3 страница. триваемая в таком свете, гинекократия представляется и свидетельством прогресса и

триваемая в таком свете, гинекократия представляется и свидетельством прогресса и культуры и одновременно источником и гарантом ее благ; она предстает как необходимый период в воспитании человечества и тем самым — как осуществление того естественного закона, который заявляет о своей власти и над отдельным человеком, и над целыми народами. Круг развития моих идей тем самым замыкается. Если я начал с того, что подчеркнул независимость материнского права от какого бы то ни было позитивного договора, то теперь я вправе рассмотреть область семейного права с точки зрения свойств естественной природы, так как стало возможным привести подобный анализ к завершенной форме. Гинекократия, исходящая из порождающего материнства и представленная в его физическом образе, полностью подчинена плоти, подчинена явлениям природной жизни, у которых она заимствует всю полноту внутреннего и внешнего бытия; живее, чем последующие поколения, ощущает она единство природы, гармонию целого, для которой человечество еще не стало слишком старо, глубже воспринимает боль смертного жребия и ту неустойчивость, шаткость теллурического бытия, оплакивая которое женщина, особенно мать, стремится найти высшее утешение; последнее же, обретенное в явлениях природной жизни, вновь оказывается связанным с порождающим материнским лоном, с воспринимающей, лелеющей и питающей материнской любовью. Во всем послушная законам физического бытия, женщина обращает свой взор преимущественно к земле, ставит хтонические силы выше уранового света; мужскую силу она идентифицирует преимущественно с теллурическими водами, подчиняя Океан — Земле, порождающей влагу — gremium matris18. Эпоха материального направляет свою заботу и силу на украшение материального бытия, на npaxTixr| аретп19; совершенства, восхищающего последующие поколения, достигает она в сельском хозяйстве (развитию которого прежде всего благоприятствовала женщина) и в возведении каменных стен, которое у древних было тесно связано с хтоническим культом. Ни одна другая эпоха, 18 Материнское лоно (латп.).— Примеч. перев. " Практические добродетели (греч.).— Примеч. перев.

кроме этой, не придавала столь большого значения внешней телесности и ограждению от телесных повреждений и столь мало внимания внутреннему духовному моменту; ни одна не провела в законодательстве столь последовательно материального дуализма; ни одна в то же время не пестовала столь заботливо'лирического воодушевления, этого по преимуществу женского состояния души, коренящегося в чувстве природы. Одним словом, гинекократическое бытие — это упорядоченный натурализм, его идеальный закон — это плотское, его развитие — преимущественно физическое; эта ступень культуры столь же необходимо связана с материнским правом, сколь непостижима и чужда для патриархата.
Приведенных выше замечаний достаточно, чтобы установить главную задачу предлагаемого исследования и способы ее разрешения. Теперь возникает вторая задача, ни в коем случае не уступающая первой по важности и сложности, а по различиям и своеобразию явлений даже ее превосходящая. Если до сих пор объектом моих усилий было выяснение внутреннего строя гинекократической системы и всей связанной с ним цивилизации, то теперь ход работы принимает другое направление. За исследованием сущности материнского права следует рассмотрение его истории. Первое обнаруживает принцип гинекократии, второе стремится определить его отношение к другим ступеням культуры, представить, с одной стороны, более ранние и низшие состояния, а с другой — более высокие воззрения позднейших времен, причем и те и другие — в их борьбе с материнским правом, регулируемым по принципам Деметры. Исследователю открывается новая сторона человеческого развития. В поле зрения попадают великие перевороты и мощные потрясения, которые заставляют увидеть в новом свете подъемы и падения человеческой судьбы. Каждый поворотный пункт в развитии отношений полов окружен кровавыми событиями, и постепенное мирное становление здесь куда реже, чем насильственное свержение. Всякий принцип, достигая максимального возвышения, влечет тем самым за собой победу противоположного принципа, злоупотребление становится рычагом прогресса, а высший триумф — началом упадка. Нигде больше не проступает с такой силой стремление

