Еще одна книжка Марии Халаши о девочке не такой, как все 7 страница

- Оп! - восклицал папа.

Шарика смеялась и пыталась дотянуться до одной из железных роз люстры.

- Оп! - воскликнул снова папа. Он нарочно подносил Шарику близко к люстре, но так, чтобы она не могла дотронуться до железной розы.

Габи, сжав тонкие губы, стояла в дверях и смотрела на железную розу. Она думала, что притащит как-нибудь из кухни табуретку, поставит на нее скамеечку и дотянется до железной розы. А может, и отломает ее от люстры, как срезала кожаные бантики с красных босоножек, за что, правда, она получила от мамы такую оплеуху, что у нее даже через час в ушах гудело.

Папа еще раз качнул Шарику, затем посадил ее на диван и потянулся было к Габи, чтобы и ее покачать, но тут в комнату вошла мама в легкой летней блузке и спросила у Габи:

- Завтрак готов?

Голос у мамы был раздраженным, как всегда, когда она куда-то спешила.

- Готов, - кивнула Габи и выскользнула в кухню.

К ее счастью, о какао все забыли. Даже Шарика вспомнила о нем, лишь когда дядя профессор положил ее на свой диванчик и принялся вертеть. Затем он повернул озабоченное лицо к родителям, которые стояли рядышком, опустив головы, словно напроказили и теперь ждут, каким будет наказание.

- Не понимаю, - сказал он им, - девочка уже должна была начать ходить. Учительница гимнастики занимается с ней регулярно?

- Каждый день, - ответила мама.

- Да, тут что-то не так.

Он вынул из кармана ментоловую конфетку и протянул Шарике. Она чинно взяла ее и проглотила целиком, не разгрызая, чтобы не ощущать вкуса. Мама быстро и ловко одела ее, а папа сел с профессором к письменному столу, и они начали тихонько переговариваться. Шарика мало что поняла, но была уверена, что беседуют они о том же, о чем говорили с Трескучкой. Затем дядя доктор встал из-за стола и пересел на диван рядом с Шарикой. Придвинул смешную, лысую, круглую голову совсем близко и начал расспрашивать Шарику:

- Как ты себя чувствуешь, девочка?

Шарика внимательно поглядела на блестящую круглую голову доктора и задумалась. Она знала, что на этот вопрос полагается ответить: "Благодарю вас, хорошо". Но так как родители всегда говорили о профессоре с большим уважением, она решила не торопиться с ответом. Как она себя чувствует? Ни хорошо, ни плохо... Никак себя не чувствует. А что нужно ответить, если ты никак себя не чувствуешь?

- Не знаю, - сказала Шарика.

- У тебя что-нибудь болит? - И дядя доктор снова сунул руку в карман.

Шарика с тревогой следила за ним: вдруг придется глотать еще одну ментоловую конфетку?

- Ты не любишь разговаривать? - спросил профессор. - Ты часто грустишь? У тебя плохое настроение?

И он так посмотрел на Шарику, что настроение у нее действительно упало.

Бедный дядя профессор! У него такие печальные карие глаза навыкате. Шарика повернула голову к родителям и еще больше огорчилась. Папа с мамой неподвижно стояли рядышком чуть поодаль, зябко поеживаясь и втянув голову в шею, словно под проливным дождём.

Профессор отошел от Шарики к родителям.

- В самом деле стоит показать девочку психологу, - сказал он им.

"Ага, - подумала Шари, - наверное, это врач, который лечит плохое настроение". Она взглянула на профессора и представила, что было бы, если бы он нацепил цветной бумажный колпак на свою блестящую, отсвечивающую лысину и высунул ее родителям язык.

И как только она это представила, она громко и весело расхохоталась.

Трое взрослых с изумлением обернулись к ней.

- Чему ты смеешься, моя ласточка? - спросила мама.

- Просто так, - ответила Шарика, заливаясь таким счастливым детским смехом, что дядя профессор сложил руки на груди и заявил:

- Мне кажется, у этой девочки ничего серьезного нет.

