Мы - фараоново племя

Да не раздувайте огонь так сильно, а то, чего доброго, все взлетим на воздух. И так уж соседи, слыша, как гудит горн, поговаривают:

- Нет покоя этому старому Напо, уж скоро рассвет, а он все кует и кует! Когда же он сам наконец вылетит дымом из трубы мира живых!

А ведь знают хорошо мой обычай: до обеда я дремлю на солнышке, после обеда заготовляю брусочки, а с вечера работаю до самой зари.

Может, потому нынешние-то гвоздари и не умеют сказки рассказывать? В летнюю пору работают днем, ну и, ясное дело, опиваются водой, точно пеликаны, и обалдевают от нее так, что слова из них не выжмешь. И выходит не как в сказке: "три года - словно три дня", а, наоборот, восемь часов - словно восемь лет. Если их не задушит газ, то от водянки погибают. А в водянке врачи ничего не смыслят, непонятная это хворь: пухнут у человека руки-ноги, и не может он работать. Были у нас когда-то Верона Куска да Мари Рафель, умели они делать хорошее питье, которое воду выгоняет. Да где они теперь!

Поэтому-то мы, гвоздари старой закалки, и работаем ночью, когда прохладно. В тишине и работаешь быстрее. Потому мы и не оставляем своих жен вдовами с кучей детей. А то, бывает, умрет цыган, а после него шесть, десять, а то и семнадцать душ детей оставалось. Нет, надо жить не только руками, но и головой.

Ум во всем нужен. Посмотрите: цыгане и от старого отошли и нового не нашли. Одежда, что нынче модна, завтра считается старьем, но ведь кожа наша под ней останется такой, какой ее бог создал, и никакой портной не переделает ее. Эх, кабы слушались меня ромы, я бы сказал им, да и многим гаджо сказал бы все это прямо в глаза. Не хвастаю я своей национальностью, нет, но ведь она хороша, хоть наши обычаи не сходятся с повадками гаджо. Вряд ли найдешь такого парня среди гаджо, который не попытал бы счастья у цыганок. И многим повезло, это станет ясно, если посмотреть на цыган, все они разные: у одного нос и глаза такие, у другого - другие. А чаво и теперь еще охотнее женятся на цыганках, чем на гаджо. Есть меж нашими парнями такие красавцы, что не уступят иному принцу. Наши парни осторожны в выборе невест, словно древние фараоны, и потому, я думаю, правду говорит сказка, что мы фараоново племя.

Вы, конечно, слышали об этом от рашая*. Он рассказывает в церкви, будто бог до тех пор карал фараона, пока тот не отпустил евреев. Евреи в те времена слушались Моисея, да и бог слушался его. И выпросил Моисей у бога, чтобы он прибрал всех старших сыновей, даже сыновей фараона. Значит, был там и один из нас, потому что мы, цыгане, были родичами фараона.

*(Священник (цыганск.))

А погубили этих сыновей за то, что фараон не желал отпускать евреев.

Я никак не могу взять в толк, на кой черт ему так нужны эти евреи, и даже спросил об этом как-то у одного рашая. Ну, а он мне сказал, что фараон рад был бы отпустить их всех до единого, но бог нарочно ожесточил его сердце, чтобы фараон не отпускал евреев, и тогда он, бог, мог бы творить чудеса. Известное дело, господа - капризный народ, почему не быть капризным и богу?

Словом, в конце концов фараон отпустил евреев, и то только потому, что ромы согласились на это. Они сказали фараону: отпусти евреев, мы и без них обойдемся как-нибудь.

И вот евреи ушли, забрали с собой золото, серебро - все сокровища фараона. Ромы были довольны, что унес их господь.

На том бы дело и кончилось. Но, как говорил рашай, бог сам пришел к фараону и стал его упрекать в том, что тот дал себя обобрать. А ведь евреев сам бог надоумил; "Хватайте золото-серебро, все, что под руки попадется".