человеческой души к преодолению меры и неспособность ее к длительному удержанию противоестественной высоты; нигде также не встречается столь же серьезного требования к способности исследователя войти в среду дикого величия грубых, но сильных народов, чтобы примириться с ней и приблизиться к совершенно чуждым воззрениям и формам жизни. Отдельные явления, в которых обнаруживается борьба гинекократии с другими формами жизни, столь же разнообразны, сколь универсален в общем и целом принцип развития, которому они подчиняются. Как за периодом материнского права следует господство патриархата, так предшественником его является время беспорядочного гетеризма. Гинекократия, упорядоченная на принципах Деметры, приобретает, таким образом, промежуточное положение, в котором она представляется переходным моментом в движении человечества от самых низших к более высоким ступеням бытия. С первыми она делит позицию материнства по плоти, со вторыми — исключительность брака; отличие ее в одном случае составляет упорядочение материнства на принципах Деметры, благодаря которому она возвышается над законами гетеризма, во втором — преобладающая ценность материнского лона, которая противопоставляет ее сложившейся отцовской системе как относительно низшую форму жизни. Эта ступенчатая последовательность состояний определяет и порядок дальнейшего изложения. Мы должны исследовать сначала отношение гинекократии к гетеризму, а потом — прогрессивное движение от материнского права к отцовской системе. Исключительность брачного союза представляется настолько неотъемлемым и внутренне необходимым проявлением благородства человеческой природы и ее возвышенного предназначения, что утверждения о существовании более древних, абсолютно неотрегулированных взаимоотношений полов выдворяются в сферу фантазии как бесполезная спекуляция, как печальное заблуждение относительно начал человеческого бытия. И эту точку зрения охотно разделил бы всякий, ибо для наших поколений болезненно воспоминание о столь недостойном детстве. Однако свидетельства истории запрещают нам прислушиваться к нашептыванию гордости и себялюбия и сомневаться в том, что

прогресс человечества к культуре брака был исключительно медленным. С подавляющим перевесом сил движется на нас фаланга вполне историчных сообщений, и всякое сопротивление, всякая оборона становится невозможной. К наблюдениям древних присоединяются свидетельства более поздних поколений, и даже в наше время соприкосновение с народами низших культурных состояний подтверждает истинность источников опытом практической жизни. У всех народов, которые предстанут перед нами в последующем исследовании, а также далеко за пределами этого круга, встречаются отчетливые следы первоначальных гетерических форм жизни, и борьбу последних с более высокими законами Деметры можно всесторонне рассмотреть на ряде значительных, глубоко проникающих в жизнь явлений. Нельзя не увидеть: повсюду гинекократия формировалась, укреплялась и сохранялась в сознательном и далеко идущем сопротивлении женщины унижающему ее гетеризму. Беззащитная перед насилием мужчины и, как свидетельствует сохранившееся благодаря Страбону упоминание арабской традиции, ради его умиротворения терпевшая смертельные мучения, она прежде и глубже ощущает стремление к регулируемому состоянию и к более чистой культуре, принуждению которой мужчина, гордый сознанием высшей физической силы, покоряется лишь неохотно. Не принимая во внимание этой взаимосвязи, нельзя понять всего значения характернейшей черты гинекократического бытия — строгой упорядоченности жизни; нельзя оценить супружескую чистоту как высший закон всякой мистерии и его истинное место в истории человеческой цивилизации. Построенная на принципах Деметры гинекократия может быть понята только на основе более раннего состояния, которое противоположно ее основному жизненному закону и в борьбе с которым она вырастает. Таким образом, историческая достоверность материнского права становится 'гарантией историчности гетеризма. Высшее же доказательство правильности такого взгляда лежит в том, что явления, в которых обнаруживается жизненный принцип, противоположный закону Деметры, внутренне тесно взаимосвязаны между собой. Более точная проверка последних всюду вскрывает систему, которая, в свою