Затем все трое уселись за стол и как будто совершенно забыли о Шарике.

Ну и хорошо, что ее оставили в покое. Девочку очень занимала мысль о предстоящей свадьбе Густи Бубы.

Никто не знал, что однажды утром Густи Буба снова приходил к ней. Вернее, тетушка Марго знала. Зато Шарика понятия не имела о том, что произошло на площади Кирай накануне второго визита Густи.

Это был совершенно исключительный случай. Тетушка Марго встретилась с Густи Бубой. Конечно, исключительным было не то, что тетушка Марго встретилась с Густи, потому что тетушка Марго столько раз в жизни встречалась с Густи, что частенько даже вовсе не смотрела в его сторону, если у нее не было настроения лицезреть его. Итак, необычным было не это, а то, что тетушка Марго сидела на скамейке на площади Кирай. Площадь Кирай от дома тетушки Марго отделяла узкая мостовая, однако, когда тетушке хотелось подышать воздухом, она считала не очень удобным просто сесть на скамейку. Нет, она выносила табурет, ставила его у подъезда и усаживалась рядом с Шафар. Но на сей раз она не захотела выносить табурет, не пожелала и беседовать с дворничихой. Тетушка жаждала светской жизни и поэтому уселась на скамью на площади Кирай.

Она просидела там полчаса, но никаких особых происшествий за это время не произошло. Разве что Лаци Фекете с кем-то подрался и ему набили физиономию. Но Лаци Фекете каждый день получал взбучки на площади Кирай. Это было не ново. Когда драка прекратилась, появился Густи Буба. Он приближался с другой стороны. Величественно вышагивая с сигарой во рту, он направился прямо к тетушке Марго. Тетушка Марго перевела взгляд на соседнюю скамью, на которой играли в карты, чтобы - не дай бог! - этот негодник Густи не подумал, что ей очень любопытно, зачем он пожаловал сюда со своей раскрасневшейся физиономией.

Густи первый заговорил с ней:

- Та девочка выздоровела?

Тетушка Марго оторвала строгий взгляд от соседней скамьи.

- Нет, Густи, у тебя не все дома, - сказала она ему. - Та девочка серьезно больна, и выздороветь ей не так просто.

Густи кивнул с умным видом, словно и впрямь понимал в медицине и был абсолютно согласен с тетушкой Марго.

- Но через месяц она поправится, - уверенно произнес он.

Тетушка лишь вздохнула и махнула рукой, а потом спросила:

- Что ты надумал, Густи?

- Я женюсь.

- Уж не на Шарике ли ты надумал жениться? - рассмеялась тетушка.

- Нет, - ответил Густи и затянулся сигарой. - Я женюсь на Панни Лакатош. В будущем месяце свадьба.

- Ты женишься на Панни Лакатош? - Тетушка Марго кипела негодованием. - Да ведь ты только из яйца вылупился!

- В прошлом месяце мне исполнилось восемнадцать, - не без гордости заметил Густи. - А в понедельник я купил телевизор!

Тетушка Марго пожала плечами. Чего спорить с этим Густи? С ним и в семилетнем возрасте нельзя было справиться. Повиснет, бывало, на перилах третьего этажа, бедняжка тетушка Шафар кричит-надрывается, а ему хоть бы хны, как висел, так и висит, да еще ухмыляется.

- И я хотел, - продолжал Густи, - пригласить эту девочку на свадьбу.

- Да ты спятил! - Тетушка Марго так растерялась, что не знала, какие доводы привести. Что Шарика не может ходить? Что маленькую девочку нельзя таскать на подобные сборища? Что родители Шарики голову оторвут тетушке Марго, стоит ей лишь заикнуться об этом?

Тетушка Марго все вздыхала и охала, а когда собралась выложить Густи по порядку все доводы, по которым его идею невозможно осуществить, Густи уже отошел от нее и, стоя возле картежников, кричал:

- Да не десяткой треф, олух ты этакий, не десяткой!

