Богдан, вздрогнув, посмотрел на нее строго и печально.

— У нас, — поправилась она послушно и с каким-то ознобным, почти мистическим наслаждением отметила, как умиротворенно улыбнул­ся, услышав эти слова, ее муж. Подобного на­слаждения она до знакомства с Богданом не ведала. — Только у нас, — повторила она, — это светлая пиршественная песнь. Свадебная песнь.

У Жанны всегда была отменная память, а русский эпос ей действительно нравился. Гото­вая на все, лишь бы повторить головокружи­тельное, не от мира сего наслаждение, Жанна, чтобы сызнова порадовать сидящего рядом с нею лучшего из людей, легко начала:

— “Не пристало ли нам, братия, начать ста­ринными словесами радостное повествование о брачном походе Игоревом, Игоря Святослави­ча, во просторно красно поле половецкое, к сродникам да содружникам своим, ханам Кончаку Отроковичу да Гзаку Бурновичу, а и к лебедушке невесте своей, милой нежной хоти свет-Кончаковне?” Баг перестал жевать.

— Минуточку, — сказал он невнятно. То­ропливо проглотил. Глотнул пива. — Клянусь тебе... там не так начиналось!

— Не может быть, — подняла брови Жан­на, — что значит “не так”? Восемь веков для всего человечества “так”, а для тебя — “не так”?

— Драгоценная Жанна... — Баг оставил па­лочки и для убедительности прижал обе ру­ки к груди. Но тут подал голос Богдан, и го­лос этот дрожал от никому не понятного вол­нения.

— Постойте, постойте. Баг, как там было?

— подумать, я запомнил... Повесть там сразу же, вот в этой самой первой фразе называют — горестная. И я так понял, он воен­ным походом к половцам шел. Чего-то про храбрые полки на землю Половецкую за землю Русскую. И затмение...

— Баг!!! — гаркнул Богдан. Взгляд у него стал совершенно диким, и очки прыгнули на самый кончик носа. — Ты это держал в руках?!

Сей вопль души донесся до Ябан-аги, мир­но дремавшего по случаю раннего часа и сообразного ему малолюдья. Даже пиво в кружке пребывавшего где-то в дальнем астрале йога Гарудина почти не уменьшалось нынче — и по­чтенный харчевник позволил себе расслабить­ся. Теперь он, нервно всхрапнув, вздрогнул, выглянул в зал — но быстро понял, что ни­кого не убивают. “Беседуют о главном, — ува­жительно подумал Ябан-ага. — Это надолго. Жаль, доблестный Лобо не успел доесть шуаньянжоу... Впрочем, доест. Вот я еще топлива подброшу...”

— Это поразительная и мало кому извест­ная история, — сказал Богдан. — В восьмидеся­тых годах позапрошлого века один из высших чинов стражи города Мосыкэ сообщил руко­водству, что при обыске штаб-квартиры под­польного масонского кружка “Крест и молот” был обнаружен загадочный текст, оказавшийся ни много ни мало — вариантом знаменитого и всему свету давно известного “Слова о полку Игореве”. Звали этого чина Му Син-пу... толь­ко этой находкой он и вошел в историю. Один из задержанных масонов показал, что данный текст является в их среде чем-то вроде свя­щенного писания. Вернее, противу-священного. Поскольку герой эпоса князь Игорь, да и вся тогдашняя Русь изображены в “Противу-Слове” весьма неприглядно, отвратительно даже — это в отчете сыскной управы так говорится, я не виноват... мол, карикатурно описаны тупые нападатели и грабители, ни в чох не ставящие ни свою, ни чужую жизнь... новообращенные приверженцы “Креста и молота” именно на “Противу-Слове” воспитывались в неприязни ко всему русскому и на нем же клялись поло­жить жизнь свою ради того, чтобы изменить существующие в Александрийском улусе по­рядки на европейские. Существовали у нас од­но время такие настроения, да-да, существо­вали, — повторил Богдан специально для не­доверчиво покосившейся на него Жанны. Баг хмыкнул. Стараясь не мешать умной беседе, беззвучно подкрался Ябан-ага и от души заря­дил самовар новой порцией сухого спирта; Ба­гу же он принес еще кружку пива.