очередь, восходит к единой фундаментальной идее, укорененной в религиозных воззрениях и гарантирующей от подозрения в произвольности, случайности или местной ограниченности. Сторонникам воззрения, что брак как форма отношений между полами существует извечно и является абсолютно необходимым, не удастся избежать неприятного изумления при столкновении с фактами, которые не щадят чувства человеческого достоинства. Мысль древности не только не совпадает с их идеей, но представляет ей прямую противоположность. Принцип Деметры являлся тогда ущемлением противоположного, действительно первоначального принципа, а самый брак выглядел нарушением религиозной заповеди. Сколь бы ни казалось непостижимым это отношение нашему сегодняшнему сознанию, в его пользу тем не менее свидетельствует история, и лишь с его помощью можно удовлетворительно объяснить целый ряд явлений, которые еще никогда не были осмыслены в их истиной взаимосвязи. Только на его основе может быть понята мысль о том, что брак требует покаяния перед тем божеством, заповеди которого нарушаются исключительностью супружества. Природа не для того наделила женщину всем тем очарованием, которым та располагает, чтобы она увядала в руках одного: закон плоти отвергает все ограничения, он ненавидит любые оковы и рассматривает всякую исключительность как прегрешение против своего божества. Отсюда становятся объяснимы все те обычаи, в которых брак выступает в непременном сопровождении практики гетеризма. Супружество есть отклонение от естественного закона плоти, и оно должно быть искуплено некоторым периодом гетеризма, чтобы благорасположение божества было восстановлено вновь. То, что всегда представлялось взаимоисключающим — гетеризм и строгий закон брака,— теперь выступает в тесной взаимосвязи; проституция становится гарантией супружеского целомудрия, священное соблюдение которого требует от женщины предварительного исполнения ее природного призвания. Очевидно, что в борьбе против подобных воззрений, тем более защищаемых самой религией, прогресс к более высокой цивилизации происходил очень медленно и находился под постоянной угрозой. Обнаруживаемое нами многообразие промежуточных со-

стояний доказывает фактически, сколь неустойчивой и переменчивой была борьба, которая велась в этой области тысячелетиями. Лишь очень постепенно достигает принцип Деметры победы. С течением времени мера покаянной жертвы женщины становится все меньше, она сводится ко все более легкому действию. Градация отдельных ступеней заслуживает особого внимания. Ежегодно повторяемое жертвоприношение отступает перед разовым, совершение его в период супружества сменяется предшествующим оному, на смену гетеризму замужних женщин приходит гетеризм девушек, которые не отдаются уже всякому без выбора, но соединяются с конкретными лицами. К этим ограничениям присоединяется посвящение особых храмовых рабынь: оно имеет большое значение для возвышения общественных устоев, так как благодаря ему долг, лежащий на всех женщинах, оказывается востребованным с одного определенного сословия, и такой ценой матроны оказываются полностью освобождены от этой обязанности. Наилегчайшей формой личного действия представляется принесение в жертву волос с головы, которые кое-где рассматривались как эквивалент цветения человеческого тела, а вообще же в представлениях древности связывались природным родством с неупорядоченностью гетерического размножения, в особенности с болотной растительностью — их естественным прототипом. Все эти фазы развития оставили многочисленные следы у совершенно различных народов и сохранили языковое выражение в названиях местностей, богов, племен. Рассмотрение их демонстрирует нам борьбу принципа Деметры с принципом гетеризма в ее абсолютной достоверности — одновременно и как религиозный, и как исторический факт — и довольно значительному числу мифов сообщит ту ясность, которой они не могли похвалиться до сих пор; призвание гинекократии — совершить воспитание народов в строгом соблюдении заповедей Деметры и продолжительном сопротивлении всякому возвращению к чисто природным законам — предстанет в итоге в своем полном и всеобъемлющем значении. Чтобы не упустить особо важной детали, я хочу обратить внимание на взаимосвязь развиваемых воззрений с высказываниями древних о том, какое значение имеет выделе-