Тетушка Марго послала ему вслед презрительный взгляд.

На другой день утром, едва за учительницей гимнастики захлопнулась дверь, заявился Густи. Тетушка Марго чуть не упала от потрясения. Она была свято убеждена, что принесли счет за газ, и, когда позвонили, сразу же протянула в дверь причитающиеся триста форинтов. Густи, ухмыляясь во весь рот, поблагодарил ее, а тетушка Марго поспешно отдернула руку и сунула деньги в карман передника.

- Ты чего? - уставилась она на Густи.

- Хочу немножко поиграть этой славной девочке.

И Густи, слегка отодвинув тетушку Марго в сторонку, вошел в квартиру.

Топая ногами, она грузно двинулась вслед за ним.

Когда Густи вошел к Шарике, она даже вскрикнула от радости. Тетушка Марго остолбенела от изумления при виде того, как эта крошка обнимала Густи за шею и, счастливая, радостно лепетала:

- Ой, здравствуйте, ой, как хорошо, что вы пришли!.. Как я ждала вас, дядя Густи... Я знала, что вы снова придете... Ой, и скрипка здесь!..

Радость Шарики была безгранична.

А Густи!.. Тетушка Марго глазам своим не верила. Густи извлек из кармана черного пиджака белейший носовой платок, вытер им скрипку, хотя она и так блестела, а потом положил ее себе под подбородок.

Тетушка Марго опустилась в кресло. "С ума сойти! - раздумывала она. - Густи с дворничихой Шафар едва здоровается, с тех пор как стал первой скрипкой. Чаевые, правда, щедро дает, но, если Шафар заговорит с ним, редко когда ответит. А тут даже скрипку обтер. Чтобы блестела. Чтобы Шарике больше радости доставить. Как это понять?"

А потом тетушка Марго только качала головой справа налево, как белый медведь в зоопарке, когда ему очень жарко. Но жарко ей не было, это она от музыки таяла, потому что какой бы он ни был, этот Густи, но на скрипке он играть умеет. И очень хорошо это делает.

Густи опустил смычок.

- Еще, дядя Густи! Еще, милый дядя Густи! - умоляла Шарика.

И Густи снова играл.

Тетушка Марго, правда, вспомнила, что целый килограмм шпината дожидается на кухонном столе, пока его почистят, однако не могла себя заставить подняться, уйти в кухню и не слушать больше музыку. А Шарика, когда Густи опускал смычок, снова и снова просила:

- Еще сыграйте, еще...

Прозвонили полдень, когда Густи опять вынул белый носовой платок, отер им вспотевший лоб.

- Девчушка, - сказал Густи Шарике и, хотя его никто не приглашал, уселся рядом с ней на тахту. - Девчушка, - повторил он, - я женюсь, беру в жены Панни Лакатош... Словом, у нас будет красивая свадьба. Приходите, сами увидите, даже ваше бледное личико раскраснеется от веселья...

Голос Густи был какой-то странный - будто он держал на ладони крохотную божью коровку и уговаривал ее взлететь. Вместо изумленной Шарики необычно тихо и ласково Густи ответила тетушка Марго.

- Густи, сынок, - выдохнула она, - я ведь говорила, что у тебя не все дома...

Густи словно и не слышал ее, он продолжал обращаться к Шарике:

- Мы пригласим мою тетю Шару и попросим ее сварить куриный бульон. Это будет такой замечательный, крепкий бульон, что вы непременно поправитесь, отведав его. Три оркестра обещали играть на моей свадьбе. Пусть все знают, что Густи Буба женится!

- Я приду, - захлопала в ладоши Шарика. - Обязательно приду! Тетя Марго, пожалуйста, устройте, чтобы я могла прийти.

Шарика так запрыгала в кресле, что тетушка Марго не удивилась бы, если бы девочка вдруг вскочила на ноги.

- Но, звездочка моя, - заикаясь, бормотала тетушка, - что скажут твои родители?

