслужить.
Огненный меч Стража Эдема — орудие божественной магии. Это означает, что он воплощает скорее утверждение, чем отрицание. Он в своей сущности не деструктивен, но конструктивен. Иными словами, он призывает» поощряет и направляет всех достойных и все достойное в каждом человеке к дарам Древа Жизни; но он же и уловляет, поражает и обращает в бегство всех недостойных и все недостойное в каждом человеке. Огненный меч — это благословение тем, кто стремится найти Древо Вечной Любви, которое и есть Древо Жизни, и в то же время самим фактом олицетворяемого им благословения пламенная сила препятствует тем, кто ищет Древо Жизни с целью завладеть его плодами. Меч Святого Стража Эдема неизменно обнаруживается в духовной жизни человечества. Он призывает ищущих и устрашает похитителей. Благодаря ему герметизм, эта тысячелетняя традиция неустанного поиска в устремлении к идеалу «Великого Делания», продолжает существовать, — несмотря на все химеры, все иллюзии и все сопровождающие этот поиск разновидности шарлатанства, откровенного или бессознательного.
Меч Святого Стража Эдема несет магическое откровение Древа Жизни — для всех без различия. Он есть магическое слово, воспламеняющее в человеческих душах страстную жажду «Великого Делания», исполненного чудес жизни вечной. Он «трости надломленной не переломит и льна курящегося не угасит» (Мф. 12: 20), ибо миссия его божественна, а Божественное не только сберегает каждую каплю искренности и каждую искорку любви, но и дает им расти и развиваться. Ибо несмотря на всю испорченность, какую демонстрирует исторический опыт в его осмыслении, в общем и целом нет ничего безнадежно испорченного. Традиционное учение Церкви о том, что «Природа ранена, но не уничтожена» («natura vulnerata, non deleta»), остается неизменно и абсолютно справедливым.
Древо Жизни есть единство (или синтез) сознания, силы и материи. Три — вот его число... Ибо оно отражает единство Святой Троицы; оно же — единство мистицизма, гнозиса и магии. Поэтому-то они нераздельны. «Императрица», как символ священной магии, сочетает в себе гнозис и мистицизм — или Верховную Жрицу и Мага. Взятые порознь, эти Арканы не поддаются пониманию, да и вообще говоря, все Арканы Таро постижимы только если их рассматривать как единое целое.
Но так уж устроен человек, что в его сознании разделяется неделимое — при забвении единства. Берется какая-либо ветвь дерева и взращивается так, как если бы она существовала независимо от ствола. У нее может быть долгая жизнь, но сама ветвь вырождается — сходным образом, когда, при забвении гнозиса и мистицизма, магия берется отдельно и, как ветвь, отделенная от ствола, перестает быть именно священной, она становится магией персональной: деспотической. Такая «магия» в определенной степени механизировалась, почему в итоге и стала тем, что называется магией церемониальной, которая расцвела в эпоху Возрождения и процветала до XVII столетия. Это была par excellence магия гуманистов, т. е. магия уже не божественная, но именно человеческая, — служившая не Богу, но человеку. Ее идеалом стала власть человека над видимой и невидимой Природой. Со временем невидимая Природа тоже была предана забвению, а видимая сведена к ее схеме, с целью подчинения ее человеческой воле. Именно отсюда берет свое начало техническая и промышленная наука, которая, в качестве преемницы, является той же церемониальной магией гуманистов, только перелицованной и лишенной элементов оккультизма, точно так же как церемониальная магия есть в отдаленном приближении та же священная, только профанированная, — в отсутствии ее гностической и мистической составляющих.
Сказанное здесь вполне согласуется с мнением Папюса (о котором нельзя сказать, что он был профан):
«Церемониальная магия — это действие, посредством которого человек стремится через игру сил природы вынудить к подчинению невидимые силы разного рода и заставить их действовать в соответствии со своими желаниями. С этой целью он овладевает ими, захватывает их, так сказать, врасплох, тем самым выпуская на свободу с помощью эффекта соотношений, предполагающих единство Творения, силы, которыми сам он не повелевает, но которым может открыть самый неожиданный выход... Церемониальная магия есть явление абсолютно того же порядка, что и наша промышленная наука. Человеческая сила практически ничтожна по сравнению с силой пара, электричества и динамита; но противопоставляя их в соответствующих комбинациях природным силам, по крайней мере столь же могущественным, мы концентрируем их, накапливаем их, заставляем их перемещать или сокрушать такие тяжести, которые нас самих могли бы стереть с лица земли...» (101: pp. 425—426).