ние приданого для девочки. Давно уже повторяют вслед за древними римлянами, что у бесприданницы ценность не выше, чем у конкубины, но как мало сегодня понимают эту мысль, столь противоречащую нашим нынешним взглядам. Истинный исторический исток ее — в том аспекте гетеризма, значимость которого сказывается во многих отношениях, а именно: практика гетеризма влекла за собой денежный заработок. Что особенно затрудняло победу принципа Деметры, так это необходимость добывать себе приданое, которое предполагала сохранение принципов чисто природного бытия. Для основательного искоренения гетеризма становилось совершенно необходимым выделение приданого для девушки со стороны ее семьи. Отсюда — пренебрежение к бесприданнице и существовавшее даже в позднейшие времена законодательство, каравшее супружеский союз с бесприданницей. Очевидно, что в борьбе принципа Деметры с гетерическими формами жизни обычай выделять приданое занимал важное место, так что не должна удивлять взаимосвязь последнего с высшими религиозными идеями гинекократии, с идеей благодатности смерти, закрепленной в мистерии, а также то, что установление закона о выдаче приданого приписывали одной известной царице в странном лесбийско-египетском мифе. Теперь с новой стороны открывается нам та особая роль, которую играло в гинекократии Деметры исключительное право наследования для дочерей, та нравственная идея, которая нашла в нем свое выражение, наконец, то влияние, которое должно было оказать оно на нравственное возвышение народа, на ту CTa>(ppO(TUvr|20, которая особенно прославлялась у ликийцев. Как говорят свидетельства, сын получает от отца копье и меч, чтобы заложить основания для своего бытия, а большего ему не нужно; дочь же, напротив, не наследует этого и располагает только цветением своего тела, так что должна получить имущество, которое защитило бы ее от мужчины. Этим воззрениям и сегодня еще привержены те греческие острова, население которых некогда признавало гинекократию, и даже на фоне того высокого развития, которое получил в их народе патриархат, иные аттические писатели нахо-

20 Целомудренность, благонравие (греч.).— Примеч. перев.

дят естественным, что все материнское имущество должно быть определено в приданое дочери, чтобы предохранить ее от вырождения. Ни в одном другом практическом выражении внутренняя истина и достоинство гинекократии не выступают прекраснее, чем в рассматриваемых теперь; нет другого проявления, в котором находило бы столь мощную опору не только общественное положение, но также внутреннее достоинство и чистота женщины. Совокупность затронутых до сих пор явлений не оставляет сомнений по поводу того, из какой фундаментальной идеи они все проистекают. Наряду с принципом Деметры, возвышающим материнство, обнаруживается более глубокое, более изначальное восприятие последнего,— полная естественность чистого, предоставленного самому себе теллуризма, не подверженного каким бы то ни было ограничениям. Мы видим противоречие между земледельческой культурой и injussa ultronea creatio21, как оно открывается взгляду человека в дикой растительности матери-земли, а особенно в богатой и роскошной жизни болот. С образом последнего соединяется гетеризм женщины, тогда как с первым — строгий закон брака на принципах Деметры в сформировавшейся гинекократии. Обе ступени жизни покоятся на одном и том же фундаментальном принципе — на господстве порождающей плоти; различие между ними лежит в степени приверженности природе, которая сказывается в характере восприятия материнства. Низшие ступени принципа плоти соединяются с древнейшим периодом теллурической жизни, высшие — с более поздним, сельскохозяйственным; один усматривает воплощение своей идеи в растениях и животных влажной почвы, которые по преимуществу и пользуются божественным почитанием, другой — в колосе и посеянном зерне, которые возвышаются до священнейшего символа материнской мистерии. Различие между этими двумя ступенями находит яркое проявление в большом количестве мифов и культовых действий, и всюду борьба между ними выступает как факт в равной степени и религиозный и исторический, а прогресс от одной из них к другой сопровождается подъемом всей жизни, мощным проры-

21 Самопроизвольное порождение (лат.).— Примеч. перев.