- Милая тетушка Марго, золотая тетушка Марго, пожалуйста, придумайте что-нибудь! Я так хочу пойти на свадьбу Густи!

В ее взгляде было столько мольбы, что тетушка твердо решила: будь что будет, но она повезет Шарику на свадьбу Густи.

Потом Густи звонко поцеловал Шарику в макушку и, низко кланяясь, пятясь, вышел из комнаты. Тетушка Марго закрыла за Густи дверь, а Шарика все продолжала хлопать в ладоши и повторять:

- Мы пой-дем на свадь-бу дя-ди Гус-ти! Мы пой-дем на свадь-бу дя-ди Гус-ти!

И вот сейчас, в тот момент, когда она представила, как дядя Густи будет играть на скрипке на собственной свадьбе, профессор неожиданно обратился к ней и спросил:

- Скажи, Шарика, ты любишь эту тетю, учительницу гимнастики?

- Ой, дядя доктор, я терпеть не могу Трескучку! - ответила Шарика, а потом испуганно покосилась на маму - не сердится ли она за то, что Шарика назвала учительницу Трескучкой? Но, кажется, мама ни капельки не сердилась.

- Тогда будешь заниматься гимнастикой с другой тетей, - заявил профессор. - С очень симпатичной тетей.

Шари усердно закивала головой. Потом они очень церемонно прощались. Мама еще раз поблагодарила дядю профессора, Шарика не поняла, за что, и папа его благодарил, а ей пришлось второй раз повторить "Всего хорошего, до свидания", потому что мама нашла, что первый раз Шарика произнесла это слишком тихо. Бесконечное прощание закончилось тем, что дядя профессор вынул из кармана вторую ментоловую конфетку и сунул Шарике в рот. Но Шарику это не очень огорчило: главное, что Трескучку она больше не увидит!

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Габи во весь дух бежала к лестнице. Уже несколько дней она не встречалась с бандой "Шесть с половиной" - сначала из-за гостей и потом из-за этого гадкого лягушонка не могла уйти из дому. Просто ужас! Сколько всяких событий, вероятно, произошло за это время! Ребята наверняка окончательно прибрали к рукам новую территорию с черешнями. А может, они уже стали бандой "Пять с половиной"? От этой мысли у Габи даже дыхание перехватило. Она успокоилась лишь тогда, когда добралась до лестницы и подняла голову вверх. Монокль приветствовал ее дружелюбным лаем, Браксаторис замахала красной вязаной кофточкой, Баран ухмылялся - значит, ничего страшного не случилось...

Перепрыгивая через две ступеньки, Габи взбежала по щербатой лестнице. Она взлетела наверх с такой быстротой, что Шумак-младший одобрительно сказал ей:

- Привет! И куда это ты запропастилась?

- Семейные дела, - ответила Габи.

- Ясно, - понимающе кивнул Шумак-младший. Кто-кто, а он-то знал, что значат семейные дела. У него есть сестренка, которую порой приходится провожать в разные немыслимые места. Например, на уроки музыки. Через Цепной мост в самый центр города, в огромный дом, этажей в семь, где имеется целых два лифта. Впрочем, если бы не эти лифты, Шумаку-младшему приходилось бы дожидаться сестренку, сидя на стуле с высокой спинкой в комнате учительницы музыки и слушая бренчанье на рояле. А так он сдает Эмеке тете Линде, вежливо кланяется - манеры у Шумака-младшего самые изысканные во всем районе - и мгновенно испаряется, прежде чем тетя Линда успевает угостить его своими маленькими печеньицами, которые она хранит в потрясающе красивой жестяной коробке. Шумак-младший мчится прямо к дворничихе, потому что, если предоставляется такая возможность, он всегда предпочитает законные пути.

