Ареал Мидгарда. 16 страница

Подростковые дети поначалу радовались его приездам, пока у него были деньги. Но, повзрослев, стали сторониться. И последний год он ничего о них не слышал. Общих интересов с детьми не имел, может поэтому, потребности в общении с ними не испытывал, да и они без нужды, к нему не тянулись. Поняв вскоре, что с отца больше взять нечего, дети больше ему не напоминали о себе.

То, что его все бросили, поначалу расстраивало, но он быстро пришёл к выводу, что всё, что происходит - к лучшему. Это избавило его от сознания своей нищеты и беспомощности, которые он всегда испытывал в присутствии родных, ставших чужими. Он стал одиноким, и потому свободным человеком. Только свободный человек может думать о своём духовном состоянии и способен менять его в нужном направлении. Он давно хотел заняться своим духовным миром, но не знал, как. Наткнувшись в интернете на сайты древностей, понял, что свобода нужна рабам, а независимым ни от кого, нужна воля. Рабом себя он больше не считал, ибо ни от кого не зависел, потому стремился узнать больше о воле, и о вольных славянах. И когда узнал об их методах отношения к людям, не захотел стать их братом, и невзлюбил березы, будучи в лесу, обходил их стороной. Это были не те славяне, что писали Веды.

Случайно познакомившись, с каким-то старичком, которого почему-то называли каликом-перехожим, он с ним разговорился. Понравился, и тот предложил ему пожить какое-то время на хуторе. И последние полгода он жил на окраине мегаполиса, на не большом хуторе, где неофициально снимал чердак сарая у деда Матвея, имевшего свой дом. Этот хутор и его славянского стиля деревенская изба, как памятники этноса и наследия культуры, сохранялись в неизмененном виде с незапамятных времен. Так считалось, хотя вряд ли им было больше тридцати лет. Они представляли собой действующий музей, который пользовались успехом у туристов, и приносил не плохой доход организаторам этого вида туризма.

На жителей этих архаичных поселений, за не значительное вознаграждение возлагались обязанности, исполнять роли коренных жителей той эпохи, к которой относилось поселение. Хуторяне настолько вжились в свои образы, что у большинства туристов, уровень образования которых желал оставлять лучшее впечатление, их поведение не вызывало сомнения, что те, настоящие аборигены, чудом уцелевшие за пятисотлетний период жизни. Общий уровень интеллекта биолюдей не позволял им задаться вопросом, как, при средней продолжительности жизни в этой зоне в сорок лет, можно было прожить в десять раз дольше?

Жизнью хуторян интересовались только туристы, а владельцам этой сферы бизнеса, на них было наплевать. Но от этого была обоюдная выгода. Не испытывая на себе административного контроля, хуторяне были самыми свободными людьми в мегаполисе.

Дед Матвей считался долгожителем, лет шестидесяти. Точной даты своего рождения он не знал, или умело скрывал, но выглядел на девяносто лет. Он исполнял обязанности лесника, следил за состоянием окружавшего хутор лесочка, сохранённого в естественном, не ухоженном виде. Был жутким пьяницей. Но именно из-за этого его и держали, как наиболее достоверного представителя, эпохи экономического развала и застоя, в сфере хозяйствования на Земле на территории древней России. Считалось, что все предки славян были такими же долгожителями, и всё благодаря, беспробудному пьянству, не позволявшему употреблять наркотики и стимуляторы. Водка - это эликсир жизни древних россиян. Так вещал экскурсовод, вешая «лапшу на уши» европейским туристам, и те её с удовольствием «кушали». Многие после таких экскурсий всерьез задумывались, а не сменить ли и им стимуляторы, на водку. Да вот беда, в производстве её не было, самогон варить уже в Европе никто не умел, а завозить из буферной, радиоактивной зоны, было очень дорого, да и запрещено.

Поведение деда Матвея выглядело, как типичное для любого алкоголика, независимо от того, был он трезвый, пьяный, в запое, или с похмелья. Правда, что такое типичный алкоголик, уже лет триста никто не знал. Жил он один. Как-то спьяну проболтался, что в Сибири у него была жена и дочь, которых он лет двадцать не видел, и о них ничего не знает. А они его и знать не желали. Такое отношение к престарелым родственникам было типичным для всех.