Нужны ли комментарии? — За исключением, пожалуй, еще лишь одного высказывания Папюса, которое определяет соотношение между «научным магом» или оккультистом и колдуном:
«Колдун по отношению к оккультисту есть то же, что рабочий по отношению к инженеру» (100: р. 68).
То есть колдун — это в лучшем случае оккультист-самоучка.
Точно так же, как современная техническая наука является прямой преемницей церемониальной магии, современное светское искусство — это в лучшем случае рудимент гнозиса и магии, и доступ к ним в таком искусстве навсегда отрезан. Ведь искусство по самой своей природе стремится к откровению, причем может достичь его только магически.
Мистерии древности были ничем иным как сакральным искусством, которое в самой своей основе есть деятельное присутствие гнозиса и мистицизма: Но после того, как эта основа ушла в небытие или, если можно так выразиться, утонула под наслоениями эпох, остался псевдо гнозис (переименованный в «науку откровения»), который в корне лишен характера мистической дисциплины и мистического опыта. Так возникло «творческое искусство», и мистерии превратились в театр, слова откровения стали «свободной поэзией», гимны — песнями, а сопутствующие откровению «пантомимические» движения — танцами, — так что, наконец, на смену космогоническим мифам пришла беллетристика.
Искусство, оказавшись отрезанным от живого единого организма — Тетраграмматона, с неизбежностью отдалилось от гнозиса, так же как и от священной магии — своего первоистока, которому оно обязано собственным содержанием и жизненной силой. То, что ранее было чистым откровением гнозиса, все более становилось игрой воображения, а магическая сила все более вырождалась в эстетику. Это понимал Рихард Вагнер, пытавшийся противостоять эпидемии, остановить победное шествие зла. Его деятельность имела целью реинтеграцию искусства — возрождение его союза с гнозисом и мистицизмом, чтобы искусство вновь стало священной магией.
Во Франции это же пытался осуществить Жозефен Пеладан. Он даже достиг шумного успеха, оказавшегося, впрочем, недолговечным — по причинам, которые впоследствии хорошо понял сам Пеладан. Непременная предпосылка всякого откровения — тишина; малейший шум делает его невозможным.
Общеизвестно, что религиозная жизнь не свободна от периодов упадка — так называемого декаданса, — когда она перестает быть основанной на мистицизме, озаренной гнозисом, движимой священной магией. Религиозная жизнь охладевает без огня мистицизма, заволакивается тучами без света гнозиса и становится бессильной без могущества священной магии. Остается только теологическое начетничество, поддерживаемое показным благочестием, — отсюда берет истоки религия книжников и фарисеев, как это было во времена пришествия Христа. Это сумерки подлинной религии, предшествующие ее ночи, ее гибели.
ВЕРА есть испытание[6] божественного дыхания; НАДЕЖДА есть испытание божественного света, а ЛЮБОВЬ есть испытание божественного огня. Не может быть истинной и искренней религиозной жизни без веры, надежды и любви. Но не может быть и веры, надежды, любви без мистического опыта, а это значит — без благодати. Любые доводы разума бессильны пробудить веру; в лучшем случае они могут лишь устранить препятствия, недоразумения и предрассудки и таким образом помочь достигнуть состояния внутренней тишины, необходимой для испытания божественного дыхания. Но вера сама по себе уже есть божественное дыхание, и источник, где она зарождается, не найти ни в логических рассуждениях, ни в эстетических впечатлениях, ни в деятельной человеческой морали.
Божественное пламенное Слово сияет в мире духовного безмолвия и «движет» им. Это движение есть живая вера — вера истинная и нелицемерная, — а свет его есть надежда или озарение, ибо все берет свое начало от божественного огня, который есть любовь или единение с Богом. Три «пути» или этапа традиционного мистицизма — очищение, озарение и единение — суть этапы испытания божественного дыхания, или веры, божественного света, или надежды, и божественного огня» или любви. Эти три основополагающих опыта Божественного откровения составляют треугольник жизни, ибо ни один дух, ни одна душа, а равно никакая плоть не могли бы жить, будучи полностью лишенными всей любви, всей надежды и всей веры. Этим они были бы лишены всей жизненной силы (понятие каковой, в толковании Анри Бергсона, подразумевает всеобщий импульс, приводящий в движение эволюцию). Но что это может быть, как не некая форма любви, надежды и веры, действующих в основе всей жизни? Вот почему «в начале было Слово» и «все через Него начало быть» (Ин. 1: 1—3); вот почему это изначальное Слово все еще раздается во всем живом и сущем, во всем, чем по сей день живет мир и откуда черпает жизненную силу, которая есть не что иное, как любовь, надежда и вера, изначально внушенные творящим Словом.