Итак, он сбегает по лестнице и просит у дворничихи ключи от лифта. Она отдает оба ключа, но сначала сообщает ему, что ее любимая актриса Жужа Кацер; снимал ли когда-нибудь отец Шумака-младшего, Шумак-старший, в своих фильмах Жужу Кацер? Если нет, то он обязательно должен снять. В ответ Шумак-младший кивает головой. Он понятия не имеет, снималась ли у папы Жужа Кацер. И вообще, кто такая эта Жужа Кацер? А, все равно! Шумак-младший терпеть не может кино, а в особенности папины фильмы.

Шумак-младший забирает ключи, обещает дворничихе обязательно замолвить отцу словечко относительно Жужи Кацер и начинает носиться от одного лифта к другому. Он поднимает и опускает людей, а если никого нет, катается сам. Час спустя дворничиха - очень любезная женщина - окликает его, Шумак-младший отдает ей ключи и звонит в дверь учительницы, чтобы забрать Эмеке. Тетя Линда появляется в дверях, выпускает Эмеке, и дети отправляются домой.

Эту часть их прогулки Шумак-младший терпеть не может, потому что Эмеке останавливается возле каждой дурацкой витрины, а ему надо мчаться домой: вдруг удастся придумать еще что-нибудь забавное с бандой? Поскорее бы встретиться с остальными ребятами на верху лестницы. Катанье на лифте тоже теряет отчасти свою прелесть, потому что удовольствие не с кем разделить, он там катается один.

Семейные дела - сплошное расстройство. Шумак-младший понимающе кивал, сидя на верхней ступеньке лестницы. Уж кто-кто, а он-то знает, что такое семейные дела, ему ведь приходится присутствовать на премьерах Шумака-старшего. Самое ужасное во всем этом, что его заставляют надевать синий костюм. Возмутительно, что мальчишке нужно почему-то напяливать на себя темно-синий костюм! И вдобавок, когда он предстает перед Шуманом-старшим в темно-синем костюме, тот с восторгом восклицает: "Прекрасно, сынок! Ты выглядишь как маленький лорд!" Черт бы побрал этого маленького лорда! Шумак-младший не знает, кто такой маленький лорд, но если этот тип надевает темно-синий костюм по собственной воле, то наверняка он законченный идиот.

И вот в день премьеры в костюме "маленького лорда" он с родителями отправляется в кино, где их проводят в ложу, и начинается показ фильма. Шумак-младший фильм не смотрит. Все равно в зале темно, никто за ним не следит. Он пробирается в глубь ложи, опускается на пол возле стены на корточки и сидит там, пока не найдет таракана. До сих пор во всех кинотеатрах, во всех ложах тараканы обязательно попадались.

Незадолго до окончания фильма Шумак-старший выходит из ложи и потом кланяется перед занавесом. Все аплодируют, а Шумак-старший кланяется и кланяется. Этот момент для Шумака-младшего самый мучительный. Когда папа стоит у занавеса, мама подталкивает сына к краю ложи и велит хлопать в ладоши.

Перед занавесом Шумак-старший кажется совсем иным, чем обычно. Ведь Шумак-старший все еще легко перепрыгивает через забор, и, когда оба Шумака устраивают состязания в беге, побеждает всегда старший. А перед занавесом он раскачивается, как жердь, глупо, словно клоун, кланяется - в такие минуты Шумак-младший охотно согласился бы поменяться судьбой с каким-нибудь сиротой.

А когда они выходят из ложи, его тянут то к одному, то к другому: "Поклонись, как полагается, представься, как следует...", "Ты не помнишь тетю - в прошлом году ты облил ее малиновым сиропом...", "Ведь ты хорошо учишься, правда?..", "Вместе с этим дядей мы отдыхали...", "Ой, как ты вырос, какой умный мальчик!..", "Вылитый отец, вылитая мать...", "Вот интересно, он ни на кого из родителей не похож..." Но и это в конце концов кончается.

На другой день счастливый Шумак-младший восседает на верхней ступеньке лестницы, поджидая остальных.

Габи, еле переведя дух после бега, спросила:

- Пойдем на территорию?

- Какую территорию? - удивленно взглянул на нее Шумак-младший.