вом к более высокой цивилизации. Тот вес, который придается в мифе исходному обоснованию брачной исключительности, тот блеск, которым ради этого культурного деяния окружается имя Кекропа, а также всяческое превознесение в мифе понятия законнорожденности — в испытании Тезея кольцом, в проверке Гора его отцом, в связи, существующей между словом етео»;22 и именами людей, семей, богов и народов — все это вместе с римским patrem ciere23 возникло не от суетной склонности легенды к спекуляции, не из поэтической фантазии, лишенной какой бы то ни было связи с жизнью; в гораздо большей степени это — по-разному высказанное воспоминание о великом поворотном пункте в жизни народов, которого не могла миновать человеческая история. Полная исключительность материнства, совершенно не знающего отца, рассматривающего детей как статоре^24 или — что равнозначно — как яоАджато— ре(;25, как ^латор126, семена, а самого родителя — столь же односторонне — как оиЗек;27, sertor28, semen2" — не менее исторично, чем преимущество материнства перед отцовством, представленное в принципе Деметры; формирование этой второй ступени семьи в той же степени предполагает первую ступень, как завершенная система патриархата предполагает ее саму. Развитие рода человеческого в общем и целом нигде не знает скачков и внезапного прогресса; всюду — постепенные переходы, всюду — множество ступеней, каждая из которых в известной степени включает в себя и предыдущую и последующую. Все образы матери-природы, с именем которой связывали рождающую силу плоти, соединяли в себе обе ступени материнства: и низшую, чисто природную, и высшую, с упорядоченным супружеством, и только в ходе развития и под влиянием индивидуальных черт народа приобретали приоритет здесь — одна, а там — другая сторона. К ряду доказательств историче-

22 Истинный, верный (греч.).— Примеч. перев.
23 Почитание отца (латп.).— Примеч. перев.
24 Происходящий от неизвестного отца (греч.).— Примеч. перев. Имеющих много отцов (греч.).— Примеч. перев.
6 Посеянный (греч.).— Примеч. перев.
7 Ничего не значащий, ничтожный (греч.).— Примеч. перев. Сеятель [лат.}.— Примеч. перев. Семя (лат.}.— Примеч. перев.

скоп достоверности досупружеской ступени жизни добавим еще одно, весьма весомое. Облагораживание идеи божества знаменует собой соответствующее возвышение жизни и могло происходить только параллельно с ним, как и наоборот, всякое возвращение в низшее, чувственное состояние находит соответствующее выражение в области религии. Что бы ни заключали в себе образы богов — это всегда подчиняло себе строй жизни и накладывало отпечаток на целый период человеческой культуры. Тут противоречие немыслимо; если религия покоится на созерцании природы, то она с необходимостью выражает тем самым и соответствующую правду жизни; таким образом, содержание ее есть одновременно и содержание человеческой истории. Ни одна из моих фундаментальных идей не находит в ходе дальнейшего исследования более частого и более решительного подтверждения, ни одна не прольет больше света на борьбу гетеризма с супружеской гинекократией, чем эта. Две ступени жизни противостоят друг другу, и каждая покоится на какой-то религиозной идее, каждая питается культовыми воззрениями. Больше чем история какого-то другого народа, подтверждает достоверность излагаемых здесь идей история эпицефирийских локров. Победоносное восхождение Деметры через jus naturale30 Афродиты нигде не нашло более замечательных проявлений; нигде не ощущается так явно зависимость расцвета государства от победы над гетеризмом, и в то же время ни у кого нет столь же неистребимой власти более ранних религиозных идей и столь же знаменательного повторного их пробуждения. Для нынешнего образа мыслей покажется чуждым, что тихому и сокрытому кругу семейной жизни мы приписываем такую значимость событий и подчеркиваем важность его состояния, т. е. признаем за ним далеко идущее влияние на жизнь всего государства, на его расцвет или упадок. В исследованиях процесса развития древнего мира проблема, рассматриваемая сейчас нами, не удостоилась ни малейшего внимания. А она состоит как раз в том, чтобы выяснить, какая связь существует между отношениями полов — их более низменным или более возвышенным понимани-
зо Естественное право (лат.}.— Ппимеч. перся