Да что тут говорить: не сказка ведь это, а сущая правда. Разозлился фараон: "В самом деле, ведь они меня обобрали подчистую, чтоб их раки обглодали!" Быстро собрал он войско, сам сел на лошадь, захватили с собой повозку и - в погоню!

Да, а еще посадил он нас, своих родичей, на возы. Мы говорили ему: не трать силы понапрасну, бог-то ведь с евреями заодно, а кто с богом дружит, тот всегда прав. Говорили ему, что нужно кому то остаться дома, чтоб за огнем в очаге присмотреть, пока остальные в пути. Фараон ничего слушать не захотел, посадил нас на возы, на лошадей и - в путь-дорогу.

И пришла беда, как мы предсказывали. Правда, через пустыню-то мы проскочили благополучно. К тому времени евреи уже были на середине Красного моря. Моисей хлестнул прутиком по воде, вода расступилась, и евреи перешли море по дну, не замочив даже ног.

Зато что было с фараоном и его войском! Он ведь пустился в море вслед за евреями, но, когда дошел с войском до середины моря, Моисей со своими уже был на том берегу. Ну, тут Моисей снова хлестнул по воде своей палочкой, и вода - подумать только! - сомкнулась над фараоном и его войском.

Так погиб фараон и весь его народ!

Вернее, не весь. Потому что мы, ромы, родственники фараона, решили остаться на берегу и посмотреть, чем все кончится: пусть, думаем, поборется наш брат со священными витязями бога.

Ну вот, когда над их головами сошлись волны, решили мы повернуть назад, с тем чтобы джас кхэрэ*, а там, думаем, выберем себе нового фараона и заживем как прежде.

*(Пойти домой (цыганск))

Но бог не забыл и про нас. "Я могу сотворить еще одно великое чудо", - подумал он. И напустил он на нас смерч, да такой лютый, что и людей, и лошадей, и повозки - все разнес в разные стороны. Когда мы опомнились, глазам не поверили: куда же девались ромы, наши родичи? Разбросало их по всему свету: кого на запад, кого на восток.

С той поры и живем мы в разных странах.

Так погибли самые лучшие цыганские сыны.

И еще скажу одно слово, чтоб на том и кончить. Что же стало с евреями? Говорят, они сорок лет кочевали по пустыне, но родины своей так ни один из них и не увидел, одни погибли от солнечного удара, другие - от поноса.

Остальные народы, которые с богом не дружили и не враждовали, жили припеваючи. А вот евреев бог разбросал по свету, хоть и любил их.

И вот что я скажу вам: лучше пусть бог со мной не дружит, пусть оставит меня в покое.

Только смотрите не передавайте моих слов рашаю, а то он иногда бывает у нас, приносит нам кое-какую одежонку...

Не могу сказать, что я не нуждаюсь. Старик ведь я все-таки, много работать не могу! Кабы работать да сказку сказывать, работа бы веселее шла. Да нет теперь охотников сказку послушать. А льется сказка - и время незаметно летит.

Так бывало в давние времена, еще при жизни моего отца и деда. В долгие зимние вечера ложились мы рано, вместе с курами. Спали мы не в кровати, конечно, - нас ведь было шестнадцать душ детей, - а на соломе. Рассыплет мать, бывало, солому вдоль стен, на нее и укладывает нас под большой периной. Там мы ползали, кувыркались, щипали друг друга, пока не засыпали, сбившись в кучу. Тогда мать моя бросала в огонь еще пару ложек старого сала и ложилась к нам сама на свободное местечко. Отец нарезал и складывал бруски - готовил для завтрашней работы. Наконец и он ложился.

С зарей мы просыпались от гудения горна. Быстро подымались, все от мало до велика, и - на кухню. Мчались помогать, потому что отец оставлял на утро еще один рассказ о подвигах Яноша Надара. Старались мы, работали, чтоб сказку послушать да чтоб в город на возу съездить: эту награду получали только трудолюбивые.