- Какую территорию? - эхом откликнулся тонкий голосок Браксаторис.

Птенчик, который писал пьесу на бумажных салфетках, поднял голову - разумеется, сначала он дописал фразу "Входит король с пышной свитой" и даже две точки поставил - и спросил:

- Что за территория?

- Ну, там, где черешня, - ответила Габи и густо покраснела. Почему они не понимают, о чем она говорит?

- А, это у черта на куличках? - протянул Шумак-младший. - Не интересно!

- Не интересно, - пропищала Браксаторис.

Габи пожала плечами и села рядом с Рамоной. Она тотчас заметила, что на Рамоне новые желтые длинные гольфы с маленькими симпатичными кисточками по бокам. Габи вообще это мало интересовало, но Рамоне все так шло, что Габи с завистью уставилась на нее. Конечно, больше всего она завидовала имени Рамоны. Вообще-то Рамону звали Мари Ковач. Рамоной ее назвал как-то Птенчик, который в то время сочинял пьесу об одной герцогине по имени Рамона. Птенчик прочел им пьесу: Рамона влюбилась в пастуха, но мама не разрешила ей выйти за него замуж, и тогда Рамона утопилась. Эта трагедия потрясла их. Когда Птенчик прочел последнюю фразу, Браксаторис расплакалась. А фраза звучала так: "Я не умею плавать, пусть поглотят меня морские волны!"

Мальчик при всех тогда заявил, что герцогиня, по его мнению, должна быть такой, как Мари Ковач.

"Рамона", - улыбнулся он ей, и больше никто не называл девочку иначе.

Браксаторис продолжала реветь. Тогда Шумак-младший взял ее за руку и увел. Они слышали, как он ей сказал:

"Пойди за кустики. Я послежу, чтобы никто не увидел".

"И ты не смотри", - плакала Браксаторис. "И я не буду. Я повернусь спиной. И даже глаза зажмурю".

Когда они вернулись, Браксаторис уже смеялась. "Рамона! - ликовала она. - У тебя самое красивое имя".

"Почему это? - возразила Габи. - Габи тоже неплохое имя. Так и мальчиков называют, и девочек".

Рамона очень радовалась своему новому имени. И Птенчик был доволен. В конце концов, это он придумал Рамону, а писателю всегда приятно признание. С того дня Габи стала еще больше завидовать Рамоне.

- У меня новые гольфы, - сообщила Рамона Габи.

- Ага, - ответила Габи.

- Правда, симпатичные?

Габи сидела, уставившись на поросшую плющом стену каменной лестницы.

- Кисточки можно развязать, - продолжала Рамона, она никак не могла оставить в покое свои новые гольфы лишь потому, что Птенчик совершенно не обращал на нее внимания и все строчил и строчил. Чуть раньше он попросил карту у Браксаторис, положил ее на колени и соорудил себе нечто вроде маленького столика. А теперь исписывал третью бумажную салфетку.

Габи перевела взгляд с плюща на желтые гольфы. Потом протянула руку к крохотной кисточке и с силой рванула ее. Легкий треск - и кисточка в руке Габи.

- Дура! - закричала Рамона и ударила Габи по руке.

Габи тотчас дала сдачи, маленьким крепким кулаком угодив Рамоне по голове. Та заплакала, сердито замахала обеими руками и съездила Габи по физиономии. Теперь заревела Габи. Обе девочки, сидя рядом на лестнице, ревели в три ручья.

- Девчонки, - прикрикнул на них Шумак-младший, - вы что, сбесились?

- Моя кисточка, - плакала Рамона, поглядывая на Птенчика.

- Мой нос, она сломала мне нос! - ревела Габи и швырнула Рамоне маленькую кисточку.

- Ты гадкая девчонка! - визжала Рамона.

- А ты обезьяна! - Габи даже язык высунула.

- Девчонки! - Шумак-младший заорал так, что даже покраснел от натуги. - Девчонки, прекратите немедленно!