О его прошлой жизни никто и ничего не знал, в том числе и его истинную фамилию. Потому официально он именовался Бесфамильным Матвеем. То, что о своём прошлом он никогда не говорил, указывало на его не простую жизнь, и умение хранить секреты даже в бессознательном состоянии. Да и навыки спецназовца в нем иногда угадывались. Поэтому Ник не сразу сообразил, что Сибирью называлось лесистая местность, в прежде существовавшей Брянской области, и недалеко от обширного пепелища под названием Брянск, был городишко с названием Иркутск, откуда, скорее всего, и был родом Матвей.

Дед с Ника денег не брал за проживание, но пару раз в неделю требовал от него бутылку крепкого спиртного. Из пенсионного пособия Ник мог позволить это, без всякого ущерба для себя. Спиртные напитки сам употреблял редко, старался, не пить вообще. Спиртное стоило дорого, да и после аварии, даже от малой дозы, у него начинала болеть голова. Воображение разыгрывалось так, что он не сразу мог сообразить, сон ли это, реальны ли его видения, или это галлюцинации.

К чести деда, он лишнего не требовал, свою меру знал, ни наркотиков, ни стимуляторов не употреблял, даже тогда, когда с похмелья чувствовал, что может помереть. Трезвый, или пьяный он был всегда мягким по характеру, никогда ни с кем не ругался, конфликтов избегал. Но за глаза покритиковать, обсудить кого-то из знакомых, не стеснялся. Половину дня, с раннего утра он проводил в лесу, или куда-то исчезал на несколько дней. Ник, правда, следовавшие в эти дни поблизости казни на березах, не связывал с тем, что Матвея называли хуторяне шёпотом, каликом перехожим, не зная, что это означает. По вечерам время проводил на лавке возле калитки своей избы. В это время и по выходным, считал для себя святым делом, напиться до бесчувствия. Но получалось это не всегда, его заработка на это не хватало. Может поэтому, он ещё и оставался живым и добрым балагуром.

К Нику он относился, как к сыну, несмотря на небольшую разницу в возрасте, в десяток лет. Но внешне их разделяло не менее пятидесяти.

33.

Летом Ник ночевал на сеновале чердака сарая, а зимой в доме, в чулане, где было тесно, но всегда тепло. Хотя Матвей не раз предлагал ему жить в избе, Ник вежливо отказывался, не терпел запаха перегара и табака, праздных разговоров, предпочитал одиночество на лоне природы и чистый воздух.

Хозяин его жизнью не интересовался, и с пьяными разговорами приставал не часто. В редкие дни, когда бывал трезвый, дед занимался ремонтом ветшающего дома. Ник ему в этом с удовольствием помогал. Поэтому такая, совместная жизнь устраивала обоих. Деду нравилось, что Ник никогда не задавал ему вопросов о том, где тот долго пропадал. Сам об этом никогда и никому не рассказывал, стеснялся, или боялся чего-то. Выпившему деду Матвею нравилось, когда не удавалось напиться, сидя на крылечке с постояльцем, устремив взор в чёрное, ночное небо, редко не затянутое, разрываемыми ветром тучами, слушать рассказы Ника о каких-то звёздах, галактиках и прочей «чуши», о существовании которой, дед раньше и не подозревал. Да и теперь он сомневался в том, что всё это может существовать на самом деле, на небе. Сколько он не смотрел в небо ничего, кроме белых точек там не видел. Он считал Ника парнем «с приветом», но слушал всегда с интересом, и относился к нему доброжелательно, сочувствовал его слабоумию.

В очередной раз, увидев его сидящим на лестнице под крышей сарая, глядящего в небо, дед Матвей затеял беседу.

- Николаша, - он терпеть не мог не славянских имён, переделывая все иностранные на свой лад.

Ник не ответил, но посмотрел на деда.