К четвергу у отца уже был заготовлен целый воз гвоздей. Чуть свет, вернее еще затемно, мы запрягали лошаденку в красивый сегедский плетеный возок. То же самое делали наши родственники и соседи. И тянулись в сторону Пешта возы, десять-пятнадцать штук. На дне каждой повозки лежали аккуратно разложенные по сортам гвозди, а сверху - мы, дети, с отцом. Мы уже знали, куда везти гвозди. Сначала ехали к десятникам. У ворот отец босой, в широких холщовых штанах, слезал с воза и стучал. Десятники не обижались за раннее беспокойство, они уже ждали нас, да еще как ждали! Они скупили бы все гвозди, сколько бы мы их ни привезли. Отец мой был мастер вести с ними переговоры. Наконец сходились на том, что бумажку составят на тридцать фунтов гвоздей, десятник заплатит за двадцать пять, а отец мой даст ему всего двадцать фунтов. Так каждый оказывался в выигрыше: и десятник, и отец, так как оба зарабатывали по пять фунтов гвоздей, а хозяин дома так и не знал, что вместо, тридцати фунтов гвоздей на стройку пошло только двадцать.

А потом мы отправлялись к купцам и продавали им остатки гвоздей, они скупали каблучные и корабельные гвозди, оставшиеся хомутики и всякую всячину. Ну, а мы поворачивали назад оглобли. Денег увозили мы много, было на что обедать целую неделю.

Только вот полицейских почему-то очень боялись Мы, дети, как завидим, бывало, издали высокий шлем, так сразу юрк на дно повозки. И отец пугал нас:

- Погляди! Вон стоит полицейский! Возьмет да и заберет тебя сейчас!

А сам тоже не без страха подхлестывал лошадей.

В те времена жизнь наша, если не считать преследования жандармов, была очень неплоха, насколько мне помнится.

- На парував ме ника саха, - поговаривали старики. - Не поменялся бы ни с кем на свете. Мер те ме кана йек дий бутикера, о гаджо шей керел цило курко - крестьянину за неделю столько не заработать, сколько я могу заработать в день.

Только вот жили мы всегда по-дурацки. Никогда не знали, что значит порядочная квартира или приличная одежда. О расчетливом крестьянине мы сложили песню

Нам об него мараться неохота: Ни крайцара не выпросишь у жмота!

А мы, как на сдельщине, уплетали жареных гусей, а завидя крестьянина, плевались.

- От него воняет, - говорили мы.

Крестьянин, конечно, платил нам тем же: "Цыган - зараза, цыган вонючий!" А ведь все мы стонали под одним ярмом.

Словом, должен я вам сказать: будь я богом, и то не смог бы разобраться во всем этом. Но одно совершенно ясно: в те времена крестьянина называли земледельцем, а цыгана - просто цыганом. Ныне крестьянин есть крестьянин, как и должно быть, ведь мы этим его не унижаем. Он свой хлеб честным трудом зарабатывает. Но цыгана официально никак не называют. Если он музыкант, то зовут его народным музыкантом или как там говорится. Некоторые гаджо презирают нас, но в глаза ничего не говорят, только за спиной шепчутся: вон, дескать, идет грязный цыган.

Я венгр, конечно же венгр, ведь я здесь родился, здесь жил и здесь похоронены семь поколений моих предков. А впрочем, мне все равно. Если гаджо так больше нравится, пускай я буду цыганом. Своей крови я стыдиться не стану.

Но тогда моего внучонка должны записать в такую же школу, в какую записывают словака, шваба, валаха, в такую, где он услышит прекрасную цыганскую речь, сказку, историю, песню. Чтобы тем детям, которые дразнят его "копченым", он мог гордо ответить: "Да, я цыган! И язык мой не хуже вашего, есть у меня и своя сказка, и своя песнь, у меня есть все, что есть у каждого народа". И только тогда нас будут почитать, насколько мы этого заслужили своим трудом, и мы будем совсем другими.

Это говорю вам я, старый Напо, проживший на этом свете девяносто с лишком лет и много видевший на своем веку...

Приходите ко мне и, если сможете, прихватите с собой еще парочку недорогих сигар.

Дата добавления: 2015-07-20