Браксаторис с благоговением взирала на Шумака-младшего. Он ей казался таким сильным и мужественным.

Баран гоготал, Монокль взволнованно метался между ними и лаял - Монокль всегда не находил себе места, когда Рамона плакала, - а Птенчик как ни в чем не бывало, склонившись над бумажными салфетками, строчил строку за строкой. Рамона тут же решила, что никогда не выйдет замуж за писателя. Вот ведь сейчас ее оскорбили, а Птенчик и внимания не обратил. Пьеса интересует его гораздо больше.

Теперь Рамона только всхлипывала, Габи тоже всхлипнула разок-другой - а то еще подумают, будто права Рамона, потому что она дольше ревет. Когда страсти утихли, Шумак-младший выступил с новым планом: они займутся радио.

- Великое дело! - выпятил губы Баран. - Я в любой момент могу принести свой транзистор.

- И у меня есть, - заявила Рамона.

А Габи, не желая от нее отставать, сказала, что и она получила такой же в подарок ко дню рождения. Это было неправдой, так как транзистор подарили Шарике.

- Дураки, - авторитетно заявил Шумак-младший. - Кто собирается слушать радио?

Стоя на верхней ступеньке лестницы, прислонясь к увитой плющом стене, он разъяснил свой план: у него есть друг, совсем взрослый мальчик, гимназист, комната у него вся уставлена радиоаппаратурой, и он нажимает кнопки, крутит ручки и может разговаривать с самыми разными людьми, живущими в очень дальних странах. Однажды ему пожелали спокойной ночи с американского судна, а было тогда одиннадцать часов утра; он даже с такими странами разговаривает, где никогда не бывает зимы. Словом, чертовски интересно, его приятель живет здесь неподалеку, рядом с кондитерской, и почему бы им не пойти к нему? Все обрадовались плану, за исключением Птенчика. Он хотел прочитать им свою новую пьесу, но его предложение отклонили. Громче всех протестовала Рамона.

"Все они, девочки, такие", - уныло подумал Птенчик, сложил свои бумажные салфетки и сунул их в карман. Карту для автомобилистов, которую Птенчик использовал в качестве письменного стола, Браксаторис снова положила в плетеную сумку, перебросила через руку маленькую красную вязаную кофточку, и они двинулись в путь. Впереди Шумак-младший, за ним остальные. Монокль то отставал, то забегал вперед.

У кондитерской все приостановились.

Шумак-младший, заметив, что губы у Браксаторис начали кривиться, сказал ей:

- Хорошо, я куплю тебе мороженое.

Кроме Шумака-младшего, ни у кого денег не было. Да и у него немного, ровно столько, чтобы купить Браксаторис вафельный стаканчик мороженого. Браксаторис со счастливым лицом выскользнула из кондитерской.

- Вкусно? - спросила Габи.

- Вкусно, - кивнула Браксаторис.

- А красное какое, малиновое? - спросила Рамона.

- Малиновое, - ответила Браксаторис.

- Сладкое? - поинтересовался Птенчик.

- Ага, - сказала Браксаторис.

- Шоколадного не было? Лучше всего шоколадное, - заявил Баран.

- Шоколадного не было, - подтвердила Браксаторис и преспокойно продолжала лизать мороженое.

Шумак-младший свернул в следующее парадное. Все остальные за ним. На втором этаже Шумак-младший нажал кнопку звонка.

- Добрый день, - вежливо поклонился он женщине в халате. - Я хотел бы видеть Белу, он дома?

- Здравствуй, сынок, - просияла в улыбке женщина в халате. - Бела у себя в комнате. Входи, - пригласила она Шумака-младшего, который продолжал стоять у порога.

- Я привел своих друзей, - заявил Шумак-младший, - вы позволите им тоже войти?

- Ну конечно, конечно, - заворковала женщина. - Как поживает твой папа?

