Особенности современного международного права и его основные принципы

Современное международное право определяется юристами как "особая система прав, функционирующая в международной системе" (Курс международного права. 1989. С. 9), как "государственно-волевое явление; система юридических норм, регулирующих определенные общественные отношения", с указанием на ее обеспечение государственным принуждением в необходимых случаях (Тункин. 1983. Q 26). Важно также уточнение, что "международное право есть совокупность прежде всего общепризнанных норм" (Блищенко, Солнцева. 1991. С. 106). Существенной особенностью современного международного права является его тесная связь с зародившимся в Европе внутригосударственным правом, основанном на принципе суверенитета. В государстве, призванном защищать своих граждан от индивидуальных и групповых нарушений их безопасности, существует потребность установления и поддержания социального порядка. Эта потребность привела к выработке объективных правил, содержащих четкие указания на то, какие поступки членам общества разрешены, а какие запрещены, что им можно делать, а что нельзя. Параллельно вырабатывались столь же объективные процедуры применения этих правил. Государство длительное время оставалось единственным "мотором" этого механизма, поскольку оно имело монополию на осуществление принуждения в качестве неотъемлемого свойства суверенитета, дававшего ему исключительность компетенций на своей территории. Это не значит, что все нормы непременно исходили от государств. В недрах общества также рождались некоторые обычаи. Кроме того, источником правовых норм выступали соглашения и обязательства, принятые между людьми. Но именно государство было гарантом действенности и возможности применения всех правил независимо от источника их происхождения. Именно государство фиксировало иерархию правил посредством

"юридического порядка". Если государственная власть была авторитарной, этот порядок подлежал критике. Но при этом не переставал оставаться порядком (подробнее об этом см. Chemillier-Gendreau. 1999).

И сегодня основными субъектами международного права являются прежде всего существующие государства, государства в стадии становления, МПО, некоторые государствоподобные образования (вольные города, Ватикан и др.) (Тункин. 1983. С. 27). Вместе с тем в последние годы состав субъектов международного права расширяется, и в него сегодня входят уже не только ряд НПО, транснациональных образований, но и отдельные граждане. Это является одним из важных проявлений демократизации современных международных отношений.

Действительно, 80-е гг. XX в. ознаменовались широким распространением либеральной демократии в мире, которое продолжается и сегодня. В эти годы произошло падение военных режимов в Латинской Америке (Аргентина, Бразилия, Чили) и Азии (Филиппины), начались демократические преобразования в Южной Корее, Тайване, демократические выборы прошли в ряде африканских стран к югу от Сахары (Мали, Буркина-Фасо и др.). Бурные перемены в Восточной и Центральной Европе – начиная с "перестройки" и падения Берлинской стены, обретения странами бывшего "советского блока" возможности самостоятельно выбирать свою судьбу и кончая достижением бывшими республиками СССР независимости – также вписываются в эту общую тенденцию. В то же время именно в Восточной и Центральной Европе, вероятно, наиболее выпукло проявляются противоречия как самой идеи либеральной демократии, так и международного права, которое издавна является ее неотъемлемым спутником.

В соответствии с либеральной идеей между демократическими государствами, использующими для разрешения возникающих между ними разногласий и споров прежде всего политические средства (переговоры, посредничество, международный арбитраж и т.п.), практически немыслимы вооруженные конфликты, а тем более войны. Для вышеназванных государств характерны осуждение ксенофобии, соблюдение прав человека и национальных меньшинств на своей территории, отсутствие притязаний на территории соседних государств и т.п. Чего нельзя сказать о "молодых демократиях" на пространстве бывшего СССР, в том числе и о государствах, присоединившихся к Европейской конвенции по правам человека, международным правовым обязательствам и встречающих благожелательную поддержку со стороны Запада. Например, дискриминационные законы в отношении национальных меньшинств (Эстония, Латвия), нарушения прав человека остаются практически без каких-либо серьезных международно-правовых последствий. Все это питает сомнения в действенности норм

международного права, в возможности правового решения проблем, возникающих в отношениях между независимыми государствами, дает аргументы сторонникам "символического" значения права для функционирования международных отношений.

По мере того как зарождалась и становилась все более тесной связь права и демократии, отраженная термином "правовое государство", государство утрачивало свою исключительную роль в установлении и поддержании юридического порядка. Подчиняясь заранее установленным правилам или высшим принципам (разделение властей, основополагающие конституционные нормы или международные договоры), государство соглашается на ограничение своей власти. Это необходимое условие демократии. Вместе с тем оно недостаточно, так как демократия не сводится к институциональным механизмам, а представляет собой постоянный, непрекращающийся поиск процедур привлечения всех граждан к выработке механизмов принятия решений и участию в них.

Другой стороной указанного феномена стало добровольное делегирование государствами части своих компетенций межправительственным организациям – процесс, который получает ускорение после 1945 г. Даже право вести войну было передано ООН через механизм коллективной безопасности. Регулирование торговых отношений перешло под контроль ВТО; уровень государственного дефицита стран зависит от МВФ, а для некоторых из них – от ЕС (см.: Montbrial. 2000). Все это вносит изменения в содержание традиционного суверенитета государства.