ем — и своей судьбою и жизнью народов; в силу этого исследование наше оказывается в непосредственном соприкосновении с высшими вопросами истории. Первая большая встреча азиатского и греческого миров предстает перед нами как борьба гетерического принципа Афродиты и супружеского — Геры; повод для Троянской войны сводится к нарушению супружеской верности; как развитие этой же идеи — окончательная и полная победа матрональной Юноны над матерью энеад Афродитой перемещается во времена второй Пунической войны, т. е. как раз в тот период, когда внутреннее величие римского народа достигло высшей точки; взаимосвязь всех этих явлений слишком очевидна и совершенно ясна. Востоку — благодаря более чистой и целомудренной природе его народов — предписала история задачу привести высший принцип Деметры к устойчивой победе и тем самым освободить человечество от оков низменного теллуризма, в которых держала его волшебная сила восточной природы. Рим оказался способен довершить это развитие человечества, и обязан он этим политической идее империи, с которой он вступает в мировую историю. Первоначально, подобно эпицефирийским локрам, приверженный гетерическому материнству азиатской Афродиты, Рим сохранял — особенно в том, что касалось религии,— гораздо более тесные взаимосвязи с далекой родиной, чем мир эллинистический, эмансипировавшийся гораздо раньше и последовательнее. Благодаря царскому роду Тарквиниев он соприкасался с развитой материнской культурой этрусков, а в час бедствия получил от оракула указание, что ему не хватает как раз такого материнского божества, которое могла дать только Азия; этот город, предопределенный служить связующим звеном между древним и новым миром, никогда не смог бы успешно противостоять идее материнства по плоти в ее азиатско-природном понимании без опоры на идею своего господства, никогда не освободился бы от того jus naturale, от которого он сохранит впоследствии лишь пустые рамки, никогда не праздновал бы триумфа над заблуждениями Египта, получившего наглядное воплощение в гибели этого последнего оплота афродитийского гетеризма Востока, покинутый душою труп которого созерцал Август.

Новый поворот в борьбе гетерического принципа с принципом Деметры повлек за собой распространение дионисийской религии, которое нанесло губительный ответный удар по всей цивилизации древности. В истории гинекократии это событие занимает выдающееся место. Дионис встал во главе всех серьезных противников материнского права, особенно громко заявивших о себе у амазонок. Непримиримый противник того противоречащего природе вырождения, которому оказывается подвержено бытие женщины, он всюду связывает свое умиротворение и благоволение с исполнением брачного закона, с исполнением женщиной материнского предназначения и одновременно с признанием всеподавляющего величия его собственной фаллически-мужественной природы. В свете этого может показаться, что дионисийская религия несет в себе опору для брачного закона Деметры, хотя при этом и занимает одно из первых мест в ряду причин, способствовавших успешному утверждению системы патриархата. И действительно, значение обоих этих обстоятельств не приходится отрицать. Тем не менее роль, которую мы отводим вакхическому культу как энергичнейшему союзнику гетерического строя жизни, и упоминание последнего в этой взаимосвязи является весьма обоснованным и совершенно оправдано историей его влияния на все течение жизни древнего мира. Та самая религия, которая предельно возвысила значение брачного закона, более чем какая-либо другая способствовала возвращению женского бытия к полной естественности афродитизма; та самая, которая придавала мужскому принципу значение, далеко превосходящее материнство, более всего способствовала бесчестию мужчины и его падению. Среди причин, которые заметно содействовали распространению нового бога, очень заметное место занимает возрождение древней гинекократии у амазонок и неотделимое от него одичание всего бытия. Чем строже правил закон материнства, чем труднее это было для женщины — длительное время удерживать противоестественную высоту строя жизни амазонок, тем более радостный прием должен был встречать повсюду этот бог — вдвойне соблазнитель, так как он соединял в себе и чувственный, и сверхчувственный блеск. Тем неотразимее был он для женского пола, во-