- Слыхал, в Жаневи собрался какой-то хворум? Свергают наше правительство. Во, как! Нечто можно, жить без правительства-то? Свергали бы своё, так нет, наше им не по нутру.

- Не слушай никого, сплетни это. Тот форум чисто научный, и к политике никакого отношения не имеет. Так что твоё, гнилое правительство, останется при тебе. Просто люди решили, пересмотреть историю человечества. И скажу тебе, благое дело они придумали. Из-за этого я даже стал смотреть новости. Интересные там точки зрения высказываются, - загорелся желанием Ник, поговорить на эту тему.

- И шож, тебя-то заинтересовало? – Пьяный, пьяный, а с хитрецой в голосе спросил дед.

- Идёт к Земле инопланетный, космический корабль, как ты говоришь, свергать не только наше, а все земные правительства. Вот все и забесились, страшно стало, - дал свою интерпретацию услышанному Ник.

- И шож будет, анархия на Земле? Тебе, сморю, аж в радость, что Земле кирдык идёт.

- А чего мне печалиться-то? Мне в этой жизни терять нечего, а вот смысл поискать, в оставшейся части жизни, было бы не плохо. А всякое изменение среды, служит тому толчком, - заметил Ник.

- Странно ты как-то изысняешься. А кроме среды, скажем, в пятницу, аль в воскресенье ничего измениться, разве не можно? – Не меняя усмешки на лице, спросил Матвей.

Ник не ответил, а лишь закатив зрачки глаз под лоб, показал, что ему не интересно разговаривать с таким не понятливым собеседником, и обратил свой взор в небо.

- Никола, а що за космический корабль сюды летит? И от кель он взялся? Что там за монстры покорять Землю будут? Говорят, они людей вместе с металлическими имплантатами жрать будут, - не собирался, заканчивать беседу дед.

- Откуда я знаю, кто и чем тут будет заниматься? - Уважая право хозяина, беспокоить жильца, не посмел Ник не ответить тому.

- А не тот ли корабль ты выглядываешь в небе? В потёмках–то, поди, не видать-то ничё? Днём-то лучше его выглядывать, - заметил Матвей.

- Он тебе нужен, тот космический корабль? Прилетит, увидишь. Только нечего ему у нас делать? Если инопланетяне не дураки, они от этой клоаки, под названием Земля, будут быстрее улепётывать, чем прилетят. А я любуюсь безмятежным и тёплым Сириусом. Есть такая, самая яркая звезда нашего звёздного неба. Если там и есть жизнь, она будет намного лучше нашей. Потому как хуже, нигде, и ничего не может быть. Вот бы туда слетать. Подальше отсюда. Да не дано этого человеку. Дальше Плутона человек не в состоянии оторваться от Земли, - ответил Ник.

- Чудной ты. И говоришь ерунду. Но с душой. А то, что хуже, чем у нас жизни нигде нет, это правда. Ладно, таращи зенки в небо, а я пошёл, спать, - сказал дед и пошёл в избу.

А Ник ещё полночи смотрел на знакомые звёзды, и представлял себя на борту не земного, космического корабля. Но, как ни странно, занимался в нём, не изучением окружающего космоса, а строительством внутренних помещений. Будто кто-то разумный мог, запустить в космос недостроенный летательный, причём, межзвёздный космолёт. Ерунда конечно, а на душе, почему-то приятно.

Ник уже два года после странной, мобильной аварии, произошедшей на ровном месте и без всяких причин, подробных обстоятельств совершения которой он почему-то никак не мог вспомнить, постоянно чувствовал не ясную тревогу. Не за себя, а саму по себе. Когда эта тревога обострялась, возникали головные боли, и не редко настолько сильные, что не помогали никакие лекарства. Боли проходили сами собой. Если он их накануне пытался сбить лекарствами, то целый день после этого ходил, как пьяный, ничего не мог, ни делать, ни сосредоточить мысли. Поэтому он отказался от всяких лекарств, и в дальнейшем об этом не сожалел.