Наиболее сильные экономические акторы серьезно теснят государства в сфере осуществления тех функций, которые препятствуют финансовым и коммерческим интересам этих новых игроков международной сцены. Характерный пример этого – Многосторонний договор по инвестициям (AMI), разработанный в рамках ОЭСР. Как показывает руководитель НПО "Public Citizen Global Watch" Лори М. Уэлэк (Wallach, 1998), AMI фундаментально отличается от других международных договоров тем, что в нем за международными предприятиями и инвесторами резервируются права, а за правительствами – обязательства. Механизмы AMI предоставляют каждому иностранному предприятию или инвестору право оспорить почти любую политику, или деятельность государства (например, существующие в нем фискальные меры в области окружающей среды, трудовое законодательство или правила защиты потребителя) как представляющие потенциальную угрозу для прибылей. AMI трансформирует властные отношения в современном мире, подчиняя директивам мультинационалий множество тех функций, которые в настоящее время осуществляются

государствами, включая применение международных договоров. Что касается применения положений, то AMI дает частным предприятиям и инвесторам те же права и тот же статус, что и национальным правительствам, в частности, право преследовать государства в судах по своему выбору. Примером стали действия швейцарской-фирмы NOGA в 2000 г. в отношении российского правительства: арест счетов посольства РФ во Франции, задержание российского парусника "Седов" в Гавре. Фактически подобные действия транснациональных фирм являются нарушением международного права, маскируемым под юридические нормы. Передавая свои разногласия с государством в арбитраж, они обнаруживают склонность не столько к строгому применению международного права, сколько к заключению сделки (см. там же).

Специалисты подчеркивают, что в экономической и финансовой сферах международное право оказывается особенно малоэффективным, а безнаказанность просто вызывающа. Преступления в них не подлежат никакому международному суду, а национальные суды не терпят ограничений своих действий. Что касается сферы международной торговли, то создание ВТО как органа, регламентирующего возникающие здесь споры, было расценено как позитивный шаг вперед, продвижение по пути правового регулирования взаимодействий государственных и негосударственных субъектов. Однако на деле это продвижение можно отнести только к тем сделкам, которые не затрагивают США. Соединенные Штаты, сохраняя соответствующий раздел (super 301) своего внутреннего законодательства, касающегося международной торговли (Trade Act), оставляют за собой свободу прибегать к односторонним санкциям в тех случаях, когда, с их точки зрения, имеется угроза их национальным интересам. Этот пример красноречиво показывает преждевременность вывода о господстве права в современных международных отношениях. Господство международного права может иметь место только в случае всеобщего характера существующих норм, отсутствия каких-либо исключений (Chemilher-Gendreau. 1999).

Приведенный выше пример свидетельствует и о том, что процесс трансформации содержания государственного суверенитета более сложный, чем его трактуют. Вопреки широко распространенным утверждениям, что этот процесс – просто "подрыв", "утрата" прежнего содержания, он не является таковым, а тем более он не ведет к "постепенному исчезновению" государственного суверенитета. Во-первых, само по себе делегирование некоторых традиционных внутренних функций государства в компетенцию международных организаций является не отрицанием суверенитета, а проявлением одного из важнейших его принципов – принципа суверенного равенства (подробнее об

этом см: Орджоникидзе. 2000). Во-вторых, процесс трансформации содержания государственного суверенитета проходит при активном соучастии государств, которые видят в нем возможность интегрироваться в общемировые экономические процессы и тем самым сохранить и продвинуть свои национальные интересы в условиях глобализации. В-третьих, "подрыв суверенитета" касается прежде всего так называемых слабых государств и в конечном счете представляет собой новое проявление борьбы государственных интересов на международной арене в условиях появления на ней новых мощных экономических и финансовых акторов – транснациональных корпораций, фирм, банков и т.п. В-четвертых, "размывание суверенитета" не доходит до отмены репрессивных возможностей государства.

Сила и слабость международных организаций и, соответственно, эффективность международного права, его власть над государствами в решающей степени зависят от самих государств, главным образом, – от великих держав. Так, уже в июне 1945 г. в рамках ООН была основана международная судебная власть – Международный суд с местопребыванием в Гааге. Его функции состоят, во-первых, в разрешении в соответствии с международным правом юридических споров, переданных на его рассмотрение государствами, и, во-вторых, вынесение консультативных заключений по юридическим вопросам, переданных ему уполномоченными на то международными органами и учреждениями. Однако его компетенция остается достаточно ограниченной. Во-первых, она касается только юридических споров между государствами и исключает из этих споров граждан, народы без государств, МПО и НПО. А во-вторых, она относится только к тем государствам, которые официально признали авторитет Международного суда в урегулировании, споров, которые могут возникнуть между ними. Между тем до настоящего времени из 188 стран – членов ООН только 58 принимают его компетенцию. Из постоянных членов Совета Безопасности его признает только Великобритания. При этом государства, признавшие компетенции Международного суда, сопроводили свое признание многочисленными ограничительными условиями. Поэтому международная судебная власть находится на эмбриональной стадии: именно недостаток компетенции помешал Международному суду принять к рассмотрению обращение Югославии в 1999 г., требовавшей принятия срочных мер по прекращению бомбардировок НАТО, которые велись в нарушение норм международного права. Рассматривая эту проблему, М. Шемийе-Жандро ставит риторический вопрос: какой суд возьмется преследовать, например, израильское руководство за распространение израильских поселений в Иордании, которое запрещено четвертой Женевской конвенцией? Ведь 49-я статья этой

Конвенции гласит: "Оккупационная держава не может осуществлять депортацию или размещение части своего собственного гражданского населения на оккупируемой ею территории". И какой суд способен привлечь к ответственности руководство Атлантического союза за ущерб, причиненный гражданским лицам в Югославии натовскими бомбардировками? (Chemillier-Gendreau. 1999). Ответ очевиден: в отсутствие воли великих держав международное право не может быть эффективным и в полной мере отвечать своему предназначению. Положение осложняется и коллизией между основными принципами международного права, их несбалансированностью.

Дата добавления: 2015-07-21