— А противуположности, — пользуясь все­общим вниманием, продолжал Богдан, — сходятся: в материалах дела есть намек, что этот же текст использовался так называемыми сла­вянофилами. У них была иная идея: Русь долж­на выделиться из дикой Ордуси и, более то­го, отомстить потомкам степняков за разгром полка Игорева. Вот тогда-то, дескать, расцве­тет исконная русская культура и мощь. Что существенно: и те, и другие в равной степе­ни веровали, что подлинная версия “Слова” — та, которую ты так замечательно напомнила нам сейчас, Жанночка, — является подделкой, еще в древности запущенной в народ импер­скими идеологами то ли чтобы приукрасить отвратительные Ордусские порядки — это ма­сонское объяснение, то ли чтобы идейно раз­оружить славян перед азиатами — это славянофильское объяснение. А вот у них-то, дес­кать, где князь едет с половцами бессмысленно и гнусно воевать — “Слово” подлинное. К со­жалению, дело это тогда было секретным, с текстом “Противу-Слова” работали только чи­новники стражи, а ученые и понятия о нем не имели — поэтому ни о каких серьезных исследованиях не шло и речи. Кто сию злопыха­тельскую фальшивку создал на самом деле — масоны ли, славянофилы ли в своих кружках, или и впрямь где-то в древности постарались под впечатлением, скажем, страшных первых лет Батыева нашествия, — неизвестно. А по­сле обнародования народоправственных эдиктов ¹ Дэ-цзуна произошли беспорядки в Мосыкэ... Представляете, и здание мосыковской уп­равы, где хранился захваченный подлинник “Противу-Слова”, и особняк Му Син-пу, где хранилась копия, в один день сгорели дотла. Не уцелело ни одного списка. Разумеется, по­сле этого дело рассекретили, будто в издевку — и вот уже чуть не два века историки просто на луну волками воют: в их распоряжении только отдельные, не очень-то тщательно сделанные выписки из “Противу-Слова”, сохранившиеся в следственных бумагах. Масонские кружки давно исчезли, о славянофильских тоже уж лет семьдесят нет никаких сведений... — Он осекся и поглядел на жену. — Ты что-то хотела ска­зать, родная?

1 Здесь ван Зайчиком употреблено выражение “минь чжи чи”, т. е. дословно: “люди, народ — выправлять, упорядочивать — эдикт”. Словосочетание “минь чжи” в равной степе­ни может означать и “то, чем выправляют народ”, и “то, что выправляет народ”. Следовательно, минь чжи чи следует пони­мать как “эдикты, регламентирующие, как народ выправляет и упорядочивает правителя, и как правитель выправляет и упорядочивает народ”. Нельзя не видеть, что понятие минь чжи чи во многом приближается к понятию так называемой “конститу­ции”. В “Деле незалежных дервишей” упоминается, что эдикты были провозглашены в 1812 г. Однако, как понять из заметок самого X. ван Зайчика, сообразному становлению наро­доправства предшествовал неизбежный период неразберихи и путаницы. В некоторых уездах решили, что вводится демократия варварского образца — например, с оголтелыми, нескончаемыми выборами всех сверху донизу, публичным взаимным поливанием грязью и тому подобными гримасами, крайне пагубными для души и ума народа, зато дающими полный простор так называ­емым любителям “половить золотых черепашек в мутной води­це”. В других уездах, напротив, тот разумный элемент народо­правства, каковой был дарован Дэ-цзуном, показался чрезмер­ным; один край (какой именно, ван Зайчик не конкретизировал) был даже охвачен серьезными волнениями, вошедшими в исто­рию империи под названием “октябрьского восстания”: поддан­ные, вконец обезумев от свалившейся им на головы необходи­мости иногда думать самим, с оружием в руках требовали от властей даровать им обратно привилегию безропотно подчинять­ся начальникам, произвольно назначаемым сверху. Оба вредных уклона с полного одобрения Дэ-цзуна были в том же году ре­шительно пресечены тогдашним цзайсяном М. Сперанским.

Жанна, и впрямь встрепенувшаяся словно бы с желанием его перебить, после короткого, но явного колебания ответила:

— Нет, ничего...

Богдан чуть качнул головой с сомнением, но не решился настаивать и вновь уставился на сидящего напротив друга:

— Ну ладно... Так вот я... Словом, ты пони­маешь, Баг, что держал в руках? Ты говоришь, просто-напросто книгой издано, типографской книгой? Уму непостижимо! — Он опять пока­чал головой. — Неужели это оно? Получается, отделенцы в Асланiве как-то раздобыли текст и использовали для усиления противуалександрийских настроений. Так, что ли? Или са­ми состряпали? Надо немедленно...

Ябан-ага снова высунулся из-за стойки — и снова спрятался. Покачал головой. “Минут пятнадцать говорит, не меньше... М-да, — философ­ски подумал Ябан-ага. — Если бы этот сановник не был таким симпатичным и славным чело­веком, он бы, наверное, был совершенно невы­носим”.

За столиком вдруг раздался общий хохот. Ябан-ага опять на миг высунулся и порадовал­ся за своих знакомцев — они смеялись, и гово­рила теперь, оживленно жестикулируя, моло­дая дама, подруга драгоценного Багатура Лобо.

Вставив в речь Богдана легкую и сообраз­ную шутку относительно открытых перед част­ной стражей возстей для раскрытия за­гадки “Противу-Слова”, Стася все-таки сумела наконец перевести разговор на нужную ей те­му: сообщила собравшимся о соблазнительном во всех смыслах предложении Лужана Джим­бы, которое он сделал Багу в Павильоне Воз­вышенного Созерцания.

— Что же, — уважительно качнула головой Жанна, когда она закончила. — Весьма лестное предложение.

— По-моему, так это очень хорошее предло­жение, — широко раскрыв глаза, сказала Ста­ся. — Очень хорошее. Просто глупо было бы не воспользоваться такой возстью.

— А ты как к этому относишься, еч? — спросил Богдан.

Дата добавления: 2015-07-20