Пару раз он обращался к «бесплатным» врачам. Один раз у него не обнаружили никакого заболевания, и даже не поверили, что он может испытывать боли. А второй раз он обратился в службу экстренной помощи, и те, зафиксировав факт болезненного состояния, но причин его выяснить не смогли. Но потом нашли столько болезней за его счёт, что он зарёкся, вообще, когда-нибудь обращаться к медицине.

В последние недели головные боли стали приходить чаще, и становились сильнее. Поэтому он бросил работу, и целыми днями лежал на сеновале чердака сарая, не желая, чтобы кто-то видел, как он корчится от болей. Может оттого, что он сумел научиться, концентрировать свою силу воли, может, из-за процессов радиоактивной, не заметной мутации, но он иногда одной лишь концентрацией своей внутренней энергетики мог, если не избавляться от болей, то делать их вполне терпимыми. Как у него это получалось, он сам не понимал, и объяснить себе не мог. Но это получалось, хотя и не всегда.

Поэтому он последнее время сторонился всякого общения, предпочитая одиночество, и размышлял над сутью бытия. Раньше этим заниматься, у него не было времени и желания, а теперь он от такого занятия отказаться, уже никогда бы не смог. Для него это стало интересным, не заменимым и практически полезным занятием.

Дед Матвей пару раз замечал, как он говорил, неладное творится с Николой, и в эти моменты старался того не беспокоить, если его не мучило похмелье. А когда мучило, он клянчил у Ника деньги на спиртное, и тот, чертыхаясь, отдавал последнее. Но, как это не казалось ему странным, после того, как дед уходил, то будто уносил его боли за собой. Поэтому в такие моменты Ник, не только радовался появлению деда, но и с нетерпением ожидал, подозревая в нём скрытого, доброго колдуна. Но подтверждения своим догадкам никогда не находил.

Когда же он сам спускался к деду, это с него болей не снимало. Будто аномальная зона находилась именно на чердаке сарая. Над причинами столь странных стечений обстоятельств, он думал долго, но ответа не находил. Когда же он начинал связывать это, с какими-то неведомыми, внешними силами, у него начинала складываться в голове целая, взаимосвязанная система. Но, что это была за система, и почему она рассыпалась, как только он начинал думать о чём-то другом, он не понимал, и вспомнить о ней уже через пару секунд не мог.

Но чувство того, что он знает, с чем это связано, у него присутствовало всегда. Правда, доказательств достоверности такого взгляда, он не мог получить, потому что их и не могло быть. Да и эта система никогда и не носила чёткого, конкретного очертания.

Последние дни ему снились сны каждую ночь, и даже днём, если он спал. Это были, странные сны. Он не видел никаких образов, его как бы и не было в этих снах. И рядом тоже ничего не было, сплошная темнота. И в этой темноте к нему в голову приходили разные мысли, будто с ним кто-то говорил, но не голосом, а как-то ещё. Что именно ему говорили и кто, он не понимал, и в то же время, по пробуждению, его всё время тянуло посмотреть в небо.

Вечерами он не мог оторвать взгляда от «песочных часов» созвездия Ориона. Из семи ярких звёзд, его взгляд, как магнитом тянуло к средней звезде в поясе Ориона. В морской бинокль он мог разглядеть Большую туманность Ориона, в виде конской головы. Разглядеть в ней что-то конкретное, удалённой на сотни парсек от Земли, было невозможно. Но, при долгом вглядывании в шею коня, ему начинало казаться, что он видит серебристого цвета точку, которая со временем начинала переливаться всеми цветами радуги, постепенно становясь, ни то ярко-фиолетовой, ни то тёмно-синей.

Как только он досматривался до такого, сразу отрывался от неба и ложился на сено, уже зная, что мигрень ему обеспечена, а следом придут и головные боли. Он много раз зарекался, смотреть на Орион, но ничего не мог с собой поделать. И почти каждый вечер это повторялось.

Когда он раздумывал, над причинами своего, очевидно вредного для себя желания, мысли растекались, и каждый раз он приходил к выводу, что делал это не по своей воле, а под чьим-то влиянием. И никак не мог сообразить, почему был уверен, что и Солнечная система относится к созвездию Ориона. Как это можно было связать с его головными болями, у него в голове не укладывалось, но он был и в этом уверен, несмотря на то, что понимал, две звезды удалённые друг от друга на триста парсек, не могут находиться в одной системе звёзд. Сумбур в голове не проходил, а только нарастал после таких мыслей, и ещё долго оставался и тогда, когда он уже думал о другом.