- Благодарю вас, хорошо. - И Шумак-младший вошел в переднюю. Баран, который понятия не имел, что такое хорошие манеры, ввалился вслед за ним, отпихнув Рамону, затем вошел Птенчик и потом Габи. Женщина с легкой тревогой в голосе спросила:

- У тебя столько друзей?

- Это еще не все, - ответил Шумак-младший.

Браксаторис вошла с мороженым, она была так им поглощена, что даже забыла поздороваться, а потом вбежал в переднюю Монокль, тявкнув два раза в знак приветствия.

- И собака с вами? - всплеснула руками женщина.

- Собака тоже мой друг, - ответил Шумак-младший.

- Собаку я отведу в кухню, - предложила хозяйка. - Пошли, собачка, я дам тебе вкусную косточку, - попыталась спасти положение женщина в халате.

- Пожалуйста, не беспокойтесь, - остановил ее Шумак-младший. - Монокль всегда остается с нами, кроме того, он все равно не ест костей. Монокль любит только салями.

Шумак-младший считал, что все самые строгие правила хорошего тона им соблюдены. Он любезно побеседовал с мамой Белы, теперь можно переходить к самой сути: к самому Беле.

Браксаторис, никогда не встречавшая мальчика умнее, сильнее, увереннее Шумака-младшего, с удивлением заметила, что рядом с Белой он как-то потерялся. Это так поразило ее, что она забыла о мороженом, которое стало таять и потекло ей на платье.

Дети выстроились полукругом возле Белы.

А Бела даже не обернулся, когда отворилась дверь его комнаты, окнами выходящей во двор; он сидел у своих аппаратов, наушники на голове, а лицо такое внимательное - сразу ясно, что он к чему-то прислушивается.

Бела был серьезным взрослым мальчиком. Браксаторис долго не могла отвести глаз от его лица. Короткие черные волоски под носом Белы позволяли думать, что иногда он уже бреется. На большом мясистом носу красовались очки, и от этого его лицо становилось еще серьезнее. Шумак-младший встал рядом с ним и каким-то странным, умоляющим голосом - такого Браксаторис никогда у него не слышала - замурлыкал:

- Привет, Бела! Мы пришли заниматься радио. Ты позволишь мне покрутить ручки? А дашь мне наушники? А ты с морским судном будешь разговаривать?

Бела не отвечал, его внимательные глаза смотрели прямо перед собой, но ничего не видели.

Баран, который никогда не мог стоять спокойно, потянулся к одному из бесчисленных проводов. Бела, даже не удостоив его взглядом, хлопнул Барана по руке.

Габи некоторое время смирно стояла, но скоро ей наскучило, и она толкнула Рамону. Птенчик заметил это и, так как не был сейчас занят писанием пьесы, не очень галантно дернул Габи за короткие волосы. Габи завопила, Шумак-младший ловко, словно заправский фокусник, вытолкнул ее в переднюю. Габи уткнулась в вешалку, на которой висело толстое черное пальто. Какое-то время она стояла, прижавшись к нему, затем соскользнула на пол. Пальто свисало ей на плечи, она сидела под ним и пальцем ковыряла коричневый ковровый линолеум. Ей удалось выковырять из-под него свалявшиеся клубочки пыли. Она запихнула их обратно под линолеум.

"Уйду и брошу здесь этих дураков. Все они дураки! Шумак-младший носится с этим радио, а что в нем такого? Ничего. Сидит себе очкарик с двумя телефонными трубками на ушах и ничего не делает. Скучища страшенная!"

Из кухни вышла мама Белы. В нос Габи ударил запах картошки с паприкой. Ой, какую вкусную картошку с паприкой варит обычно тетушка Марго!

- А почему ты тут? - остановилась перед Габи мама Белы.

Габи разглядывала халат тети. Когда-то он был, вероятно, розовым.

- Ты как сюда попала? - спросил халат откуда-то с потолка.

Габи подняла голову. Пришлось ее совсем откинуть назад, чтобы увидеть лицо тети.

- Просто вышла, - ответила она.

- Ты не хочешь к ним вернуться?

Дата добавления: 2015-07-20