одушевляя на служение себе. Стремительно переходит строгая гинекократия амазонок от решительного сопротивления новому богу к столь же решительной преданности ему; воинственные женщины, прежде в борьбе мерившиеся силами с Дионисом, теперь предстают как его непобедимая героическая когорта, и в этой стремительной смене крайностей становится очевидным, как трудно было во все времена для женщины придерживаться золотой середины и соблюдать меру. Исторические основы тех традиций, которые повлекли кровавые события первоначального распространения вакхической религии и вызванное ими глубокое потрясение всей системы отношений, слишком очевидны. Независимо друг от друга возобновляются они у различных народов, однако всюду носят тот же характер и стоят в столь резком противоречии с духом более позднего дионисийства, направленным на мирные наслаждения и украшение бытия, что совершаемое теперь открытие представляется невероятным. Волшебная власть, с которой фаллический господин разгульной естественной жизни увлекает мир женщины на иные пути, выражается в таких явлениях, которые оставляют далеко позади себя не только границы нашего знания, но и самую силу нашего воображения, и тем не менее отправлять их в область вымышленного означало бы обнаружить недостаточное знакомство с темными глубинами человеческой природы, неумение считаться с властью религии, которая в равной степени удовлетворяла и чувственные, и сверхчувственные потребности, недооценку возбудимости женского чувственного мира, столь неразрывно связанного и с потусторонним, и с посюсторонним, и, наконец, невнимание к покоряющему волшебству изобилия южной природы. На всех ступенях своего развития дионисийский культ сохраняет тот же характер, с которым он впервые вступает в историю. Благодаря своей чувственности и тому значению, которое придает он заповеди половой любви, внутренне родственный женскому предрасположению, он обращается по преимуществу именно к женщине, придавая ее жизни совершенно новое направление, и именно здесь находит своих наиболее верных сторонников и ревностных служителей, основывая всю свою власть на их воодушевлении. Дионис — в самом полном смысле

слова женский бог, бог женщины, в нем — источник всех ее чувственных и сверхчувственных надежд, кульминация всего ее бытия, и потому именно женщины первыми познают его великолепие, им он открывается и благодаря им получает распространение и одерживает победу. Религия, которая на удовлетворении требований пола основывает свои высшие надежды и которая блаженство сверхчувственного бытия ставит в теснейшую связь с чувственным удовлетворением, в силу того эротического направления, которое придает она жизни женщины, с необходимостью должна была все более подтачивать строгость и чистоту супружеской жизни на принципах Деметры и в конце концов вновь обратить ее бытие к тому афродитийскому гетеризму, который усматривает для себя образец в полной спонтанности природной жизни. Правильность этих заключений подтверждается весомыми историческими свидетельствами. Связь Диониса с Деметрой все более оттесняется на задний план его связью с Афродитой и с другими, аналогичными ей образами матери-природы. Символы Цереры (материнства, регулируемого законом) — колос и хлеб — отступают перед вакхическим виноградом, этим роскошным плодом любвеобильного бога; молоко, мед и вода, целомудренные жертвы древнего времени, отступают перед воодушевляющим, пробуждающим чувственный восторг вином, и в этом культе сфера низменного теллуризма, сфера стихийного порождения со всеми его продуктами — животными и растениями в равной мере — приобретает значительный перевес над более высокой культурой земледелия и его плодами. Сколь глубоко был проникнут этим весь образ жизни, в этом убеждает нас прежде всего взгляд на мир древних захоронений, который в силу потрясающей противоположности становится главным источником нашего познания всего чувственноэротического направления дионисийской жизни женщины. По-новому видим мы теперь далеко идущее влияние религии на все развитие нравственности. Дионисийский культ принес древности высшее воплощение насквозь афродитической цивилизации и сообщил ей тот блеск, перед которым меркнет вся утонченность и все искусство новейшей жизни. Он снял все оковы, отменил все различия, и в силу того, что он направил дух народа

Дата добавления: 2015-07-25