Когда же дед Матвей начинал докучать его своими разговорами, он воспринимал его, как бальзам на рану, хотя нудные нотации последнего не могли, не раздражать. Особенно, когда тот на правах старшего убеждал его, что сидеть в таком молодом возрасте на сеновале и не работать, не радоваться жизни, грех. Ник не мог, ему всего объяснить из того, что он испытывает, чем озабочен. Но спорил с ним о том, что в жизни хорошо, а что плохо, и с каких позиций это надо оценивать. Они всегда соглашались друг с другом в конце спора, после чего дед задавал стандартный вопрос. Когда тот устроится на работу, и поддержит его материально? Ник только разводил руками, и прятался с головой под одеяло. Он понимал, что дед прав, но, как совместить своё состояние с полезным делом, не знал. Но что-то предпринимать, нужно было.

Однако после первого, независимо от того, спрятался Ник от Матвея, или нет, следовал второй вопрос. Есть ли у него заначка, для «сугрева». Всегда следующее на это отрицание, того не убеждало, и дед, кряхтя, залезал по лестнице на сеновал и ощупывал сено, почему-то только на входе, будто Ник такой дурак, чтобы прятать от деда водку там, где он её всегда ищет. Он просто не знал, что до прибытия сюда Ника, дед именно тут всегда прятал свои заначки, и проверял их просто по привычке, прекрасно понимая, что ничего не найдёт. После чего, так же кряхтя, спускался и уходил в избу, не желая Нику спокойной ночи. Пожелания спокойной ночи он делал только тогда, когда Ник снабжал его деньгами на бутылку самогона, который тот мог приобрести только у соседки по имени Танюха, сразу из-за её изношенности по жизни трудно было определить на вид, но лет сорока-пятидесяти. Почему-то отношения у соседей не были простыми, и хотя они не ругались, но явно недолюбливали друг друга. Дед своего отношения к ней не показывал, а наоборот, создавал иллюзию её боготворения. Она тогда не стеснялась его называть разными словами, отчитывая за пьянство, но всегда, после его ухода, многократно обдавала свою грудь крестным знамением и шёпотом называла его бесом, призывая всех известных ей богов, оградить её от его внимания. Впрочем, на следующий день это в их отношения ничего не меняло. Самогон она ему давала всегда, но не сразу, предварительно выставив какие-нибудь условия. Хотя на хуторе у неё не было покровителя, но где-то за его пределами, видимо, он был и не простой, раз её даже полиция не трогала, да и дед не очень хаял за глаза.

Лобов не мог в эти моменты подумать, что уже десять лет, как стал объектом пристального внимания тех, одно упоминание о ком, приводило в трепет даже глав великих держав. И обратили они на него внимание не случайно, тому были причины, о которых ему не суждено было никогда узнать.

Но его не интересовало тогда наличие сверхъестественных сил, кто они такие, почему именно на него обратили внимание. Он не задумывался, чего от предстоящей жизни ему ждать, даже тогда, когда его жизнь круто изменилась на ровном месте, явно не по его воле и желанию. И он не сразу понял, что именно он - первый человек планеты, фактически, вступил в контакт с представителями неведомого мира, понять суть которого, было выше возможности ни только его понимания.

Да и при неожиданных переменах, происходящих в жизни человека, ему не до сути понимания таких изменений, он весь поглощён самим процессом изменений. До поры, до времени.

«И что теперь? Почему везёт недоумкам?»

«Как говорят, поживём - увидим, кто, чего стоит».

Книга Настоящее в будущем

начата - в феврале 2006,

переработана – в 8 2008, 11 2009, 5 2010, 6 2012,

завершена - в ноябре 2013,

стр. книги - 228,

стр. ареала Земля - 228,

стр. Мечты (книга первая) - 228.

Дата добавления: 2015-07-20