В этом смысле прав Браунинг: «Природа сверхъестественна». Ибо неизменное по сей день свидетельство ее сверхъестественного происхождения — ее неиссякаемая жизненная сила. Жажда жить! Господи Боже, какое исповедание веры, какое проявление надежды и какой жар любви!
Любовь, надежда и вера в силу самой своей природы являются сущностью мистицизма, гнозиса и священной магии. ВЕРА есть источник магической силы, и именно ей можно приписать все чудеса, упоминаемые в Евангелии. В свою очередь, все откровения гнозиса имеют лишь одну цель: приносить, поддерживать и укреплять НАДЕЖДУ. Письмена книги, которую держит на коленях Верховная Жрица, суть письмена неистощимой надежды. Ибо всякое откровение, если оно не вселяет надежду, сомнительно и тщетно. Мистицизм есть огонь без отражения; это единение с божественным в ЛЮБВИ. Это изначальный источник всей жизни, включая жизнь религиозную, жизнь искусства и жизнь интеллектуальную. Без него все становится лишь элементарной и заурядной техникой. Религия становится совокупностью технических приемов, где инженерами являются книжники и фарисеи; она становится начетничеством. Совокупностью технических же приемов (традиционных или новаторских; это безразлично) — т. е. областью имитации опыта — становится искусство. Наконец, наука становится совокупностью технических приемов достижения власти над Природой.
Но Аркан священной магии, «Императрица», призывает избрать иной, возвратный путь — не путь вырождения, но путь полного обновления, на котором приобретает первозданный, немеханический вид все то, что стало чистой техникой разума, эстетики и морали. Чтобы стать магом, этого пути неизбежать. Ибо священная магия пронизывает всю жизнь, ту жизнь, которая открывается в Таинстве Крови. Пусть наши заботы станут голосом крови, — голосом сердца, — пусть наши слова произносятся кровью, и пусть наши дела будут кровью же скреплены[7]! Так становятся магом. Стать магом — значит жить тем, что жизненно необходимо, — необходимо как кровь.
В книге Элифаса Леви «Учение и ритуал высшей магии» в подзаголовок раздела, посвященного Третьему Аркану Таро, вынесены слова: «Plenitude Vocus». — Выбор более чем удачен: он, я бы сказал, вдохновлен свыше. Действительно — «полнота голоса»; можно ли лучше выразить саму суть священной магии? Именно «полнота голоса» составляет предмет забот и интересов священной магии; это полнокровный голос, это кровь, которая становится голосом. Это бытие, в котором нет ничего механического, — в нем все живое.
Сказанное приводит нас к итоговому, центральному значению Третьего Аркана Таро. «Императрица» — аркан священной магии — есть прежде всего аркан произрождения. Именно произрождение — один из его главных аспектов. В частности, если священная магия, как мы показали, есть союз двух волеизъявлений — божественного и человеческого, в результате которого происходит чудо, — то и само произрождение также предполагает наличие триады — произродителя, произрождающего и произрождаемого. Так вот, произрождение есть воплощаемое в произрожденном чудо, которое совершается в результате единения принципов произродителя и произрождающего. Идет ли речь о новой идее, о произведении искусства, о рождении ребенка — это, по сути, всегда один и тот же аркан — аркан плодородия, с которым неизменно связано одно и то же таинство Воплощения Слова — воплощения «по образу и подобию Божию».
Ранее мы говорили, что священная магия есть жизнь, какой она была до Грехопадения. Поскольку жизнь всегда является порождающим началом, то и аркан священной магии есть тем самым аркан произрождения до Грехопадения — произрождения по вертикали, из верхнего плана в план нижний, — вместо произрождения по горизонтали, т. е. на одном и том же плане.
Суть этого таинства окончательно сформулирована в «Символе веры»:
«...и воплотившегося от Духа Святого и Марии Девы». — В этой формуле мы видим триаду: произродитель свыше, произрождающее в дольнем и само произрождаемое; или: Святой Дух, Святая Дева и Богочеловек. Одновременно это и формула священной магии в целом, поскольку она является выражением таинства единения воли божественной и воли человеческой в стихии[8] крови: той крови, которая, в ее тройном значении — мистическом, гностическом и магическом, — и есть «скипетр» власти священной магии.
На этом, дорогой неизвестный друг, я умолкаю, препоручая вас вашему Ангелу-хранителю. Мой человеческий голос недостоин произносить то, что было бы дальнейшим, более глубоким раскрытием бегло очерченного в этом письме.

Дата добавления: 2015-07-20